Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года

К июню 1941 г. Германия довела численность своих вооруженных сил до 8,5 млн человек, увеличив их с 1940 г. на 3,55 млн, доведя их, таким образом, до 214 дивизий. Из них на 1 июня 1941 г., по данным РУ ГШ КА, для войны против СССР предназначалось около 120 дивизий. «Наиболее массовые перевозки войск на Восток гитлеровское командование начало проводить с 25 мая 1941 г. К этому времени железные дороги немцами были переведены на график максимального движения. Всего с 25 мая до середины июня было переброшено ближе к границам Советского Союза 47 немецких дивизий, из них 28 танковых и моторизованных»^[105].

В последней перед войной разведывательной сводке РУ ГШ КА, получившей порядковый № 5, приведены сведения о распределении немецких войск по состоянию на 1 июня 1941 г. Общая численность германских войск определялась в 286–296 дивизий, из них: моторизованных – 20–25, танковых – 22, горнострелковых – 15, парашютных – 4–5, авиадесантных – 4–5, дивизий СС – 18. Также отмечалось продолжение сосредоточения германских войск в приграничной с СССР полосе, массовая переброска частей из центральных районов Германии и оккупированных европейских стран^[106].

Генерал-лейтенант Ф. И. Голиков докладывал руководству Наркомата обороны СССР, что «общее количество германских войск на нашей западной границе с Германией и Румынией (включая Молдавию и Добруджу) на 1 июня 1941 г. достигает 120–122 дивизии, в том числе 14 танковых и 13 моторизованных»^[107]. К 22 июня 1941 г., как установила военная разведка, на советской границе сосредоточилась германская группировка, в состав которой входили 191 дивизия и бригада, в том числе 146 немецких, а остальные представляли вооруженные силы Румынии, Венгрии и Финляндии. В реальности же на нашей границе сосредоточилось 226 дивизий и бригад, в том числе 153 пехотных, 15 танковых и 14 моторизованных дивизий. Немецкую группировку на нашей границе удалось вскрыть достаточно точно, однако общая численность соединений германской армии была завышена на 60–70 дивизий. Завышенными оказались сведения о количестве в вооруженных силах Германии боевых самолетов (в 2,5 раза) и танков (в 3 раза)^[108].

Таким образом, несмотря на активную работу германской пропагандистской машины, действия по оперативной маскировке и дезинформационные мероприятия германских политических лидеров и командования вермахта, Разведуправление Генштаба Красной армии под руководством генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова смогло добыть достоверные сведения, которые свидетельствовали о целенаправленной подготовке Третьего рейха к войне против Советского Союза.

Ярчайшим свидетельством этого является «Перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь – июнь 1941 г.)»^[109]. Этот перечень был составлен в первые месяцы после начала Великой Отечественной войны и включал в себя 56 донесений военной разведки о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. Из них 37 донесений были доложены И. В. Сталину, В. М. Молотову, руководству Наркомата обороны и другим высшим должностным лицам^[110]. В. И. Лота составил примерный список донесений, которые входили в состав «Перечня…» и содержали сведения о предполагаемых сроках нападения Германии на СССР^[111]. Мы же представим более подробный список этих донесений:

– 29 декабря 1940 г. сообщение из Берлина от «Альты» через «Метеора» – война начнется в марте 1941 г.^[112];

– 31 декабря 1940 г. из Бухареста от «Ещенко» – «война начнется еще до весны» 1941 г.^[113];

– 22 февраля 1941 г. из Белграда – «война начнется в июне 1941 г.»^[114];

– 28 февраля 1941 г. из Берлина от «Альты» – «предполагаемая дата начала действий якобы 20 мая»^[115];

– 5 марта 1941 г. спецсообщение – «сроком нападения считается 1 мая 1941 г. В последнее время в связи с событиями в Югославии срок начала войны отнесен на 15 июня»^[116];

– 9 марта 1941 г. из Берлина – «осуществление планов намечено на апрель-май 1941 г.»^[117];

– 15 марта 1941 г. из Бухареста от «Корфа» через «Ещенко» – «войну следует ожидать через три месяца»^[118];

– 19 марта 1941 г. из Берлина – «нападение планируется между 15 мая и 15 июня 1941 г.»^[119];

– 24 марта 1941 г. из Бухареста от «Ещенко» – «война с СССР должна начаться в мае» 1941 г.^[120];

– 25 марта 1941 г. из Бухареста от «АБЦ» через «Ещенко» – «война начнется в мае» 1941 г.^[121];

– 20 апреля 1941 г. из Бухареста от «Ещенко» – «от 15 мая до начала июня 1941 г. […] Нападение на СССР в мае месяце – имеющимися […] данными пока не подтверждается»^[122];

– 21 апреля 1941 г. из Бухареста от «Ещенко» – «война между Германией и СССР возникнет очень скоро, может быть даже в половине мая» 1941 г.^[123];

– 23 апреля 1941 г. из Бухареста от «Ещенко» – «Гитлер сказал: […] Начиная в мае, мы закончим войну в июле»^[124];

– 4 мая 1941 г. из Бухареста от «АБЦ» через «Ещенко» – «предусматривалась дата 15 мая, но, в связи с Югославией, срок перенесен на средину июня 1941 г.»^[125];

– 5 мая 1941 г. из Берлина от «Арнольда» – «немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР»^[126];

– 7 мая 1941 г. из немецкого посольства в Москве от «ХВЦ» – «Верховное командование отдало приказ закончить подготовку театра войны и сосредоточение войск на Востоке ко 2 июня 1941 г.»^[127];

– 8 мая 1941 г. из Софии от «Зевса» – «Германия готовится начать военные действия против СССР летом 1941 г., до сбора урожая. Через 2 месяца должны начаться инциденты на советско-польской границе»^[128];

– 11 мая 1941 г. из Бухареста – «военные операции начнутся против СССР в середине июня»^[129];

– 13 мая 1941 г. из Берлина от «Кремня» – «15 мая 1941 г. в 5 часов 00 минут Гитлер нападет на СССР»^[130];

– 19 мая 1941 г. из Софии от «Косты» – «в начале июля намечаются серьезные военные действия против Украины»^[131];

– 21 мая 1941 г. из Токио от «Рамзая» – «война между Германией и СССР может начаться в конце мая»^[132];

– 22 мая 1941 г. из Берлина от «Кремня» – «нападение ожидается 15 июня 1941 г.»^[133];

– 27 мая 1941 г. из Берлина от «Арнольда» – «выступление намечено на 8 июня 1941 г.»^[134];

– 1 июня 1941 г. из Токио от «Рамзая» – «ожидание начала германо-советской войны около 15 июня»^[135];

– 5 июня 1941 г. из Будапешта от «Марса» – «начало наступления на СССР Германией намечено между 10–20 июня»^[136];

– 7 июня 1941 г. из Бухареста от «Дантона» – «война с СССР начнется между 15–20 июня 1941 г.»^[137];

– 11 июня 1941 г. из Бухареста от «Дантона» – война начнется «не позднее 15 июня – 20 июня»^[138];

– 16 июня 1941 г. из Берлина от «Арнольда» – «нападение назначено на 22–25 июня 1941 г.»^[139];

– 20 июня 1941 г. из Софии от «Косты» – «военное столкновение ожидается 21 или 22 июня»^[140];

– 20 июня 1941 г. из Токио – «война между Германией и СССР неизбежна»^[141];

– 21 июня 1941 г. из немецкого посольства в Москве от «ХВЦ» – «война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов»^[142];

– 22 июня 1941 г. в 3 часа 00 минут из Бухареста от «Дантона» – «26–27 июня должны открыться военные действия»^[143];

– 22 июня 1941 г. из Берлина без подписи – «Гроза»^[144].

Таким образом, перед начальником советской военной разведки стояла сложнейшая задача по выявлению дезинформационных сообщений, исходивших от противника, и установлению истинных сроков нападения Германии на СССР. Поэтому на каждой из упомянутых выше телеграмм имелась виза генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова, который указывал начальникам агентурного и информационного отделов, как, по его мнению, нужно использовать ту или иную телеграмму – перепроверить полученные данные, доложить непосредственно руководству страны и Наркомата обороны, включить в спецсообщение или разведсводку.

Важнейшее место в упомянутом выше «Перечне…» занимают сообщения от источника «Х» (так сокращенно обозначен «ХВЦ» – Герхард Кегель, сотрудник германского посольства в Москве). Он сумел передать более 100 сообщений, 20 из которых были доложены высшему руководству (они же включены в «Перечень…»)^[145]. Только в июне 1941 г. с Г. Кегелем было проведено девять встреч. На основе переданных им сведений 19 июня 1941 г. в Центре было подготовлено специальное сообщение «О признаках вероятного нападения Германии на СССР в ближайшее время»^[146]. 20 июня 1941 г. РУ ГШ КА направило руководству СССР донесение «О признаках неизбежности нападения Германии на СССР в ближайшие дни»^[147].

Утром 21 июня 1941 г. Г. Кегель вызвал советского разведчика на встречу и сообщил, что посол Германии «получил телеграмму из министерства иностранных дел в Берлине [о том, что] война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов». Вторая встреча состоялась в тот же день в 19:00. Источник сообщил, что еще утром германский посол Ф.В. фон дер Шуленбург получил указание «уничтожить все секретные документы» и приказал «всем сотрудникам посольства до утра 22 июня упаковать все свои вещи и сдать их в посольство, живущим вне посольства переехать на территорию миссии». В завершение разговора немецкий антифашист сказал: «Все считают, что наступающей ночью начнется война»^[148].

После этой встречи было подготовлено срочное донесение «О признаках нападения Германии на СССР в ночь с 21.06 на 22.06». По указанию генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова офицер специальной связи в 20:00 21 июня 1941 г. срочно доставил конверт с надписью «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать» И. В. Сталину, В. М. Молотову и С. К. Тимошенко^[149].

Сведения о предстоящем 22 июня 1941 г. нападении поступали не только из посольства Германии в СССР, но и от советского военного атташе во Франции генерал-майора артиллерии И. А. Суслопарова, который предупреждал о том, что, «по достоверным данным, нападение Германии на СССР назначено на 22 июня 1941 г.»^[150]. Это донесение было доложено руководству СССР. По словам бывшего начальника ГРУ ГШ генерала армии П. И. Ивашутина, на бланке донесения сохранилась резолюция И. В. Сталина, отражавшая умонастроения вождя в тот момент: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его»^[151].

К 22 июня 1941 г. РУ ГШ КА, во главе которого находился генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, смогло обеспечить руководство Наркомата обороны и Генерального штаба следующими документами: схемой возможных районов сосредоточения германских войск на территории Финляндии и использования группировки в Норвегии в случае войны против СССР; сведениями об общих мобилизационных возможностях и вероятном распределении германских сил по театрам военных действий; схемой вероятных операционных направлений и возможного сосредоточения и развертывания войск вермахта на Восточном фронте; схемой группировки германских войск на 20 июня 1941 г.; картой группировки и дислокации германской и румынской армий на 22 июня 1941 г.^[152]

Отсюда можно сделать вывод о том, что предпринятые руководством германского вермахта усилия по дезинформации и оперативной маскировке переброски войск к советским границам не смогли полностью скрыть подготовку Германии к войне против СССР.

В первые дни Великой Отечественной войны генерал-лейтенант Ф. И. Голиков не был, вопреки распространенному мнению, снят с поста начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии^[153]. Оставаясь в прежней должности, он был направлен в Великобританию и США для проведения переговоров о военных поставках для СССР и открытии второго фронта. Никакое другое должностное лицо Наркомата обороны отправлено быть не могло: ни у кого в должностных обязанностях не были предусмотрены взаимоотношения с зарубежными военными деятелями. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что И. В. Сталин и другие высшие руководители государства и Наркомата обороны не считали Ф. И. Голикова виновным в трагедии 1941 г., хотя в это же время многие советские генералы были не только сняты со своих должностей, но и репрессированы.

После возвращения из зарубежной командировки генерал Ф. И. Голиков командовал армиями и фронтами на полях сражений Великой Отечественной войны, занимал ответственные посты в центральном аппарате НКО СССР и даже вновь, правда совсем недолго (с 16 по 22 октября 1942 г.), был начальником советской военной разведки^[154].

Все это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что Ф. И. Голиков, возглавляя в 1940–1941 гг. Разведуправление Генштаба Красной армии, своевременно информировал политическое и военное руководство СССР о надвигающейся войне и претензий к нему высказано не было.

О. В. Каримов,

кандидат исторических наук

Воспоминания

В разведке

Летом 1940-го я был назначен начальником центрального органа военной разведки – Разведывательного управления Наркомата обороны. Произошло это в июле месяце, едва ли не в день моего сорокалетия. Полученный из Москвы приказ был столь же категоричным, сколь неожиданным для меня. Я командовал 6-й армией в городе Львове.

Оставлять любимое дело не очень хотелось, тем более менять строевую работу на любую другую я не собирался, а жить в Москве вообще не помышлял. Работой в 6-й армии был очень увлечен. Ведь со дня воссоединения в сентябре 1939 года западных областей Украины с Советским Союзом не прошло и года, и лето 1940-го было очень «горячим»: приближение военной опасности для нашей Родины чувствовалось все сильнее, и все мы были целиком захвачены повышением боевой готовности своих войск и строительством оборонительных укреплений на нашей новой границе в районе Равы-Русской, по правому берегу реки Сан, у Перемышля и еще южнее в предгорьях Карпат. Все в армии понимали, что мы строим их против гитлеровской Германии.

О новом назначении со мной никто не беседовал, но приказ был получен и, вполне понятно, беспрекословно выполнен.

Смущало и очень беспокоило сознание того, что я не имел специальной разведывательной подготовки. Конечно, как всякий общевойсковой командир и политработник, я владел знаниями и навыками в организации и ведении разведки боевыми подразделениями, частями и соединениями. Моим максимумом здесь были мотомеханизированный корпус и общевойсковая армия.

В области же разведки стратегического масштаба меня просветила Военная академия имени М. В. Фрунзе и еще – некоторые произведения периода мировой войны 1914–1918 годов. Произведения эти были полезны, но многое в них было явно надуманным и преувеличенным, а бесчестность, жажда наживы, шантаж, интриги, подкуп, коварство и т. п. ловко рядились в одежды патриотизма, идейности, благородства, бескорыстной романтики и мрачной таинственности.

Заранее скажу, что все эти наносные представления у меня быстро рассеялись по приходе в Разведупр. Рассеялись перед лицом реальной действительности: я увидел жизнь и труд большого коллектива, здорового, активного, дружного, идейно, политически целеустремленного, работающего уверенно и буквально не покладая рук: днем и ночью, в будни и в праздники. Работа велась на базе новейших достижений научно-технической мысли того времени.

К числу вопросов, которыми сразу потребовалось заняться, относился вопрос о подчиненности Разведывательного управления и его контактах с другими организациями. Возник он вполне закономерно и, кажется, по инициативе комиссии, назначенной наркомом обороны для передачи мне дел моим предшественником – генералом И. И. Проскуровым, Героем Советского Союза. Возглавлял комиссию заместитель наркома Е. А. Щаденко.

Разведывательное управление до июля 1940 года не входило в систему Генерального штаба Красной армии, оно напрямую подчинялось народному комиссару обороны. Однако все говорило за то, что работать Разведупру вне Генштаба, без подчинения начальнику Генерального штаба, без его повседневного руководства, без систематической оценки им материалов разведки нельзя. Необходимость организационного включения Разведупра в Генштаб с прямым подчинением его начальнику я подтвердил сразу и без малейших колебаний. Соответствующее решение высших органов состоялось в июле же^[155].

Вопрос о подчинении Разведупра на этом не кончался. Дело обстояло сложнее, так как прямые личные контакты начальника РУ с наркомом обороны периодически оказывались необходимыми, конечно, не в обход начальника Генерального штаба, более того – с его ведома и с докладом ему о результатах посещения наркома. К последнему доводилось и приходилось непосредственно обращаться по разным вопросам военного свойства, например при назначении на разведывательную работу крупных работников из войск. Иногда он сам вызывал меня для участия во встрече с тем или иным официальным военным представителем иностранного государства. Такие случаи имели место, например, при беседах с генералом Кестрингом, военным атташе Германии, при беседе с одним из высокопоставленных японских генералов.

С моей точки зрения, прямые контакты наркома с начальником РУ были вызваны самим характером деятельности Разведывательного управления, его задачами и требованиями к нему, особенно в международных военно-политических условиях того времени. Ничего, кроме пользы делу, от этого не было, тем более что С. К. Тимошенко, тогдашний нарком обороны, уделял разведке большое внимание и был очень отзывчив на нужды Разведупра. При этом Тимошенко никогда не подменял начальника Генерального штаба, не обезличивал его.

С давнего времени установилась практика и система, по которым Разведывательное управление свои важнейшие данные, например из ежесуточно поступавших телеграфных донесений из-за границы, обязано было представлять напрямую руководителям высших военных, партийных и государственных инстанций, начиная с генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина. Всегда это делалось и в отношении наркома обороны, и в отношении начальника Генерального штаба. Хочется подчеркнуть, что все оперативные работники Разведупра относились к этому с полным пониманием и с большой ответственностью. Знаю, что к информации нашей военной разведки И. В. Сталин относился с вниманием, интересом, следил за ее содержанием и качеством.

Широкий круг задач, обязанностей и нужд военной разведки не раз приводил меня не только к начальнику Генштаба и наркому обороны, но, с их ведома, и к руководителям союзных наркоматов, например к А. И. Микояну, А. Г. Звереву. Хороший контакт был у нашего РУ с Наркоматом иностранных дел. Раза два-три мне доводилось беседовать с Георгием Димитровым.

Гораздо слабее была связь между различными видами советской разведки, как в смысле оперативного взаимодействия, так и по линии обмена информацией. Органа, контактирующего их деятельность, не существовало. Собственных намерений и усилий к установлению таких связей стороны проявляли очень мало, а что касается меня, то я не знал, как к этому вопросу подходить и что тут можно сделать. Отвлекаясь немного, хочу сказать, что в ходе Великой Отечественной войны был период, когда я, видимо по решению ГКО и Ставки ВГК, некоторое время руководил Объединенным совещанием начальников разведывательных управлений всех видов советской разведки. Наша задача состояла в том, чтобы выявить и оценить возможности сопротивления фашистской Германии на этапе, близком к завершению Второй мировой и Великой Отечественной войн.

Помнится, мы провели несколько обсуждений и представили высшему политическому и военному руководству СССР результаты нашего всестороннего анализа. Польза от такой контактной работы и совместных обсуждений была несомненной для каждой участвующей организации. При этом ни с одной стороны не было проявлено ни малейшего посягательства на секреты и прерогативы какого-либо вида разведки.

Бывать в период работы в разведке у И. В. Сталина и лично докладывать ему мне не приходилось. Вызывать меня к себе сам он, как видно, не видел необходимости. К тому же о деятельности Разведупра он всегда мог узнать у наркома обороны, особенно же у начальника Генерального штаба. Проситься самому к нему на прием мне и в голову не приходило, и вообще это казалось слишком нескромным, если не еще хуже^[156].

Большое внимание Разведупру всегда уделял Центральный комитет ВКП(б), особенно в деле подбора и укрепления кадров военной разведки. А нужда в работниках все время возрастала, так как задачи разведки усложнялись и их становилось больше. Забота о кадрах давала плодотворные результаты.

В рядах Разведупра трудились высокоподготовленные в специальном, стойкие в морально-политическом отношении, преданные советской Родине и принципам пролетарского интернационализма кадры.

Назову для примера несколько лиц, о делах которых известно из нашей печати. Это Рихард Зорге, Ильзе Штебе – «Альта», Курт^[157], Лев Маневич, Вольфганг «Ариец»^[158], коллектив «Красной капеллы».

О том, какие герои и мастера действовали в органах агентурной фронтовой разведки, дают представление такие люди, как Аня Морозова (вспомните кинофильм «Вызываем огонь на себя!») и Елизавета Вологодская (кинофильм «Майор “Вихрь”»). А сколько разведчиков, рассказать о ком еще не настало время!

В самом центральном аппарате РУ было очень много таких людей, которые работали в нем долгие, долгие годы – пятилетия и даже десятилетия. Придя в РУ молодыми, они отдали целиком себя внешне малозаметному, но исключительно трудному, важному и благородному делу советской военной разведки. Некоторые из них отдали за это свою жизнь.

Сохранение сложившихся кадров, пополнение их свежими силами и общее сплочение коллектива военной разведки для решения стоящих перед Разведупром вопросов нами рассматривалась как важнейшая задача нашей работы.

Важно было сразу вселить в умы людей понимание того, что их положение устойчиво по всем линиям – и в легальных, и в нелегальных условиях. К примеру, скажу о случае с Зорге, когда ему потребовалась экстренная помощь крупной суммой денег. Немедленно принятая, эта мера полностью себя оправдала.

Сильная партийная организация Разведупра и его политический отдел, немало лет возглавлявшийся И. И. Ильичевым, эффективно помогли создать очень дружную атмосферу и в работе, и во взаимоотношениях, и в настроении людей. Не вспомню ни одного человека, который бы заявил о нежелании работать в РУ, но знаю и отлично помню работников, кто продолжает работать в этой области до сих пор. Многие в самый трудный период Великой Отечественной войны были взяты на фронт на общекомандную, штабную, специальную работу, а также в разведку, в партизанские отряды и т. д.

Из числа взятых в войска работников РУ армиями командовали В. И. Чуйков, П. С. Рыбалко и К. С. Колганов. М. А. Пуркаев прошел путь командующего армией и фронтом. В. И. Тупиков был назначен начальником штаба фронта, Н. С. Дронов – начальником штаба армии. Некоторые были командирами корпусов, в частности А. П. Панфилов, и командирами дивизий, например В. А. Герасимов и Х.-У. Дж. Мамсуров.

Многих война застала на постах начальников разведывательных отделов штабов военных округов. Одни из них возглавляли службу разведки в штабах фронтов, другие – в штабах армий. В абсолютном большинстве они с честью оправдали свое назначение. Для примера назову начальников разведывательных отделов штабов фронтов П. П. Евстигнеева, М. А. Мильштейна, А. С. Рогова, В. М. Капалкина, А. И. Сафронова, Т. Ф. Корнеева, а из числа начальников разведки армий – А. Г. Колесова, Н. А. Филатова, С. А. Фомина.

События и уроки Второй мировой войны, относящиеся к действиям агрессоров и «мюнхенцев»^[159] в 1939–1940 годах, а тем более нарастание военной угрозы Советскому Союзу, потребовали привлечения в ряды стратегической разведки большого количества новых работников со свежим военным опытом, с высшим общевойсковым и специальным образованием. И такие люди пришли – командиры общевойсковых соединений, артиллеристы, танкисты, авиаторы, инженеры, химики, связисты. В центральный аппарат Разведупра были назначены командиры корпусов И. Г. Рубин и К. С. Колганов, командир дивизии Н. С. Дронов, командир танковой бригады А. П. Панфилов^[160]. На должности военных атташе пошли: в Англию – танкист, полковник И. А. Скляров, в США – командир артполка полковник И. М. Сараев, во Францию – генерал-майор артиллерии И. А. Суслопаров.

С ходу начать практическую работу в Разведупре для меня было, конечно, очень сложно, и тут нужно отметить роль упомянутой приемно-сдаточной комиссии. Работала она долго, кропотливо, придирчиво и немало отрывала людей от текущих дел, но при этом работала добросовестно и старательно. Во многом благодаря ей я смог быстрее сориентироваться в обстановке. Мне было также указано на некоторые слабости в работе как центрального аппарата, так и периферийных органов разведки.

Первостепенным в многообразной деятельности Разведупра был вопрос, что в обстановке 1940 года для него являлось главным. На чем и на ком сосредоточить основное внимание, приложить основные усилия, направить основные средства.

В целом коллектив Разведупра правильно понимал обстановку последних восьми – десяти лет и настойчиво вскрывал замыслы и действия, направленные против Советского государства.

Январь 1933 года, приход Гитлера к власти. Вскоре – выход Германии из Лиги наций^[161]. В том же году Гитлер получает от правительств Англии и Франции равное право на вооружение. Потом интервенция агрессоров в Абиссинии, за ней – в Испании.

Вслед за этим, в 1936 году, создание блока «Ось Берлин – Рим», «Антикоминтерновский пакт» Германии, Японии, Италии и фашистской Испании^[162]. Потом открытый захват Гитлером Рейнской области, Австрии^[163].

В мае 1939 года между Германией и Италией был официально заключен военно-политический союз, затем в сферу влияния гитлеровской Германии были вовлечены Венгрия, Румыния, Болгария, Финляндия Маннергейма. В апреле 1939 года фашистская Италия захватила Албанию.

Настойчиво развертывала агрессивные действия против СССР милитаристская Япония: в 1938 году она совершила вооруженное нападение у озера Хасан, в 1939-м развязала наступательные операции в районе реки Халхин-Гол.

Как же перед лицом непрерывных и становившихся все более грозными фактов агрессии вели себя правительства сильнейших капиталистических держав Запада – Великобритании, Франции, США?

Ответить на этот вопрос без всякого риска ошибиться или перегнуть можно так: лишь бы не помешать агрессорам, лишь бы не спугнуть их, как бы помочь им удобнее для себя и незаметнее для других.

Теперь по этому вопросу появилось немало публикаций, основанных на множестве рассекреченных за последние 20–25 лет документов держав – участниц Второй мировой войны. Стали явными тайные планы заправил буржуазного Запада, их маневры и уловки против стараний Советского Союза по организации коллективной безопасности миролюбивых государств. Нам явно грозила опасность войны по меньшей мере на два фронта: на западе со стороны гитлеровской Германии и на востоке со стороны милитаристской Японии. Не исключался и третий фронт – со стороны Турции и Ирана, где рука и влияние гитлеровской Германии день ото дня чувствовались все сильнее, особенно после захвата Греции, Албании, Югославии и ввода гитлеровских войск в Болгарию и Румынию.

Май 1940 года ознаменовался переносом военных усилий гитлеровской Германии против Франции, Англии, Бельгии и Голландии. Разгром Франции, капитуляция голландской и бельгийской армий, позор Англии у Дюнкерка поставили перед советской военной разведкой ряд новых, причем острых и срочных задач.

Что предпримет Гитлер теперь? Каковы его планы на завтра? Куда направятся мощные силы вермахта дальше? Какими будут их действия по отношению к Советскому Союзу? Это были вопросы военно-политического и, я бы сказал, внешнеполитического характера. Наше Разведывательное управление, насколько мне довелось его знать, никогда не замыкалось в рамки профессиональных вопросов. Проблемы внешней политики страны были и его проблемами.

Вот и на том этапе «германский вопрос» теснейшим образом был связан с «английским» – с намерениями Гитлера относительно Англии и наоборот. Не мог не встать перед нами и вопрос об отношении США к действиям Германии. Тем более что на всю деятельность и особенно на подход американского правительства к военно-политическим делам крайне отрицательно влияли изоляционисты. То же надо сказать о Балканских государствах, Ближнем Востоке и Турции, где вмешательство гитлеровской Германии и рост ее воздействия на положение этих стран непрерывно усиливались. О Японии, как военном и идейном союзнике гитлеровской Германии, уже говорилось.

К чести коллектива Разведывательного управления ответ на поставленный вопрос – кто для Советского Союза является первоочередным и главным врагом – был единодушным: гитлеровская Германия! И как вывод: главные усилия должны быть сосредоточены на планах войны Гитлера против СССР. На решении этой задачи мы концентрировали усилия всех звеньев нашей военной разведки, использовали все каналы работы в каждой стране, где имели свои позиции. Разведупр располагал довольно значительной, надежной и умелой сетью нелегалов во многих странах. Немалыми были по тем временам возможности его легального аппарата в лице военных атташе и сотрудников советских посольств.

Многое открывалось и систематическим изучением иностранной прессы, разного рода непериодических изданий, например научных трудов, справочников. И еще – общественными контактами. Нельзя, однако, и преувеличивать значение всего перечисленного.

Возможности нашей агентуры – нелегалов из числа граждан своих стран – не были большими, особенно в добывании нужных нам официальных документов руководящих инстанций высшего военного командования.

Очень много поступало сведений далеко не из первоисточника, а из вторых, третьих рук или из чего-то прочитанного, услышанного, кем-то рассказанного.

Все это предъявляло исключительно высокие требования к аналитической и информационной работе Разведупра.

Можно с уверенностью сказать, что его информационный аппарат, возглавляемый генералом Л. В. Оняновым и полковником Г. П. Пугачевым, отличался высокой квалификацией, пытливостью, живым реагированием на текущие события, отсутствием шаблона и нетерпимостью к стандартному подходу при оценке обстановки. Не в меньшей степени эти свойства относились и к руководителям агентурных отделов, добывавших нужные знания. Оценка поступавших данных была делом далеко не легким и уж во всяком случае не таким, как это кое-кому казалось тогда и особенно по окончании войны. Причем суть состояла не в том, что материалов было мало. Наоборот, их было очень много, и разных, толстых и тонких, больших докладов и кратких телеграмм, печатных текстов и фотографий. К нам шло все то, что с точки зрения наших низовых корреспондентов казалось заслуживающим внимания: достоверное и недостоверное, проверенное и непроверенное, слухи и предположения, домыслы и вымыслы. Причем во всем этом нередко одно противоречило другому, многое, зачастую не всегда важное, неоднократно повторялось, а другое, порой существенное, исчезало из поля зрения или видоизменялось. Во всем этом не было ничего удивительного.