С утра встали, помолились высшим силам природным-премудрым и пошли на двор по хозяйству. Петухи только-только на забор взлетели, горло свое прочищая для славного предрассветного пения. Картина дивная предстала, ибо краше птицы гордой только фазаны лесные, что на опушку леса выходят танцевать по весне, распуская перья медные, не боясь охотников.
Заря Милославна, достав самый красный платок из запасов своих богатых, повязала его на юной и красивой голове старшей дочери Малины Филипповны, поцеловала ее в затылок нежно и усадила корову доить, присматривая. Да присматривать было зазря, ибо девушка доила Дочку умело и любя, будто всю жизнь это делала.
– Молоко с коровы брать надобно только поутру, – тихо вещала Заря Милославна.
– Да знаю, матушка, – обернулась дочка, – не беспокойтесь. Все помню. Телятам первоочередность, а потом уж люди. Да я и не ем молока, как и вы. А коли муж богатый попадется, да возьмем подмогу, не беспокойтесь, не забуду науку эту. Такое вряд ли забудешь, уж больно приятное занятие с животными возиться.
И продолжила доить кормилицу руками своими шустрыми и умелыми.
А Заря Милославна, в сторону вздохнув, слезу сдержала. Уж больно день сегодня был волнительный, любое действо чувства нежданные слезливые вызывало.
Пока доили, почуяли, что банька готова, разнесся аромат древянной душистый на всю округу. Отец, значит, встал уже и за работы принялся.
Вышли к речке на зарю алую поглядеть, в честь которой матушку родители назвали. Поглядели-полюбовались заревом пылающим от красного до зеленого, который каждый день мир радовал и силу людям дарил, кому не лень было в сей ранний час подняться. А глядючи на речку Вихрю Могучую, которая змейкой домики резные симпатичные огибала, вся в пару да дыму от банек натопленных в день сей праздничный, все-таки пустила слезу Заря Милославна, за руку ласково дочку беря, а дите юное, на матушку плачущую глядя, тоже разревелось. Так уж устроена женская душа, видя слезы родительницы, сердцем сжимается и в унисон тоже плакать начинает, причем от счастья или горя – неважно, главное дружно и сердечно. Так и пошли в натопленную баньку, за руки взявшись.
Вошли в сени, разделись и давай воду колодезную пить. Ох, и приятно утречком после сна сладкого воды чистой напиться, только что набратой из источника. Во рту вода аж звенела, переливалась, язык да зубы покалывая, будто серебряными иголками точа.
Попили не торопясь, и давай друг другу косы расплетать. Приятное это занятие женское, когда матушка головы твоей касается, песню дивную напевая. А матушке как приятно, когда руки юные зрелую голову трогают и также нежно на половинки с четвертинками локонами укладывают на плечи все еще молодые, однако опыту хватившие.
– Ну, с Богом, – вздохнула матушка тяжело, на что дочка взрослая улыбнулась легко, и вошли в горячую.
Святое это место – баня. Здесь семья купается, усталость да грязь смывая, душой освежаясь. Здесь хвори телесные лечатся зимой и летом одним лишь ароматом лесным да умением врачевать, телом обновляясь. Здесь и уединяются, коли решение серьезное принять надо. Здесь и любовь любится вдали от ненужных глаз, никому не мешая. Здесь и роды приходят, для семьи благословение, в чистоте да тепле для здоровья роженицы и дитя. Здесь мать с дочерью уединяются перед праздником большим, выходом в невесты на всеобщем празднестве. Уединяются, чтобы рассказала матушка своей дочери, что значит женою стать, как себя вести и хранить, как мужа любить, как детей рожать, хозяйство блюсти, как с соседями жить и с друзьями дружить в мире и гармонии, со всем и каждым и с собой. Что можно, что нельзя, да секреты свои, за жизнь накопленные или другой матерью переданные.
Необычный день был сегодня – предновогодний.
Убрали поля, собрали богатый урожай, потом и трудами заработанный, – пора и отпраздновать хороший год и поблагодарить Землю-матушку квасом хлебным, пивом терпким да настроением своим радостным. И выходило на месяц этот славный золотой новое создавать: пары да семьи, мириться и объединяться, совещаться, как зиму пережить, ну, и просто радоваться по-соседски, по-людски.
Накануне этого большого праздника, перед самым Новым годом, на самом «на носу», как говорят в народе, собирали матушки своих старших дочек и уводили в баню на долгий разговор, на мытье да на вразумление. А отцы, в свою очередь, брали в баньку своих старших сыновей за тем же самым. Рассказывая да поучая.
Для начала разлеглась Малинушка на скамье кедровой для омывания. Убрала матушка бережно волосы ее светлые дивные, что водопадом золотым на полы деревянные раскинулись, взяла мочалку-скребок и давай намывать со старанием, как в детстве, девицу свою старшую. Намывать да восхищаться красотою ее неписаною, которую сама и породила.
– Знаешь, Малинушка, в быту да в заботах не было у меня совсем времени тебе сказать, как люблю я тебя крепко. Ведь ты у меня самая первая, – сказала и опять заплакала.
Взбудоражилась девица, вскочила со скамьи и в теплые объятия матушки упала с рыданием.
– Не плачь, мамушка. Так плачешь, будто мы с тобой прощаемся. Знаю, что любишь! И я тебя люблю без памяти! Больше всех на свете! Какая ты у нас – ни у кого такой нету! Никогда тебя не брошу! Жениха так выберу, чтоб только рядом с домом, чтоб тебя и семью видеть каждый день. И полюбит тебя и батюшку, как меня. Иначе и не быть вместе, – затараторила растроганная девица, глаза васильковые ланьи росой наполняя.
– Это только боги наши славные и правные знают, куда тебя занесет, – всхлипывала Заря Милославна. – Но я не только поэтому растрогалась. Вспомнила, как ты у меня появилась, лицонько твое раскрасивое, будто из сказок волшебных, на меня воззрилось, и с тех пор жизнь моя круто изменилась. А вот уже день настал, когда я тебя в невесты готовлю, – вновь уложила дочку на кедровую скамью и давай пенить мылкой-мочалкой душевно. – Потом мне вспомнилось, на тебя глядючи, как меня матушка намывала когда-то, слезы роняя. Вспомнила и нашу с ней последнюю баньку, и как все повторяется поочередно неостановимо. А ведь как вчера пронеслось, – и руками показала, как года быстро-быстро перед глазами пролетели. – А ведь было это давным-давно, и тоже не верилось, что всего столько впереди пережить и узнать придется. Казалось все простым и ветреным. – Вздохнула уже легче. – С другой стороны, смотрю на тебя, сердце мое, и понимаю, что вся жизнь моя до вас будто сном прошла. Спала крепко, беспамятно, а проснулась только с вами. Век мой отсчет начал только с появлением тебя первой и продолжился счастьем большим под крылом отца твоего в тепле совместного проживания в нашем доме любимом. Потому и расставаться жалко. Ходило мое сердце, гуляло, да под присмотром, а теперь – побежит, резвясь, куда жизнь понесет без моего дозволения. А возможно, и без помощи и совета своевременного в нужный час… Хотелось бы мне, чтоб опять ты в девочку назад превратилася и на колени мои присела, молоко всасывая.
