Правда о СМЕРШе. Военный контрразведчик рассказывает

На Западной Украине

Город Черновицы (так он назывался до 1944 года, позднее стал называться Черновцами) поразил нас своей необычностью, изысканной архитектурой, другим укладом жизни. Вскоре мы пригляделись, освоились и вошли в нужный рабочий режим.

Хозяйство здешних мест, более полутора столетий входивших в состав Австрии, а затем Австро-Венгрии, было почти исключительно аграрным и, несмотря на привлекательность здешней природы, богатство и неповторимость флоры и фауны, умеренно континентальный, не резкий климат, оставалось крайне отсталым.

Австрийские помещики в свое время садили и метили здесь делянки с ценными деревьями, чаще буком или грабом, присылали управляющего и, грозя местным крестьянам жестокими карами за рубку и потраву, растили лес. Таково было происхождение многих знаменитых прикарпатских лесов. Крестьянам оставалось работать на неудобьях, там же пасти скот, бортничать…

Из населения здесь, помимо украинцев, было большое количество евреев, румын и молдаван, меньше поляков и немцев. Среди украинского населения большое распространение приобрел искусственно и настойчиво привносимый антирусский национализм.

Западный край Руси, Галицкая Русь с раннего Средневековья была на переднем крае борьбы с немецкой, венгерской и османской экспансией. Князь Даниил Галицкий был и остается национальным героем русского народа. Имени его сына Льва обязан своим названием крупнейший город Западной Украины – Львов.

Оуновская идеология внедрялась последовательно и жестоко. Главными ее опорами были безграмотность и забитость народа. Идеология эта звала фактически к изоляции от других народов, особенно соседних, братских. При этом русские становились «кацапами», украинцы, не разделявшие взглядов оуновцев, – «ехидниками», поляки – «ляхами»…

В малообразованной, местечковой среде национализм расцветал особенно махровым цветом. Сюда почти не доходили книги, ненависть к строю, где нельзя было нажиться, считалась не только хорошим тоном, но и требовалась официально. Керивники (оуновские руководители) и полуграмотные униатские попы рядились в одежды всезнающих учителей и непогрешимых судей.

Это отребье нашло хорошее взаимопонимание с гитлеровским режимом, а особенно с германской разведкой – абвером. Замечу, что впоследствии выбитые с Украины гитлеровцы оставили бандеровской УПА (Украинской повстанческой армии) до ста тысяч единиц стрелкового оружия и сотни артиллерийских систем. Около десяти лет после войны здесь продолжалось вооруженное противостояние советской власти и повязанных кровью патриотов «бандеровцев». Противостояние, стоившее сотен и тысяч жизней. Эти отщепенцы живы и сегодня. Пользуясь мутной водой в постсоветской Украине, они повылезали из «схронов» и требуют льгот. Нынешний президент пошел у них на поводу.

Надо ли говорить, что в преддверии войны Германия прикладывала все усилия, чтобы оживить украинский национализм. Обучала молодежь, засылала агентов, вела идеологическую поддержку, помогала деньгами (в том числе фальшивыми, но очень высокого качества), оружием, всевозможными техническими средствами.

В такой сложной, в полном смысле слова боевой обстановке пришлось нам работать накануне войны. В Черновицах, куда я прибыл после окончания школы НКВД, организовывать работу пришлось буквально с нуля. Не было ни кадров, ни агентов, ни даже помещения. Это может показаться смешным, но на первом этапе своей работы мы в качестве конторы или, как сказали бы сегодня, «офиса» использовали помещения черновицкой тюрьмы. Там же, в камерах, в первые недели и спали.

Январь 1940 года. Город Черновицы. Л.Г. Иванов – зам. начальника секретно-политического отделения (СПО) УНКВД по Черновицкой области

В первое время в УНКВД по Черновицкой области я был назначен помощником оперуполномоченного, а через два месяца уже старшим оперуполномоченным. В конце 1940 года я был вновь назначен с повышением – заместителем начальника отделения СПО (секретно-политический отдел). Отделение это имело в своем составе более 10 человек, и все были старше меня по возрасту.

На отделение были возложены задачи борьбы с еврейскими и украинскими националистами. Работа была боевая, активная. Мы вскрывали сионистские организации, которые вели антисоветскую пропаганду, и главным образом боролись с организацией украинских националистов.

Организация украинских националистов, сокращенно ОУН, встретила нас во всеоружии: активное подполье, подготовленные в Германии агенты и местные жители, согласившиеся сотрудничать с абвером. В большинстве своем эти люди были хорошо вооружены, имели надежную радиосвязь, наработанные и проверенные схемы подрывной и шпионской деятельности, практически неограниченные материальные средства, шедшие к ним с Запада.

Мы же, помимо объективных трудностей первых дней, начала работы на новом, незнакомом и, в некоторой степени, враждебном месте, были связаны известными политическими ограничениями, вытекавшими из договора о «дружбе», подписанного с нацистской Германией.

В первые дни войны оуновцы наносили большой ущерб тем, что перерезали линии связи, тем самым лишая командование Красной Армии возможностей управления войсками. В населенных пунктах из подвалов и чердаков они вели огонь по красноармейцам и советским офицерам. Лично меня в июне 1941 года, как я уже указывал выше, тоже неоднократно обстреливали из стрелкового и автоматического оружия.

Уже после пограничных боев, когда по приказу я вернулся в Черновицы, на шестой-седьмой день после начала войны, к нам поступили данные о том, что в одном из домов на окраине Черновиц скрывается активный член ОУНа, связанный с абвером. Мне было поручено возглавить опергруппу из трех человек и задержать его.

На рассвете на грузовой машине мы выехали для проведения этой операции. Оставив машину метров за триста от дома подозреваемого (чтобы шум мотора не спугнул оуновца), мы осторожно, стараясь быть незаметными, подошли к одиноко стоявшему деревянному дому. Двух сотрудников я направил за дом, на огороды (для перехвата – на случай побега оуновца в этом направлении). Сам пытался войти через главную дверь, которую никто не спешил открыть. В это время я услышал крики двоих моих товарищей:

– Стой! Стой! Стрелять будем!

Я мигом выскочил за дом и увидел метрах в тридцати человека, бежавшего в сторону города. Крикнул товарищам, что нельзя дать ему уйти, и, выхватив маузер, сделал в сторону бежавшего несколько выстрелов. На звуки наших выстрелов из домов стали выбегать местные жители. Тут оуновец решительно развернулся в нашу сторону, выхватил оружие и открыл огонь. Первым же выстрелом он ранил в руку нашего офицера Устименко. Это внесло в наши действия некоторое смятение. Пока я подбежал к раненому и дал команду идти к машине, оуновец миновал нашу цепь и стремительно помчался к лесу. Мы побежали за ним, стреляя на ходу, но, к сожалению, все мимо. Слышу, наш оперработник Мневец кричит мне:

– У меня есть граната! Бросать?

– Конечно, бросай! – крикнул ему я. Гранату эту мы называли, помнится, «мильса».

Мневец сорвал чеку и швырнул гранату вслед бежавшему. Мы по неопытности при броске даже не залегли, а бежали дальше, вперед. Грянул взрыв, мимо со свистом пронеслись осколки, по счастью, никого из нас не задев. Оуновцу повезло меньше. После взрыва он упал и, раненный, стал вести по нам огонь из пистолета. Я велел своим товарищам залечь и вести огонь на поражение.

У меня тогда был маузер. Я выстрелил и увидел, как возле лежавшего взметнулось облачко пыли от моей пули. Выстрелил еще раз, видимо, удачно. Оуновец замолк. Мы, торопясь, подбежали к нему: пуля попала ему в грудь, пистолет лежал рядом, рот раскрыт, глаза закачены, язык высунут, тело бьет озноб – предсмертная агония была короткой.

Я спросил у Колесникова:

– Откуда он выбежал?

Тот отвечал, что из большого сарая, что стоит рядом с домом. Бегом мы вернулись к сараю, быстро осмотрели все помещения и на чердаке, на сеновале, обнаружили высокого дрожащего молодого человека. Обыскали его, но оружия не нашли. Отыскали его позднее в сене, так же как и боеприпасы, и немецкую радиостанцию «Телефункен».

Спросили у юноши, кто он такой. Отвечает, заикаясь: студент Черновицкого университета, здесь готовится к экзаменам. Все его слова оказались ложью. Убитый нами оуновец был агентом немецкой разведки, а задержанный «студент» – его связником.

В годы войны мне не раз доводилось встречаться с украинскими националистами и вести с ними беспощадную войну. Как я писал выше, именно украинские националисты ранили командующего 1-м Украинским фронтом генерала армии Н.Ф. Ватутина. Ватутин похоронен в центре Киева, и установленный в честь него памятник уцелел, несмотря ни на какие «оранжевые революции».

Украинские националисты были и остаются непримиримым и жестоким противником, но, лишенные поддержки народа, они могут существовать и вести борьбу лишь при активной поддержке хозяев – австрийцев, немцев, а сегодня главным образом американцев.

В связи с активным продвижением противника в глубь нашей территории личный состав УНКВД по Черновицкой области был эвакуирован в тыл страны. Это было где-то 30 июня 1941 года. А до этого мне пришлось побывать на границе для выполнения оперативного задания. Там я встретил войну и впервые вступил в бой с врагом.

Вставай, страна огромная

21 июня в субботу на перекладных я покинул Черновицы, выехав в направлении государственной границы. Надо было нелегально переправить своего агента на сопредельную территорию, для чего требовалось ознакомиться с заставой, с оперативным положением на границе, обсудить и продумать детали задуманной переброски. Эту заставу, как и несколько других, я знал и раньше, отношения с командованием были у меня дружеские, но была необходимость оценить некоторые детали, одним словом, провести рекогносцировку.

Помню детали той поездки, словно это было вчера. Погода в те дни была прекрасная, галицийские виды – великолепны. Остановив три или четыре машины, я доехал, где за деньги, где так, почти до заставы. Последние 5 – 6 километров с удовольствием прошел пешком. Регулярные тисовые и буковые рощи, заведенные под надзором австрийских хозяев, были полны благоуханья и мягкой прохлады, лесные дорожки расчищены и безлюдны. Редкая косуля или птица нарушали благородную тишину леса.

Вскоре я был на территории заставы. Командир был на месте. Мы тепло приветствовали друг друга. К сожалению, прошедшие с тех пор 65 лет не сохранили в памяти имени этого мужественного, ответственного и толкового человека. Вместе с ним мы проехали часть границы, охраняемой заставой, убедились в бдительности патрулей, в относительной подготовленности рубежа. Остановившись у заводи бурного горного ручья, я кивнул на величественные склоны, заросшие лесом:

– У тебя здесь и служба, и курорт. Красота и тишина.

Грустно улыбнувшись, командир внимательно посмотрел на меня:

– Тишина эта ненадолго, понимаешь сам. А красота, даст Бог, останется.

Вечером мы засиделись с ним, обсуждая детали грядущей переброски, легли спать за полночь. А ночью, часа в три, меня разбудил дежурный:

– Вставайте, товарищ старший лейтенант… Нарушители!

Быстро одевшись и выйдя из домика, я услышал звуки далекой стрельбы, частой и одиночной. Несколько резких выстрелов прозвучали совсем рядом.

Заметив знакомого мне офицера-пограничника, я поспешил к нему. Пограничник, бывший начальником отделения, шел к своим бойцам, оборонявшим северный участок заставы. Его участок представлял собой продуманную и оборудованную систему обороны, включавшую несколько господствующих над местностью, связанных ходами дзотов, остроумно выполненных «схронов», использующих складки местности, крупные деревья и камни, целую серию «секретов», сигнализирующих о появлении нарушителей на тех или иных направлениях, ямы-ловушки, съемные «переходы».

Мы пробрались с офицером к одному из дзотов, где нашли еще двух бойцов, ведших огонь из винтовок. Дзот был расположен на склоне горы так, что нарушители, пересекавшие противоположный хребет, даже в относительно безлунные ночи возникали перед стрелками как на экране. Бойница же дзота находилась у комлей высоких деревьев – по-моему, это были ели – и маскировалась в тени их широких лап.

– Не менее десяти человек сумели пересечь хребет, – взволнованно-виноватым голосом сообщил боец командиру.

– Ничего, Петров, ничего. Там сейчас темно, как у негра… А мы к утру перейдем на «эмку» и оттуда гостей попросим назад.

– Что, война, товарищ командир? – напряженно вглядываясь в светлеющую над хребтом полосу неба, хриплым шепотом спросил второй боец.

– Не доложили мне того, видать, не успели, – усмехнулся командир. – А тебе-то что? Сюда буржуи отдыхать ездили, воздух чистый… Владения наши ты сам знаешь, хватило бы патронов. Мы с тобой тут любую войну отвоюем!

Я передвинулся к бойнице. Встречный ветер обдул лицо душистой прохладой, и в то же мгновенье метрах в восьмидесяти, я увидел людей, появлявшихся на вершине хребта. Звонко ударил рядом выстрел, второй, третий. В нос ударил острый запах пороховых газов. Винтовка сама собой оказалась в руках. Я быстро нашел цель и спустил курок.

Отношение к оружию в те годы было у меня пиететное. Внимательно изучив доступные мне книги и инструкции, я подолгу задерживался у соответствующих стендов в музеях. С удовольствием и регулярно в годы учебы я посещал стрелковые тренировки, научился неплохо стрелять – и из пистолета, и из винтовки. Уменье это сохранилось у меня на долгие годы.

Тогда я был вооружен новой по тем временам автоматической винтовкой Симонова – АВС-36, образца 1936 года. Винтовка эта, весом около четырех килограммов, с прицельной дальностью до полутора тысяч метров, позволяла вести как одиночный, так и автоматический огонь. Магазин, емкостью 15 патронов, заменялся легко и удобно. Недостатком этого оружия была его «тонкость» – винтовка не терпела грязи, что во фронтовых условиях является существенной помехой. А в остальном и эта винтовка, и винтовки Токарева – СВТ-38 и АВТ-40 – были эффективным и надежным оружием.

Как у начинающего оперативника, был у меня, конечно же, и маузер.

Кому-то это может показаться смешным, но я полюбил «Маузер К-96», широко известный еще в Гражданскую, тяжеловатый, десятизарядный, но с очень хорошим и эффективным боем. Позднее я заменил это хорошее, но также несколько прихотливое оружие на обычный надежный наган.

С этим оружием довелось мне принять свой первый бой. Благодаря сложной для наступающих горнолесистой местности и, в немалой степени, труду и смекалке пограничников мы наносили противнику значительный ущерб, практически не неся потерь в живой силе. Да и противник, пытавшийся было атаковать в лоб, был скован в своих действиях. В горах и в лесу он не мог применить свою главную силу – танки, малоэффективно было применение авиации и артиллерии.

Запомнилось несколько авиационных налетов, когда направление бомбового удара противник пытался корректировать ракетами. Командир заставы тут же отрядил толкового бойца, снабдив его значительным количеством ракет всевозможных цветов. Уже при следующем налете, аналогично неприятельским наводящим, корректирующие ракеты тех же цветов были пущены в направлении противника. Очевидно, результаты бомбежек оказались далекими от ожидаемых, и больше самолетов противника, атакующих наши рубежи, мы не видели.

В ту памятную ночь нам пришлось вести тяжелый напряженный бой. Наше укрепление оказалось на пути, где противник сосредоточил значительные силы и настойчиво пытался преодолеть государственную границу. Офицер-пограничник, с которым мы появились в дзоте, вскоре был вынужден нас оставить, с тем чтобы привести подкрепление. Оставшись втроем, мы вели почти непрерывную прицельную стрельбу, но продолжалось это не более получаса.

Когда стало светать и попытки пересечения хребта прекратились, офицер-пограничник пригласил меня и пулеметчика посмотреть – куда проник противник, вернее, те, кому посчастливилось пересечь контролируемую нами вершину.

По удобному и отлично замаскированному на местности переходу мы спустились в лощину и оказались в «эмке» – довольно большом окопе, подобии эскарпа, сделанного в виде буквы «м», откуда хорошо просматривалась местность в обоих вдоль лощины направлениях.

Противника мы заметили сразу. Несколько минут мы наблюдали за ним, заметили двух спящих дозорных, пересчитали неприятеля. Силы его были невелики – бойцов пятнадцать-семнадцать. Мы распределили цели и открыли огонь, человек пять-шесть смогли скрыться в кустарнике, остальные полегли под нашими пулями.

Вспоминая сегодня свои первые бои, с чувством любви и глубокой благодарности думаю о тех своих беззаветных и, увы, безымянных соратниках, что подготовленно и выдержанно, по-военному грамотно, с выдумкой встретили агрессора и на своем участке, несмотря ни на что, нанесли ему поражение. В приграничных боях ценой жизни нескольких пограничников были уничтожены сотни вражеских солдат и офицеров, нанесен ощутимый удар по моральному состоянию врага.

Конечно же, сильное, во многом определяющее влияние на ход тех боев оказала специфическая, сложная в военном отношении, прежде всего для наступающих, которые не могли применить там танки, в полной мере использовать авиацию и артиллерию, горно-лесистая местность и великолепная подготовленность обороняющейся стороны – наших пограничников.

Должен заметить, что солдаты неприятеля, наступавшие на нашем направлении, были румыны. С моей точки зрения, народ в большинстве своем малообразованный и, как следствие, довольно беспечный. Мне с ними довелось сражаться и на границе, и под Одессой. От немцев как воины румыны отличались в значительной степени не в лучшую сторону.

Огромные человеческие потери, понесенные этой страной в годы Второй мировой войны, едва ли будут наукой политикам, но человеческая память, знание своей истории должны быть очень серьезным напоминанием для всех мыслящих людей.

В составе этой героической заставы мне довелось сражаться несколько дней. Затем по приказу командования я был вынужден отбыть оттуда назад, в Черновицы.

Там я настоятельно требовал направления меня на фронт, на службу в составе особых отделов. Вскоре моя просьба была удовлетворена, и я получил распоряжение убыть в Одессу, в Особый отдел по Одесскому военному округу.

Уже тогда мы поняли, что началась большая тяжелая война. Немцы воспользовались внезапностью и, уничтожив приграничную авиацию, захватив стратегическую инициативу, имели военный успех.

На равнинных территориях с относительно малым числом естественных препятствий и небольшим количеством городов, как в России, немецкая военная доктрина работала, и работала неплохо.

Должен коснуться того вопроса, что население СССР в несколько раз превосходило население Германии и, соответственно, аналогичное преимущество имелось в численности вооруженных сил. Не буду прибегать к известным цифрам и выводам, опубликованным в серьезных, непредвзятых трудах. Давайте сопоставим базовые цифры.

Население СССР в 1941 году составляло около 195 млн человек. Население Германии в то время было свыше 70 млн, но Германией была аннексирована и присоединена Австрия – более 7 млн чел., союзники Германии, принявшие участие в нападении, имели следующее население: Румыния – свыше 20 млн, Венгрия около 10, Финляндия – 5 млн чел. Замечу, что впоследствии в агрессии против России приняли участие Италия, Словакия, граждане Польши, Болгария (хотя последняя боевых действий не вела).

Германия и ее союзники были вооружены фактически всей Европой: танки из Германии, Чехословакии, Франции, Италии, Венгрии… Самолеты из Германии, Франции, Италии, Голландии, Англии, Бельгии, Польши… Происхождение пушек, минометов и стрелковых вооружений еще менее избирательно.

Нацистская идеология, изощренно прививаемая торжествующим режимом (на начальном этапе войны), в массовом порядке находила отклик в сердцах буржуазной молодежи из самых разных стран. Воинские части головорезов из Испании, Франции, Чехии, Португалии, Голландии и Дании нашли свой бесславный конец под Сталинградом и на Украине, в Белоруссии, Польше, Румынии, Венгрии, Германии.

На стороне вермахта воевали подразделения даже из Латинской Америки и Австралии, а одним из батальонов, до последнего оборонявших рейхстаг, был батальон эсэсовцев-голландцев!

На востоке нашей стране противостояла империалистическая Япония, страна, с которой Россия, а впоследствии и Советский Союз в первой трети XX века вели несколько войн, не завершившихся разгромом одной из сторон. Часть территорий нашей страны была аннексирована Японией после Русско-японской войны. Благодаря расчетливой политике советского руководства Япония не стала военным противником СССР до самого конца Великой Отечественной войны, но Советский Союз был вынужден держать на востоке десятки полноценных дивизий, значительное количество боевой техники.

Здесь, на востоке, учитывая японское влияние на Китай и Корею, противная сторона имела безусловное численное преимущество.

На юге внимательно следило за событиями на советско-германском фронте правительство Турции – нашего традиционно недружественного соседа. Даже в самые тяжелые дни 1942 года мы вынуждены были держать здесь несколько полнокровных дивизий.

И Германия, и Япония, и Италия, и большинство союзных им и порабощенных ими стран были странами с высокоразвитой промышленностью, создавшими великолепные, а зачастую и массовые образцы вооружений. Ракеты разных типов, эффективная и разнообразная реактивная авиация, сильнейшие надводные суда, мощный и эффективный подводный флот были созданы в Германии и Японии к концу войны. Фашистская Германия была разгромлена, когда находилась в полушаге от создания ядерного оружия.

На германскую военную машину вовсю работали передовые промышленности стран покоренных Германией и союзных ей Франции, Италии, Чехословакии, Голландии, Бельгии, Польши…

Противники Советского Союза во Второй мировой войне (фактические и потенциальные) имели над ним очевидное численное преимущество.

И при этом до сих пор доводится читать у доморощенных борзописцев, что Советский Союз выиграл войну, просто завалив противника трупами. Нет, господа! Такое невозможно с военной точки зрения, чему в мировой истории насчитывается множество примеров.

Война, несмотря на все усилия и происки врага, несмотря на все наши промахи, была выиграна за счет героизма и мужества советского солдата, вдохновенного творческого труда инженеров и конструкторов, предельного самопожертвования подавляющего большинства населения и твердой последовательной политики, проводимой руководством страны во главе с И.В. Сталиным.