С феями шутки плохи

Глава 1

– Натаскаешь воды – сбегай в лавку да купи чечевицы. А еще муки, только не бери первую попавшуюся: сперва проверь, нет ли там жучков! И еще купи два отреза ткани.

– Конечно, тетушка, – ответила я и подхватила ведра. – Что прикажете брать?

– Синюю шерсть, ты знаешь, какой оттенок я люблю, и тафту, посмотришь, какие есть расцветки, выберешь немаркий, – решила она.

– А деньги?

– Неужто ничего не осталось в горшке? – всполошилась тетушка и запустила внутрь пухлую ручку. – Три медяка! А ведь еще вчера…

– Вчера вы приказали купить окорок и копченые колбаски у господина Гродни, а еще новую книгу для Агаты, – напомнила я и добавила: – Я торговалась, но на книгу не хватило.

– Ну так сказала бы, чтоб записали в долг! – сказала тетушка.

– Лавочники отказываются давать в долг, – ответила я не без злорадства, – до тех пор, пока вы не заплатите по счетам.

– Это невыносимо! – простонала она. – Все, поди прочь… Мне нужно подумать.

Я прекрасно знала, о чем она будет думать: у кого бы занять еще денег, чтобы раздать предыдущие долги. Надеюсь, ее талантов хватит еще хотя бы года на два, иначе дом пойдет с молотка, а нам придется идти побираться. Вернее, им с кузиной придется, я-то могу наняться хотя бы прачкой или судомойкой… Вот только пока я не достигну совершеннолетия, тетушка – официальный мой опекун – имеет право забирать хоть весь мой заработок. Ну а когда срок опеки истечет, я в лучшем случае получу свой заложенный и перезаложенный дом, который придется срочно продать, чтобы рассчитаться с кредиторами, и… Собственно, все.

Тетушка не родная мне – это вдова кузена моего покойного отца. Он, узнав о своей болезни, поторопился подыскать кого-нибудь из родни, кто смог бы взять меня на попечение после его кончины. Увы, близких родственников у нас почти не осталось. Прочие либо не могли или не желали брать на себя ответственность, и единственной, кто согласилась, была тетушка Эмилия. Поначалу я даже порадовалась: матушку я помнила очень плохо, братьев и сестер у меня не было, а у тетушки имелась дочь. Правда, она оказалась моложе меня на три года, но я полагала, что это несущественно, и надеялась подружиться с нею.

Увы, я ошибалась. К моменту переезда в наш скромный дом Агата казалась сущим ребенком, она привезла с собою даже своих кукол и живо завладела моими. Я давно с ними не играла, оставила на память, но все же было немного жаль расставаться с верными подругами. Впрочем, ссориться из-за такого пустяка не стоило, и я промолчала. Одну только игрушку приберегла: это была Фея Ночи, папа купил ее на мой десятый день рождения, а платья для куклы сшила мама. Эту я спрятала подальше.

Тетушка твердой рукой взялась за хозяйство и живо изгнала двух служанок, а потом и приходящую кухарку. С уборкой тоже предстояло справляться самим. Приходящую горничную, сказала она, мы не можем себе позволить, хотя соседка предлагала прибираться за сущие гроши. На лекарства для отца уходило много средств, и, как ни пыталась тетушка экономить решительно на всем, деньги утекали как вода…

«Ты же знаешь, что она уморила твоего отца голодом», – сказал безжалостный внутренний голос.

Я молча согласилась. Он мог есть, понемногу, но мог. Я могла бы кормить его по часам, но кто бы тогда делал работу по дому? И что такое жидкий бульончик, якобы предписанный доктором? На этом никто долго не протянет! Я ходила бы к нему по ночам, но как было приготовить хоть что-то, если продукты тетушка выдавала лично? Я отдавала свою еду, но отец отказывался, явно понимая, откуда взялась лишняя порция каши.

На смертном одре отец походил на обтянутый кожей скелет.

«Ты знаешь, что доктор сказал неправду», – добавил внутренний голос.

Я знала. Не представляю, сколько заплатила ему тетушка, но он прописал отцу какое-то снадобье, от которого тот подолгу спал, и чем больше слабел, тем тяжелее становилось разбудить его и накормить. Я узнала об этом, разговорившись с помощником аптекаря, когда пришла с рецептом: парнишка удивился этакой дозе препарата. Я бы вылила эти микстуры или хотя бы разбавила вдвое, но тетушка держала их под замком и сама отсчитывала капли в стаканчик, не доверяя неразумной девушке…

Так прошел год. Мне было всего шестнадцать, когда умер отец. Немного позже внутренний голос объяснил мне, что произошло на самом деле – времени на раздумья у меня было предостаточно: чем еще заняться, когда моешь посуду, драишь полы, готовишь или стираешь? На книги у меня теперь не было времени – ведь приходящую кухарку рассчитали, стряпней теперь занималась тоже я. Зато для Агаты пригласили наставницу: тетушка не сочла возможным отдать дочь в школу, где та могла оказаться рядом с неумытой простолюдинкой.

Я молчала.

Молчала, когда из моей спальни сделали классную комнату для Агаты, а меня отправили в комнату для прислуги. Молчала, когда пришлось взвалить на себя всю работу по дому. Не отвечала, когда тетушка отчитывала меня за непомерные траты, только показывала ею же составленный список, где отмечала, во что обошелся этот товар.

Только вот тетушка не догадывалась, что вместо колбасок от господина Гродни я приношу колбаски с фермы своей старой няньки, которая продает их куда дешевле, да и окорок лучше купить у ее соседа. Разницу я забирала себе, считая, что имею на это полное право, раз уж тетушка живет в моем доме и использует меня вместо прислуги.

Разумеется, когда тетушка громко хвалила изделия господина Гродни, тот таял и даже не вспоминал, что Маргрит давненько уже не посещала его лавку, а если и заходила, то только прицениться…

Колодезный ворот надсадно скрипел, покуда я опускала ведро в колодец и доставала воду.

Помнится, я хотела сбежать, но вовремя передумала. Бежать было некуда. Близкой родни нет, до дальней так просто не доберешься, пусть и удалось скопить немного денег, да и вряд ли мне там обрадуются. Единственный выход – найти мужа. Вот только пока я несовершеннолетняя, тетушка не даст согласия на мой брак и приданого тоже не даст, а меня и с приданым не всякий возьмет.

Во мне всего чересчур, как и в тетушке Эмилии. Но если та была чрезмерно полна, слишком громко смеялась, много говорила, очень ярко одевалась, любила общество, то я… Слишком высокая, слишком худая, слишком мрачная, нелюдимая и молчаливая, слишком смуглая и некрасивая, а про одежду нечего и говорить: я несколько лет донашивала свои платья, пока соседки не намекнули тетушке, мол, неприлично девушке носить настолько короткую юбку, уже не только щиколотки, а и лодыжки видно! Тогда она от щедрот подарила мне два траурных наряда со своего плеча – траур она носила по мужу и моему отцу. Потом, правда, спохватилась и потребовала вернуть, но было поздно: я уже ушила платья по себе и надставила подолы – тетушка была почти на голову ниже меня. С тех пор обновок я не видала. Ну да с моей жизнью не растолстеешь, а расти – я уже не расту.

– Эй, девушка! – окликнул кто-то, и я услышала стук подков. – Подай-ка напиться!

– Вон колодец, сударь, вон ведро, – кивнула я, отставляя свое. – Достаньте воды да пейте сколько влезет.

– А что это ты такая неласковая, девушка? – спросил он, соскочив с коня. Конь был хорош – серый в яблоках красавец с длинной гривой, а уж сбруя какова! Да и сам проезжий оказался недурен собой и одет весьма пышно. И свита при нем имелась, стало быть, не простой горожанин.

– Показать почему, сударь? – спросила я.

– А покажи! – подбоченился он.

– Держите, – просто сказала я и сунула ему в руки ведро с водой. Должно быть, он не ожидал такого, потому что едва не уронил его. Расплескал так уж точно.

– Однако… – сказал он, глядя на мокрые перчатки. – И ты носишь этакую тяжесть каждый день?

– Несколько раз на дню, сударь. Постирать можно и в реке, скотину напоить тоже, но сам пить не станешь, а дождевой воды надолго не хватает.

– Вот как… А можно мне попробовать? – спросил вдруг он. – Все едино перчатки испорчены!

– Пожалуйста, сударь, – кивнула я на колодец. – Извольте зачерпнуть.

– А… как?

В свите послышались смешки, но жест одного из телохранителей – я решила так, потому что он и еще трое постоянно глядели по сторонам, – заставил челядь умолкнуть.

– Вот ведро, вот колодец, – повторила я. – Приступайте, сударь.

Он все же взял ведро, оглянулся на меня, на своих спутников и осторожно отпустил его. Ведро повисло на веревке.

– Ворот отпустите, – подсказала я. – Да осторожней, сударь!

Раскрутившийся ворот чуть не выбил ему зубы. Глубоко внизу послышался плеск.

– Ну а теперь беритесь за веревку, зачерпните воды да поднимайте ведро. Заодно и мне второе нальете, – сказала я.

Молодой человек взялся за ворот – силы ему было не занимать, – только поднял от силы полведра, черпать-то не умел. Правда, забава ему понравилась, поэтому он добыл еще воды, долил мои ведра до краев и наконец напился сам.

– Красавица, а тебе помощь не нужна? – спросил он еще одну девушку, подошедшую с другой улицы.

– Спасибо, сударь, я справлюсь сама, – улыбнулась та.

– Ну что ты, мне ведь нетрудно…

Я же подхватила свои ведра и отправилась домой.

Я знала эту девушку, и если бы мы не были настолько непохожи, решила бы, будто мы сестры-близнецы. Обе лишились матерей в раннем детстве, у обеих были любящие отцы, умершие совсем недавно, и оба они привели в дом чужих женщин, полагая, что так будет лучше. Правда, меня дома поджидали лишь тетушка с кузиной, а ее – мачеха с двумя сводными сестрами.

Ее отец был купцом не из бедных, но, увы, умер в странствии, оставив супруге не такой уж малый капитал. Мой – всего лишь ювелиром, который тоже кое-что мне завещал. Я не бежала из дома до совершеннолетия еще и по этой причине: лишь мне было известно, где отец спрятал матушкины драгоценности и многое другое. Однако появись я с этим богатством в нынешнем положении, не миновать мне неприятностей. Да еще и тетушка заявит, что я ее ограбила! Нет уж, я терпела три года, выдержу еще немного… Денег от продажи того сундучка хватит, чтобы расплатиться с долгами и жить безбедно. Ну а тетушку с племянницей я, возможно, оставлю прислугой…

Позади, возле колодца, та девушка смеялась вместе с дорого одетым молодым вельможей – а в том, что это именно вельможа, я уже не сомневалась. Она была веселая, славная, только одного я не могла понять: отчего всегда такая чумазая? Ей бы хоть умыться да причесать роскошные светлые волосы, и на застиранное серое платьишко никто и не взглянет! У меня не меньше работы по дому, но отец наказал мне выглядеть достойно, что бы ни случилось. Пусть платье старое, перелицованное, но чистое, фартук всегда выстиран… Тетушка ведь не станет проверять, что именно я понесла в бельевой корзине к реке! Высушить одежду можно и на чердаке, а уж когда я глажу, никто и близко не сунется! Чулки заштопаны, но тоже чисты – спасибо, у меня маленькая нога, и Агатины старые чулки мне прекрасно подходят, не то пришлось бы надевать ботинки на босу ногу. Руки, конечно, не те, что пристало бы иметь девушке из хорошей семьи, но с этим я ничего поделать не могу. Зато осанка – королеве впору. Потаскай коромысло с мое – тоже такой обзаведешься.

Ну а Элла – она бесспорно красива, вот только за собой не следит…

– Боже мой, ну сколько тебя можно ждать? – встретила меня тетушка. – Деньги в горшке. Купи что я велела, да пошевеливайся! И… книгу не надо.

– Мама! – вскрикнула Агата.

– Или книга, или платье, – отрезала мать. – Выбирай.

– Платье, мама, – вздохнула кузина.

– Я так и думала… Маргрит! Сбегаешь в лавку, приберись и приготовь что-нибудь на завтра. Потом можешь отдохнуть: ужинать мы будем у господина Шилле, он пригласил нас на именины.

– Будут танцы! – добавила Агата.

– Вот-вот… Кстати, прежде чем идти в лавку, выглади нам выходные платья… А прибирайся как следует, завтра господин Шилле с сыновьями придут с ответным визитом!

Я пожала плечами и взялась за работу. Надо ли говорить, что уборка затянулась до позднего вечера? Дом не так уж мал, и пусть половина комнат закрыта, там тоже нужно было протереть пыль, проветрить и взбить постели: вдруг гости решат остаться на ночь?

Накормив кур, полив огород – многие устраивали такие на задних лужайках, уж лук с чесноком, пряные травы, морковь с капустой и пару тыкв там вырастить было можно, – приготовив ужин и перекусив остатками обеда тетушки и кузины, я села на ступеньку заднего крыльца и смогла наконец расслабиться.

– Девочка, подай на пропитание… – проскрипел старческий голос.

У калитки стояла сгорбленная нищенка.

– Я бы рада, да у меня денег нет. Вот, осталась только сухая горбушка на завтрак, – ответила я. – Могу еще яблок нарвать.

– А не отсюда ли… – она потянула носом, – так славно пахнет печеным окороком?

– Это хозяйский, – ответила я. – И не проси меня отрезать хоть кусочек, бабуля, не то мне голову оторвут.

– Своя рубашка ближе к телу? – хихикнула она.

– Несомненно. Впрочем… – задумалась я, – погоди-ка, бабуля. Входи да присядь пока.

Я знала, в каких кустах прячутся беглые куры, и пару яиц найти смогла.

– Могу еще молока плеснуть, бабуля, но немного, заметят недостачу, – сказала я, вручив ей добычу.

– Нет, от молока мне делается дурно, обойдусь водицей, – хмыкнула она.

Яйца она выпила сырыми, я тоже иногда так делала, когда донимал голод.

– Вот спасибо, девочка… Хлебушком не поделишься?

– Вам его не угрызть, – сказала я, постучав горбушкой по ступеньке.

– Ничего, водичкой размочу, – хихикнула старуха. – С яблоком-то так не выйдет!

Я подумала и разломила хлеб пополам.

– Ею и целой не наешься, – сказала я, – а так хоть какая-то видимость справедливости.

– Неужто ты веришь в справедливость, девочка? – прищурилась старуха. Странно, но от нее совершенно не пахло. Вообще ничем, даже тем, чем обычно воняет от бродяг.

– Не верю, – ответила я. – Но я ее добьюсь.

– Хочешь, помогу тебе?

– Не нужно, – сказала я. – Пройдет еще полтора года, и вот тогда…

– Тогда ты поймешь, как опрометчиво отказалась от помощи, – завершила нищенка. – Сперва тебя одолеют кредиторы, потом ты продашь дом, выплатишь долги и останешься ни с чем, а бесприданниц твоего возраста и так пруд пруди. Пойдешь в горничные? В кухарки?

– И кто же вас подослал? – спросила я с интересом. – Кто-то из бывших коллег покойного отца? Или знакомые тетушки Эмилии? Передайте: они могут не беспокоиться о моем будущем. В крайнем случае я всегда могу уйти в монастырь послушницей, благо работать на огороде, шить, готовить и ухаживать за больными я умею, грамоту знаю, ну а молиться как следует меня научат.

Нищенка вдруг расхохоталась – неожиданно звонко для такой старухи.

– Ну вот ты и нашлась, – сказала она совсем другим тоном. – Красивое имя – Маргрит. Мне нравится, да и тебе подходит. А еще, девочка, мне кажется, ты достойна лучшей участи…

– Скажите еще, что вы – моя фея-крестная, – улыбнулась я, даже не спросив, откуда ей известно мое имя, – и явились восстановить справедливость и вернуть мне то, что у меня отняли!

– Крестной я быть никак не могу, – ответила старуха из-под капюшона. – А фея у тебя уже есть, не так ли?

Я вспомнила свою куклу и невольно кивнула.

– Береги ее, как берегла до сих пор. И никогда не бросай!

Нищенка откинула капюшон, и я невольно отшатнулась.

Вместо сморщенной старухи на меня смотрела поразительной красоты женщина средних лет, только вот красота эта одновременно завораживала и пугала.

Это была Фея Ночи.

– Раз уж вы тут, – сказала я, взяв себя в руки, – а хозяев нет, думаю, можно свернуть шею цыпленку и свалить это на соседского кота. Не желаете отведать свежей курятины?

– Да нет, пожалуй, не стоит… – протянула она, поднявшись на ноги. Я встала – и оказалась на голову ниже. – Не рискуй зазря.

– А разве это было бы зря?

– Вижу, девочка, ты удалась не в отца, – улыбнулась она. – Он никогда не видел выгоды у себя под носом…

– Зачем я вам? – спросила я прямо.

– Иди сюда… – Фея поманила меня обратно на ступеньку крыльца и села, окутав нас обеих облаком черного тумана, мягкого, как шелк, с просверками звезд где-то там, вдалеке. – Я не крестная тебе, Маргрит, и не помощница. Я не могу подарить тебе волшебную силу, красоту или хотя бы превратить твое платье в бальное. Но… – Она помолчала. – У меня есть к тебе просьба, и если ты выполнишь ее – не пожалеешь. С долгами я привыкла расплачиваться сполна.

– Что же вам угодно, сударыня? – спросила я. – И что я получу взамен?

– В том-то и дело, Маргрит! Я не знаю, что именно от тебя потребуется, еще не вижу, все в полной темноте… Одно лишь могу сказать точно – где-то поблизости живет девушка. В чем-то вы схожи, но в чем-то – совершенно различны. И вот у нее-то как раз имеется фея-крестная…

– Думаю, я знаю, о ком вы говорите, – подумав, сказала я. – Но что мне делать?

– Это ты поймешь сама. Извини, таковы условия, – пожала плечами Фея Ночи, и звезды сверкнули в ее волосах. – Ты понимаешь, что такое равновесие?

– Конечно.

– И ты считаешь – это справедливо, когда одним достается все лишь за красивое личико да еще благодаря помощи феи-крестной, а другим – ничего, хотя они того заслуживают?

– О нет… – протянула я. – Кажется, я поняла вас, сударыня. Однако…

– Ты прекрасно смотришься в темном, девочка. И я знаю, у тебя найдется, что надеть к бальному платью. Подумай об этом, время еще есть. – Она встала, взметнув подолом целую россыпь звезд.

– Я соглашусь, как только узнаю, что вы потребуете взамен, – ответила я.

– Мне нужно равновесие, я же сказала, – обернулась Фея Ночи. – Пора… Уже светает, скоро вернутся твои домочадцы. Захочешь узнать что-то действительно важное, спроси у своей куклы, только не делай этого слишком часто!

– Да, сударыня… – проговорила я, глядя, как растворяется сгусток темноты, только что бывший старой нищенкой.

Чашка стукнула о ступени, и я поспешила подобрать ее. Хорошо, не разбилась, а то был бы мне нагоняй…

Тетушка с кузиной спали чуть не до обеда, так что и я успела немного вздремнуть. Ну а потом вновь отправилась к колодцу.

Приснилось мне или нет? Вот бы знать…

Я с трудом крутила ворот, вытаскивая ведро, как вдруг почувствовала – он пошел будто сам собою. Скосив глаза, я увидела рядом со своими руками мужскую ладонь в кожаной перчатке.

– Можешь отпустить, – сказал незнакомец. Он управлялся с воротом одной рукой. Потом перехватил ведро, перелил в мое и снова сбросил в колодец.

– Благодарю, сударь, – вежливо ответила я, – но я управилась бы и сама.

– Я понимаю, – ответил он. – Считай это проявлением уважения. Ты знаешь такие слова?

– Сударь, вы не поверите, я даже умею читать и могу написать свое имя.

– Тем лучше… – он вылил воду во второе ведро, поднял оба и спросил: – Где ты живешь?

Я указала, и он двинулся в ту сторону. Обученный конь шел за хозяином, как собака.

– Ты не спросишь, как мое имя?

– А разве не мужчина должен назваться первым?

– Должен, девушка, но пока я не могу, – ответил он. – Не имею права.

– Что ж, я в таком случае называться просто не хочу. Зачем вам мое имя? Скажите просто, что вам угодно, да и разойдемся…

Он помолчал.

– Мой господин вчера забавы ради заговорил с тобою у колодца.

– Я поняла и не обиделась. Да и кто я такая, чтобы обижаться на вельможные забавы, – усмехнулась я.

– В самом деле, кто ты такая, чтобы господин посылал меня узнать, не обиделась ли ты? – ответил он. – Дело не в этом. Ты говорила с ним дерзко, но достойно, а следом подошла еще одна девица, которая очаровала его, как он выражается, раз и навсегда…

– Но при чем тут я?

– Господин попросил меня разузнать, что это за девица, но от меня она стремглав убежала. Должно быть, я ее напугал… И я подумал, что ты можешь знать ее имя, и ты вряд ли бросишься бежать.

Я обернулась. Он внимательно смотрел на меня. Лет ему было… наверное, около тридцати, а может, и больше. Лицо породистое – такой профиль только на монетах чеканить! – а одет не хуже того вельможи, очень дорого, только дороговизна эта не была выставлена напоказ. Никакой негнущейся златотканой парчи и ожерелий в три ряда, наряд темный, со скудной вышивкой, сбруя у лошади тоже серебром не сияет, однако сразу видно – не простого это полета птица.

– А что сделает с ней ваш господин? – спросила я. – Неужто возьмет во дворец полы мести?

– Это ему решать, – был ответ.

– Сколько? – спросила я.

– В каком смысле?

– Сколько вы заплатите за то, чтобы я назвала ее имя и, возможно, даже показала, где она живет?

– Золотого тебе хватит? – прищурился мужчина.

– Боюсь, нет, сударь, – ответила я. – Прошу простить, у меня работы по горло. Отдайте ведра, да я пойду, не то меня накажут… А про ту девушку спросите кого-нибудь другого.

Он поставил ведра наземь и молча смотрел, как я цепляю их на коромысло.

– Десять золотых, – сказал он вдруг, и я чуть не расплескала воду. – И ответ еще на один вопрос. Не о той девушке.

– Ну что ж… Это достойная плата. Обождите здесь, сударь, мне нужно отнести домой воду и подать завтрак. Потом пойду в лавку, и по дороге расскажу вам, что знаю.

– Хорошо, – кивнул он, – жду тебя на этом месте.

Никогда еще я так не радовалась, что дорога к дому идет под горку! Зимой, конечно, карабкаться наверх несладко, да и обратно с полными ведрами идти тяжело, знай не оскользнись, зато сейчас я слетела вниз птицей.

Десять золотых! Для меня это целое состояние! Нужно было поторговаться еще, господин этот явно оказался из тех, кто не знает счета деньгам…

Я быстро собрала на стол – тетушка с кузиной только изволили спуститься к завтраку, – выгребла из расходного горшка мелочь и сказала, что иду в лавку за солью, потому как у нас ее почти не осталось.

– Нужно следить за припасами, – заворчала тетушка. – Какая из тебя хозяйка, если ты не знаешь, что соли нет? А если бы ты уже суп на огонь поставила? Бегом бы побежала? Живо иди!

Я кивнула, бегом поднялась в свою комнату, якобы за шалью, а сама достала из тайника куклу. Конечно, она вовсе не походила на вчерашнюю гостью, но…

– Рассказать этому вельможе об Элле? – спросила я, и мне показалось, будто голова куклы немного повернулась. – Не нужно? Или не говорить всей правды?

Теперь мне померещилось, будто она подмигнула нарисованными глазами. И понимай как знаешь… Я вздохнула, положила ее на место и выбежала из дома.

– Ты не торопилась, – встретил меня незнакомый вельможа. Конь его пасся поодаль, но подошел на свист.

– Я себе не хозяйка, сударь, – ответила я.

– Ясно… Итак, кто та девушка?

– Пока не увижу денег, ничего не скажу, – сказала я, и на солнце засверкали золотые монеты.

– Имя! – приказал мужчина.

– Элла.

– Кто она? Из какой семьи? Впрочем, по одежде видно, что прислуга, но…

– Что – но, сударь?

– Ты тоже вроде бы прислуга, девушка, но руки у тебя, – он поймал меня за запястье, – хоть и не ухожены, но явно принадлежат не крестьянке.

– Еще десять золотых, и я поведаю вам свою историю со всеми подробностями, сударь, – спокойно ответила я, выдернув руку из его пальцев.

– Ты еще эти деньги не отработала. Повторяю: кто такова эта Элла?

– Сирота, – сказала я, тщательно подбирая слова. – Живет она при мачехе, и жизнь у нее похуже моей. Меня хотя бы по имени называют, а не обидным прозвищем…

– Каким? – заинтересовался он, а я вдруг взглянула на него в упор.

Вельможа был темноволос, как и я, с загорелого лица смотрели пронзительно-черные глаза, да и одет он был в темное. Вчерашний юноша, помнится, был куда симпатичнее: синеглазый, с непокорными русыми кудрями, с ясной улыбкой, красивый и веселый…

– Золушка, – сказала я. – Видели, сударь, как она перемазана? Это потому, что вечно возится у очага.

– Ты, думаю, тоже, но что-то я не вижу на тебе сажи, – заметил он.

– Я приучена содержать себя, как и весь дом, в порядке, – ответила я. – Да и вряд ли хозяйке понравится, если на стол ей будет подавать неумытая замарашка в рваном платье.

– И кто же твоя хозяйка?

– Сударь, за ответы на эти вопросы вы не заплатили, – напомнила я. – Кажется, вы интересовались Эллой?

– Ах да… – вельможа взял коня под уздцы. – Значит, она живет с мачехой?

– Да, и с двумя сводными сестрами. Отец ее умер, разорившись – он был торговцем, я слыхала, – так что ей оставалось лишь стать приживалкой, – чуть покривила я душой, а дальше и вовсе солгала: – Мачеха ее – женщина добрая, она оставила Эллу при себе, хотя могла бы отослать в монастырь: денег у них не так уж много, и это средства госпожи Тинке, а не отца Эллы. Можно ли обвинить ее в том, что она тратится на родных дочерей, а не на падчерицу?

– Просто образец человеколюбия, – хмыкнул он. – Значит, Элла Тинке – дочь торговца, сирота и бесприданница, приживалка у мачехи. Прекрасно.

– Что же в этом прекрасного, сударь? – не удержалась я. Сама от себя не ожидала такого складного вранья; впрочем, не так уж сильно я прилгнула.

– В том, девушка, что моему господину она очень понравилась, а зная его сумасбродство… – Вельможа покачал головой. – Он вполне может увезти Эллу и даже взять ее в жены, а это недопустимо. Надеюсь, узнав о ее происхождении, он передумает… И ты еще не сказала, где она живет.

– В квартале за ратушей, – ответила я, – и это все, что мне известно. Мы не подруги, просто знакомы, как все, кто встречается у колодца.

– Спасибо и на этом, – вздохнул он и высыпал мне в руки золотые монеты. – Что ж, мне пора.

Вельможа сел верхом.

– У вас был еще какой-то вопрос, сударь, – напомнила я. – Не об Элле.

– В другой раз, – сказал он, – я его приберегу, вдруг да пригодится…

Я кивнула и пошла было своей дорогой, да только он окликнул:

– Девушка! Назови свое имя, чтобы я знал, кого спросить, если вдруг понадобится!

– Маргрит, – ответила я, обернувшись. – Люди называют еще Черной Маргрит.

– Ну надо же, – усмехнулся он, – какое совпадение: у меня такое же прозвище… Прощай!

Он пришпорил своего гнедого, тот взял с места в карьер, и в мгновение ока всадник пропал из виду.

«Такое же прозвище? – подумала я. – Любопытно, кто же он такой? Наверняка знатный человек и не бедный…»

Впрочем, мне-то какое дело? Золотые монеты приятно грели руки, и я спрятала их за корсаж. Подыщу тайник, как вернусь домой… Можно было бы оставить в дупле, вон как раз приметное дерево, но я не хотела рисковать. Зарою лучше в птичнике, туда тетушка с кузиной не войдут, а деньги не пахнут…