3.В ПРИВОКЗАЛЬНОМ ПАРКЕ
Пахом мельком взглянул на часы. Но от Стаса это не укрылось, и он дернул вверх головой, знак, означающий «сколько там уже натикало? Не пора ли нам пора? Как бы не опоздать?»
– Не волнуйся! Еще целых полчаса. Можно не торопиться!
– И чего он так долго стоит в этой глухомани? В крупных городах постольку не стоял. Плетемся еле-еле.
– Говорили, что бригада меняется, тепловоз другой прицепят. Ну, то сё, пятое-десятое. Ну, ладно тебе! Не парься! Всё лучше, чем в вагоне. Или уже соскучился по вагонным нарам? Или тебе еще не надоели эти морды? Тут все-таки, какая-никакая природа. Свежий воздух. Никого вокруг. Лепота!
Улыбаясь, Пахом театральным жестом показал на корявые клены, плотные заросли акации , высокий бурьян, таивший в себе темноту.
– Ну, да,– согласился Стас. – Пахнет мочой и гнилью.
– Не порть мне лирического настроения, пожалуйста! Давай побудем лириками!
Пахом отшвырнул пустую бутылку в кусты и открыл о край скамейки очередную, и стал медленно потягивать пиво, то и дело запрокидывая голову и шумно вздыхая.
– А пиво клёвое! И воблочка ништяк! У нас такой не найдешь.
– А заметил, сколько здесь озер? Озерный край. И рыбаков сколько!
– Послушай, Стас! А давай назад автостопом? А то один и тот же маршрут дважды… И снова поездом. Еще и в тот же самый вагон билеты продадут. И на те же самые места.
– И с теми же самыми балбесами окажемся рядом, которые будут говорить то же самое.
Они дружно рассмеялись. Чокнулись бутылками.
– Решено, корифан! Отдыхать, так с музыкой. Но вот с деньгами напряг, Пахомушка. Стипендия расстаяла, как дым.
– Подколымнем! В наши-то годы!
2. ВСТРЕЧА НА ПОЛЯНЕ
Со стороны перрона донесся стук колес.
– Стас! А там случаем не наш дернулся? Вот будет дорово!
– Сейчас глянем! Подержи-ка мою бутылку! Я махом!
Стас сунул Пахому недопитую бутылку. Пахом поставил ее рядом с собой.
– Смотри сам не вылакай! Я быстренько!
Пахом стал насвистывать незамысловатую мелодию, изредка прикладываясь к горлышку бутылку. Закурил. Стас не возвращался. Ветерок шелестел листвой.
– Блин! Что он там?
Пахом заметно занервничал. Неужели без него уехал? Запрыгнул в уходящий поезд. Нет, Стас так не сделает. Друга он не бросит. Пахом глянул на часы. До отправления оставалось меньше десяти минут. Он допил Стасову бутылку. Забросил пустышку в кусты. И решительно спрыгнул со скамейки. Прошел несколько шагов. Остановился. А вдруг Стас пойдет другой тропинкой, и они разминутся? Как же быть?
– Стас! – крикнул он и прислушался. Тишина.
А может быть, он его ждет на перроне? Ну, что за дела? Пахом еще прошел несколько шагов по тропинке. Опять остановился и опять крикнул. И снова никакого отклика. Куда он подевался?
«Ладно, – решил Пахом. – Ждать уже нет времени!» Он решительно направился вперед и вышел на небольшую полянку. Впереди маячили четыре фигуры, одна была женская. Точнее, девушка. Гоп-компания сразу не понравилась Пахому. Мелькнула даже предательская мысль повернуть назад, пойти к перрону другим путем. Он остановился в нерешительности.
А может, страхи его напрасны. Гуляет молодежь по парку. Чего он боится? Пахом медленно направился к ним. В центре стоял среднего роста паренек лет шестнадцати с большими выпученными глазами и большим носом.
Рядом с ним стоял длинный сухопарый и тоже носатый пацан, рот которого кривился в ухмылке. Он что-то постоянно подпевал, ухал, крякал, не умолкая ни на минуту. Одет он был в джемпер и голубую рубашку.
Третий всё время улыбался и поглядывал то на одного, то на другого, как бы стараясь найти у них поддержку или ожидая приказа, который он тотчас же бросится выполнять. Четвертой была девица, низенькая, востроносая, с большими темными очками, которые закрывали половину ее лица, оставляя видимым только маленький тонкогубый рот. «И к чему очки? – подумал Пахом. – Когда никакого солнца нет! Понты кидает местная крутая молодежь. Но нужно держаться поосторожней! Может, обкуренные какие». Девица нажевывала жвачку и тоже кривила тонкие губы. Наверно, у местной молодежи криворотие считается признаком крутости. Глухомань всегда отличается дебилизмом. Пахом оглянулся по сторонам.
3. ДО ТОГО, КАК ВСЁ СЛУЧИЛОСЬ
Какая самая счастливая пора в жизни студента? Да это вам любой скажет! Когда сессия сдана с первого захода. В кассе получена стипуха. Конечно, если вы бюджетник. Упаковал в огромную сумку вещи. А это в основном грязное белье, которое мамка будет отстирывать дня три, пара общих тетрадей с неполным собранием конспектов (типа, будет их перечитывать, как прилежная Маша на каникулах), две-три книжки, которые, как и тетради, ни разу не будут открыты за каникулы, ну, и всякая мелочовка. Посидели по русскому обычаю на чемоданах. Ну, брат, пора в дорогу. А в душе такая звонкая радостная пустота! Я свободен! Только что не поешь! Вот и еще сделан один шаг по лестнице, ведущей вверх к вожделенному диплома и другой самостоятельной неведомой жизни, которая несколько пугает своей непредсказуемостью. Да ладно! Что же о будущем сейчас напрягаться? Оно же всегда так! Предполагаешь одно, а непременно получится иное. Как говорится, загад не бывает богат. Или: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Или: человек полагает, а Бог располагает. Тьфу ты! Пахом чертыхнулся. Что это его так растянуло на русскую народную мудрость! Стареешь, значит, брат. Скоро и ворчать начнешь по любому поводу, а самое главное, без всякого повода. А потом еще и философствовать начнешь! А в твоем возрасте это вредно. Вот выйдешь на заслуженный отдых, окружишь себя доверчивыми наивными внуками и будешь делиться с ними своим богатым жизненным опытом. А пока рановато!
Со Стасом они учились на разных факультетах. Стаса тянуло к программированию еще со школьной скамьи. В девятом классе он написал игрушку, не вполне пристойную. А поскольку в школе кабинетная система, то он установил ее на все школьные компьютеры и даже на некоторые личные ноутбуки преподавателей. Вначале учителя удивлялись: чего это ученики все перемены сидят по классам, а не гуляют, где попало, как это заведено с незапамятных времен. Не учебники же они читают? Один из игроков слишком громко включил динамики, чтобы и остальные присутствующие в кабинете знали, какую ступень игры он проходит в данный момент. Учитель зашел в кабинет и его внимание привлекли характерные стоны и вскрики. Первая мысль была самая страшная: неужели кто-то того самое? Сидмин потом ходил по всем кабинетам и удалял срамную игрушку, правда, оставив ее на собственном ноуте. А учителя решили, что эту – как они выражались – «пакость» кто-то скачал из интернета и занес в школу. Пахом же чуть ли не с детсадовских лет привлекали всякие конструкторы, с которыми он возился целыми днями. В школе он стал самым продвинутым роботостроителем. Школьные робо-игрушки он наделял новыми возможностями, чем каждый раз удивлял учительницу математики, которая по совместительству вела и факультатив по робототехнике.
В старших классах они сидели за одной партой, ходили в гости друг к другу, порой кто-нибудь оставался ночевать у друга, если засиживались допоздна. Да и родители не отпускали. Поступили в один и тот же университет, хоть и на разные факультеты, попросили, чтобы их вместе поселили в общаге, ездили туда-сюда, то есть домой и из дома вместе. Интересы у них тоже совпадали. Брали плацкарт, причем выбирали самый дешевый поезд, который останавливался чуть ли не у каждого столба. Подумаешь, потеряешь несколько часов в дороге, зато сэкономишь. Покупали билеты в день отъезда, чтобы не оплачивать предвариловку. И вообще оказалось, что совместное проживание экономней, чем раздельное. Родители им особо помочь не могли. На сэкономленные деньги покупали пиво, которые и потягивали в дороге, беляши и пирожки. Но брать их лучше на остановке, а не в поездном буфете, где всё дороже.
Они хотели отправиться на подработку. Какой-то шустрый старшеклассник, которого редко кто видел на занятиях, формировал стройотряд ажно на Шикотан, обещая золотые горы. Девчата пойдут на рыбзавод, пацаны на стройку. Послушали других. Говорили, что этот шустряк поимеет с них хороший навар. Уж он-то точно в накладе не будет. Деньги, что они заработают непосильным трудом, по большей части уйдут на уплату неблизкой дороги. Плюс питание в дороге. Как загорелось, так быстро и потухло. Решили ехать домой. В конце концов, можно подработать и дома. У Пахома была идейка, над которой он хотел покумекать. Кажется, должно получиться что-то неординарное. Уже чертежей и схем было полчемодана. То есть теоретически почти готово. Стас задумал написать новую программку, но для этого нужно было свободное время, которого в универе никогда не бывает в избытке. Поэтому каникул ждали. Притопали на вокзал, отзвонились родителям:
– Всё, мамуля, о'кэй! Скоро посадку объявят. Накрывай поляну!
Выпили по пивку, пожевали резиновых беляшей. Ну, вот и поезд. Хватают объемные сумки и в подземный переход. Вышли точно к своему вагону. Покурили и в вагон. Вперед! Труба зовет! На мамину вкусную стряпню, борщи, салаты, жаренную картошечку. Отъедаться на весь год вперед, отрастить пузцо, которое, как у верблюда, будет кладезем жиров. Валяться в постели до обеда! Никуда не надо спешить, бежать, дергаться. В университетском городке это так изматывает, этот бешенный ритм! В твоей комнатке тишина, если ты сам, конечно, ее не нарушишь, даже слышно, как секундная стрелка настенных часов совершает рывками круг за кругом. Вечерний телевизор, который смотрят родители, не в счет. Вечерами можно устраивать встречи друзей, посидеть где-нибудь, радуя утробу, как в Париже на авеню… да кто ее знает эту авеню! Лепота! А чего еще человеку надо?
4. ЧЕТВЕРКА ВЫХОДИТ НА ТРОПУ
Пахом поднял руку над головой и спросил:
– Вы не видели, тут такой парнишка не проходил, повыше меня ростом? В футболке. Светловолосый.
– А чо? – спросил лупоглазый. – Чо он тебе?
– Да с поезда мы. Сейчас отправление. А он ушел и не возвращается. Волнуюсь.
Пахом старался быть дружелюбным и миролюбивым. Он улыбнулся.
– Так вы его видели? – переспросил Пахом. – Или нет?
Вся четверка дружно заржала. Они не смеялись, а именно ржали, громко и отрывисто. «Психи какие-то!» Пахом растерялся. Он не знал, что дальше говорить. А, может, под кайфом?
– Ладно, я пойду ребята! – сказал он. – Поезд должен вот-вот. Я пойду. Пока!
Коротышка, сделав удивленное лицо, спросил:
– Куда пойдешь?
– Ну, я же сказал, что у меня поезд отправляется. Могу опоздать.
– А! – протянул коротышка и насмешливо поглядел на товарищей, потом снова на него. Усмехнулся.
Пахом подошел поближе. Они занимали всю тропинку. Слева и справа стояли стеной непроходимые кусты акации и еще какого-то кустарника с острыми шипами, который вцепится и не отпустит. Через него не пройдешь.
– Я пройду? – спросил Пахом. – Мне туда!
И тут же понял, что его не пропустят. Для них встреча не закончилась, и они не намеревались его никуда пропускать. Стало тоскливо. Но о плохом не хотелось думать.
– Иди! – сказал лупоглазый, который у них был за главного, потому что они то и дело поглядывали на него и ждали, что он скажет.
Заржали. Пахом повернулся и пошел назад. Сдерживал себя, чтобы не побежать.
– Эй, ты! Ты чего?
Пахом не оглядывался. Хотя чувствовал спиной, всеми потрохами, что они идут за ним следом. И кажется, догоняют.
Грязный мат сзади.
– Куда пшел? Стоять!
Пахом ускорил шаг. Лоб покрылся испариной. Он быстро вытер пот тыльной стороной ладони. Топот за спиной. Он побежал. Но запнулся о корень, переползавший через тропинку, и растянулся во весь рост, еще и ткнулся лицом в землю. Его больно пнули между лопаток. Наступили на спину.
– И куда мы бежим? Спортсмен что ли? Спринтер?
Удар по голове. Хорошо, что успел закрыть руками голову, понимая, что это самое опасное место. Хотелось уйти под землю.
– В другой стороне вокзал! Тебе же на поезд надо. Чего молчишь? А?
Его опять пнули в бок. Пахом перевернулся набок и подобрал под живот ноги. Поза эмбриона. Самая защищенная.
– Да! На поезд надо. Если он уже не ушел.
– А чего ты побежал в другую сторону. Или ты пьяный или тупой? Чо молчишь?
И опять пнули. Кажется, на этот раз девица, потому что удар был не плоский, а точечный. И небольно.
– Там вокзал! А не там? Чо молчишь? А?
Опять пнули. Но пинали несильно. И Пахом понял, что бить его и калечить они не будут. По крайней мере, пока.
– Перепутал я. Стороны перепутал.
Опять заржали. Ему стало жутко.
– Ты чо, дебил? Чо молчишь? Чо за падло говорить с правильными пацанами, дебил? Чо, дебил? Ну, чо молчишь?
– Да! Дебил! Я дебил.
– А чо тогда развалился, раз дебил? Если дебил, тогда вставай на ноги. Чо боишься что ли? Вставай!
– На поезд мне надо. Я с поезда.
– Вставай! Уйдет твой поезд. Чо лежишь?
Пахом медленно поднялся. Сначала встал на четвереньки, ожидая в любое время удара, потом поднялся на ноги, прикрывая руками пах. И поднял взгляд на своих преследователей. Они стояли спереди и сбоку.
Четверка с любопытством разглядывала его. Он старался не глядеть им в лицо.
– У меня нет денег, ребята, с собой. Там в поезде оставил. Давайте я принесу. Я быстро. Там у меня деньги. Я с собой немного брал. Вот пиво купили, попить, пока поезд стоит. А там у меня есть деньги.
Заржали. Долговязый даже стал подражать лошади. У него получалось.
– Иго-го! Иго-го!
От этого лошадиного ржанья другие развеселились еще больше. И тоже стали ржать, как лошади. Иго-го!
4. ЗНАКОМСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Лупоглазый ткнул его кулаком в грудь. Впрочем, не больно. Довольно хмыкнул.
– У тебя бабла много? А?
– Ну, так есть немного. Издержались на билеты, то се,– проговорил Пахом миролюбивым тоном. – Есть немного.
– Чо студенты? А?
– Ну да, в общем. Так.
Снова ржут. Девица показала оттопыренный большой палец. Этот жест вызвал новый взрыв хохота. Иго-го!
– Значит, ученые? А?
– Да нет! Мы студенты.
– Пасть завали! Я тебе ясно задал вопрос, ученые или нет? А?
Лупоглазый ощерился и заскрипел зубами, потом стал рычать. Другие тоже зарычали. Ррр!
– В какой-то степени. Что-то вроде того…как бы…
Пахом бормотал всякую чушь и оглядывался, но осторожно, чтобы не перехватили его взгляд и не догадались, с какой это он целью оглядывается. Тогда снова начнут бить. Поблизости могла валяться какая-нибудь палка. Да вон же! У самых кустов, в шагах десяти. Теперь как-то надо, не вызывая подозрения, двигаться в эту сторону. Хороший такой толстый сук! Если таким отоварить со всей силой, мало не покажется. Вооруженному уже не будет страшна эта четверка. Только нужно подобраться к палке. Главное не торопиться.
– Это… у нас сессия была. Вот сдали! А теперь домой на каникулы, – бормотал Пахом, медленно отступая к кустам, где лежало оружие, которое могло спасти его от этих уродов.
Он подходил всё ближе и ближе.
Когда до палки оставалось не более пяти шагов, Пахом стремительно бросился к ней, схватил и замахнулся. Не ожидавшая подобного четверка медленно попятилась назад. Лупоглазый широко раскрыл рот.
– Ну, отошли суки! Бошки поразбиваю! Отшли, я говорю!
Они явно не знали, что им делать дальше. Вид у Пахома был очень агрессивный и настроен он был решительно. А получать увечья четверка не желала, это никак не входило в их планы. Вот другим их наносить – это завсегда пожалуйста!
Как ветром, сдуло с их наглых рож издевательские ухмылки. Ожидающе посмотрели на лупоглазого.
– Отошли, я сказал, суки! – завопил Пахом. – Я за себя не отвечаю. Поубиваю, мамой клянусь! Оглохли! Отходим! Еще! Дальше! Дальше, я говорю! Еще отходим!
Они сдвинулись с тропинки. Стали пятиться.
– Кто шевельнется! Убью на хрен, суки! – лютовал Пахом и убедил себя, что непременно убьет.
Он махнул палкой.
Повернулся к стене акаций спиной и стал боком продвигаться вперед, внимательно наблюдая за ними и готовый при малейшем шевелении пустить свое оружие в дело. Они больше не ухмылялись, только лупоглазый тихо бормотал (у него вообще рот никогда не закрывался. Если он не говорит, то что-нибудь мычал, напевал, насвистывал):
– Ты чо? Мы же так! Мы ничего! Не надо палкой! Положи ты ее!
Он даже попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась кривая и он стал похож на древнегреческого сатира, но уже не страшного.
– Боитесь, уроды! Стоять на месте! Кто шевельнется, сразу прибью! Застыли, я говорю! Не шевелиться!
Угроза подействовала. Четверка стояла, не шевелясь, и испуганно глядела на Пахома. Пахом побежал. Но остановился и обернулся назад. Четверка стояла на месте. Лупоглазый испуганно глядел на него. Никто не ржал и даже не улыбались. То-то же! Уроды!
– Вот так-то! – прошипел Пахом и дальше пошел быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Четверка по-прежнему стояла на месте. Значит, напугались. Значит, и на вас есть управа. Значит, вас можно не бояться.
Открылась полянка. К стволу старого клена был привязан Стас. Руки его были за спиной, обхватывали ствол и связаны сзади. Глаза Стаса были прикрыты. Но он был жив. Во рту красный кляп. «Почем красный? – подумал Пахом. – Может быть, от крови? Может быть, они выбили ему зубы?» Пахом стоял на месте и пристально вглядывался в лицо Стаса. Почему Стас оставался неподвижным?
– Стас! Погоди! Я сейчас! Я развяжу!
Он бросился к клену и стал развязывать ремень. Но узел был слишком тугой и никак не подавался. Пахом наклонился и зубами вцепился в ремень, стараясь вытянуть его из петли. Ремень потихоньку двинулся и стал распутываться. Узел потихоньку подавался. Ремень слабел.
Стас застонал. Покачал головой.
– Что они сделали с тобой, уроды? Они били тебя? Ты чего молчишь, Стас? Говри!
Он выдернул кляп. Стас снова застонал.
Тут перед глазами Пахома вспыхнуло яркое и красное. Потом потемнело. Он ослеп и погрузился в темноту, густую и непроходимую. «Да что же это такое? Где я сейчас?» Жуткая боль в затылке. Пахом упал набок, потеряв сознание. Ударивший отбросил толстый сук.
– Здорово я его прилабунил? – рассмеялся Дрищ. Так звали долговязого. Фамилия его была Дрищенко.
– Здорово отымели борова! – сказал лупоглазый. Его звали Филиппом. Филипп Филиппов.
Все заржали. Иго-го!
– Живой студент? А?
Голова раскалывалсь. Он потрогал голову. Мокро. Кровь. Но хоть живой.
– Зачем ты от нас убегаешь? Мы же хорошие,– сказал долговязый Дрищ. – От нас не надо убегать.
Он мерзко захихикал. А потом снова заржал. И все следом заржали. Иго-го-го, как лошади. Пахом оглядел четверку с ненавистью. Отвернулся.
– Ух, как мы смотрим,– сказал маленький, которого звали Макс. – Смотрите, как он нас смотрит.
Макс наклонился и почти носом к носу пристально посмотрел Пахому в глаза. Пахому стало неприятно. Он опустил голову.
– Тебя как зовут? – спросил Филипп. – А?
– Какая разница! Тебе зачем?
– Ты не хочешь с нами знакомиться? – удивленно произнес Филипп. Но удивление было наигранным. – Мы тебе не нравимся? А?
– Но он же студент, ученый,– сказала девица. Ее звали Саней. Она была в очень узких джинсах и в футболке.
– С академиками за руку здороваются. Да?
– Ой! Я забыл! – воскликнул Филипп. Он надул щеки и с громким звуком, который издают в туалете, сдул их. – Он же у нас академик! А мне лапу пожмешь, академик? А?
Он протянул Пахому узкую ладошку. Ногти у него были длинные с черной бахромой грязи. На безымянном пальце кольцо.
Пахом с ненавистью посмотрел на его ладонь, почти девичью. И отвернулся, показывая, как он их презирает и ни в какие игры с ними играть не будет, как бы они их ни навязывали. Пошли они куда подальше!
– Ладно! – сказал Филипп. – Давайте оприходуем академика! А?
Дрыщ подошел к Стасу. Он стал снимать с него джинсы. Стас простонал и тут же получил по морде. Дрыщ оттянул его голую задницу и спросил, оглядывая всех:
– Ты будешь первым, Филипп? Как обычно?
Филипп расстегнул ширинку и стал дрочить член. Потом пристроился сзади к Стасу и стал его насиловать. Все ржали. Иго-го!
– Суки! Ублюдки! – прохрипел Пахом. И тут же больно получил по морде от Дрыща. А потом еще.
– Здорово мы его на хор поставили! – заржали они после изнасилования. – Иго-го!
– А ты Санька будешь? А?
– Буду! – кивнула девица и стала насиловать Стаса пустой бутылкой. Потом ей надоело. Она зашвырнула бутылку в кусты.
Стас валялся весь в крови и тихо стонал.
– Он там не сдох? – спросил Филипп. – Посмотрите!
– А тебе что его жалко, Филипп?
– Жалко у пчелки. А пчелка на ёлке.
Филипп приблизился к Стасу и занес ногу, чтобы пнуть его по лицу. Неожиданно Стас дернулся и вцепился зубами в его ногу. Филипп бешено завопил и стал колотить Стаса кулаками по голове. Остальные бросились ему на помощь и забыли про Пахома, который стал медленно подниматься.
– Беги, Пахом! – прокричал Стас. – Они тебя тоже. Беги!
Последнее, что увидел Пахом, как Филипп перочинным ножиком колет Стаса. Пахом побежал. Сзади утихал хохот.
