000
ОтложитьЧитал
С весны 1919 г. начались попытки комбинированных ударов белых фронтов. С этого времени боевые действия носили характер полномасштабных операций на широком фронте, с использованием всех родов войск (пехоты, конницы, артиллерии), при активном содействии бронепоездов, танков и авиации. В марте – мае 1919 г. началось наступление Восточного фронта, наносившего удар по расходящимся направлениям: на Вятку – Котлас, на соединение с Северным фронтом, и на Волгу – на соединение с армиями генерала Деникина. Однако войска советского Восточного фронта к началу июня остановили наступление белых армий, нанеся встречные контрудары на Южном Урале и в Прикамье.
Летом 1919 г. началось наступление ВСЮР на Харьков, Екатеринослав и Царицын. После занятия последнего армией генерала Врангеля 3 июля Деникин подписал директиву о «походе на Москву». В течение июля – октября войска ВСЮР заняли большую часть Украины и губерний Черноземного центра России, выйдя на линию Киев – Брянск – Орел – Воронеж – Царицын. Почти одновременно с наступлением ВСЮР на Москву шло наступление Северо-Западной армии генерала Юденича на Петроград.
Для Советской России время осени 1919 г. стало критическим. Были проведены тотальные мобилизации коммунистов и комсомольцев, выдвинуты лозунги «Все – на защиту Петрограда» и «Все – на оборону Москвы». Благодаря обладанию основными железнодорожными магистралями, сходящимися к центру России, РВСР имел возможность быстро перебрасывать войска с одного фронта на другой. Так, в разгар боев на московском направлении из Сибири и с Западного фронта на Южный фронт и под Петроград было переброшено несколько дивизий. В то же время белым армиям так и не удалось добиться соединения своих разделенных фронтов (за исключением контактов на уровне отдельных отрядов между Северным и Восточным фронтами в мае 1919 г., а также между фронтом ВСЮР и Уральской казачьей армией в августе 1919 г.). Красная армия нанесла контрудары по флангам наступавшего на Москву 1-го корпуса Добровольческой армии под командованием генерал-лейтенанта А. П. Кутепова. После упорных боев в течение октября – ноября 1919 г. фронт ВСЮР был сломлен, и началось общее отступление белых от Москвы. В середине ноября, не дойдя 25 км до Петрограда, были остановлены и разбиты части Северо-Западной армии Юденича.
Военные действия 1919 г. сочетались с широким применением маневров для прорыва фронта и проведения рейдов в тылу противника. В белых армиях в этих целях использовалась казачья конница. Специально сформированный 4-й Донской корпус под командованием генерал-лейтенанта К. К. Мамантова в августе-сентябре совершил глубокий рейд от Тамбова до границ Рязанской губернии и Воронежа. Сибирский казачий корпус под командованием генерал-майора П. П. Иванова-Ринова в начале сентября прорвал красный фронт под Петропавловском. В январе – марте 1920 г. развернулись ожесточенные сражения на Кубани. Во время операций на р. Маныч и под ст. Егорлыкской прошли последние крупнейшие в мировой истории конные сражения. В них участвовало до 50 тысяч всадников с обеих сторон. Их итогом стали поражение ВСЮР и эвакуация остатков войск в Крым на кораблях Черноморского флота. В Крыму в апреле 1920 г. белые войска были переформированы в Русскую армию, командование над которой принял генерал Врангель.
Боевые действия в 1920–1922 гг. проводились на сравнительно небольших территориях (Таврия, Забайкалье, Приморье), меньшими по численности войсками и имели характер позиционной войны. При обороне использовались укрепления (рубежи белых на Перекопе и Чонгаре в Крыму в 1920 г., построенные японцами и переданные белым Волочаевский и Спасский укрепрайоны в Приморье в 1921–1922 гг.). Для их прорыва и подавления применялась длительная артиллерийская подготовка и даже огнеметы и танки.
На полях сражений гражданской войны успешно применялись новые виды военной техники, некоторые из них появились в России впервые. Так, например, в частях ВСЮР, Северной и Северо-Западной армий использовались английские и французские танки. Обязательным условием поддержки пехоты, как в уличных боях, так и во время фронтовых операций, считалось наличие бронеавтомобилей.
Необходимость сильной огневой поддержки во время конных атак вызвала появление такого оригинального средства боя, как конные тачанки – легкие повозки-двуколки с укрепленным на них пулеметом. Тачанки были впервые применены в повстанческой армии Н. И. Махно, а позднее стали использоваться в кавалерийских соединениях Белой и Красной армий.
С сухопутными силами взаимодействовали авиаотряды. Примером совместной операции может служить разгром в Таврии конного корпуса Д.П. Жлобы авиацией и пехотой Русской армии в июне 1920 г. Авиация использовалась также для бомбардировки укрепленных позиций и разведки. В период «эшелонной войны» и позднее вместе с пехотой и конницей с обеих сторон действовали бронепоезда, количество которых доходило до нескольких десятков на армию. Из них создавались специальные отряды.
Военные операции планировались и проводились нередко в зависимости от тех или иных политических обстоятельств. В частности, наступление Восточного фронта адмирала Колчака весной 1919 г. было предпринято в расчете на скорое в случае успеха дипломатическое признание его как Верховного Правителя России со стороны стран Антанты. А наступление Северо-Западной армии генерала Юденича на Петроград было вызвано не только расчетом на скорое занятие «колыбели революции», но и реальными опасениями заключения мирного договора между Советской Россией и Эстонией – в этом случае армия Юденича лишалась своей базы. Наступление Русской армии генерала Врангеля в Таврии летом 1920 г. должно было оттянуть на себя часть сил со стороны советско-польского фронта.
В условиях гражданской войны и разрушения государственного мобилизационного аппарата изменились принципы комплектования армий. Лишь Сибирская армия Восточного фронта комплектовалась в 1918 г. по мобилизации. Большинство же частей ВСЮР, а также Северной и Северо-Западной армий пополнялись за счет добровольцев и сдавшихся военнопленных. Наиболее надежными в боевом отношении были добровольцы. Использование мобилизованных и военнопленных стало преобладающим на заключительном этапе гражданской войны, в частности в рядах Русской армии генерала Врангеля.
Белые армии отличала малочисленность и, как правило, несоответствие реального состава воинских подразделений их численности по штату (например, дивизии – численностью в 1000–1500 штыков, полки – по 300 штыков, некомплект доходил до 35–40 %). В командовании белых армий возросла роль молодых офицеров. Отсутствие орденской системы в ВСЮР и системы назначения очередных званий приводило к тому, что за 1,5–2 года офицеры проходили «карьеру» от поручиков до генералов.
Многие исследования исходят из оценки Белого движения как несостоятельной, исторически обреченной альтернативы установлению советской власти. Следует помнить, что вместе с лозунгом о «ликвидации большевизма» другим основным лозунгом движения был «За Великую, Единую, Неделимую Россию» – в самом широком (не только в национально-территориальном) значении. «Величие» следовало понимать в плане возрождения международного, геополитического статуса России. «Единство» – как социально-политическое, культурно-экономическое, и, что ни в коей мере нельзя приуменьшать, духовное единение народов Великой России. И, разумеется, «Неделимая» Россия должна рассматриваться в национально-территориальном значении.
Несмотря на трудности сообщения между белым Югом, Севером и Сибирью, процессы политического характера в этих регионах происходили согласованно, ибо эти регионы были частями единого российского государственного пространства, социума, раскалываемого событиями «русской смуты», и это единство здесь сохранялось даже вопреки их кратковременной территориальной разобщенности.
Изучение проявлений согласованности в действиях различных фронтов и регионов Белого движения, выявление общих и частных особенностей их формирования и эволюции – одна из задач современной историографии гражданской войны. В советской исторической науке толкование этих действий сводилось к схеме «трех походов Антанты». В настоящее время данная схема не используется, что тем не менее не свидетельствует о ее полной неправомерности. В частности, взаимодействие военных усилий белых армий отнюдь не происходило по прямым указаниям стран Антанты, а исходило из собственных, внутренних стратегических планов, учитывавших, конечно, и внешнеполитические факторы – продолжение и окончание Первой мировой войны, интересы иностранных государств в отношении российских территорий и природных ресурсов, влияние на власть и т. д.
В Белом движении, как выше отмечено, военные действия были взаимосвязаны с политическими. Наиболее значимое проявление этой связи выразилось в стремлении к созданию общей структуры управления в масштабе всей России. Выступая непримиримым противником партийно-советской модели как незаконной формы власти, Белое движение стремилось реализовать свою особую политическую концепцию своеобразной «интегральной контрреволюции», то есть программу, призванную обеспечить политико-правовую преемственность России «постбольшевистской» от России «дооктябрьской» 1917 г.
Незавершенность многих политических процессов, обусловленное многими факторами разнообразие в поисках путей государственного устройства и развития России, имевшие место в обстановке гражданской войны, не дают тем не менее основания утверждать об отсутствии общей программы Белого движения. Она проявляется в его различных проектах политических моделей – предполагавшихся и не осуществленных – даже в большей степени, чем в реально сложившихся его политических структурах.
Данная монография построена с учетом хронологического, территориального и проблемно-тематического признаков. В каждой главе, отражающей определенный период истории Белого движения в России, рассматриваются особенности его проявления в различных регионах, специфика деятельности политических партий и общественно-политических организаций.
Основным источником исследования стали материалы из 95 фондов Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), в частности – по белой Сибири: фонд 131 (Административный Совет Временного Сибирского правительства), фонд 176 (Совет министров Российского правительства), фонд 200 (Министерство иностранных дел Российского правительства), фонд 4707 (Подготовительная по выборам в Национальное Учредительное Собрание комиссия). По белому Югу России: фонд 439 (Особое Совещание при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России), фонд 446 (Политическая Канцелярия Особого Совещания), фонд 440 (Отдел пропаганды Особого Совещания), фонд 3435 (Управление юстиции Особого Совещания), фонд 5354 (Управление внутренних дел Особого Совещания), фонд 115 (Южнорусская конференция), фонд 539 (Всероссийский Национальный Центр). По белому Северу и Северо-Западу России: фонд 16 (Канцелярия Временного правительства Северной области), фонд 17 (отдел иностранных дел Временного правительства Северной области), фонд 18 (отдел юстиции Временного правительства Северной области), фонд 5867 (Общество северян), фонд 6385 (Совет министров правительства Северо-Западной области), фонд 6387 (Гражданское управление в Петроградской губернии). По Дальнему Востоку: фонд 8404 (Управление внутренних дел Восточной окраины России), фонд 5194 (Приамурский Земский Собор), фонд 944 (Управление внутренними делами Приамурского Земского Края).
В монографии использовались также материалы, отражавшие деятельность структур, представлявших интересы Белого движения в Зарубежье: фонд 454 (Русское Политическое Совещание в Париже), фонд 8262 (Русский общественный комитет в Варшаве), фонд 6852 (Всероссийский Союз торговли и промышленности (Протосоюз)), фонд 6207, фонд 6851 (Российское посольство в Париже), фонд 4648 (Российское посольство в Лондоне), фонд 4649 (Русско-британское братство), фонд 6094 (Российское посольство в Швеции).
Использовалась относящаяся к теме монографии информация, содержащаяся в личных фондах, поступивших в ГА РФ из фондов Русского Заграничного исторического архива в Праге, в частности: 5913 (фонд Н. И. Астрова), 5827 (фонд генерал-лейтенанта А. И. Деникина), 6028 (фонд Г. Е. Львова), 5856 (фонд П. Н. Милюкова), 5831 (фонд Б. В. Савинкова), 196 (фонд С.Н. Третьякова), 5805 (фонд Н.В. Чайковского), 6611 (фонд В. Н. Челищева), 5936 (фонд генерала от инфантерии Д. Г. Щербачева), 6344 (фонд В. А. Харламова), а также фонды 193 (П.В. Вологодского) и 195 (В.Н. Пепеляева), выделенные еще в 1920-е гг.
Из документов, отражающих деятельность Правительства Юга России в 1920 г., находящихся в Гуверовском институте войны, революции и мира, в монографии использованы фонды 6217 (отдельные документальные материалы Правительства Юга России), 355 (управление земледелия и землеустройства), 356 (управление торговли и промышленности).
Значительный массив информации содержат т. н. «Коллекции» отдельных документов, воспоминаний по истории Белого движения. Это фонды 5881 (коллекция отдельных документов эмигрантов), 9431 (коллекция документов по истории гражданской войны), 9427 (коллекция материалов учреждений, организаций и воинских частей белых правительств). При анализе периода 1917 г. в монографии использовались также материалы фонда 474 (Юридическое Совещание Временного правительства).
Документы Российского государственного военного архива (РГВА) представлены в монографии фондами 40238 (Военные центры Добровольческой армии), 39456 (Войсковой штаб Всевеликого Войска Донского), 40147 (штаб войсковой группы генерал-майора П.М. Бермондта-Авалова), 40189 (штаб Приамурской Земской Рати), 40298 (штаб Северо-Западной армии). Немаловажно использование документов, содержащихся в фонде 40213 (коллекция приказов, приказаний и объявлений войсковых частей, соединений и учреждений белой армии). Но нужно иметь в виду, что фонды РГВА отражают в первую очередь специфику организации, структуру белых армий, а проблемы формирования и эволюции политического курса в них представлены весьма фрагментарно.
Архив Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье» (в настоящее время Дом Русского Зарубежья имени А. И. Солженицына) содержит весьма ценную информацию в фонде 7 (первое наименование личного фонда историка Н.В. Рутыча (Рутченко)), где хранятся коллекции документов Всероссийского Национального Центра и коллекция документов по истории Северо-Западного фронта. Здесь содержатся использованные в монографии как законопроекты по различным аспектам внутренней и внешней политики Белого движения, так и обширная переписка участников Центра с руководителями белых режимов, различными политиками и военными за период 1918–1920 гг.
Из фондов Российской Государственной библиотеки, Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье», научной библиотеки федеральных архивов и Государственной публичной исторической библиотеки использовались прежде всего материалы периодической печати антибольшевистских и белых правительств, а также свидетельства многочисленных опубликованных в СССР и в Русском Зарубежье источников и литературы. Использованы материалы в общей сложности 82 периодических изданий, выходивших за период 1917–1922 гг., из которых необходимо отметить официальные и официозные газеты и журналы, сборники законодательных актов, издания общественно-политических организаций, поддерживавших Белое движение («Вестник Временного правительства», «Сибирский вестник», «Правительственный вестник», «Приазовский Край», «Великая Россия», «Юг России», «Русский Север», «Вестник Временного Правительства Северной области», «Волжская Речь», «Сибирская Речь», «Отечественные ведомости», «Русская армия» и др.), а также региональную прессу («Киевлянин», «Мурманский вестник», «Харьковские губернские ведомости», «Ставропольские ведомости», «Русский восток», «Голос Приморья» и др.).
Использованы материалы 78 опубликованных в России и в Зарубежье авторских воспоминаний участников Белого движения, политиков, военных. Среди них, безусловно, следует выделить «Очерки русской смуты» генерала Деникина, «Записки» генерала Врангеля, воспоминания, записки, дневники, очерки П. В. Вологодского, Г. К. Гинса, В. Маргулиеса, К. Н. Соколова, И. И. Сукина, генерала А. С. Лукомского, С.П. Руднева, Л. А. Кроля, Н.И. Астрова, В. А. Мякотинаидр.
При оценке Источниковой базы требовалось учитывать ее раздробленность и неравномерное распределение в фондах, относящихся к военно-политическим структурам различных регионов Белого движения. Достаточно обширная источниковая база по белой Сибири и белому Югу России в период 1919 г. – начала 1920 г., например, соседствует с ограниченным количеством источников по истории белого Северо-Запада в 1918–1919 гг., белой Таврии в 1920 г., белого Забайкалья в 1919–1920 гг. При оценке Источниковой базы следует учитывать также то, что многие документы (особенно официального характера) повторяются в различных фондах в многочисленных копиях.
Документальная база монографии построена на основе фондов, отражающих военно-политическую деятельность преимущественно центральных структур белых правительств и их политику в отношении местной власти и органов самоуправления. Рассмотрение повседневной, весьма разнообразной деятельности самой местной власти и местного самоуправления не входит в цели и задачи данной монографии. Для полноценного исследования их «текущей» работы требуется использование обширной Источниковой базы региональных архивов (в том числе и находящихся в странах Ближнего Зарубежья).
В монографии анализируются проблемы государственного устройства, лежащие в основе политического курса Белого движения, поэтому вопросы аграрной, продовольственной, финансовой политики затрагиваются лишь в той мере, насколько это связано с решением задач прежде всего формирования систем власти. Разработка и осуществление социально-экономического курса белыми правительствами и ранее освещались в целом ряде научных публикаций, и в дальнейшем должны являться предметом отдельных, специальных исследований.
Переходя к оценке степени изученности темы, следует обозначить специфику понимания термина «Белое движение», дать историографический обзор по данной проблеме. Современная отечественная историография Белого движения в гражданской войне достаточно обширна. Ушел в прошлое период «первоначального накопления» фактического материала, приходящийся на начало 1990-х гг. Вышли из печати «Очерки русской смуты» генерала Деникина, выдержали несколько переизданий «Записки» генерала Врангеля. Из последних фундаментальных изданий заслуживает внимания «Трагедия адмирала Колчака» С. П. Мельгунова и сборники документов в серии «Россия. XX век» («Дело генерала Корнилова» и «Процесс над колчаковскими министрами»). Увидели свет десятки монографий, учебнометодических пособий, содержащих в своем наименовании словосочетания «Белое движение», «Белое дело», «Белая Гвардия». Защищены многие докторские и кандидатские диссертации (1).
Между тем в историографии до сих пор нет четкого определения терминов «Белое движение», «Белое дело». Очевидно, что разрешение этой задачи представляется настоятельно необходимым. И следует согласиться с А. И. Ушаковым, специально исследовавшим данную проблему и отмечавшим, что, к сожалению, «… в отечественной исторической науке первых постперестроечных лет наблюдалась своего рода фобия в отношении любых методологических конструкций. Обязательный раздел автореферата любой диссертации, содержащий сведения о методологических основах исследования, как правило, сводится к стандартному набору ничего не значащих фраз о «принципах историзма», «научной объективности» и т. д. Здесь, видимо, имеет место элементарное незнание современных теорий исторического развития, рожденное долголетним безраздельным господством «единственно верного» учения…» (2).
Действительно, длительное господство «марксистско-ленинской методологии», общепринятого «классового подхода» привело к отказу от серьезных методологических построений вообще. Одним из критериев ценности в изучении Белого движения (как, впрочем, и других явлений в отечественной истории XX века) стало обязательное «введение в научный оборот» новых исторических источников. А поиск фактов нередко заменял собой их осмысление. В настоящее время важно разработать определенный подход к комплексному и неидеологизированному анализу имеющихся фактических материалов.
Сразу же оговоримся, что полнота определения термина «Белое движение» может оказаться достаточно условной. Хотелось бы выделить некоторые критерии его оценки, специфические черты его формирования и эволюции. Что отличало его от других движений, армий, организаций, ставивших своей задачей борьбу с советской властью и партией большевиков? Как оно определялось его участниками и современниками?
Одним из наиболее распространенных в зарубежной и современной исторической публицистике стало определение, данное А. И. Деникиным и И. А. Ильиным. Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России в юбилейной статье «Лик Белого движения» (15 ноября 1931 г.) отмечал, что в основу «Белой идеи» «легли и претворились в жизнь принципы чистые и высокие: национальное самосознание, глубокий патриотизм и подвиг…». Подчеркивал важность патриотической идеи И. А. Ильин: «… Белые никогда не защищали и не будут защищать ни сословного, ни классового, ни партийного дела: их дело – дело России – родины, дело русского государства» (3).
Более общим термином – «российская контрреволюция» – обозначал противников большевизма известный военный историк Русского Зарубежья генерал-лейтенант Н.Н. Головин. По его мнению, революция, проходя как бы три стадии своего развития, должна быть «введена в русло» контрреволюции, которая ограничит «разрушительный» потенциал революции, преобразуя его в потенциал «творческий», созидательный (4). В этой характеристике «Белое движение» практически сливалось с «контрреволюционным».
Не вполне удачное обоснование соотношения терминов «контрреволюция» и «Белое движение» давалось в работе бывшего командующего Донской армией генерал-лейтенанта С. В. Денисова «Белая Россия». Эта книга, переизданная 50-тысячным тиражом в СССР, может служить примером попытки разобрать политическое, конъюнктурное содержание данных терминов. Задавшись целью опровергнуть актуальную в 1937 г. оценку Белого движения в советской историографии, Денисов пытался разъединить «контрреволюционное» и «реакционное» (то есть негативное) содержание Белого движения. Стремясь доказать порочность политики Временного правительства и сменивших его большевиков, он, по существу, доказывал революционный характер Белого движения. В результате революционером становился Николай II, санкционировавший Февральскую революцию своим отречением от Престола, и «послушные велению своего последнего Императора» «старые Русская Армия и Флот», а контрреволюционерами оказывались большевики.
Начальник штаба Ставки Колчака генерал-лейтенант М. А. Иностранцев выделял в качестве терминологического критерия политику «непредрешения», проводимую белыми правительствами: «… В истории – эпитет «белый»… со времен английской революции, а затем и Вандеи, определенно связывался с идеями и целями полного восстановления старого порядка, т. е. с целями реставрации и полного уничтожения всех результатов революции. На самом деле ни один из фронтов, действовавших против большевиков, в том числе и Сибирский, не преследовал этих целей. Цель была у всех одна – разбить большевиков и вернуться к правопорядку, предоставив затем народу избрать ту или иную форму государственного строя…» (5).
Одним из наиболее ранних и развернутых считается определение, данное П.Н. Милюковым. Он правомерно разделил термины «антибольшевистский» и «белый» и отметил спорность сложившихся в Советской России и в Зарубежье мнений, согласно которым Белое движение рассматривается либо как движение всех, «кто против большевиков», либо как движение, направленное на «реставрацию старого абсолютистского режима и старого дворянского землевладельческого класса». Но, по мнению бывшего лидера кадетской партии, «только часть этого (антибольшевистского. – В.Ц.) движения может быть названа «белой» и только часть «белого движения» – контрреволюционна и реставрационна». «Белый» и «реставрационный» характер этого движения развивался постепенно, и только с течением времени тактика вооруженной борьбы с большевиками сосредоточилась исключительно в «белых» армиях, с откровенно реакционными тенденциями. Соответственно менялось, постепенно сужаясь, и понятие «белого движения». Милюков акцентировал внимание на таких его чертах, как «всероссийская ориентация», чуждая «автономии» государственных новообразований на территории бывшей Российской Империи, узость «классового характера» белой армии, выражавшей «чувства и мысли землевладельческой и дворянской России», реакционное, реставраторское направление аграрно-крестьянской политики. В заключительных главах своего труда «Россия на переломе» он практически полностью отождествляет идеологию и политическую практику Белого движения с монархической реставрацией и, следовательно, реакцией.
Милюков отмечал хронологическую специфику эволюции Белого дела, считая, что в августе 1917 года, в ходе Московского Государственного Совещания, сложился «единый антибольшевистский фронт», а в 1920 году в белом Крыму существовал лишь союз «офицерства и бюрократии», ведущих «бесперспективную» вооруженную борьбу с советской властью.
Окончательное формирование Белого движения во всероссийском масштабе (как части «антибольшевистского») произошло после «переворота» 18 ноября 1918 г. и признания адмирала А. В. Колчака Верховным Правителем России. А вершиной реакционности и социальной ограниченности Белого движения стало правление генерала М. К. Дитерихса в Приморье и барона Р. Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии (6).
Выступивший с критикой труда Милюкова не менее известный историк Русского Зарубежья С. П. Мельгунов отметил «неудачность» термина «Белое движение» (по причине его близости с движением антибольшевистским) и показал политическую пристрастность Милюкова в его отражении истории гражданской войны (Мельгунов С.П. Гражданская война в освещении П.Н. Милюкова (По поводу «Россия на переломе»), Париж, 1929.).
Представители социалистического лагеря, как правило, также отождествляли Белое движение с «реакцией», «военщиной», впервые проявившейся во время «Корниловского мятежа» и постоянно тормозившей «развитие демократии». В этом отношении характерны оценки Н.Д. Авксентьева, А. А. Аргунова,
В. Л. Горна. Характерно название книги Аргунова, посвященной драматической истории Уфимского Государственного Совещания и Уфимской Директории: «Между двумя большевизмами». Если до «колчаковского переворота» социалистические круги принципиально поддерживали противодействие большевикам и считали необходимым воздействовать на Белое дело в целях его «демократизации», то после 18 ноября 1918 г. IX съезд партии эсеров 20 июля 1919 г. принял резолюцию о «прекращении вооруженной борьбы» с советской властью «перед лицом грозной опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции…».
В то же время председатель свергнутой Директории Н.Д. Авксентьев допускал возможность «демократизации» белых режимов и при диктатуре Колчака. Эсер М. В. Вишняк утверждал, что белые или «исходили из интересов лишь определенного класса, национальности или партии», или, будучи заложниками «чистой идеи», выдвигали абсолютно «ирреальные» лозунги (7). Другой представитель эсеровской партии, А. Фальчиков, правомерно отмечал объединение в рядах Белого движения военного и «государственно-мыслящего» элементов, выделяя при этом роль кадетской партии (8).
В марксистско-ленинской (официальной в 1920–1980 гг.) историографии не делалось принципиальной разницы между Белым, антибольшевистским и контрреволюционным движением. Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» определяла, что, «несмотря на свою аморфность», «белое дело» представляло собой «национализм, великодержавный шовинизм, прикрытый демагогической претензией на надклассовость, надпартийность и патриотизм», а также «стремление к реставрации монархии» при «почти полной зависимости от иностранного империализма».
В определение термина «белая гвардия» добавлялась «колористическая» составляющая: «традиционная символика белого цвета как цвета сторонников «законного правопорядка» – в противопоставлении красному цвету – цвету восставшего народа и революции» (9). «Широта» этого критерия делала возможным появление таких совершенно бессмысленных терминов-сочетаний, как «белоэстонцы», «белофинны», «белополяки», «белокитайцы» (почему не «белофранцузы», например). Характерная деталь – согласно принятым «грамматическим» установкам, словосочетания «белая гвардия», «белая армия» должны были быть написаны со строчной, а «Красная армия», «Красная гвардия» – с заглавной буквы.
В российских энциклопедических словарях, увидевших свет в 1990-е гг., Белое движение определялось с акцентом на военную составляющую как «вооруженное сопротивление» советской власти, партии большевиков. В историографии и исторической публицистике начала 1990-х стал использоваться термин «антибольшевистское движение». Однако авторы не спешили давать четкие определения каждому из этих терминов и различать один от другого. В результате даже в фундаментальном справочнике петербургского историка В. В. Клавинга в толковании термина «Белая гвардия» объединялись под одной обложкой Махно, Савинков и Деникин (здесь был бы правомерен критерий «антибольшевизма»). В последнем энциклопедическом издании «Революция и гражданская война в России» дается политико-правовое определение Белого движения, где оно, по сути, отождествляется с антибольшевистским движением и даже с военными союзными силами Антанты: «Совокупность государственных образований, вооруженных сил, политических институтов и общественных организаций, боровшихся против власти большевиков в России военными, экономическими, политическими и идеологическими средствами в целях ее ликвидации в масштабах всей страны». «Сущность и смысл Белого движения состояли в попытках на части территории бывшей Российской Империи воссоздать государственность, существовавшую до Февральской революции (т. е. монархию в ее неизменном виде. – В.Ц.) 1917 г., прежде всего ее военный аппарат, традиционные социальные отношения и рыночную экономику, опираясь на которые (т. е. военный фактор следует считать вторичным по отношению к «обустройству тыла». – В.Ц.) можно было бы развернуть вооруженные силы, достаточные для свержения большевиков» (10).