000
ОтложитьЧитал
15
Я и раньше ловил себя на том, что в сложные моменты жизни голову забивают глупые и ненужные мысли, стремясь заполнить звенящую пустоту разума. Сейчас снова не обошлось без подобного: могу ли я называть маму Лены своей тёщей? За время отношений с будущим «великим архитектором», в моём понимании другого определения этой плачущей женщине я не знал. Да что там говорить, во время знакомства с родителями, Лена мне их так и представила: твои будущие тесть и тёща. С того момента я их по-другому и не называл. А сейчас… Сейчас я смотрел на плачущую женщину и не мог решить самый важный на данный момент вопрос…
Родители Лены приехали почти на час раньше полиции. Убитый горем отец разрывал их за такую халатность, вспоминая все свои регалии, заслуги перед страной и козыряя званием, но те лишь пожимали плечами, показывая на Лену:
– Мы бы уже ничего не изменили… – говорил молодой парень, поправляя кобуру.
– Да тут и так всё ясно, – вторил другой полицейский, продолжая смотреть на голую девушку. – Тем более предсмертная записка на стене…
Да, тут всё, действительно, ясно. Я, не являясь полицейским, первый вывод сделал бы соответствующий – самоубийство. Не знаю, что будет дальше и кто будет осматривать Лену, но других заключений никто не даст. Не думаю, что экспертиза сможет определить отсутствие души, тем самым предприняв попытку найти настоящего виновника смерти Лены. А он сейчас стоит у дуба и смеётся вместе со своим хозяином, показавшим мне рога и ожидающим новых жертв.
Я сидел в комнате, временами отвечая на вопросы каких-то людей. Знакомые голоса, услышанные сегодня утром на кладбище, разносили плач по квартире, усугубляя моё и без того тяжёлое состояние.
Я смотрел на кровать. Точнее, на то место, где ещё пару часов назад лежала Лена. Что было в её глазах, когда она молча лежала, отвернувшись от меня к окну? Наверное, злость и ненависть, которые я заслужил, промолчал об увиденном. Думаю, она сама хотела стать причиной всех развернувшихся событий… или это бред?
Ноги сами привели меня к кровати, мысли о которой кружили вороньём в голове. Опустившись на колени, я положил голову на маленькую подушку. Лена любила её, рассказывая о пользе подобных вещей для здоровья, а я, улыбаясь, кивал…
Простынь хранит тепло её тела, отчего мне приходится вздрогнуть. Нет, это мозг играет со мной, создавая иллюзию желаемого… или коммунальщики сильнее топить начали. Я точно знаю, там, где сейчас находится её душа, холодно и… Стоп! А если дьявол съел её душу, то что висит на дереве? Или он не ест их в прямом смысле? Чёрт! Мозг старается отвлечься от случившегося, но делает это так криво, что хочется заплакать, поддержав душевные порывы собравшихся в моей квартире людей!
Я терплю. Мои глаза покраснели, но слезам с них не вырваться. Я буду стойким и разорву этот круг смертей! Ваське не победить меня! Я знаю, что мне предрешено, а это большой козырь! Предупреждён – значит вооружён!
В голове повисла тишина… Ну же, мозг, давай, подкидывай ещё мотивирующих фразочек!
Вместо этого он отдаёт команду делать начатое минуту назад: продолжать привязывать к батарее галстук, к другому концу которого привязан его собрат, завязанный в петлю. Я смотрю на свои действия, осознавая весь ужас происходящего, но руки не останавливаются. Вот правая рука подёргала привязанный к батарее край импровизированной верёвки. Вот левая проверяет узел на петле…
Кто-то стоит сзади, читая монотонным голосом странную молитву. Чётки стучат одна о другую, добавляя к бубнению нотки ужаса. Я догадываюсь, кто стоит сзади, но тело меня не слушает… Я не могу обернуться, продолжая проверять импровизированную виселицу, с заготовленной для моей шеи петлёй.
В комнате резко похолодало. Снег летит в лицо, закручиваемый порывами ветра. Голос, разносивший недавно молитву в привычном мире квартиры, усилился. Уже знакомая фигура в рясе вышла из-за моей спины, направляясь к толстому стволу дерева. Прямо возле него стояла Лена, в той же позе, что и на фотосессии: голова опущена, руки висят вдоль тела. Только теперь на ней был наряд невесты, а по левой руке стекала кровь, выталкиваемая сердцем из перерезанных вен. Гоша стоял невдалеке, замерев в позе фотографа. Вот только руки его были пустыми, оставаясь замершими в ожидании привычного инструмента.
– Так всё началось, так всё и закончится, – пробасил Васька, держа в руках мою петлю из галстуков. – Ибо нет спасения для пришедших на алтарь!
Петля сама взлетела вверх, и непонятным мне образом закрепилась на ветке. Священник вскинул руку, указывая на предстоящий мне путь.
Я находился в своём теле, как сторонний наблюдатель. Руки отталкивались от снега, помогая телу выравниваться на пути к петле. Ноги делали вялые шаги, с трудом сгибая колени. Ветер забивал зрение, стараясь запихнуть в каждый миллиметр глаза побольше снега, отчего путь виделся мутным.
Теперь я понял, почему вешались все те ребята, фотографии которых были у Лены на телефоне и в ноутбуке. Они не могли противиться отказавшемуся подчиняться телу, не могли повернуть назад… Вот так они и лезли в петлю! Никто не мог совладать с силой, ведущей их тело на эшафот, видимый только для смертников.
Мне на плечо упала чья-то рука. Голос, ставший знакомым, звал меня через расстояния, призывая вернуться в реальность. Лена подняла голову и, как-то очень по-злому, посмотрела в мою сторону.
– Миша, что с тобой? – голос бывшей будущей тёщи зазвучал более ясно. – Ты что, окно открывал? Откуда в комнате снег? И кровать от него вся мокрая…
Наша с Леной комната оставалась такой же тёплой, какой запомнилась мне до попадания в мир Васьки. Сюда заходили мои несостоявшиеся родственники, рассматривая меня, словно диковинную зверушку. А я стоял на четвереньках рядом с батареей и плакал.
Не было моей петли, не было Лены со злыми глазами, не было и Гоши, замершего в его любимой рабочей позе. Где-то далеко остались и Васька с дубом. Мои галстуки тоже остались висеть на дереве, дожидаясь неминуемого завершения недавней фотосессии.
16
В доме родителей Лены было полно людей. Мысль о том, что здесь какой-то нескончаемый траур, прилетела в голову и унеслась в неизвестном направлении. Чёрные платья, платки и костюмы – всё это напоминало фильмы времён Чарли Чаплина, в которые кинематограф ещё не научился завозить цвет. В отличие от весёлого кино великого комика, здесь отсутствовали улыбки, а эмоции были хуже, чем просто печальными. Я старался отвлечься, подбирая слова для увиденного, но сознание крутило перед глазами другой фильм: снег, чётки, борода… а где-то под дубом меня дожидается невеста.
Я обернулся на звук звонка. Кто-то торопился к входной двери, щёлкая замками, привлекая в том направлении взгляды собравшихся. Все знали кто приехал, в ужасе ожидая встречи с неминуемым. Отец Лены договорился, и сейчас его дочь привезли домой, чтоб все, кто не сможет поехать на кладбище, смогли попрощаться с ней в домашней обстановке.
Двое человек внесли крышку от лакированного гроба. Кто-то топтался в коридоре, отдавая команды другим людям. Плач усилился, безошибочно подсказав мне, что именно происходит в коридоре.
В комнату внесли гроб. В нём лежала та, с которой я планировал связать жизнь, но теперь смогу соединиться только после смерти. И шанс, что ждать этого осталось не долго, рос с каждой минутой.
Лена лежала накрытая с головой. Немного снега сохранилось по краям огромного полотенца, скрывающего от чужих глаз её бездыханное тело. Белый, пушистый, словно дорогая вата, он становился для меня предвестником ужасающих событий. Когда мы приехали к дубу, снег покрывал всё поле бесконечным одеялом. Он укутывал Гошу, лежащего в гробу перед могилой. Он же кружил перед окном, когда Лена лежала в ванной. В тот момент, когда мои галстуки обматывались вокруг ветки, снег, словно стараясь скрыть от меня происходящее, падал на землю. Уверен, на наших могилах его будет столько, что каждый желающий сможет до самого лета лепить огромных снеговиков.
Мама Лены стояла в стороне. Несколько женщин окружили её, поддерживая под руки и подсовывая под нос пузырёк с нашатырём. Соседка, которая была частой гостьей в этой квартире, откинула белое полотенце, явив всем собравшимся мою Лену…
– Красавица наша, – сказала женщина, убрав покатившуюся по щеке слезу. – Покойся с миром… Петя, ну за что вам такое?
Она разрыдалась ещё сильнее, уступая своё место другим людям. Отец Лены, поддерживая жену, подошёл к гробу и опёрся рукой о его край. Военный человек, на сколько я знаю, видевший ни одну смерть, старался сдержать слёзы. Виолетта Павловна возле гроба выглядела спокойнее мужа, выплакавшись несколько минут назад.
Я решил, что теперь пришла и моя очередь. По крайней мере, хоть здесь мы сможем побыть одной семьёй, которой было не суждено состояться.
– Почему она в свадебном платье? – я посмотрел на Виолетту Павловну, поглаживающую сложенные на груди руки дочери.
– Так принято… не знаю… Мне на работе так сказали. Её там все любили… Ну, ты же знаешь это и сам…
Мне пришлось выдохнуть, чтобы не закричать.
– Да, знаю. Но почему она в таком платье? Она же не замуж выходит…
– Ну, вы же так и не расписались… – пожала плечами мама Лены. – А они сказали, что по традиции, незамужних девушек хоронят в свадебном платье. Или что-то в этом роде… Не знаю… не помню… Лене уже всё равно, а мне так легче.
– Почему вам от этого легче? – я опустил голову, закрыв глаза.
– Помню, когда умер мой отец, мама никак не могла придумать, в чём его похоронить. И дело не в том, что ей было жалко его оставшуюся одежду. Она хотела, чтобы на том свете он предстал перед ней в нормальном виде. А так, после вашей с Леной встречи в раю, вы сможете сразу пожениться. Ты, главное, другую тут не находи. Береги себя для неё, а она себя сбережёт…
Я посмотрел на свою предполагаемую тёщу округлившимися глазами. Эта женщина, которую я всегда считал умной, сейчас несла самый настоящий бред. Правда, после того, что ей пришлось пережить, я могу простить ей это.
Лицо Лены оказалось напудренным, а губы накрашены помадой. Я даже уловил её запах – это был мой подарок на очередную дату наших отношений. Глаза были плотно сжаты, но мне сразу представилось, как они откроются точно так же, как сделали Гошины, намереваясь рассмотреть мою трепещущую душу. Наверное, пока родители рядом, она не сделает подобного, но, на всякий случай, я приготовился отступить в толпу, стоящую позади меня.
– Миша, заканчивай здесь, – Пётр Сергеевич качнул головой, и махнул рукой стоящим в стороне людям с крышкой от гроба. – У нас всех ещё будет немного времени у могилы. Не самое лучшее место для встреч, но и не самое худшее для прощаний.
Сверху на Лену опустилась крыша её нового дома, которой суждено ещё один раз быть отложенной в сторону для финального прощания на кладбище. Мне пришлось отойти, чтоб не мешать похоронной бригаде, ловко подхватившей привычную для них ношу. Меня взяла под руку какая-то женщина, махнувшая успокоительно маме Лены, и потянула к выходу. Похоже, меня решили успокаивать, а я просто не мог оторваться от гроба, намеревающегося навсегда спрятать от меня девушку в платье невесты… мою предполагаемую жену.
17
На кладбище было не так людно, как на похоронах Гоши. Я узнал нескольких одногруппников Лены, но подходить к ним не стал, отделавшись лёгким кивком и поднятой рукой. Так оказалось, что рядом с Гошей уже похоронили какую-то бабушку, и новая могила расположилась в нескольких метрах от креста с информацией о годах жизни её брата. Такая же, но с другими числами, лежала рядом с подставками, которые приготовили для временной установки гроба. Снег старался скрыть знакомую мне дату, в которую Лена в подарок получила смертельную фотосессию. Возможно, заметив мой взгляд, низкий парень из похоронной бригады, поднял табличку и смёл с неё снег изорванной перчаткой. Затем, траурный прямоугольник скрылся за пазухой грязной куртки. Пусть, так даже лучше…
Часть родни ещё не разъехалась после похорон фотографа, так что, как сказал один из дальних родственников, собирать снова им не пришлось. Но взгляд уловил несколько незнакомых лиц, и я решил, что просто не обратил на них внимание на прошлых похоронах.
Люди шептались, выстраивая различные теории о причине поступка Лены. Про безответную любовь я не слышал, но вариант, что жених ей изменил, тоже прозвучал. Была даже версия, что Лена не смогла пережить горе от смерти брата. Одна из бабушек даже вспомнила, что у внучки в детстве были склонности к суициду, и её пару раз ловили на крыше родительского дома. А я и не знал об этом… Да что там… мы не говорили на подобные темы ни разу, что было странно, учитывая любовь Лены к мистике. Думаю, она хотела забыть этот момент, но добрая родня всё помнила.
Поток людей, устремившихся к гробу после снятия крышки, скрыл от меня всё происходящее. Я видел спины, слышал голоса, но не понимал, кто уже попрощался и сколько людей отделяют меня от этой же работы. Кто-то отходил, затем снова возвращался. Кому-то несли воду, намереваясь успокоить человека, а я не понимал, как может стать плохо на такой холодной погоде.
В общем, всё шло своим чередом и я, снова оставшись последним в этой веренице, пошёл к своей невесте. Парень из похоронной бригады держал над её лицом небольшой зонт, выданный ему какой-то из сердобольных бабушек. Он отвернулся в сторону, рассматривая соседние могилы, покачивая при этом головой. У меня возникло странное чувство дежавю: точно также, пару дней назад на похоронах Гоши вся толпа стояла у гроба, а я оказался возле него в полном одиночестве. Здесь первой мыслью была: какие были мои последние слова, произнесённые Лене?
Она не смотрела на меня в привычном смысле, но я чувствовал её взгляд. Тяжёлый, полный ненависти за молчаливое хранение тайны с увиденным под дубом. Он жёг меня, прорываясь из-под сомкнутых век. Запах помады, странным образом доносящийся несмотря на погоду, манил к губам девушки. Покойников целуют в лоб, но это же моя бывшая невеста…
Я наклонился пониже и поцеловал остывшие губы. Мои руки коснулись полотенца, которым было перекрыто некогда желанное мною тело. Я не заметил, как от этого движения, оно отъехало в сторону, освобождая сложенные на груди руки покойницы.
Странное чувство появилось в тот момент, когда я отрывался от поцелуя. Меня продолжало тянуть к девушке, как будто невидимая сила не желает нашего расставания. Опустив вниз взгляд, я увидел, что левая рука Лены крепко вцепилась в карман моей куртки. В обычных условиях пришлось бы вспоминать истории про судороги и цепкие хватки после смерти, но в моём случае, в голову лезли только истории про зомби.
– Ты переживал, что не утянул нас в тёплые страны, хренов спаситель! Мне кажется, что ты думал об этом, только в надежде спасти свою шкуру. А теперь я заняла положенное тебе место в этом лакированном ящике…
От неожиданности я дёрнулся назад и чуть не упал.
– Лена, я…
Взгляд девушки снова стал злым, а губы искривились. Слова ненависти летели в мою стороны, ударяя сильнее, чем кулаки профессионального боксёра.
– Но ты не смог! Ты не сделал этого! А, может, просто не захотел? Может, у тебя появилась другая, и Лена стала для тебя обузой? И теперь ты с ней будешь жить в нашей квартире, здесь наверху? Ну так знай, что там под землёй тебя ждут два человека, у которых есть очень неприятный для тебя разговор!
Её правая рука приподнялась, указывая большим пальцем в сторону. Я посмотрел в том направлении и увидел среди собравшихся Гошу, изломанного, с перекошенным от боли лицом. Он стоял невдалеке от своей могилы, рядом с которой уже стояла часть родственников, пришедших попрощаться с Леной. Среди них стоял и Васька, перебирая чётки, стучащие своими деревянными зубами на полкладбища.
Ощущение попытки втянуть меня в гроб пропало. Я смотрел на девушку, лежащую в обычной для погребения позе. Её руки были сложены на груди, а потухший взгляд скрывали напудренные веки. Человек, держащий зонтик стоял на своём месте, рассматривая соседнюю могилу. Чёрт, да я даже не могу сказать, был ли он здесь, когда Лена рассказывала мне о моих последних мыслях! По поводу её слов, у меня сложилось впечатление, что это обычный разговор женщины, по старой «бабской» традиции, перевернувшей с ног на голову сказанное мужем.
Я отошёл в сторону, вытирая губы. Отец Лены аккуратно махнул похоронной бригаде, после чего зонт был резко сложен и убран в сторону, а вместо него в руках человека уже был один из краёв крышки гроба. Быстро орудуя молотками, ребята вбивали острые гвозди в податливое дерево. Не прошло и минуты, как последнее пристанище Лены было готово к заключительному ритуалу.
На крепких полотенцах гроб опускался в землю, по пути цепляя краями стенки могилы. Копатели старались сделать яму похожей по форме на гроб, но где-то недоработали, оставив лишние куски земли. Я понимал ребят, ведь копать мёрзлую землю – удовольствие не из приятных, но чувство того, что гроб опустится боком, заставляло смотреть на него округлившимися глазами.
– Не переживайте, – спокойно сказал бригадир, – внизу яма шире и гроб выровняется. Вашей родственнице уже всё равно, а мне ребят своих мучить не особо хотелось.
Отец Лены снова легонько махнул рукой, намекая, что ничего страшного не происходит. Я отвёл взгляд в сторону и увидел край рясы, исчезающий за воротами кладбища – Васька справился, отправив тело на корм червям, и теперь уходил по понятным только ему интересам. Мне хотелось кинуться следом, но я и так знал, где он должен быть – его дом под дубом, и там я с ним встречусь, задав все накопившиеся вопросы.
Снег прекращался. Такой сильный и пушистый с утра, теперь он сыпался мелкой крупой, стараясь скрыть наши следы, оставшиеся от нервного топтания на месте. Мы кидали в могилу землю, а небеса кидали снег… Лена ушла следом за Гошей, оставив меня наедине с мыслями о спасении своей шкуры.
18
Машины и автобус подвезли людей к помещению кафе. Родственники шли вереницей, обсуждая по дороге свои семейные дела. Я шёл позади всех, не понимая, как такое получилось в моей жизни.
Вот живёшь себе, догадываясь, что когда-то всему этому придёт конец, но финал приближается, и ты об этом знаешь… Оказывается, ты ни фига не готов к смерти! Хочется ещё пожить, вырастить детей, понянчить внуков… Да что там внуков? Жениться бы, и то судьба не даёт… В школе мне нравилась одна девочка с длинными рыжими волосами. Она очень звонко смеялась, когда кто-то из ребят удачно шутил. Я мечтал, что когда вырасту, выучусь в институте и найду работу, то обязательно женюсь на ней. Конечно, я бы её не искал, но она, как предназначенная мне судьбой, нашлась бы очень быстро, и чуть ли не кинулась бы мне на шею. Нашёл я её… В социальной сети мне подкинуло профиль девушки, которую я раньше знал, как Оксану Нестеренко. Она была в друзьях у моего другого бывшего одноклассника, сейчас ставшего успешным бизнесменом в сфере агротехники. Оксана оказалась инвалидом, лишившимся ног в автомобильной аварии. В прошлом красивая длинноногая девушка, сейчас не может перемещаться без кресла-каталки… Её муж, который вёл в тот злополучный вечер машину, врезался в фуру, выезжающую на проспект. Его хоронили в закрытом гробу, а она навсегда осталась инвалидом, жизнь которого уже не станет прежней. Тогда, рассматривая её фотографии, я весь вечер думал: что было бы, если б её мужем был я? Аварии бы не было, так как машину я не вожу… И её прекрасные ноги были бы целыми, принося радость глазам мужчин, оглядывающимся ей в след. Про себя могу сказать, что сейчас не сидел бы на похоронах, а пару дней назад не тащился бы к этому проклятому дубу. Вот тебе и судьба… Могла ли Оксана в те далёкие школьные годы, хотя бы предполагать такой расклад? Я точно не думал, что меня ожидает смерть от проклятья, а моя невеста будет удерживать меня возле своего гроба.
Рядом со мной сидела тётя Лены, которая старалась меня успокоить, постоянно поглаживая по плечу. Её муж, тоже военный в отставке, молча наливал мне очередные пятьдесят грамм, желание пить которые у меня напрочь отсутствовало.
– Миша, не противься, – говорила женщина, – выпей. Тебе легче станет. Может, проплачешься… а то сидишь с таким видом, как будто умирать собрался. Брось ты эти мысли… Лена раньше тяжёлая была: то по крышам гуляла, то машины на дороге схватить пыталась. Господи, прости, про племянницу такое говорить. А ты… нормальный парень. У тебя вся жизнь впереди. Саша, плесни и выпей с ним, а то он стесняется.
– Так я уже, – показал на пустую рюмку её муж.
– Ещё налей. Видишь, парню надо.
– Да я-то что? Надо, значит, надо, – он с радостью налил себе ещё и поднял рюмку. – Ну, не чокаясь.
Я, посмотрев на дядю Сашу, молча кивнул. Водка пекла, но я не хотел закусывать. Пусть жжёт! Пусть согревает моё тело и душу, которым скоро суждено погрузиться во мрак и вечный холод. Следующую рюмку я опрокинул, даже не заметив, лишь скривившись от горечи напитка. Я пил, молча, уставившись в тарелку, на которой лежал кусочек рыбы в кляре и пара картошин. В голове начало плыть, а тело стало лёгким, переставая повиноваться моим желаниям. В итоге, очередную рюмку я не смог выпить, а просто уронил её на пол.
– Ничего, – раздался успокаивающий голос, – сейчас можно.
– Да? – спросил я, стараясь сфокусировать взгляд на своей собеседнице. – Это почему?
– Тебе тяжело, а это… всего лишь посуда. Тебе надо расслабиться и отпустить мысли. Так принято.
– Да? – снова спросил я. – Принято? Ну, тогда почему души висят на дереве, а не уходят на небо? А? Разве так принято? А как же Боженька и его правый суд? Здесь всё не так… и принято всё по-другому! Души мёрзнут на ветру, болтаясь, словно новогодние игрушки, их Дьявол ест… Где так принято? Только у нас, да в Глубоком Выгоне…
Дядя Саша встал со своего места, обошёл жену и посмотрел мне в глаза.
– Миша, успокойся… Всё в порядке. Пошли выйдем на улицу – снежком умоешься и подышишь свежим воздухом. Там мороз такой поднимается, что не только душа замёрзнет, а и эти… зазвенят… Короче, пошли – я покурю, а ты постоишь в сторонке.
Мне кажется, я чувствовал взгляды всех собравшихся на поминках. Пусть смеются, если хотят – у них впереди долгая жизнь, а у меня дуб и священник на отпевание души перед походом к Дьяволу.
На выходе из кафе я упал в снег. Прямо вперёд лицом улетел со ступенек, остановившись где-то внизу. Стало немного легче, но голова продолжала отдавать телу бессвязные сигналы, отчего руки не слушались, предпринимая бесполезные попытки поднять хотя бы голову. Мне помогли, усадили на заснеженную лавочку и всунули в руку сигарету.
Я не курил с седьмого класса, и сейчас не собирался, но рука на автомате засунула сигарету в рот, а вспыхнувший огонёк поджёг её край. Горький дым пошёл вниз, устремляясь к лёгким, давно не получавшим удар никотина. Кашель не заставил себя ждать, оказавшись не таким сильным, как можно было подумать. Ну и пусть, смерть от сигаретных ядов мне уже не страшна.
– Да всё нормально, дружище, – голос дяди Саши звучал прямо у меня над головой. – На грудь принял, сигарету потянул – глядишь, так все печали и забудешь. Да, Ленка, конечно, девка хорошая была… Пусть они и говорят о её суицидных наклонностях, но это всё в прошлом. Мы с ней в том году сидели у нас в деревне, попивали кофеёк и за жизнь говорили. Не хотела она смерти… Детей хотела, о тебе говорила… М-да…
Он похлопал меня по плечу и отошёл на пару шагов в сторону. Я услышал, как этот видавший жизнь мужик всхлипывает, потягивая носом холодный воздух. Кто-то ещё стоял с ним рядом, затягиваясь сигаретой. Незнакомый голос заговорил с дядей Сашей.
– Говорят, им сейчас легче. Нам здесь ещё мучиться, а они уже в своём доме. Хрен его знает, но мне и здесь неплохо, и в этот постоянный дом я не особо спешу. Может, потому что нагрешил не мало, пока Людка по командировкам ездила, но я туда не тороплюсь.
– Вадик, знаешь, как говорят? Пути Господни…
– Та знаю я… Но туда ещё не хочу. Гошик уже ушёл, Ленка за ним сразу пошла… Да я их помню, когда Гоша у меня сигареты тягал, и друзьям на улицу выносил. Ох, и досталось же ему тогда! И вот теперь он под крестом, сестра невдалеке под таким же… А мы здесь курим и водочку пьём за упокой их душ. А где они, души эти? В аду или в раю? Ленка хоть нормальной была, не то что этот фотограф… Что там церковь про содомитов говорит? Куда он отправился? Думаю, они не вместе на том свете, а, как говорится, по разные стороны баррикад.
– Слушайте, – привлёк я внимание говоривших, – вот вы тут говорите про них, а ни черта не знаете, про то, где они сейчас.
– А ты, типа знаешь? – спросил собеседник дяди Саши.
– Конечно! – гордо выпалил я, стараясь сесть поровнее. – И не только это! Вот вы слышали про Глубокий Выгон?
– Про что? – пришла пора дяди Саши задавать вопросы.
– Ну, блин, деревня такая… И что самое страшное, от нашего дома туда рукой подать! Ну, почти…
Я чуть не упал, покосившись на сторону. Сигарета выскочила в снег, продолжая источать в воздух беловатый дым.
– Не слышал я про такое, – дядя Саша почесал голову под шапкой. – А что там?
– Во-о-от! – растянут я слово. – Да, правильный вопрос… Там дуб! Дерево, проклятое… Все, кому суждено умереть, видят под этим деревом свою смерть. Толстушка увидела себя в том лифте, и я в этом даже не сомневаюсь.... Только сфотографироваться надо сначала, а ни то проклятье не работает. Ну, Лена так говорила. И, что самое главное, фотографировалась она, а всякую хрень увидел именно я.
– И что теперь? – со смехом в голосе спросил собеседник дяди Саши.
– Теперь? – я развёл руками. – Они умерли… Остался я… но тоже умру.
Дядя Саша подошёл ко мне, обняв за плечи.
– Миша, все мы умрём. Не бери в голову. Ты молодой, парень, тебе ещё жить и жить. Ребят жалко, но не вини себя – люди и без дубов умирают. Не зря же люди говорят, что если твоя судьба – верёвка, то ты уже не утонешь. Пошли в кафе. Там водочка, котлетки, а то тебя на голодный желудок разобрало с непривычки.
Вот как… Кому верёвка намерена судьбой, тот в петле и помрёт. А я хотел в тёплых краях скрыться… дурак. И Лену хотел спасти… Сейчас её душа висит недалеко от Гошиной, раскачиваясь на ветру, и мелко трясясь от холода. А, вообще, душа может мёрзнуть? В пятки уходит, а в аду горит? В каком там круге ада вечная мерзлота?
Меня держали под руки, помогая подниматься по мёрзлым ступенькам. Ноги начали слушаться, но ещё некоторое время помнили недавнюю ватность. Мы зашли в кафе, встретившее нас мягким теплом и запахом советского общепита.
– Будем поминать, раз уже собрались, – сказал дядя Саша, усаживая меня на место. – Только парню больше не наливать.