«Последний раз, Марк, я позволяю тебе такие вольности. Твой покойный дедушка, Эдуард Михайлович, давно бы гнал тебя из театра взашей! – разгоряченный режиссёр почти перешёл на крик, но культуру речи умудрился сохранить. – Ты уже не маленький мальчик и не первый день в театре – пора бы понять, кто устанавливает здесь правила! Где это видано, чтобы актер диктовал режиссеру, какие роли ему давать? Где это видано? Я тебя спрашиваю! Это он будет играть, а это, видите ли, не будет! Это как минимум непрофессионально! А какой пример ты подаешь своим коллегам? Все и так знают, что у тебя в театре, как бы помягче сказать, более выгодные условия работы, по сравнению с остальными. Но сейчас ты перешел черту дозволенного! В этом спектакле ты нужен мне в главной роли! Твой типаж идеально подходит. Слышишь? Я утвердил актерский состав постановки и не собираюсь его пересматривать из-за чьих-то капризов».
Марк, до этого стоявший перед режиссёром с виновато опущенной головой, наконец посмотрел собеседнику прямо в глаза и тихо произнес: «Это не капризы, Евгений Александрович. И, я думаю, что вы это прекрасно понимаете».
Режиссёр вновь начал наступление: «А что это тогда? Объясни, будь любезен. Сколько раз ты просил меня дать тебе главную роль? Забыл? А я вот помню! И вот… Пожалуйста! Роль твоя… Играй на здоровье. Но теперь она тебе, оказывается, не так уж и нужна! И почему-то сейчас не ты меня, а я тебя должен уговаривать… Только из уважения к твоей бабушке, – режиссёр на секунду замялся, – и к дедушке, конечно, я терплю все твои выходки».
Евгений Александрович откинулся на спинку мягкого кресла и начал пальцами отбивать чечетку по лаковой поверхности стола. Марк понял, что поток красноречия оппонента временно иссяк, и снова рискнул вставить слово: «Ну вы же знаете, Евгений Александрович, я ждал главную роль достаточно долго, могу подождать ещё. А пока буду играть всё, что скажете: любого предателя, негодяя, мерзавца, преступника, да хоть дерево, пень или забор! И обещаю, что больше не откажусь ни от одного вашего предложения. Только не заставляйте меня участвовать в этой постановке. Я не справлюсь, сорву премьеру. Поверьте, играть любящего сына – это абсолютно не моё амплуа».
«Ах, амплуа, – почти задохнулся от гнева режиссёр, – сейчас отстраню тебя от всех постановок, будет тебе амплуа!»
На минуту Евгений Александрович замолчал, а затем уже гораздо спокойнее продолжил: «Как человек я могу тебя понять, но как режиссёр скажу, что тебе нужно научиться справляться со своими личными драмами. Или хотя бы переживай их таким образом, чтобы они не мешали работе. А так что получится? Расстанешься с девушкой, и тебя нужно будет убирать из всех постановок с любовной темой. Поссоришься с другом, выводим тебя из актерского состава «Трёх товарищей». И скоро вообще не останется ролей, которые тебе смогли бы подойти. Главная задача актера – переживать на сцене чувства своего героя, а собственные эмоции оставлять за её пределами. Думаю, что и Эдуард Михайлович со мной бы согласился».
К тому, что имя деда, прежнего режиссёра их театра, Евгений Александрович использует в качестве главного аргумента в любом споре, Марк уже привык. Привык он и к тому, что уже на следующий день после грозы небо над ним снова становилось ясным и безоблачным. Его оставляют в покое и дают играть то, что хочется. В целом, Евгений Александрович действительно был прав. Иногда Марк мог позволить себе вольность и упросить режиссёра изменить уже утвержденный актерский состав постановки. Почему-то молодой актер считал, что ему больше удаются отрицательные персонажи, поэтому охотно играл такие роли, даже если от этого страдало время его пребывания на сцене. Безусловно, взбучку он получал всегда, но столь бурного негодования до сегодняшнего дня наблюдать Марку не приходилось. Было похоже, что о главных ролях на какое-то время действительно придётся забыть…
Однако напряженный разговор на этом не закончился, режиссёр был настроен как никогда решительно. Он медленно встал из-за стола и, глядя куда-то поверх головы Марка, произнес: «Значит так… Две недели учим сценарий! За это время рекомендую взять себя в руки и справиться со всеми капризами». Последнее слово Евгений Александрович выделил особенно, после чего взял небольшую паузу и следом продолжил: «Затем начинаем репетиции. Или ты принимаешь мои условия, или прощаешься со сценой. По крайней мере, со сценой этого театра».
Ничего не ответив, Марк вышел из кабинета режиссёра. Открывая дверь, он увидел, как врассыпную бросились по коридору подслушивающие весь разговор молодые актрисы. Этот факт даже слегка позабавил юношу. Любопытство всегда было одной из отличительных черт их маленького, но весьма дружного коллектива. Тем не менее, настроение на сегодняшний вечер было безнадежно испорчено.
Марк медленно шел домой, вдыхая пьяный майский воздух. Путь предстоял не близкий, а автобусы в этот час уже ушли в депо. Сколько раз он предлагал бабушке перебраться ближе к центру! Конечно, молодой человек привык к своему родному району, его тихим улицам, старым колоритным сталинкам и вечно сидящим у подъезда старушкам. Да и квартира, чем-то напоминающая музей, была очень дорога сердцу. Тем не менее, Марк любил динамику современного города и видел в переезде бесчисленное количество плюсов. Рядом будет работа и друзья, а еще магазины, поликлиники и прочие блага современной городской инфраструктуры, которыми и сама бабушка сможет с легкостью пользоваться. Но пробиться через бетонную стену консерватизма ему так и не удалось…
Да что там новая квартира! Даже домашний телефон, на который уже много лет никто не звонил, бабушка берегла как зеницу ока. «Бабуль, ну зачем он нам в век мобильных телефонов? Пыль собирать?» – много раз вопрошал внук. Но каждый раз он слышал один и тот же непререкаемый ответ: «Пока я жива, я останусь в этом доме и с этим телефоном. Нравится тебе это или нет. А уж потом, когда меня не станет, делай что хочешь».
Подходя к своему подъезду, Марк опять мысленно вернулся к неприятному разговору с режиссёром. «Интересно, Евгений Александрович уже позвонил бабушке, пожаловался?» – крутилось в голове у молодого актера. Юлию Николаевну, бабушку Марка, режиссёр нередко призывал в качестве независимого эксперта, или, вернее сказать, третейского судьи в их спорах. Стоит отметить, что в этой роли бабушка всегда вставала на сторону режиссёра, но вместе с тем мягко и ненавязчиво подводила его к мысли о том, что большая удача иметь в труппе актера, всегда готового заткнуть любую брешь на второстепенных ролях. Тем не менее, вмешательство бабушки в театральные разборки все же выходило Марку боком: после каждого случая ему объявлялся недельный бойкот, выражающийся в молчании и исчезновении всех вкусностей из холодильника. Так же Юлия Николаевна наказывала его и в детстве. Как и тогда, так и теперь ни извинения, ни заискивания, ни любые другие ухищрения внука ни разу не сократили срок его наказания даже на день. Лицо бабушка держала при любых обстоятельствах.
К слову сказать, Юлия Николаевна сумела до преклонных лет сохранить свою стать и харизму. Всегда аккуратная, выдержанная, безукоризненная. Марку казалось, что она может решить любую проблему одним поднятием брови. У бабушки был безграничный круг друзей, знакомых и приятелей, к которым она могла обратиться по абсолютно разным вопросам. Её телефонная книжка представляла собой весьма внушительный фолиант, исписанный идеальным каллиграфическим почерком. Телефон Евгения Александровича был записан в категории «Важные» и даже удостоился отдельной закладки.