Дитя эпохи

Каким был бы"Понедельник начинается в субботу" если бы НИИЧАВО был обычным советским НИИ?Конечно,эти две книги отличаются отнюдь не только отсутствием упомянутого чародейства и волшебства в книге Житинского,но в то же время,у них немало общего:отлично переданный дух эпохи,добрый юмор и самоирония,романтика научных открытий и просто Ее Величество Жизнь во всех ее красках!

В этой книге под одной обложкой собран так называемый «верлухинский цикл», где повествование идет от лица Петра Верлухина, молодого научного сотрудника… Он рассказывает разные истории о себе и об окружающих его людях, рассказывает, пытаясь объективно посмотреть на себя со стороны, оценить то, что он уже успел сделать по жизни и то, что сделать еще предстоит или никогда уже не придется…Книга понравилась неравномерно, если можно так выразиться… Как всегда у Житинского, великолепный слог, бездна юмора, тонкого и красивого, за описания нашей прошлой советской действительности я бы ему вообще памятник поставила… Но, во-первых, часть книги написана в виде коротеньких рассказов, а мне в принципе жанр рассказов не очень близок… а во-вторых, последняя часть «Подданные Бризании» показалась какой-то… хм, не могу подобрать слово… ощущение, когда чего-то перебор…или вкусовой или моральный… Но в целом прочла с удовольствием и увлечением. Житинского по-прежнему рекомендую и советую!!!Но, наверное, пока все-таки сделаю с ним перерыв…

Текст на обложке (назвать ли это аннотацией?..) сего раннепостсоветского издания – 1994 г. – обещает нам «забавные коллизии, живой язык и неподражаемый юмор». Даже не знаю, как это комментировать, но не отметить такую прелесть я не могла.Житинский такой Житинский, что говорить. Его надо читать в дороге. Можно в трамвае или автобусе, думаю, хорошо пойдёт в электричке (не пробовала); но ве-ли-ко-леп-но читать его в метро. Вокруг потерянные и суровые люди, вид из окна – просто никакой! и стараешься вжаться куда-нибудь и не отсвечивать. Но тут ты вытискиваешь из рюкзака книжечку, открываешь и – чудо! Смеешься. Заливаешься, на пятой странице уже в голос. Даже не собираешься тратить драгоценные секунды, чтобы улыбнуться на удивлённые взгляды потерянных и суровых. Ты торопишься, тебе нужно побольше этого прекрасного, удивительного, живительного текста!.. А вот дома почему-то такого не выходит, и не надо читать Житинского дома, только соскучишься и расстроишься.«Дитя эпохи» – в полной мере дитя эпохи. Написанное тогда, читаемое тогда, собранное и изданное посфактум, как специально для исторической книжной полки, оно сейчас воспринимается с оттенком снисходительной нежности. Когда-то это было реальностью, сейчас это дань той жизни и тому времени. Однако мы живём в волшебной стране, которая свято чтит традиции! поэтому всегда, думаю, попадутся читателю пассажи, описывающие и его жизнь. Меня накрыло тут: В бюро пропусков со мной долго возились. Выписали несколько бумажек, часть из которых я тут же возвратил вахтерше. Та благополучно наколола их на спицу, и я вошел внутрь. – Куда же ты пошел? – изумилась вахтерша.– К начальнику, – сказал я, обернувшись.– Это понятно, что к начальнику. А как туда идти, знаешь?– Спрошу, – пожал я плечами.Вахтерша засмеялась длительным смехом.– Ну, спроси, спроси! – сказала она.– А как туда пройти? – заволновался я.– Вот видишь! – торжествующе сказала вахтерша. – А я не знаю! Давеча ходили через подвал, а нынче там ремонт. Теперь через чердак ходют, но там смотри в оба. Не то заблудишься.Я пошел по лестнице вверх. На чердаке размещалась лаборатория 17. Там мне сказали, чтобы я спустился ниже, прошел по коридору, отсчитав восемь дверей, и вошел вдевятую. Я так и поступил.За девятой дверью была десятая дверь. Потом я прекратил их считать. Встречавшиеся люди хорошо знали лишь окрестности своих лабораторий, а дальше путались. Но общее направление они показывали одинаково. Мне следовало идти все время вниз и на юго-запад. То и дело встречались рабочие, которые перегораживали комнаты, воздвигали посреди коридоров стены и прорубали окна на улицу.Наконец мне попался человек, который час назад был у Тараса Карповича и еще помнил дорогу. Он меня проводил. Дверь кабинета была рядом с временной деревянной стенкой, перегораживающей коридор.– Когда будете уходить, – шепнул сотрудник, – отодвиньте эту доску и пролезайте. Так проще. Там сразу выход. И что для меня важно в этой книге – кроме идеального юмора и настолько прелестного лирического героя, что под конец я исподтишка начала, как в детстве, мечтать выйти за него замуж, – это честность. Человечность лица. И она достигает абсолюта, конечно, в послесловии, в котором А.Н. проговаривает и формулу, очень важную вообще всегда, а для этой книги, может быть, главную: Конечно, «у нас была великая эпоха», как выразился один писатель. А мы были ее маленькими детьми. Детство всегда вспоминаешь с нежностью. Даже когда тебя обижали взрослые дяди.Спасибо, это было хорошо.