Книга повествует о жизни в войне и мире двух самых прославленных полководцев французского короля Людовика XIV – маршала Анри де Тюренна и принца Луи де Конде, вошедших в анналы военной и политической истории. Само XVII столетие – переходное, противоречивое, бурное и динамичное – во много определило род деятельности этих знатнейших аристократов Франции, а исключительные таланты и происхождение вознесли их на вершину славы. Впервые в современной литературе автор, сравнивая своих героев, предприняла попытку показать не столько их различие, сколько единство. Кампании конца Тридцатилетней войны и войн Короля-Солнце Людовика XIV органично переплетаются в книге с причудливыми образами эпохи, со взлетами и падениями, трагедиями и радостями в личной жизни Тюренна и Конде.
Будет интересна для всех интересующихся историей Франции и Европы XVII в.
© Людмила Ивонина, 2023
Предисловие
На могиле Людовика слышен голос гения
многочисленных талантов
Франсуа Рене де Шатобриан
Слово «Марс» знакомо всем, и каждому по-своему. Планета Марс и сегодня вызывает научный поиск и полет фантазии писателей. Имя ей подарил неукротимый бог войны в римской мифологии, сначала бывший в древней Италии богом плодородия, а затем отождествленный с греческим Аресом. Как культурная реальность раннего Нового времени (XVI-XVIII вв.), античность во многом формировала поведение французского короля Людовика XIV (1643-1715), почти непрерывно вступавшего в военные споры с другими государствами. Чаще всего этот великий монарх представал в облике Марса. Например, из 328 известных медалей, прославлявших Людовика, 17 изображают его в виде Аполлона, 88 – Юпитера, 5 – Меркурия и подавляющее большинство – 218 – Марса. Воинственный Марс был не случайным мифологическим образом, а политической программой окружения короля. Сам же Людовик XIV не столько являлся наследником тенденциозного изображения и прославления государей во французской и в европейской иконографии, сколько, и, прежде всего, триумфатором. Образ Марса-Людовика был индивидуален.
Сегодня стало модным говорить, что Королем-Солнце Людовик XIV являлся лишь для представительства, своеобразной инсценировки высшей государственной власти: «Король воплощает государство, король помогает государству жить» [1]. С этим можно соглашаться или нет, но на самом деле этот государь старался быть дисциплинированным профессионалом, опиравшимся на идеи и достижения своих талантливых министров, способнейших дипломатов и полководцев. Ведь никакое олицетворение Бога на земле не сможет осуществить задуманное самостоятельно. Для успешного ведения войны земному Марсу нужны были не только сильные армии, но и военачальники, способные оригинально мыслить, когда Марс устал или затрудняется решить задачу. Другими словами, Богу необходима поддержка – ведь не зря у планеты Марс есть два естественных спутника – Фобос и Деймос. Эти имена двух сыновей Бога Ареса, сопровождавших его в бою, в переводе с древнегреческого означают «страх» и «ужас». Однако Фобосом и Деймосом Марса-Людовика являлись отнюдь не «тени» великого короля, а гениальные полководцы и настоящие лица первой величины – маршал Анри де Тюренн и принц Луи де Конде.
«Зачем писать о полководцах? – могут спросить автора этой книги, – в современном цивилизованном мире война столь непопулярна!» Действительно, современная цивилизация позиционирует себя как цивилизация мира в противовес цивилизациям предыдущих веков, когда война была неотъемлемой частью жизни общества и во многом воспринималась как благо. Сегодня война, а которой противником все чаще становится терроризм, более жестока: с террористами мира заключить невозможно. Так, торжество рациональности и цивилизованности мира оборачивается максимизацией насилия по отношению к тому, кто не хочет играть по предлагаемым господствующей цивилизацией разумным правилам. Тем не менее, в XVII в., когда жили наши герои, «право войны» было основным содержанием международно-правовых теорий, а сама война практически являлась повседневной реальностью европейцев. Исключение войны как основной категории из международного права оставалось мечтой теоретиков и мыслителей – мечтой, перешедшей в последующие столетия. Поэтому эта книга – не столько о войне и военачальниках, сколько об эпохе, о жизни самого высшего слоя французского общества – дворянства шпаги (noblesse d'épée), выдающиеся представители которого могли сделать карьеру и реализовать свои таланты, прежде всего, на войне.
«Мы порой восхваляем доблести одного, чтобы унизить другого. Так, например, люди бы меньше превозносили принца Конде, если бы не хотели опорочить маршала Тюренна, и наоборот», – заметил как-то известный современник маршала аристократ и мемуарист Франсуа де Ларошфуко[2]. Как правило, точный в своих крылатых выражениях, в этой максиме Ларошфуко оказался справедлив лишь относительно. Справедлив, поскольку отметил неразделимость имен Тюренна и Конде в глазах современников. А относительность его слов заключалась в том, что в пылу придворных интриг в трансформировавшемся французском обществе XVII в. могли опорочить любого. Какие же образы маршала и принца запечатлели для нас их современники, потомки и исследователи?
Во многих французских семьях и по сей день существует давняя традиция рассказывать детям в канун Рождества о людях, прославивших эту страну. Одна из популярных тем этих рассказов – детство будущего маршала Франции в XVII в. Тюренна, мальчика, который воспитывался у дяди и, повзрослев, стал знаменитым полководцем. Дошли эти рассказы и до России. Однажды императрица Александра Федоровна подарила Николаю II на Рождество книгу Т. Каю по мотивам этих рассказов под названием «История Тюренна» с надписью: «Моему дорогому Ники с пожеланиями счастливого Рождества 1898 года. С большой любовью Алекс». Экземпляр этого издания был представлен на выставке «Музеум книги» в Эрмитаже в 2003 г.[3]
Эта книга для детей – лишнее свидетельство тому, что Тюренн оставил после себя самый положительный образ. И сам Ларошфуко – его противник во время Фронды[4] – создавал его одним из первых. Полководцем восхищались знаменитый фрондер Поль де Гонди, кардинал де Рец (хотя считал его более пригодным для войны, нежели политики) и герцог Йоркский, будущий король Англии в 1685-1688 гг. А французский историк и критик, вольнодумец и эпикуреец Шарль де Сен-Эвремон, в 1661 г. высланный из Франции по политическим мотивам и нашедший при дворе английского короля Карла II благожелательный прием, оставил потомкам великолепную сравнительную характеристику Тюренна и Конде. Мадам де Севинье в своих письмах породила легенду о бедности Тюренна, подхваченную его биографами. Единственным, кто подпортил его образ, стал, пожалуй, автор знаменитых «Мемуаров», в которых дана наиболее яркая характеристика двора Людовика XIV, герцог де Сен-Симон, заметивший: «Неужто мы умолчим… о г-не де Тюренне и его присных, чтобы не видеть самого вопиющего коварства, удостоенного самых безмерных наград?» Но сложно найти того человека, которого обиженный жизнью Сен-Симон обошел критикой. Принцу Конде досталось от него еще больше. В целом же, благодаря современникам, Тюренн стал национальным наследием – даже французские республиканцы почитали его, несмотря на то, что маршал всю свою жизнь являлся роялистом[5].
Своеобразный парадокс положительного восприятия Тюренна лишний раз подтверждает то, что известные люди после смерти становятся легендой. И все потому, что его моральный облик, деловые качества и полководческий гений никого не оставляли равнодушным. Боевое искусство Тюренна исключительно высоко оценивали такие знаменитые военачальники Нового времени, как герцог Мальборо, Суворов и Наполеон. Мальборо не раз упоминал Тюренна в письмах как высочайший образец «применения искусства и разума на войне». Суворов неоднократно указывал на необходимость изучения наследия маршала. Из его боевых качеств русский полководец особенно выделял постоянство. Характеризуя самого себя, Суворов писал: «Наука просветила меня в добродетель, я лгу, как Эпаминонд, бегаю, как Цезарь, постоянен, как Тюренн, и праводушен, как Аристид», и наставлял крестника он так: «Как человек военный, вникай в сочинения Вобана, Кегорна, Кураса, Гибнера, будь несколько сведущим в богословии, физике и нравственной философии; внимательно читай Евгения, Тюренна, Комментарии Цезаря, Фридриха II…» Для Петра Великого имя Тюренна было нарицательным: «Слава Богу, дожил я до своих Тюреннов, только вот Сюллия у себя еще не вижу». А один из сыновей короля Франции Луи-Филиппа Орлеанского (1830-1848) Анри Орлеанский, герцог Омальский (1822–1897), с 1830 г. наследник угасшего дома Конде, признавая талант великого соратника и соперника принца Конде, отмечал, что «каждый день ему (т.е. Тюренну) приносил прогресс»[6].
Но самое большое влияние на формирование мнения о Тюренне в литературе оказал Наполеон Бонапарт. В его списке семи самых выдающихся полководцев мировой истории виконт де Тюренн был единственным французом, составив компанию таким «монстрам» военного дела, как Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь, Густав II Адольф, принц Евгений Савойский и Фридрих Великий. Тюренн являлся одним из великих полководцев, кампании которых Наполеон всем солдатам рекомендовал «читать и перечитывать». В книге о войнах Юлия Цезаря, маршала Тюренна и Фридриха Великого Наполеон соединил описательный и аналитический методы исследования походов маршала и дал полное представление о войнах той эпохи. Французский император отмечал выдержку полководца, умение владеть собой: «У Тюренна сердце было в голове», и его гений, который с годами становился смелее. Тем не менее, он осуждал Тюренна за измену королю и возмущение армии в 1649-1651 гг., как видно, выступая с позиций своей императорской власти и предав забвению путь своего прихода к ней[7].
В литературе о Тюренне можно выделить два направления: военно-теоретическое и историко-биографическое. Известный теоретик военного искусства и поклонник наполеоновских методов войны Карл фон Клаузевиц видел в Тюренне полководца, вооруженного не тяжелым рыцарским мечом, а тонкой придворной шпагой. Этим знаменитым сравнением Клаузевиц подчеркнул отличие стратегии XVII в. от наполеоновской. Ведь маневр занимал у Тюренна гораздо большее место, чем у Наполеона, бой являлся крайним средством для захвата территории, а в разгроме армии противника Тюренн не видел единственной цели военных действий. Но наполеоновские принципы еще не могли применяться относительно небольшими армиями эпохи, предшествовавшей Французской революции. И если Тюренн и был великим мастером стратегии измора, то его маневры всегда были уверенными и решительными, а его легкая придворная шпага была остро отточена и умела наносить тяжелые удары, возражал Клаузевицу другой историк военного искусства Ганс Дельбрюк.
Тем не менее, Дельбрюк соглашался с коллегой в том, что искусство Тюренна было искусством его эпохи. Маршал предпочитал «наносить больше вреда противнику в открытом поле, чем осаждать и брать города», и был «творцом хотя и искусной…, но избегающей кровопролития маневренной стратегии». Немецкий историк несколько недооценивал роль Тюренна в истории военного искусства в пользу «творцов особых методов» Морица Оранского, Густава Адольфа и Фридриха Великого. В целом, в военном плане о Тюренне писали и пишут не только как о мастере маневра, но и как значимой фигуре при переходе к магазинной системе снабжения. С его именем связывают последние крупные успехи французского оружия, за которыми следовало столетие унизительных поражений[8].
Конечно, в России – державе, постоянно расширявшей свою территорию и развивавшей опыт военного искусства, Тюренна не могли обойти вниманием. «Сила ума и сила воли были у него в совершенном равновесии, и воля его, никогда… не колеблясь, повиновалась и следовала внушениям его разума… В неудачах он не падал духом и не приходил в уныние, но, веря счастью, умел склонять его на свою сторону и пользоваться им», – писал М.Голицын в фундаментальном труде «Великие полководцы истории». Разумеется, и в его оценке маршала явно просматривается сильное влияние Наполеона.
В советское время, исключая маленькие и схематичные статьи в массовой печати и общие работы по военному искусству, специально Тюренна вспомнили лишь однажды, и, пожалуй, в практических целях. Накануне Второй мировой войны А.Рутченко и М. Тубянский написали небольшую биографию маршала, предназначенную для командующего состава Красной Армии[9]. Несмотря на некоторые неточности, авторы показали себя знатоками военного дела XVII в. и тонкими ценителями военного искусства Тюренна, ставя его в пример потенциальным читателям-командармам. По их мнению, овладев самыми передовыми военными методами своего времени, позаимствовав тактические приемы и технические усовершенствования у Вильгельма Оранского и Густава-Адольфа, Тюренн не раз проверял их в сражениях, а затем сам улучшил и развил их настолько, что справедливо считается предшественником Наполеона в выработке элементов новой стратегии и тактики.
В зарубежной литературе существует немало классических биографий маршала. Биографии эти написаны, прежде всего, на основе мемуаров Тюренна (а также его писем и реляций), его современников, и затем, с XIX в., трудов того же Наполеона. В этих работах французский маршал предстает не только как военный (хотя в первую очередь отмечается формирование его личности именно в этом направлении), но и как человек. Среди них следует отметить М.А. Рамсэ, которого русский историк М. Голицын назвал лучшим биографом Тюренна, аббата Рагене и Т. Лонгвиля[10].
В работах последних трех десятилетий можно отметить как обращение к предыдущим оценкам Тюренна, так и новые подходы. Ведь эволюция знаний о военной истории открыла новую страницу в характеристике тактики и стратегии маршала. Так, Ж. Беренжер заметил, что Тюренна надо изучать в контексте социальной истории его времени, а не рассматривать только как военного. По его мнению, в области стратегии маршал был адептом непрямого стиля, и в своих действиях искал ситуацию, чтобы усадить противника за стол переговоров. В. Гетри называет Тюренна ключевой фигурой в военном искусстве между Тридцатилетней войной и 60-ми годами века Барокко, превосходившей других полководцев в стратегии и маневре. При этом историк особенно выделяет стратегическую дуэль маршала с имперским главнокомандующим Монтекукколи в 1672-1675 гг.[11] Кстати, в литературе мнение о том, что Тюренн и Конде были великими противниками, часто подается как неоспоримый факт. На самом деле даже во время Фронды они являлись соратниками и одновременно соперниками, представляя собой, по сути, своеобразный «двуликий Янус» стратегии и тактики Короля-Солнце.
Сам Тюренн оставил многочисленную личную и деловую корреспонденцию, инструкции и мемуары, заканчивающиеся 1658 г. и неоднократно издававшиеся как отдельно, так и в качестве приложений к биографиям. В мемуарах он просто и спокойно рассказал о своих походах, нисколько не стремясь приукрасить свою деятельность или скрыть свои ошибки. Полководец открыто писал о своем поражении «я разбит», но победу делил со всей армией – «мы победили». Он называл себя в 3-м лице, особенно не выделяя среди других. Можно сказать, это не только мемуары, это жизнь: принц Шарль-Жозеф де Линь в своих записках отзывался о них, что «это приказы…, дела… и все…» По форме они просты, а по содержанию основательны, как и вся его переписка. Особый интерес он проявлял к истории своего времени и к эволюции военного дела[12].
В ином образе предстает принц Конде. Современники могли любить его, либо ненавидеть, но все равно восхищались им, несмотря на его политические просчеты и личностные особенности. Возможно, самую яркую характеристику дал ему в своих мемуарах кардинал де Рец: «Принц де Конде был рожден полководцем, что можно сказать лишь о нем, о Цезаре и о Спиноле. Он стал вровень с первым и превзошел второго. Бесстрашие – еще не самая главная черта его характера. Природа наделила его великим умом, не уступавшим его мужеству. Судьба, ниспослав его веку воинственному, предоставила мужеству развернуться во всем его блеске; рождение, или лучше сказать, воспитание в семье, преданной и покорной правительству, ограничило ум рамкой слишком тесной. Принцу не внушили с ранних лет те важные начала, какие… развивают то, что зовется последовательностью… Уже в юности он опережен был стремительным развитием великих событий и навыком к успеху. Недостаток этот был причиной того, что, обладая от природы душой незлобной, он совершал несправедливости, обладая отвагой Александра…, был не чужд слабости, обладая замечательным умом, действовал неосмотрительно, обладая всеми достоинствами…, не послужил государству так, как был должен… Он не сумел возвыситься до своих дарований, и это уже недостаток, но все равно он велик, он прекрасен»[13].
Многие люди, особенно близкие к нему по духу и входящие в его клиентелу, почти не видели у Конде недостатков. В мемуарах Франсуа де Ларошфуко он «…статный, наделенный большим, ясным, проницательным и всесторонним умом, покрыл себя величайшей славою…» Единственным упущением принца Ларошфуко считал отсутствие более тщательного обдумывания своих действий. Прокурор-генерал Дижонского парламента Пьер Лене тоже оставил мемуары, где так отзывался о принце: «Он удовлетворял желания своих подчиненных, игнорируя многие частности… Принц завоевал огромную репутацию, проведя баталии у Рокруа, Фрейбурга, Нордлингена и Ланса, взяв Трионвилль, Филиппсбург, дойдя до сердца Рейна – Кобленца, выказав храбрость и великодушие у Дюнкерка… Ему отдала свое сердце фортуна…»[14]
А в своей великолепной надгробной речи, произнесенной в Соборе Парижской Богоматери по случаю годовщины кончины принца Конде 10 марта 1687 г., епископ Мо, выдающийся историк и воспитатель дофина Жак-Бенинь Боссюэ представил его не только выдающимся государственным деятелем, но и фактически возвысил его над другим великим полководцем столетия – Тюренном. Отличительной чертой военного гения Конде епископ назвал быстроту замысла, нисходившего на него среди сражения – его знаменитые «вдохновения». Боссюэ подчеркивал неординарный ум принца и его умение общаться с великими мыслителями своего времени. А Людовик XIV после смерти Конде заявил, что он потерял «величайшего человека в моем королевстве»[15].
Вполне естественно, что для своих потомков Великий Конде являлся образцом для подражания, почти Богом. Сочинения некоторых из них полны апологетики. Например, Луи-Жозеф де Бурбон-Конде (1736-1818), подробно описав военные победы своего знаменитого предка, его общение с известными политиками и творческими людьми Великого века, лишь кратко обрисовал неприятные страницы его истории – Фронду и службу испанскому королю. Бесстрашный и находчивый полководец у него во время Фронды предстает простодушным и чувствительным человеком, преданным двором и руководствовавшимся плохими советами друзей. Сочинение Луи-Жозефа обогатила личная корреспонденция принца. А уже упомянутый выше герцог Омальский лично принялся за составление «Истории принцев Конде в XVI-XVII вв.», в которой целых пять томов посвятил Великому Конде. Содержание этого самого обширного сочинения о Конде дополнено сотнями писем из его корреспонденции. Выражая свое восхищение героем, автор «Истории…» в то же время полагал, что после 30-ти лет фортуна отвернулась от принца, и его военный гений ослаб[16].
У историков к нему более критическое отношение, и как к человеку, и как к полководцу. Это вполне объяснимо их неугасающим и позитивным интересом к личности Людовика XIV, его военным реформам, а также уходящей эпохой, представителем которой и являлся Конде. Апологет Короля-Солнце современный историк Ф.Блюш, например, тщательно фиксируя события, связанные с его именем, одновременно словно избегает его личностной характеристики в отличие от многих персонажей своего фундированного труда. Вообще Конде любят упрекать за то, что ради быстрого и сильного натиска, способного привести к победе, он не щадил ни своих солдат, ни солдат противника, а его армия особенно отличалась грабежами и насилиями. В целом он как полководец уступал своему коллеге Тюренну: его стиль состоял из дерзости, упрямой спешки и агрессивных нападений, полных рисовки, тогда как Тюренн был примером тонкого и тщательного маневра, терпеливости и расчета. Как человек, отмечают многие историки, Конде нередко отличался надменностью, жестокостью, оскорбительной грубостью с подчиненными. Вместе с тем, Конде называют настоящим военным и светстким интеллектуалом, одаренным и независимым.
Современники, потомки и исследователи особенно критикуют действия принца во время Фронды. Что же касается его службы испанскому королю, то здесь одни историки и биографы, дабы прямо не назвать Конде «предателем», чаще всего ограничиваются фиксацией событий, а другие пользуются расхожими клише «мятежник» и «изменник». И все же с позиций современной исторической науки, предпочитающей анализировать социальные структуры и институты и основываться на междисциплинарных подходах, личность Конде предстает более сложной. Фигура великого полководца и принца крови органично вплетается в трансформирующийся социум XVII в. и анализируется на фоне развития бюрократического государства, жизни придворного общества, роли привилегий дворянства и системы патронажа и клиентелы. Так, по мнению современной французской исследовательницы К. Бежу, «фортуна Конде состояла в балансе приспособления к триумфу абсолютизма»[17]. В любом случае, в общей оценке этого незаурядного человека преобладает прилагательное «Великий».
Итак, перед нами два героя, жизнь которых возбуждает неиссякаемый интерес и порождает немало вопросов. Каким был человек, заслуживший честь быть героем детских книг и вдохновлять своим примером даже юные сердца? В какой степени маршал Тюренн являлся положительным героем в войне и мире? Что было главным в его жизни? Каким он представлял французское государство и себя в нем? Каковы слагаемые не оспариваемого историей величия принца Конде? Кем был он – бесстрашным рыцарем Барокко, гениальным полководцем, мятежной душой, великодушным вольнодумцем, не оставившим миру своих мыслей, государственным преступником, покорной слугой монарха, подавившего его натуру? Какой след оставили оба спутника Короля-Солнце в истории военного искусства, и что, наконец, было между ними общего и особенного? Об этом нам и предстоит поразмышлять, пройдя путь людей, запечатлевших свои имена в устойчивом словосочетании – «время Тюренна и Конде».