Говорят, что жизнь фантастичнее любого приключенческого романа. Об этом свидетельствует и одна история, которая началась два с половиной столетия назад в России, а закончилась в Дании.
История запутанная, фантасмагорическая – и чрезвычайно трагическая. История, к которой – так уж получилось – волею судеб я имею самое непосредственное отношение.
Так уж случилось, что в прелестном датском городке Хорсенсе, где в 1807 году жило 5 тысяч человек, завершился последний акт драмы, которую можно назвать "трагедия Брауншвейгского семейства". А началось все в октябре 1740 года.
Итак, мы возвращаемся в Россию, на 264 года назад. Главное действующее лицо первого акта трагедии – императрица Анна Иоанновна, племянница Петра I и родная дочь его сводного брата и соправителя Ивана, правившая Россией с 1730 по 1740 годы. Анна Иоанновна была бездетной и вдовой. Чтобы оставить после себя законного преемника, императрица решила назначить наследником престола кого-либо из будущих детей своей племянницы Елисаветы.
Эта племянница родилась в Ростоке 7 декабря 1718 года от герцога Мекленбург-Шверинского Карла-Леопольда и супруги его Екатерины Иоанновны (старшей сестры императрицы Анны, также дочери Ивана V). Их брачный союз был заключен в 1716 г. и полностью соответствовал взаимным желаниям как Петра I, так и герцога. Царь в ходе Северной войны хотел иметь плацдарм в северной Европе. Герцог, конфликтовавший со своим дворянством и желавший отнять у него ряд привилегий, хотел заручиться мощной военной поддержкой, а кроме того, получить в приданое от царя при разделе отвоеванных у шведов земель город Висмар (потерянный Мекленбургом по Вестфальскому договору 1648 г.). С этой целью герцог в январе 1716 г. попросил у Петра I вначале руки вдовствующей Анны Ивановны, а затем предложил царю самому назначить невесту из двух других его племянниц. Царь объявил невестой герцога царевну Екатерину Ивановну.
Свадьба состоялась 8 апреля 1716 г. в Данциге. Однако брак для обоих супругов оказался неудачным. И неудивительно – ни один биограф не сказал о характере герцога доброго слова. По многим сохранившимся источникам разбросаны определения: «невоспитанный и бессовестный властитель», «непредсказуемый характер» и т. п. Екатерина Ивановна была уже третьей женой герцога (с двумя предыдущими он развелся).
По иронии судьбы, положение герцога после брака не улучшилось, а стало еще менее прочным. Висмар был отбит у шведов, но русские войска в этом участия не принимали и, соответственно, Петр не смог выполнить своего обязательства передать его Карлу Леопольду. Содержание русского экспедиционного корпуса (10 полков) легло тяжкой обязанностью на мекленбургское дворянство, окончательно возненавидевшее Карла Леопольда; ему пришлось бежать за пределы герцогства.
Во время всех этих волнений 7 декабря 1718 г. в Ростоке герцогиня Екатерина Ивановна родила девочку, которую окрестили по лютеранскому обряду и назвали Елизаветой Екатериной Христиной. Через четыре года, летом 1722 г., герцогиня с дочерью приехала в Россию. Поводом для приезда было приглашение матери – царицы Прасковьи Федоровны, давно желавшей увидеть свою «единственную внучку". Однако прежде всего это было ее собственное бегство от деспотичного и неуравновешенного герцога – к мужу из России она больше не вернулась, поселившись в подмосковном селе Измайлове.
Неизвестно, как сложилась бы судьба юной принцессы, внучки русского царя и дочери мекленбургского герцога, если бы не события зимы 1730 г., когда на трон взошла Анна Ивановна. Надо отметить, что ее старшая сестра Екатерина Ивановна в те январские дни как могла старалась помочь сестре разрушить планы «верховников» и стать самодержавной императрицей. Именно она своей решимостью подтолкнула сестру Анну к этому. Когда собравшиеся в Москве дворяне, недовольные замыслами "верховников" по ограничению власти Анны, обратились к не коронованной еще Анне Ивановне с просьбой пересмотреть подписанные ею в Митаве «кондиции», и все замерли в ожидании действий Анны Ивановны, Екатерина Ивановна принесла младшей сестре чернильницу и перо и просто заставила ее наложить резолюцию: «Быть по сему».
Надев корону, Анна Ивановна не забыла сестру и племянницу, которую очень любила. Еще живя в Курляндии и посылая сестре короткие письма, она часто делала собственноручные приписки. «Дорогая моя племянница, пиши, мой свет, ко мне, чего сердечно желаю, тетка ваша Анна»
Как я уже писала выше, Анна Иоанновна, все еще надеясь сама родить наследника, неустанно приглашала в Санкт-Петербург лучших иностранных докторов по этой части, рассчитывая, что они и ее возлюбленный Бирон сотворят это чудо. Но, поскольку время шло, а зачать она никак не могла (несмотря на то, что жена самого Бирона Бенигна исправно приносила тому то дочь, то сына), она решила подстраховаться. Ведь ее главным желанием было в любом случае оставить на троне представителей своей, "Иоанновской", ветви, и не подпустить к нему представителей "Петровской" ветви, и прежде всего его дочь Елизавету Петровну.
В этой связи, она и продумала вместе со своими ближайшими советниками комбинацию, по которой ее преемником мог быть стать кто-то из будущих детей ее племянницы.
Для этого племянницу требовалось прежде всего выдать замуж. Поиски жениха шли по-русски неторопливо, поскольку все причастные к этому делу лица осознавали, что осуществляют всего лишь подстраховочную схему. Первый претендент на руку и сердце принцессы, которого привезли в Петербург – брат португальского короля принц Эммануил – напугал ее так, что она плакала и объявила, что «если предложения принца будут продолжаться, она уйдет в монастырь».
Затем посланник Анны, обер-шталмейстер ее двора граф Карл Левенвольде направился в Берлин, где среди прочих возможных избранников находились наследный принц прусский Фридрих, его младший брат принц Август Вильгельм, и принц Бранденбург-Байрейтский Карл. В Мекленбурге, со своей стороны, возник встречный брачный (и инженерный) проект. Некто Якоб Писториус предложил дяде принцессы герцогу Христиану Людвигу соединить брачным союзом его сына Фридриха с русской принцессой, а Балтийское и Северное моря – каналом. Благодаря тому и другому, по мнению автора проекта, возвысится значение Мекленбургского герцогства и значительно облегчится прохождение русских судов в западноевропейские порты «с большей выгодою, нежели через пролив Зунд». Венский двор предложил Анне Ивановне кандидатуру принца Карла, брата герцога Лотарингского.
В конце концов, посланные Анной для разведки в Европу посланники привезли ей следующие вести: наиболее привлекательными им показались два кандидата в женихи. Один из них был принц Бранденбург-Байрейтский Карл. Имя же другого не встречалось до этого в дипломатической переписке ни разу – принц Брауншвейг-Бевернский Антон Ульрих. Почему он возник? Как обьяснял в своих мемуарах обер-шталмейстер российского двора граф Левенвольде, мать этого принца, герцогиня Антуанетта Амалия за 20 лет родила 14 детей. Это обстоятельство и сыграло роль при выборе потенциального отца наследника российского престола: брауншвейг-бевернская ветвь действительно казалась плодоносной.
В поданном императрице «Мнении о вызове в Санкт-Петербург принцев Прусского и Бевернского для выбора из них супруга принцессе Анне» детально рассматривается возможность устроить принцам «смотрины», дабы императрица «сама того выбрать могла, который счастия ее императорскому величеству наиболее достоин явится». Но в тот момент Анна Иоанновна страдала "острой женской немочью", и заниматься какими-либо смотринами, встречаться для этого с группой иностранных принцев ей совсем не хотелось. Поэтому на Государственном тайном совете в конце концов решили так: любые немецкие принцы со своими матримональными предложениями могут приезжать в Россию когда хотят, и с ними тогда и будут беседовать, а специально их никто вызывать не станет. А принца Антона Ульриха следует просто пригласить на русскую военную службу, предложив ему должность полковника кирасирского полка. Грамотные иностранные офицеры Росии в любом случае нужны,за ними специально ездят вербовщики по всей Европе. А уже на месте, в Петебурге, можно определиться, что с ним делать дальше – либо так и оставить полковником на русской службе, либо все-таки представить принцессе в качестве жениха.
Уже через месяц слуги в Вольфенбюттеле укладывали в дорожные сундуки вещи Антона Ульриха, готовя его к отъезду в далекую Россию.
Антон Ульрих/ Биография этого человека заключена между двумя листами бумаги. Страница Библии, на которой герцог Брауншвейг-Бевернский сделал запись о рождении своего сына, принца Антона Ульриха. И полусгнивший рапорт офицера русской тюремной охраны, сообщающий, что тело безымянного арестанта тайно зарыто ночью возле церкви в маленьком селении Холмогоры на севере России. Не только люди, но и время оказалось безжалостным к принцу. Страница Библии исчезла, сохранилась лишь ее копия. Над могилой никогда не было ни камня, ни креста, снесена и церковь Святой Анны, и теперь лишь приблизительно можно указать, где был похоронен секретный арестант.
Переворот 1741 г., поднявший на русский трон Елизавету Петровну, разделил жизнь Антона Ульриха на две неравные части. В первой части принц – генералиссимус русской армии, кавалер высших орденов империи, отец императора России. Во второй – у него отобрано даже имя, в рапортах из разных тюрем он именуется сначала «старший из известных персон», а со временем – «старик известная персона». А время тянулось долго: в разных тюрьмах Антон Ульрих провел больше тридцати четырех лет.
В истории России XVIII в. среди людей, стоявших рядом с троном, нет другой фигуры, о которой было бы так мало написано. Исторические сочинения обычно отводят Антону Ульриху несколько скупых строк, большей частью основанных на домыслах и содержащих явные ошибки. Из книги в книгу переходит гравюра с портрета прадеда Антона Ульриха, выдаваемая авторами за портрет принца. Не менее половины солидных энциклопедий и генеалогических таблиц укорачивают его жизнь на два года. Антон Ульрих часто предстает безвольным, ничтожным человеком, случайной жертвой обстоятельств, щепкой в водовороте исторических событий. Правда, и фактов, подтверждающих такую характеристику, никто не приводит. Это, конечно, не случайно. Более полувека на русском троне находились две императрицы – Елизавета и Екатерина II, узурпировавшие власть путем военного переворота, с помощью гвардейских штыков. Историю они, разумеется, переписали на свой лад. А в первую очередь – все, что связано с их прямыми конкурентами в борьбе за власть.
Жизнеописание Антона Ульриха и его семьи («Брауншвейгского семейства», как принято называть ее в России) трудно было составить и по другим причинам. Значительная часть источников была долгое время труднодоступна для исследователей. До середины прошлого века большая часть архивных материалов была в России засекречена. Даже в конце XIX в. публикации сообщений дипломатов полуторавековой давности подвергались цензуре. В каталоге бывшей императорской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге на карточке берлинского издания (на русском языке) книги историка В.А. Бильбасова сохранилась директива: «Не выдавать»…
Нет ясности даже с самим титулом Антона Ульриха. Он называется и принцем, и герцогом – и то принцем (или герцогом) Брауншвейгским, то Люнебургским, то Бевернским, то Вольфенбюттельским, то эти титулы вдруг соединяются в разных сочетаниях. Для начала, я хотела бы разъяснить этот вопрос. Антон Ульрих в первые годы после приезда в Россию носил полный титул принца Брауншвейг-Люнебург-Бевернского. Но в 1735 г., когда Фердинанд Альбрехт II стал главой Нового дома Брауншвейг с резиденцией в Вольфенбюттеле, Антон Ульрих, его сын, получил титул принца Брауншвейг-Люнебург-Вольфенбюттельского.
Антон Ульрих родился в 1714 г., через несколько месяцев после окончания долгой войны за испанское наследство. Для дома Вельфов этот год был важен и по другим причинам. Впервые одна из его ветвей протянулась через Ла-Манш: на троне британского королевства воцарился ганноверский курфюрст Георг Людвиг. В списке восприемников при крещении принца перечислены 11 персон и город Нюрнберг. Кроме стоящей на первом месте императрицы Елизаветы Христины, в него вошли российская кронпринцесса Шарлотта Христина София, король прусский Фридрих Вильгельм, король английский Георг Людвиг. Казалось, что по меньшей мере половина Европы благословляет колыбель принца.
На четвертый день своего путешествия в Россию принц с юношеским восторгом сообщал брату Карлу: «Я не могу более скрывать от Вас тайну – я еду в Россию и там получу полк…» Через два дня навстречу принцу из российской столицы примчался камер-юнкер фон Трейден с известием: императрице было бы весьма желательно, чтобы Антон Ульрих успел приехать в Петербург к ее именинам. Когда императрица праздновала именины; принц сидел за царским столом вместе с Анной Ивановной.
Затем начались будни. Прежде всего, для жизни и службы в России принцу требовалось выучить русский язык. За его обучение взялся известный поэт и филолог В.К. Тредиаковский, и два года обучал Антона Ульриха русскому языку.
Разумеется, принцу не терпелось принять командование полком. 28 апреля Антон Ульрих вступил в русскую армию с чином полковника и годовым жалованьем 12 000 рублей, о чем с гордостью сообщил деду Людвигу Рудольфу. Но полк для сего службы, сформированный из бывшего Ярославского драгунского полка, не был еще готов. Необходимую сбрую и лошадей, способных нести тяжелых всадников в латах, закупили для полка в Пруссии, но они пока не прибыли в Россию. Не был укомплектован и штат офицеров. Прошла весна, настало лето, а полк так и не был укомплектован. Антон Ульрих нервничал, всерьез считая именно военную службу своим «главным делом».
А как же продвигалось дело его возможного сближения с принцессой Анной? Почти в каждом отправленном в Вольфенбюттель письме брауншвейгский посланник фон Кништедт уверял, что дело это продвигается успешно. Императрица подолгу разговаривала с ним, интересовалась его учением, принимала в интимном кругу как члена семьи, порой ласково трепала по спине. Бирон, человек со всеми надменный и высокомерный, был к нему весьма расположен. Остерман обещал принцу поддержку, руководствуясь проводимым им курсом на сближение с Австрией. Мать принцессы Анны, герцогиня Мекленбургская, к приезду Антона Ульриха была уже тяжело больна и не вставала с постели. Она не раз приглашала к себе принца, вела с ним долгие беседы, шутила, просила дочь разговаривать с ним только по-русски, обещала, что сама возьмется его учить.
Настоящим и несколько неожиданным препятствием стала лишь позиция герцога Мекленбург-Шверинского Карла Леопольда – территориально далекого, но все же родного отца принцессы. Герцог послал из Шверина протест против ее брака с Антоном Ульрихом. Он пояснял, что этот брак оскорбителен для его чести, так как Брауншвейгский дом причинил ему некогда многие огорчения и нанес убытки.
Но в действительности вся ситуация в целом была далеко не так благоприятна, как представлял ее в письмах Кништедт. Об этом свидетельствуют сообщения других современников. При российском дворе распространился слух, будто принц страдает припадками эпилепсии, унаследованной по линии матери. Сообщая это, польский посланник Голембовский добавил, что русские испытывают огромный страх перед этой болезнью. Француз Маньян передал своему правительству отзыв герцогини Мекленбургской о предполагаемом зяте, отметившей его бойкий ум, но разглядевшей также слабые, тонковатые от природы ноги принца и его безвольный темперамент. По словам британского резидента в Петербурге Клаудиуса Рондо, весь русский двор (и в особенности граф Бирон) был просто шокирован его малым ростом и хрупким телосложением.
Кстати, выполняя поручение Лондона, не желавшего заключения этого брачного союза в свете интересов германской политики Британии, Рондо при всяком удобном случае старался внушить русским придворным, что принц не подходит для предназначенной ему высокой роли отца российского императора. Аргументов у Рондо было два: Антон Ульрих слаб здоровьем, да и вообще природный русский был бы лучше… Что касается самой юной принцессы, то ей, судя по письмам Дж. Рондо, жених не понравился сразу.
Таким образом, его дела обстояли не так уж блестяще, в чем и Кништедту, и обоим брауншвейгским герцогам – деду и отцу Антона Ульриха – пришлось вскоре убедиться. 14 июня, проболев около полугода, скончалась герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна. Узнав о смерти матери, принцесса упала в глубокий обморок. Чтобы привести в чувство, ей «отворили кровь». Намеченная по словам Остермана на лето помолвка так и не состоялась. В довершение ко всему граф Бирон резко изменил свое отношение к Кништедту – открыто над ним посмеивался, пренебрежительно о нем отзывался. В отчаянии от того, что его миссия явно не удалась, и не в силах терпеть грубые выходки Бирона, посланник попросил герцога Людвига Рудольфа или отозвать его из России, или уволить со службы.
Как я уже указывала, принц Антон Ульрих въехал в русскую столицу 3 февраля 1733 г. Через два года после его прибытия в Россию, в начале 1735 г., умер герцог Людвиг Рудольф. Правление перешло к отцу принца Фердинанду Альбрехту II, который спустя полгода тоже скончался. Антон Ульрих лишился поддержки двух близких людей, без сомнения, любивших его. Получив известие о смерти отца, он отправил матери, герцогине Антуанетте Амалии, письмо, из которого видно, что принца мучает неопределенность его будущей судьбы. «А я, поскольку нахожусь за сотни миль от своих близких, живу среди чужого народа, временами не могу не испытывать беспокойства за свое будущее». Он уже три года находился на русской службе в качестве полковника, командовал наконец-то окончательно сформированным полком. Но о женитьбе его на принцессе Анне уже никто и не заговаривал.
Более того: в том же 1735 году при дворе в Петербурге разразился скандал, взволновавший все европейские дворы. Речь идет о страстном увлечении принцессы Анны саксонским посланником графом Морицем Карлом Линаром (1702-1768).
Принцесса часто без свидетелей проводила время в обществе Линара. А официально приставленная к ней императрицей воспитательница мадам д'Адеркас не только не препятствовала этим свиданиям, но поощряла увлечение своей воспитанницы. Бросалось в глаза, что принцесса избегает общества Антона Ульриха, не стесняясь показать, что принц ей неприятен.
А что же Антон Ульрих? Пока на его долю выпало заниматься лишь войной.
Весной 1737 г. принц отправился в большой русско-австрийский поход на турок. Целью была турецкая крепость Очаков, запиравшая выход из Днепра в Черное море. Кстати, в этот же поход отправился и его младший брат принц Людвиг Эрнст – но только как полковник австрийской армии. Он командовал полком «Старый Вольфенбюттель», входившим в армию императора Карла VI. В церквах герцогства Брауншвейгского возносились молитвы за дарование победы в боях с «извечными врагами имени Христова» и покровительство Всевышнего обоим братьям.
Дорога к армии была тяжелой, сани и повозки бесконечно ломались, а лошади, на которых пересаживались люди, так уставали, что ему самому порой приходится идти пешком.
В конце мая 1737 года семидесятитысячная русская армия сосредоточилась у Южного Буга, затем переправилась через него, полки построились и двинулись к Очакову. Наконец 30 июня они подошли к крепости, гарнизон которой насчитывал около 20 тысяч человек. По доставленным командующему походом Миниху сведениям, на помощь защитникам Очакова по степи двигался десятитысячный турецкий отряд. Фельдмаршал решил отказаться от длительной осады крепости и рано утром 1 июля попытался взять ее штурмом. Но солдаты не смогли преодолеть окружавший крепость ров и отступили, оставляя убитых и раненых у его края. Один из очевидцев (австрийский полковник Беренклау) описал ситуацию так: «Мне кажется, что при штурме погибла половина людей, настолько все шло скверно; фельдмаршал, как безумный, сам схватил знамя, пошел ко рву; никто не последовал за ним, кроме принца Вольфенбюттельского и его свиты; казалось, он желал быть убитым, в таком отчаянии он находился».
Миних был в отчаянии, и лишь начавшийся в крепости пожар, почти случайно приведший к взрыву нескольких пороховых погребов, превратил ее в огромный костер, оставив осажденным один выход – сдаваться. Над стенами пылавшей крепости появился белый флаг.
Из-под Очакова Антон Ульрих написал брату – герцогу Карлу: «Мы взяли, слава Богу, Очаков в 4 дня, и я, благодарение Богу в порядке, как и другие, за исключением пажа Пока, который слегка ранен, а также ранен Геймбург».
Сразу после взятия крепости Миних доложил императрице, что Антон Ульрих безотлучно находился рядом с ним в самом центре сражения и проявил незаурядную храбрость. В реестр потерь русской армии, перечислив убитых и раненых (среди них пять генералов), фельдмаршал отдельно вписал потери Антона Ульриха: пуля пробила его кафтан, одна лошадь ранена в ухо, вторая убита; паж Пок убит, другой паж ранен.
Еще через две недели фельдмаршал представил Антона Ульриха к чину генерал-майора и подробно описал его поведение в походе и во время штурма, отметив, что, несмотря на тяжелые условия, мартовский мороз и июньскую жару, принц терпеливо сносил все лишения, никогда не ехал в коляске, а только верхом, «как старому солдату надлежит»; что в походе он закалился, окреп и изменился внешне. Фельдмаршал сообщал, что Антон Ульрих на практике постигает военное искусство: присутствует в заседаниях военного совета, знакомится со всеми приказами по армии, участвует в инспекционных поездках вместе с Минихом и со временем «знатный и рассудительный генерал быть может. А о храбрости его свидетельствует бывший при Очакове штурм, при чем он так поступал, как старому и заслуженному генералу надлежит». Известия о воинской доблести Антона Ульриха достигли его родины: Миних описал его храбрость в письме к герцогине Христине Луизе, бабушке принца. Императрица Анна Иоанновна сама сообщила герцогине Антуанетте Амалии, как славно отличился в кампании ее сын.
Итак, военная карьера Антона Ульриха началась действительно блестяще. Как бы ни складывалась в дальнейшем его биография, но репутация бесстрашного воина закрепилась за ним навсегда. О храбрости принца писал много лет спустя в своих воспоминаниях адъютант Миниха Манштейн. Ее подтверждали и другие участники похода. Даже авторы, по мнению которых Антон Ульрих был личностью беспомощной или вовсе ничтожной, на протяжении двух веков цитируют слова Фридриха II о том, что единственным достоинством принца была врожденная неустрашимость.
20 октября Антон Ульрих возвратился в Петербург, овеянный славой воина. Императрица при первой встрече изволила поцеловать его в щеку. Сам Бирон нанес принцу визит и пробыл у него почти два часа, что было знаком исключительного уважения. Что же касается принцессы Анны, то ее холодное отношение к потенциальному жениху так и не изменилось.
С наступлением 1738-го года принц стал готовиться к новому походу. С принцем ехал и его новый паж барон Карл Иеронимус фон Мюнхгаузен, впоследствии рассказчик тех самых веселых неправдоподобных историй, которые вот уже третий век смешат детей и взрослых во всех странах мира. Восемнадцатилетний юноша прибыл в Россию вместе с другим пажом, фон Хоимом; они сменили двух пажей Антона Ульриха, умерших от ран при штурме Очакова.
Антон Ульрих, уже получивший в прошлогоднем походе боевой опыт, командовал теперь отрядом из трех полков.
Поход 1738 г. был особенно тяжелым и не принес ожидаемых результатов. Русская армия передвигалась по левому берегу Днестра. Татарская конница не ввязывалась в длительное сражение, которое планировал Миних, а наносила удары с флангов и с тыла, постоянно грозя отрезать обозы.
В бою близ реки Билочь 23 июля полки Антона Ульриха прикрывали правый фланг русской артиллерии, не успевавшей занять боевую позицию. Именно сюда был направлен главный удар турецкой конницы. Отряд принца отразил ее атаку, затем в дело вступили пушки и враг был, по словам Миниха, «яко мякина от ветра развеян». Спустя несколько дней полки принца прикрывали арьергард армии во время ее переправы через Билочь. Из эпизодов, о которых докладывал Миних, видна личная храбрость Антона Ульриха.
В одном из писем принц описывает одну из контратак русской армии. Письмо заканчивается его постскриптумом с очень интимными нотами: «Противник нами разбит, но чувствую более досаду и усталость, чем радость, и это было бы мне совсем невыносимо, ежели бы я не думал о том и не утешался тем, что все бури выстоял и выстою ради благосклонности совершенной и добродетельной принцессы».
Однако никакой благосклонности принцессы – добродетельной или уже нет после ее скандального увлечения саксонским посланником графом Морицем Линаром – даже на восьмом году пребывания Антона Ульриха в России не наблюдалось.
В феврале же 1739 г. наконец выяснилось, что все это время являлось препятствием. Это была позиция Бирона. Проявляя на словах благосклонность к принцу, с удовольствием принимая его подарки – дорогих породистых лошадей, похлопывая его по плечу, обнадеживая его через Остермана и других своих доверенных лиц, Бирон на самом деле все эти годы вынашивал свой личный план: женить своего сына Петра на Анне Леопольдовне.
Сознавая пикантность ситуации и возможность недовольства Антона Ульриха, он предлагал "подсластить" эту пилюлю, выдав замуж свою дочь Гедвигу Елизавету за кого-нибудь из его младших братьев. Он был даже готов дать за ней более чем солидное придание, чтобы "пилюля" показалась совсем "сладкой".
Перебирая эти варианты, граф Бирон для прикрытия время от времени сообщал Остерману или Кейзерлингу, что не прекращает заботиться об интересах Антона Ульриха. Императрица, за которой оставалось последнее слово, хранила молчание.
С учетом огромного веса Бирона и его полного влияния на императрицу положение Антона Ульриха было, по сути, безнадежным.
Его ситуация была обречена оставаться таковой и дальше, если бы только на выручку ему не пришла Вена. Австрийский император был одновременно и главой Священной Римской империи германской нации, то есть и владыкой всей тогдашней Германии – кроме Пруссии. В интересах установления более тесного военного союза с Россией, направленного против турок, он был рад династически привязать Россию к себе. Сделать это через сына одного из своих вассалов – брауншвейгского герцога – представлялось ему наиболее оптимальным.
И венский двор решает активно действовать в пользу Антона Ульриха. С этой целью он специально направил в Петербург на смену послу графу Остейну гораздо более энергичного и ловкого маркиза Антонио Оттоне де Ботта д'Адорно, который должен был ускорить дело, по возможности оказав давление на русское правительство. При этом де Ботта д'Адорно было дано золото, очень много золота/
И действительно, в Петербурге де Ботта д'Адорно сразу же развернулся. С учетом его финансовых возможностей, самым главным для него теперь было найти реальные "выходы" через своих людей – и на императрицу, и на Бирона – и получить шанс через них реально влиять на ситуацию.
Долго искать ему не пришлось. Как ни странно, помог ему в этом сам Бирон – вернее, его наивность. Дело в том, что могущественный обер-камергер российского двора, чуждаясь и чураясь русской знати, по-настоящему доверял только немцам. И одним из его верных друзей стал брауншвейг-вольфенбюттельский посланник в России граф Гебгард Иоганн фон Кейзерлинг. Страдая своеобразной манией велчия, Бирон высокомерно – и наивно – полагал, что Кейзерлинг дорожит его личной дружбой гораздо больше, нежели верностью своему брауншвейгскому герцогу. И действительно, на протяжении многих лет это было именно так – Кейзерлинг все это время скорее на деле тормозил, чем "пробивал" брак Антона Ульриха с принцессой Анной, помогая тем самым Бирону протолкнуть в качестве кандидата в мужья своего сына Петра.
Но теперь в дело активно вмешалось австрийское золото. Много золота!
Прежде всего, де Ботта д'Адорно "перевербовал" Кейзерлинга. При этом он действовал исключительно осторожно, чтобы Бирон ничего не заметил и не почувствовал. И когда австриец решил, что все нити у него в руках, он при помощи Кейзерлинга разыграл не какую-то примитивную интригу, а сложную, многоходовую, психологическую комбинацию – комбинацию, построенную на точном знании всех человеческих качеств Бирона, императрицы Анны Иоанновны и капризной Анны Леопольдовны, и на точнейшем психологическом расчете.
И главную роль в этой операции, которая должна была, как в шахматах, окончательно расставить все фигуры на "доске" в положении, нужном венцам, был призван сыграть граф Кейзерлинг.
Вот как это все было разыграно на самом деле. Следите внимательно!
Встретившись с Бироном, Кейзерлинг как бы доверительно сообщил ему: многие европейские дворы уже уяснили, что непрерывное затягивание сватовства принца – следствие его тайных интриг. И что Венский двор намерен довести это до сведения Анны Иоанновны.
Решив, что ждать больше нельзя, а то можно все потерять, Бирон отправился прямиком к принцессе. Вначале он завел с нею разговор об Антоне Ульрихе, желая убедиться в том, что ее неприязнь к принцу не исчезла.
Анна Леопольдовна, как всегда при упоминании этого имени, впала в истерику и сквозь слезы просила Бирона не ходатайствовать за принца так горячо, как будто он ему – родной сын!
Бирон доверительно пересказал содержание этого разговора Кейзерлингу, по-прежнему считая его хорошим советчиком, и тот, как и было условлено с австрийским послом, заметил, что про «родного сына» принцесса сказала неспроста, это – намек. И что надо как можно быстрее посылать к ней Петра. Он несколько раз повторил эти слова – " как можно быстрее".
Уверенный в исходе дела, Бирон действительно тут же послал к принцессе сына Петра с предложением руки и сердца.
Но бедная Анна Леопольдовна, нервная от природы, и впечатлительная, как все девицы, еще не успокоившаяся после визита Бирона-отца и желавшая только одного – чтобы все оставили ее в данный момент в покое, грубо выгнала юного претендента (Петру Бирону было всего 15 лет) вон.
Оскорбленный Бирон-старший, не спускавший обид никому и никогда, поступил точно так, как и предполагал Кейзерлинг, придумал принцессе "наказание", которое должно было длиться всю ее жизнь: бросился, подгоняемый яростью, к императрице и объявил ей, что пора, наконец, выдать эту наглую гордячку за Антона Ульриха, как, между прочим, давно уже было намечено. Для императрицы это оказалось последним толчком.