Гроза над Цхинвалом

Сергей Комов

Хасан остановил машину на окраине села. Когда они проезжали какой-никакой населенный пункт, Хасан обязательно показывал, где живет или жил его ученик. Когда-то, в другой жизни, когда еще существовал Советский Союз, Хасан Ревазов начал работать учителем математики. Не изменил он своей профессии и сегодня. Его ученики жили по всей Южной Осетии. Он мог зайти в любой дом в любое время и везде его встречали как самого дорого гостя. Сергею это очень помогало в работе…

Поселок, по сути, был одной длинной улицей. Одно-двухэтажные дома стояли по обе стороны от дороги, ведущей в Цхинвал.

«Гром» стал сильнее, доносились пулеметные очереди, длинные, как будто тот, кто держал в руках пулемет, водил им из стороны в сторону, не отпуская курок. Так стреляют по наступающим сомкнутым цепям, но этак никто не ходит в атаку уже ни один десяток лет.

– Я вас здесь подожду, – сказал Хасан. – Только зря вы туда идете. Чего-то мне все это не нравится.

– Думаешь, мне нравится? – спросил Сергей, бросая взгляд на дальнюю окраину села. – А что делать? Работа, блин, работа, работа – страсть моя…

Село просматривалось все насквозь, несколько домов было разбито, у одного обвалилась стена, но уцелела крыша, у другого крышу своротило и осталась только коробка с закопченными оконными проемами. Огонь уже погас, но в воздухе стоял едкий запах дыма. Село точно вымерло, жители его то ли покинули, то ли попрятались по домам, но хлипкие стены не уберегут от снарядов, даже от пуль не уберегут…

Странную процессию они из себя представляли. Издали съемочную аппаратуру можно было легко принять за необычное оружие – камера, снабженная оптикой, смахивала на снайперскую винтовку, а штатив под нее походил на спрятанный в чехол гранатомет, который нес тот, кто должен снайпера в случае чего прикрывать. В сумке же, переброшенной через плечо, запросто могли лежать не кассеты и аккумуляторы, а боеприпасы. На поле боя съемочные группы не раз принимали за спецподразделения и обстреливали. Со всеми вытекающими последствиями…

До окраины села добрались без происшествий. Здесь были вырыты окопы, совсем не глубокие, не те, что показывают в фильмах про Первую мировую войну, когда армии Антанты и Тройственного союза стояли друг против друга месяцами, отрыв окопы в два человеческих роста. В этих, даже если прибавить к их глубине еще и высоту брустверов, сделанных из мешков с землей, все равно не удавалось спрятаться в полный рост.

В окопе сидело несколько осетин в обнимку с автоматами. Съемочную группу, приближавшуюся с тыла, они давно заметили, стали кричать телевизионщикам, чтобы шли обратно, но те перли напролом, не обращая внимания на советы.

– С ума сошли, – сказал один из солдат Сергею, когда тот плюхнулся в окоп. – Куда лезете?

– Когда начнете вытеснять грузин из села? – ответил вопросом на вопрос Комов.

– Когда подкрепление подойдет, – огрызнулся осетин.

– И когда же оно подойдет?

– Скоро.

От этого диалога толку было мало.

Беляш, напряженно сопя, натянул на объектив камеры женский чулок. Делалось это для того, чтобы оптика не отсвечивала, не то блики на камере вполне могли принять за блики на снайперской винтовке. Тогда окоп накрыли бы снарядами. На длинном фокусе – когда снималось что-то очень отдаленное – чулок становился незаметным, но из-за того, что камеру приходилось держать в руках, картинка качалась, будто во время шторма. А ставить камеру на штатив было нельзя. Слишком уж эта конструкция смахивала на оружие.

Между грузинским селом и осетинским располагался миротворческий пост. Грузины стреляли из гаубиц через него, навесом.

– Что там? – спросил осетинский военный Женьку, всматривавшегося в видоискатель камеры.

Беляш не успел ответить, он толком и понять-то не смог, что произошло. Визир на камере черно-белый, цветов там нет, и его вдруг заволокло густым дымом, а потом воздух наполнился противным жужжанием и стал сотрясаться. Ракеты легли с недолетом, взорвались метрах в трехстах от окопов, подняв завесу из огня, вывороченной земли, камней и дыма. Теплая волна накатилась на окопы, как прибой, затопила их и пошла дальше.

– Уходите отсюда! – закричал осетин. – Тут сейчас такое начнется!..

Едва ли он думал, что грузины засекли камеру и, приняв ее за нечто весьма опасное, начали обстрел окопов. Скорее всего, вояки Саакашвили решили серьезно взяться за дело.

Сергей переглянулся с Женькой. Беляш отрицательно покачал головой. Впрочем, и так все было понятно. При интенсивном обстреле ни черта не снимешь. Нужно было уносить ноги. Геройство требуется лишь в разумных пределах.

До ближайших домов было несколько десятков метров. Казалось, что там начинается зона мира, и если добраться до нее, то уже не страшны будут ни ракеты, ни снаряды, ни повизгивающие над головой пули.

Телевизионщики бежали пригибаясь, петляли, прикидывая, хватит ли сил на решающий рывок. Войск в деревне нет – это мирная территория, по всем нормам она находится вне войны. Случайный снаряд туда залететь, конечно, может, но целенаправленно никто стрелять по деревне не должен…

Только, похоже, грузины о существовании правил гуманной войны не подозревали. Когда Сергей наконец-то добежал до домов, перевел дух, попытался унять дыхание, то сразу же услышал нарастающий противный свист.

– Ложись… – выдавил он. Говорить было трудно, в горле пересохло, возникало ощущение, что все там покрылось болезненными нарывами, как во время сильной простуды.

Женька и так уже шлепнулся в грязь. Они прижимались к забору, прячась между какими-то кочками. Одежда намокла, испачкалась, когда они встанут, будут походить на бродяг, у которых нет ни кола ни двора. Если встанут…

Взрыв ухнул возле соседнего дома. По забору, возле которого лежали телевизионщики, забарабанили осколки, уже на излете, забор они не пробивали, а отскакивали от него, как от брони.

– Все в порядке? – спросил Сергей, все еще лежа в грязи. Земля забила рот. Он стал отплевываться. На зубах остался противный привкус.

Беляш не ответил. Он возился с камерой.

Грузинская артиллерия обрушилась на окопы, которые они только что покинули. Картина была жуткой. Земля там словно вскипала, как вода, в которую падает что-то тяжелое и поднимает ввысь огромные фонтаны.

Комов подумал о том, что людей, с которыми они только что общались, может, уже и в живых нет. Но надо было уходить, причем побыстрее, пока грузинская артиллерия не перенесла огонь чуть дальше и не принялась сравнивать с землей уже не окопы, а то, что находилось за ними – деревню.

На первый рывок они отдали все силы и здорово выдохлись. Так бывает, когда неправильно рассчитаешь свои возможности – сперва оторвешься от соперников, а дистанция-то еще не закончилась, они настигают тебя, обходят стороной, а ты ничего уже не можешь поделать, остается лишь плестись позади всех и смотреть на их спины. И совсем не было времени, чтобы перевести дух. Но и оставаться на месте, ждать, когда и тебя накроет волна огня, как накрыла она тех, кто был в окопах, было безумием.

– Охуе… они совсем! По мирным жителям хреначат… – зло выдохнул Женька.

Снаряды секли деревья, срезанные ветки падали на дорогу.

Теперь они бежали точно пьяные, покачиваясь, ноги заплетались, спотыкались на кочках и неровностях. Одному Богу известно, как никто из них не упал, не растерял оборудование.

В голове Комова крутились дурацкие мысли о том, что пулю, которая тебя достанет, ты не услышишь, а остальные – мимо пролетят. Мысли отвлекали от противного жужжания, которым наполнился воздух.

В Вашингтоне стоит памятник шести морским пехотинцам, которые водружают звездно-полосатый флаг. Он воспроизводит постановочную фотографию, сделанную на острове Иводзима во время Второй мировой войны. На самом деле, первыми флаг на острове водрузили совсем другие люди, но потом специально для репортеров эту операцию повторили, водрузили стяг побольше, так, чтобы его было видно с берега, где высаживался десант. Второй флаг – тот, что попал на фотографию, устанавливала уже другая группа. Им-то и досталась вся слава. С той поры на пьедестале памятника отмечаются все войны, в которых американцы принимали участие. Есть там и Корея, и Вьетнам. При Джордже Буше пьедестал стал заполняться быстрее, чем прежде, но все равно не так быстро, как пополнял перечень «своих» войн Комов. За последние пятнадцать лет он стал свидетелем практически всех заварух, если, конечно, не брать в расчет те, что чуть ли не ежемесячно происходят в Центральной Африке. Теперь Сергей начинал опасаться, что и Южная Осетия появится в его личном перечне войн. В отличие от вашингтонского. Грузин, конечно, натаскивали американские инструкторы, но это еще не повод, чтобы Южная Осетия появилась на Вашингтонском памятнике…

Он вспомнил, как возмущались американцы, узнав, что Россия ввела на эту землю миротворческие войска. Грузия и штат Джорджия пишутся по-английски одинаково, американские обыватели решили, что российские войска появились на территории США и призывали немедленно сбросить на Россию атомную бомбу. Отличный показатель уровня интеллектуального развития любителей гамбургеров и их системы образования.

Впрочем, американцы действительно лепили из Грузии нечто похожее на Джорджию. Они на постсоветском пространстве везде так пытались поступить, предлагали троянских коней оптом и в розницу. Большинство от них отказывалось. Но на приманку цветных революций парочка стран все же попалась. Клюнувшим США поставляли свое вооружение, натаскивали местный спецназ и всячески дестабилизировали обстановку. Грузия, к примеру, на самом деле превращалась в Джорджию-2. Походило это на продолжение удачной голливудской постановки – сценаристы и режиссеры не стали ломать голову, придумывая для второй части фильма новое название, а ограничились только цифрой «два», посчитав, что так будет лучше и принесет больше прибыли. Но вторая часть, как правило, оказывается хуже первой. И неважно, что в рекламу «Джоржии-2» американцы вложили уйму денег – такой пиар-кампании позавидовали бы продюсеры любого блокбастера. В прокате этот фильм скорее всего провалится и поставит студию, которая его создала, если не на грань банкротства, то в очень скверное положение. Доллар и так готов свалиться в пропасть. Скоро зелеными бумажками с портретами заморских президентов будут оклеивать стены домов, так обойдется дешевле, чем покупать на них настоящие обои…

Олег Светлов

Лекарство помогло, голова больше не болела, но не выспался Олег зверски. Впрочем, худа без добра не бывает. Прохрапевшая всю ночь соседка по купе тоже ехала в Цхинвал. Более того, ее должен был встречать зять. На машине. Соседка оказалась женщиной отзывчивой: едва Светлов спросил, не помогут ли они с зятем и ему добраться до столицы Южной Осетии, она решительно заявила, что проблем не видит, и Олег может ни о чем не волноваться.

Сухонький и остроносый зять ничуть не удивился тому, что придется везти с собой незнакомого мужчину Молча он загрузил в багажник и на заднее сиденье баулы тещи и сумку Светлова (место для того, чтобы Олег втиснулся в машину, осталось) и быстренько запустил мотор. Сообщение, что дорога небезопасна, попутчица Светлова восприняла с философским спокойствием и тут же принялась выяснять малейшие подробности жизни любимой дочери и четырех не менее любимых внучек. Зять покорно отвечал на основные вопросы, на дополнительные, на уточняющие…

Проскочили Рокский тоннель, и Олег заметил, как подтянулся водитель. Он старался гнать машину как можно быстрее, при этом настороженно поглядывал по сторонам и испуганно – на тещу. Похоже, ее зять боялся больше, чем потенциальных грузинских террористов. Лишь въехав в Цхинвал, он облегченно вздохнул.

Высадили Светлова возле лучшей в городе гостиницы «Алан», располагавшейся рядом с автовокзалом. Олег знал, что ее торжественное открытие состоялось менее двух лет назад, а в сентябре прошлого года здесь проходил Всеосетинский съезд. Грузинские спецслужбы готовили теракт против его делегатов, но диверсию удалось предотвратить…

Гостиница соответствовала уровню «трех звезд». Привычных к экзотическим курортам скоробогатеев такое жилье могло бы и не устроить, но Светлов был вполне удовлетворен.

Через несколько минут он устроился в кресле, удовлетворенно вытянув ноги. Номер чистенький, одноместный, тихий – что еще нужно человеку, который приехал в чужой город не жизнь прожигать, а работать? Вода из кранов не течет, так ее нет во всей столице Южной Осетии – грузины постарались. Об этом Светлова предупредили при заселении в гостиницу, и он озаботился купить пятилитровый баллон «Аквы дистиллята» – на первое время хватит.

Усталость одолевала, и Олег решил, что стоит поспать. Обеденное время давно уже минуло, а планы его не требовали особой спешки. Начать выполнение задуманного можно было и завтра.

Сергей Комов

Хасан стоял у машины, переминаясь с ноги на ногу, как командир танка, который слышит, что на окраине деревни идет бой, но вынужден ждать распоряжения командования и только после этого сможет сдвинуться с места.

«Оставаясь в резерве, полк потерял уже треть своего состава», – всплыло в памяти Комова. Это из «Войны и мира». Из фильма.

– Наконец-то! Ну, слава богу, – всплеснул руками Хасан.

Он нагнулся и что-то сгреб в ладонь. Пыль? Так в сказке – главный герой берет с собой горсть родной земли, а потом, оказавшись в далеких краях, стоя перед многочисленной армией противника, разбрасывает ее в стороны, и из каждой крупицы Родины поднимаются несметные отряды его соплеменников. Но в руке у Хасана были осколки. Целая горсть. Видимо, он, от нечего делать, собирал их по округе, пока ждал съемочную группу, а потом сложил возле своих ног. Из такого друзья не прорастут…

– Вот, – сказал Ревазов, показывая осколки.

Они были с острыми, зазубренными краями, о них можно было порезаться. Хасан хотел выбросить их, но Сергей его остановил.

– Дай, – сказал он.

– Зачем они тебе?

– Пригодятся.

Они побросали вещи в машину так споро, точно она могла сорваться с места, не дожидаясь их. Комов обернулся. Над селом поднимались огонь и дым – в дома попало еще несколько снарядов. Потом он смотрел в зеркало заднего вида. Оно дрожало, как дрожит камера на дальнем фокусе, и горящая деревня все время вываливалась из поля видимости. Наконец страшное зрелище отодвинулось, ушло за горизонт.

– А я боялся, что ты уедешь, – честно признался Сергей. – Стреляли-то прям в тебя почти.

– Как я вас брошу? – Хасан развел бы руками, не будь они заняты рулем. Если б они ехали по ровной дороге, он бы ими точно развел, но машина постоянно подпрыгивала на кочках, и руль рвался из рук…

В одном старом фильме, пограничник, глядя на то, как пролетают над ним эскадрильи немецких самолетов, говорит: «Какая провокация!» Он упорно не верит в то, что таких провокаций просто не бывает. Уже близится полдень, уже и застава разбита, почти все его товарищи погибли, а он все твердит одно и то же.

– Это война, – говорит тогда пограничнику его товарищ, разрушая все воздушные замки, которые тот выстроил у себя в голове.

Но у героев фильма оставалась надежда, что им на помощь движутся войска Красной армии – непобедимой и легендарной. Они не знали, что советские войска вернутся на эту землю только через несколько лет… А что происходит здесь?

Сергей гнал из головы эти мысли. Если он сто раз повторит, что происходит очередная грузинская провокация, что-то изменится? Зачем себя-то обманывать? Действительность все равно не начнет стекать, как виртуальная картинка, за которой проступают привычные очертания твоей комнаты.

Компьютерная игра о том, как доблестные грузинские военные подавляют восстание сепаратистов где-то на границах с Россией, была сделана еще семь лет назад. Для написания этой хреновины пригласили Тома Клэнси, входящего в число самых высокооплачиваемых писателей мира. Именовалась она, помнится, Ghost Recon. В этой стрелялке Россия выступает на стороне южноосетинских сепаратистов и в августе 2008 года нападает на Грузию. Маленькую, но оч-чень гордую страну захлестывают орды оккупантов, но в дело вступают непобедимые солдаты США и НАТО. Игрок (естественно, воюющий по сюжету шутера против России) после победы оказывается в числе героев-спецназовцев, захватывающих Кремль. Удивительно, но пухлые и многочисленные книжки Клэнси очень нравились Билу Клинтону. Видать только печатный поп-корн могли воспринимать его мозги в промежутках между решением государственных проблем и развлечениями с расплывшейся от гамбургеров и картошки-фри Моникой Левински.

Сергей просматривал ту игру, она вызывала у него омерзительные воспоминания, точно он испачкался в дерьме. Но на этот раз они попали по другую сторону компьютерного экрана, а здесь если уж противник в тебя стреляет, то по правилам реальной игры дополнительной жизни тебе не дадут. Она у тебя только одна. Страшное ощущение.

Что будет дальше? Черт его знает. Если Саакашвили решил, что пришла пора отрабатывать сребреники, полученные из-за океана, добром все не кончится. Россия? Всю концовку ушедшего века ее руководство то и дело гневно таращило глаза и сурово помахивало пальцем. Результат? Нулевой, если не со знаком минус. Плевало так называемое мировое сообщество на этот словесный понос. Правда, времена меняются…

Всю дорогу они нервно курили, вытаскивали сигареты из пачки одну за другой, потому что хватало их на три-четыре длинных затяжки. Окурки начинали жечь губы, пальцы пропитались запахом табака. Они выбрасывали окурки за окно, точно помечали ими свой путь. Хасан давно уже не курил и не любил, чтобы в его машине курили, но на этот раз замечаний делать не стал – понимал, в каком состоянии находятся его пассажиры. Похоже, он и сам был бы не против в первый раз за много лет тоже затянуться сигаретой.

Странное ощущение испытывал Сергей, въехав в Цхинвали. Война сюда еще не докатилась, жизнь шла по привычному, размеренному распорядку. Здесь еще не понимали, что происходит всего в нескольких километрах от города, на который накатывалась гигантская волна. Она уже захлестнула побережье, смыла все дома, которые там стояли, и какие дамбы не возводи – ее все равно не остановить, потому что осталось слишком мало времени…

– Я камеру не выключал, – негромко сказал Беляш.

– Вообще? – спросил Сергей.

– Нуда. Картинка дрожащая получилась, но думаю, будет видно, как обстреливали…

Они доехали до своего дома. Тот стоял пустой, хозяйка, похоже, к соседям ушла. Хасан отправился в автомастерскую. Выяснилось, что один из осколков все-таки задел машину и оставил глубокую царапину на переднем крыле. Нужно было посмотреть – нет ли более существенных повреждений.

Телевизионщики расположились на первом этаже, на старом, ужасно скрипящем диване с протертой, но еще не прорвавшейся обивкой. Теоретически камеру можно было подключить к телевизору, который стоял в комнате, но пришлось бы тогда искать нужные провода, их могло не оказаться, да и телевизор был старый, с выгнутым экраном и сделанным под дерево корпусом, возможно, что в его конструкции не предусмотрели вероятность подключения еще каких-то приспособлений.

Оператор отогнул от камеры экран – он убирался вбок совсем как стекло заднего вида на машине, плотно прилегая к корпусу.

– Заряжай, – сказал Комов.

Женька нажал на кнопку воспроизведения. Картинка походила на то, что Сергей видел в стекле заднего вида в машине Хасана. Она так же дрожала. Камера раздвигала кусты, протискивалась через них, смотрела на грузинские позиции. Потом оператор нес ее в руке, объектив чуть наклонился, на картинке была земля. Такое, наверное, должна видеть собака, когда она бежит, опустив голову, и нюхает чьи-то следы. На звуковой дорожке записалось их дыхание, тяжелое и хриплое. Они видели свои лица, немного испуганные, вновь испытывали боль, когда падали, разбивая коленки, но боль эта была уже глуше настоящей, той, что они испытывали в реальности.

– Вообще-то офигительно получилось, – сказал Сергей. – Буду в Москву звонить. Надо про все это рассказать.

– Ага, – сказал Беляш.

Арчил Гегечкори

Арчил, облаченный в камуфлированную форму, робко жался на уголке широкой скамейки. Мимо пробегали вооруженные сосредоточенные люди, у каждого из них было свое дело, и Гегечкори остро чувствовал свою никчемность и ненужность.

– Арчи!

Точа призывно махал ему рукой. Арчил сорвался с места и бросился к другу.

– Ну, все решено, – быстро зашептал тот. – Пойдешь со спецгруппой, – Беруашвили многозначительно поднял вверх палец. – Особой группой! – И снова зачастил: – Повезло тебе! С вашим заданием в историю войдете! Такое дело раз в жизни можно получить…

– Постой, Точа, постой… – растерялся Арчил. – Что делать-то нужно будет? Я справлюсь?

– Само собой, – уверенно заявил Беруашвили. – Я обо всем договорился. У них один боец неожиданно слетел. Сожрал что-то не то… Да не волнуйся! Минное дело ты изучал…

– Только на сборах, – напомнил Гегечкори, – и то не сильно.

– Ерунда! – махнул рукой Точа. – Специалистов в этой группе хватает. Парень ты крепкий, спортсмен. Русским и английским владеешь прилично…

– Это-то зачем? – не понял Арчил.

– Язык врага всегда знать полезно. А старшим с вами американец идет, – пояснил Беруашвили. – Это, брат, такой американец… О! От него многое зависит. – Он внимательно посмотрел на друга, обхватил за плечи, ткнулся ему в грудь вспотевшим лбом, отстранился и почти проскандировал: – За-ви-ду-ю! Вернемся в университет, зайдешь в аудиторию, на груди – боевые награды… Не то что я…

– А ты разве не со мной? – расстроился Арчил.

– Меня в штабе оставляют, – вздохнул Точа. – Видишь? – и он расправил свои покатые плечи.

Только теперь Гегечкори заметил, что на друге красуются офицерские погоны.

– Человек должен соответствовать месту, которое занимает, – туманно пояснил Точа.

Спецгруппа занимала небольшую комнату в казарме. Два парня лет по тридцать лениво повернули головы в сторону робко появившегося на пороге Арчила, но не произнесли ни слова. Третий (он был постарше) спрыгнул с подоконника и строго посмотрел на Гегечкори. Арчил, стараясь ступать увереннее, подошел к нему и представился, как учили. В ответ – ни звука. Темные, чуть навыкате глаза внимательно изучали замершего по стойке «смирно» резервиста.

«Все правильно, – думал Гегечкори. – Я для них новичок. Кот в мешке. А ведь нам вместе идти в бой…»

– Зови меня Вороном, – наконец заговорил темноглазый. – Это, – он мотнул головой в сторону молчаливых парней, – Гия и Котэ. Старшего группы будешь звать Боссом. А ты с этого момента – Студент.

– Слушаюсь, – быстро ответил Арчил.

– Вольно, – усмехнулся темноглазый. – Ремень подтяни потуже. Ботинки не жмут?

– Нет, – замотал головой Арчил, хотя, честно говоря, обувь была ему тесновата.

– Хорошо… – Ворон указал на лежащий в углу комнаты рюкзак. – Надень на плечи. Тяжело?

– Терпимо, – улыбнулся Гегечкори.

– Хорошо, – повторил темноглазый. – Имей в виду, не исключено, что придется долго идти. По горам.

– Выдержу, – заверил Арчил.

– Присядь. Встань. Попрыгай. Теперь бегом. Присядь. Встань.

Жесткие пальцы Ворона сжали запястье Арчила, нащупали пульс. Темноглазый помедлил, потом удовлетворенно кивнул:

– Снимай рюкзак. Можешь отдохнуть.