© Иванов А.М., 2024
© Книжный мир, 2024
© ИП Лобанова О.В., 2024
Непогрешимая Россия Анатолия Михайловича Иванова
Анатолий Михайлович Иванов – мыслитель масштабный.
Темы его исследований имеют, как правило, мировые, если не сказать, глобальные параметры.
Но… Какую бы тему не избирал учёный предметом своего интереса, везде непременно присутствуют российский ракурс, российский взгляд, российские параллели. Словом, Россия всегда обязательно и непременно присутствует! Причём Россия не с трусливыми оговорками «вместе с тем», не с либеральным картавым акцентом, а Россия – великая и, разумеется, непогрешимая.
Как и положено быть матери-Родине с точки зрения настоящих искренне любящих и страдающих за неё сыновей.
Тем не менее, собирая к изданию очередной сборник трудов А. М. Иванова, очень хотелось получить для этой книги что-то очень конкретное, на «злобу дня», с ясными ответами на не менее ясные вечные наши вопросы: «кто виноват?» и «что делать?». Однако, все мои тщательно аргументированные просьбы к учёному «что-то дать для сборника в формате про Россию здесь и сейчас» остались тщетны. При очередной встрече на квартире А. М. Иванова на все мои разной степени деликатности «заходы» мой собеседник реагировал приблизительно одинаково; пожимал плечами, покачивал головой, начинал задумчиво вглядываться в окно, за которым ничего, кроме стандартного пейзажа московского ограниченного многоэтажками двора, не было. Потом переводил взгляд на украшающую уже много лет подоконник того же окна китайскую розу (легендарный гибискус, что согласно восточной традиции имеет столько смыслов и символов) и просто… надолго замолкал. Уже хотелось досадовать на несговорчивость и непонятливость хозяина, но…
Потом я, кажется, понял…
Теперь, я не сомневаюсь.
Теперь, я уже совершенно уверен: Анатолий Михайлович Иванов чётко и ясно представляет всё, что будет и с Россией, и с людьми, в первую очередь с русскими людьми, что являются её гражданами. И в самом ближайшем, а, возможно, и в достаточно далёком, будущем.
И не потому, что переработал очень много умных и глубоких книг (многие из них, он, владеющий почти всеми европейскими языками, читал в оригинале).
И не потому, что умеет анализировать исторические факты и делать выводы по всем правилам науки.
А потому, что наделён Богом, в которого он, как ему кажется, не верит, то ли особым даром, то ли великим инстинктом высокого Предвидения будущего своей Родины.
Он знает это Будущее в деталях и подробностях, но ни за что не раскроет его нам, простым смертным.
Не потому, что боится ошибиться с прогнозом.
Тем самым Анатолий Михайлович Иванов просто… бережёт и спасает нас.
Ибо, если будущее Родины мрачно и трагично, он спасает нас, избавляя от преждевременной скорби и парализующего уныния. По сути, продлевает наши, пусть в этом случае, увы, тусклые и безрадостные дни.
Если же это будущее светло и счастливо, он опять спасает нас от преждевременной праздности и лености, от которых мы и без того страдаем долгие годы, если не сказать, века. Чтобы заранее не расслаблялись, не спешили вешать на «мирный гвоздик» то ли серп и молот, то ли заветный автомат Калашникова.
Чтобы сами приняли участие в великих битвах и трудах за это светлое счастье, дабы потом могли честно наслаждаться результатами этого участия.
Впрочем, лично я, знающий Анатолия Михайловича Иванова с начала 90-х годов аж прошлого века, со времён легендарного первого, тогда ещё по-настоящему действенного и боевого, состава редколлегии редакции газеты «Русский Вестник», абсолютно уверен: будущее России он видит исключительно светлым и великим. Независимо от того, в каких границах она будет существовать. Независимо от того, каким будет её государственное устройство, независимо от того, кто будет стоять на тот момент у руля власти в ней.
И это будущее будет… Естественно героическим! Обязательно победным! Непременно имперским! Что трижды естественно для истинно русского человека, каким Анатолий Михайлович Иванов и является.
Эта книга всему этому ещё одним подтверждением и является!!!
Борис Земцов
член Союза Писателей РФ заместитель главного редактора газеты «Русский Вестник»
Запад прогнивший, очаг безобразия,
Сгинь, и к чертям с матерями катись!
Есть только Русь меж Европой и Азией,
Только она ещё может спастись!
Нашим порядкам и сами не рады мы,
Нас и самих наше завтра страшит,
Только Европа с её гей-парадами
Пусть под Америкой тихо лежит!
Проклято будь «мировое сообщество»!
Чёрный тобою командует Дом
Он вытворяет всё, что захочется
И превращает планету в Содом.
Слово придумано «глобализация»
Но этой цели врагам не достичь!
Есть на Земле ещё Русская Нация,
Только она ещё может спастись!
(Если петь, то на мотив «Призрачно всё в этом мире бушуюшем…»)
А. М. Иванов, апрель 2014 года
Русский маяк
В 1999 году я написал статью «Италия как краеугольный камень Истории». В ноябре того же года она была напечатана в первом номере газеты «Иль Пополо д’Италиа». Газету с таким названием основал в 1914 году Бенито Муссолини, 85 лет спустя её издание решил возобновить Джузеппе Марторано. На первой странице первого номера новой газеты красовался портрет Муссолини и воспроизводилось его предсмертное письмо, а на последней была помещена означенная моя статья. Вот в каком соседстве я оказался!
Но статья эта была написана в развитие изложенной Ницше в «Генеалогии морали» концепции борьбы Рима с Иудеей, двух начал, которые Ницше соответственно называл «аристократическим» и «демократическим». Победу еврейского начала Ницше видел в торжестве христианства, реваншем римского начало стала эпоха Возрождения; новыми победами еврейского начала стали Реформация и Великая Французская революция – Ницше говорил, что всякая революция является выражением того же еврейско-христианского начала на языке насилия и убийств, а подмял её под себя Наполеон, новое воплощение Римского начала.
Я не сомневаюсь, что проживи Ницше ещё двадцать лет с небольшим, он и русскую революцию, «Великую русскую революцию», как стал писать в последние годы своей жизни С. Н. Семанов («Русское возрождение», М., Самотека, 2009, с. 3), зачислил бы в еврейскую категорию, как это до сих пор проделывают многие старорежимные русские патриоты, а Муссолини и фашизм приветствовал бы как новый контрудар римского начала.
Я обратил внимание на то обстоятельство, что эти контрудары каждый раз исходят из той страны, где как раз находится Рим. Италия была главным центром европейского Возрождения, Наполеон был корсиканцем, а корсиканцы, как говорил Гарибальди, «такие же французы, как я – татарин». Ну а Муссолини вернул на римский путь всю Италию и подумывал о распространении её опыта и на другие страны. В Италии была создана организация под названием Комитеты действия за универсальность Рима (КАУР), целью которой было создание международного объединения партий проитальянской ориентации. По ее инициативе в декабре 1934 года в Монтрё (Швейцария) был проведён Международный фашистский съезд, на котором были представлены организации из Франции, Австрии, Бельгии, Голландии, Ирландии, Норвегии, Швеции, Румынии и Греции. Немцы, разумеется, отсутствовали, потому что отношения между двумя «фашистскими» государствами находились в это время на грани войны.
В этом смысле я и писал об Италии как о «краеугольном камне Истории». Но впоследствии мне стало ясно, что Ницше совершенно неправильно понимал суть «римского» и «еврейского» начал, на эту тему у меня есть специальная работа, «Старая и новая аристократия», но сейчас речь не об этом.
После публикации упомянутой статьи никаких откликов с итальянской стороны не было. Во время визита Сильвано Лоренцони в Москву у меня был с ним лишь краткий разговор, в ходе которого он дал ей «в общем, положительную» оценку, но за этим «в общем» я почувствовал некую недоговоренность, а какую именно, выяснить не успел. А, переписываясь с Габриэле Адинольфи, я тщетно пытался выяснить у него, знает ли он эту статью, и если да, то что он о ней думает. Так что и в Италии я остался vox clamantis in deserto[1].
Точно такая же история повторилась и в Германии. Тесно сотрудничая с нашим немецким другом Вольфгангом Штраусом, журнал «Атеней» напечатал на немецком языке спецвыпуск «Deutschland und Russland» (2005 г.). В нём была помещена моя статья «Немцы – богоизбранный народ». И опять в ответ – тишина. Похоже, немцы слишком сильно обожглись в середине прошлого века, они не хотят больше быть избранным народом. Вспоминается еврейский анекдот. Молится старый еврей: «Господи, Ты нас создал…» И добавляет: «Господи, Адонаи, не можешь ли ты, наконец, избрать кого-нибудь другого?»
Христиане считают, что еврейский народ потерял богоизбранность после явления Христа, хотя это и противоречит словам апостола Павла из Послания к Римлянам: «Весь Израиль спасется» (11: 2б). Иисус, как и положено еврею, потащил всех своих за собой. И о богоизбранности немецкого народа я говорил лишь потому, что в нём родился главной ниспровергатель христианства Ницше, хотя сам Ницше немцев не любил, говорил о них всякие пакости, открещивался от них и верил в семейную легенду, будто род Ницше происходит от польских графов Ницких. Так что богоизбранным народом можно объявить и поляков: при сильном желании можно доказать что угодно.
Ницше не был личностью, равновеликой Христу, хотя он и подписывался, впав в безумие, «Распятый». Пока он был в своём уме, он не претендовал на роль создателя новой религии и даже свою абсолютно метафизическую концепцию «вечного возвращения» он поначалу пытался обосновать чисто научно, как за 10 лет до него Л. О. Бланки в работе «L’Eternite par les astres»[2], которую тот писал в тюрьме, куда его в очередной раз бросили после поражения Парижской Коммуны, хотя потом Ницше стал утверждать, что его учение о «вечном возвращении» изменит мировую историю, и те, кто в него не поверит, погибнут[3].
Но о вечном возвращении чего шла у него речь? О возвращении «des Gleichen», а слово «gleich» в немецком языке двусмысленно, оно может означать или «то же самое», или «нечто подобное». И Ницше сам колебался, не зная, какому из этих двух смыслов отдать предпочтение[4]. Между тем, само это «вечное возвращение» отнюдь не всеобъемлющий мировой закон, нет таких, а лишь один из возможных вариантов.
Но вернемся к «римскому началу». Данте в своём трактате «Пир» объявил, что существует истинно благородный «божественный» народ. Для Библии избранным народом были евреи, Данте объявил избранным народом древних римлян, и если не Тиберий, то, во всяком случае, Август по своей роли в истории человечества чуть ли не приравнивался им к Христу.
«Такого рода параллели между Кесарем и Галилеянином были в начале XIV века теологической дерзостью». В «Пире» образцом добродетели, необходимой для совершенной земной жизни, объявлялись ещё не знавшие учения Христа граждане республиканского Рима. В трактате «Монархия» Данте писал, что ряд народов состязался за господство над миром, но только Рим «стяжал пальму первенства в этом состязании», «римский народ занял первое место… по божественному решению». И в том же «Пире»: «Мир никогда не был и не будет столь совершенно предрасположен к добру, как тогда, когда им управлял голос одного человека, государя и повелителя римского народа». Это сказано об эпохе Августа, в которую и родился Христос[5].
От Рима никуда и не денешься, потому что у нас слишком часто любят повторять всуе, что Москва это Третий Рим. Меня это всегда смешит, вспоминаются слова булгаковского Воланда о том, что не бывает осетрины второй свежести. Теория монаха Филофея о Третьем Риме «осталась, в конечном счёте, всего лишь теоретической конструкцией, не получила широкого и долговременная применения в практике Московского правительства» [6].
Русские цари были умней, они ориентировались на первый и единственный Рим и взяли на вооружение придуманную другим монахом Спиридоном-Саввой, липовую родословную, возводящую их род к двоюродному брату Августа Прусу, потомком которого якобы был Рюрик. Появилась эта «родословная» уже при Василии III[7].
Прообразом для выдуманного «Пруса» был, очевидно, Друз Старший, младший брат Тиберия, который довел римские легионы до Эльбы.
«Степенная книга царского родословия» (1563) обосновывала историческую преемственность московских великих князей от Августа через того же «Пруса»[8]. Миф об Августе использовался для обоснования прав России на Ливонские земли. И послам, направляемым в Испанию и Францию в 1667–1668 годах, вменялось в обязанность довести до сведения Филиппа IV и Людовика XIV, что на Московском престоле сидели «прародители наши от рода Августа Кесаря» [9].
Используя знаменитый образ «окна, прорубленного в Европу» Петром I, русский поэт В. Сидоров в лучшие свои времена, когда он ещё не помешался на потомственном масоне Рерихе, писал, что из этого окна хлынул на Европу такой яркий свет, что она до сих пор ходит, ослеплённая им. Тогда при Петре I, ничего подобного не произошло, яркий свет из этого окна засиял на весь мир через 200 лет, в 1917 году.
Русские цари лишь примазывались к Августу, а вот Лион Фейхтвангер, посетив Москву в 1937 году, напрямую сравнивал Ленина с Цезарем, а Сталина – с Августом.
Третий Рим остался химерой, появилось некое новое воплощение Первого Рима. Однажды, в брежневские времена, беседуя с С. Н. Семановым, я сказал ему, что у меня создается такое впечатление, что Советский Союз в ускоренном темпе проходит те же этапы, что и Римская Империя. Эпоху Сталина можно сравнить с эпохой династии Юлиев-Клавдиев со всеми ужасами времен Калигулы и Нерона, потом на смену ей пришла Династия Флавиев, мужик Веспасиан – это наш Хрущев, а сейчас, сказал я Семанову, мы переживаем застой эпохи династии Антонинов. После них, по идее, должны прийти Северы. «Но Северы – это ж хорошо», – почему-то сказал Семанов. Я удивился. Септимий Север известен своим изречением: «Обогащайте солдат, а о других не заботьтесь». У нас Андропов делал ставку исключительно на КГБ и пытался навести порядок в стране с помощью сугубо административных мер, вроде пресловутых облав в магазинах, кино и банях. И мне, и самому Семанову пришлось немало претерпеть при этом в советском Севере. А потом, следуя той же схеме, Римская Империя погрузилась в эпоху дикой анархии и развала, а Советский Союз – в «лихие девяностые».
А что мы переживаем теперь? Новый период стабильности, как Рим при Диоклетиане, с ещё более деспотичной и самодовлеющей, чем в прежние времена, формой правления, возвратом в прошлое и жесточайшими преследованиям, при Диоклетиане – христиан, а сегодня… У правления Диоклетиана была ещё одна знаменательная особенность: он правил не один, а в тандеме с Максимилианом. И при этом тандеме началось разделение Империи на Восточную и Западную. Не угрожает ли такая же судьба и России?
Известный социолог М. Дмитриев, опираясь на данные опросов, опубликовал такую «информацию к размышлению» на эту тему: за отсутствием реальных планов решения накопившихся в стране проблем «возникают нереалистичные, непоследовательные решения, такие как региональный сепаратизм. На Дальнем Востоке, в Екатеринбурге, Магадане, Якутии, Владивостоке у нас были случаи, когда на фокус-группах большинство респондентов голосовало за отсоединение от России. Это бессмысленное решение, которое объективно ничего не решает, но в отсутствие других очевидных идей многие готовы даже на самые радикальные эксперименты» («Новая газета», 2019, № 87).
Объективному ученому не следовало бы бросаться такими эмоциональными эпитетами, как «бессмысленные», – это напоминает вопль Ю. Карякина после победы партии Жириновского на выборах в первую Думу: «Россия, ты что, сдурела?!» Да было отчего сдуреть после того как, захватив в свои руки СМИ[10], ей несколько лет выворачивали мозги такие «объясняющие господа» как Карякин. То же самое происходит и сегодня, и последствия могут быть такими же.
Если мусульманский татаро-башкирский ятаган отрежет европейскую часть России от Сибири, разделение России надвое из весьма вероятного станет неизбежным. Если эта схема не сломается, на следующем этапе те, кого сегодня преследуют, придут к власти. Как крестьяне при Константине.
Но преследуют сегодня кого ни попадя, а сам факт гонимости ещё не гарантирует перспективность. И древнеримская история перестанет давать нам подсказки, если мы из чисто-политической сферы перейдём в религиозно-идеологическую, а там действуют гораздо более сложные закономерности, школьной арифметики тут будет мало, потребуется высшая математика.
И если мы посмотрим, как развивались идеология и религия в Римской империи и в советский период русской истории, мы увидим совершенно противоположные картины. Христианство начинало свой путь как безвестная еврейская секта и, пережив период гонений, стало государственной религией. Русский маяк новый истины засиял на весь мир в 1917 году, но со временем стал меркнуть, а через 70 лет совсем погас. Почему? Ответить на этот вопрос, разумеется, не сможет меньшевик Г. Зюганов, не имеющий никакого права называть себя коммунистом, любимый кремлевской бабушкой серенький козлик из послушного стада. Но я сильно сомневаюсь, сможет ли это сделать и высокомудрый высокий С. Кургинян, пытающийся противопоставить «черному» оккультизму нехороших фашистов некий «красной оккультизм».
По Ницше, все революции это проявления одного и того же еврейско-христианского начала. В моей работе «Ницше и Эвола», помещенной в сборнике «Рассветы и сумерки арийских богов» (М., «Белые альвы», 2007), я описал давно уже прослеженную мною эволюцию этого начала, которая напоминает скручивающуюся спираль, форму, типичную для мироздания, судя по обилию спиральных галактик, а, согласно Гегелю, история тоже развивается по спирали. Двухтысячелетняя история христианства и его производных делится на периоды полураспада в ускоряющемся темпе: через тысячу лет происходит раскол между Православием и Католицизмом, ещё через 500 лет – Реформация, потом, через 250 лет, на основе протестантизма развилось масонство, через 125 лет оно нашло соперника в лице марксизма, через 60 лет появляется ленинизм, через 30 лет советские коммунисты поссорились с китайскими. На начало 80-х годов я прогнозировал новый раскол, и он произошел, в роли очередных раскольников выступили «еврокоммунисты». Оставалось только ждать, что эта пружина вот-вот окончательно сожмется и лопнет. Это и произошло в 1991 году.
В цепочке полураспадов самым слабым звеном оказалась Россия, точно так же, как в 1917 году она оказалась самым слабым звеном в системе капитализма. Материалистические земные процессы совпали с метафизическими в одной точке, – вот вам, Сергей Ервандович, и «эзотерика». Предоставляю Вам окрасить её по Вашему вкусу, но, боюсь, палитра у вас бедновата, недостаточна для описания всего многоцветия мира.
В Риме христианство одержало победу над государством лишь после долгой борьбы, точнее, не победило, а было взято государством на вооружение, и лишь после распада государства церковь стала его подменять. Советское государство с самого начала было идеологическим, причём идея неслась впереди государства, расчищая ему путь, само государство было ещё молодо, слабо, боролось с многочисленными, гораздо более сильными врагами и победило их именно благодаря этой идее. Но потом, когда государство укрепилось, система стала самодовлеющей, а идеология стала лишь её придатком, превратилась в набор догм, монотонное повторение которых вызывало у людей оскомину. В конечном счёте, государство решило, что не нуждается больше в идеологии, которой оно было обязано жизнью, может обойтись без неё и отбросить её, что и было сделано.
Маяк погас. Почему? Вспомните поэму Юрия Кузнецова «Змеи на маяке»: он погас, потому что змеи повадились греться на его стекле. Это поэма была написана на сюжет легенды, придуманной другим человеком для объяснения того, почему евреи любят заниматься творчеством Достоевского. Но в случае с «Русским маяком» это объяснение, позволяющее свести всё к «еврейскому заговору», не годится, дело гораздо сложнее.
Официальная догматика была односторонней и потому ограниченной. Такую же ограниченность проявляет сегодня и С. Кургинян, запугивая публику жупелом «чёрного оккультизма». Узкий религиозный и политический горизонт сужает и возможность понимания.
Еврейско-христианское начало победил Рим. Но побеждённый Рим продолжал и продолжает наносить ответные удары, о чем уже говорилось ранее. Октябрьская революция, новое воплощение «еврейского» начала, победило в стране – носительнице римского начала, и последующая борьба этих двух начал определяла нашу историю.
Я называю эти начала так, как называл их Ницше, и вкладываю в них пока что тот же смысл, который он в них вкладывал, хотя, повторяю, с моей точки зрения, его определения были неверными, но об этом потом. Заранее скажу лишь, что ницшеанское «римское» начало заведомо обречено на поражение в борьбе с этим началом, которое оно принимает за противоположное, не понимая его сути.
Марксизм в XIX веке, как некогда и христианство, тоже начался с маленькой секты, возглавляемой евреем. Предполагается, что в 1917 году он победил в России. А вы уверены, что именно он? Л. Троцкий писал в 1924 году в своей печально знаменитой статье «Уроки Октября» о «схоластической пародии на марксизм, которая весьма широко распространена была в русских социал-демократических кругах, начиная ещё с группы “Освобождение труда”, и которая наиболее законченное своё выражение нашла у меньшевиков». Она сводилась к формуле Маркса: «Передовые страны показывают отсталым образ их будущего». Согласно меньшевистской схеме, Россия могла претендовать лишь на повторение истории передовых народов. «В России, как отсталой стране, мыслима только демократическая революция. Социалистический переворот должен начаться на Западе. Мы сможем стать на путь социализма лишь вслед за Англией, Францией и Германией». И на Апрельской конференции 1917 года Ленин услышал такие же возражения от собственных сотрудников: «Толчок к социальной революции должен быть дан с Запада… У нас нет сил, объективных условий для этого»[11].
Троцкий мог сколько угодно говорить о «лже-марксизме», «пародии на марксизм», но это был самый доподлинный марксизм с его приматом экономики как «базиса». Еврей Маркс и его немецкий дружок Энгельс действительно считали, что социалистическая революция сначала произойдет сразу в нескольких западноевропейских странах или в одной из них, а на Россию они смотрели свысока и соревновались друг с другом по части русофобии, социалистическая революция в России могла им присниться лишь в страшном сне, но их бороды потом 70 лет развевались над Россией.
То, что Россия будет первой на этом пути, предвидел ещё Герцен: «Европа показала удивительную неспособность к социальному перевороту… Мы думаем, что Россия не так неспособна к нему»[12]. Свою «неспособность к социальному перевороту» Европа ещё раз доказала в 1923 году, когда угасли последние революционные вспышки в Германии, а у новых вождей России пропала надежда на мировую революцию. Сталин взял курс на построение социализма в одной стране, а Троцкий, ярый интернационалист, каким и положено быть еврею, обозвал его за это теоретиком «национал-социализма»[13]. Так что, если верить Троцкому, национал-социализм победил у нас на пять лет раньше, чем в Германии.
Эволюция началась в первые же годы после революции, что с удовлетворением констатировал В. В. Шульгин в своей книге «1920 год»: «Под оболочкой Советской власти совершаются стихийные процессы огромной важности, ничего общего с ней не имеющие». «Они восстановили русскую армию». «Их армия била поляков, как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области».
«Знамя Единой России практически подняли большевики». «Фактически Интернационал оказался орудием расширения территории для власти, сидящей в Москве, до границ, где начинается действительное сопротивление других государственных организмов… Это и будут естественные границы будущей Российской державы». «Нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши. Сила событий сильнее самой сильной воли. Ленин предполагает, а субъективные условия, созданные Богом, как территория и душевный уклад народа “располагают”». «А третье, что они взяли, – это принцип единоличной власти».
Шульгин только зря думал, что «социализм смоется, но границы останутся». В 1991 году социализм смылся, а «созданная Богом» территория скукожилась до границы XVII века после прихода к власти правителей, изображающих из себя продолжателей традиционной линии Российской монархии, для чего они окружили себя православной атрибутикой, но на деле продолжают традиции разрушителей России, в то время как поносимые ныне «безбожники-большевики» подготавливали, по словам того же Шульгина, «пришествие самодержца всероссийского». И подготовили. Шульгин не знал, кто это будет, догадывался лишь, что не Ленин и не Троцкий. Это будет «большевик по энергии и националист по убеждениям».
Шульгин делал такие выводы, хорошо зная российские реалии, социолог-теоретик В. Парето открывал будущее «на кончике пера». Он называл нынешнюю форму правления на Западе «демократической плутократией» и искал аналогии в том же Древнем Риме. «Древний Рим был земледельческой республикой, начавшей превращаться в плутократию после разрушения Карфагена и завоевания Греции… Римская демагогическая плутократия господствовала до эпохи Суллы, а с этого времени до Августа вела борьбу с военной плутократией, но последняя одержала верх и в период ранней Империи выродилась в военную бюрократию, отчасти напоминавшую чиновничество при русском царизме. Марий и Цезарь были союзниками демагогической плутократии и неосознанно готовили почву для режима Августа; история покажет, будет ли таким же продолжение правления Ленина и появится ли наследник Ивана Грозного»[14]. Парето был ученый, а не пророк, он лишь высказывал гипотезу, а ведь как точно всё рассчитал. Жан Тириар в начале 80-х годов советовал вождям СССР отбросить Маркса и взять на вооружение Парето, но, даже если предположить такую фантастическую метаморфозу, это ничего бы не спасло, страна неудержимо и неумолимо катилась в пропасть.
Приведённая короткая цитата из огромных по объему сочинений Парето очень «мыслеёмка». Чего стоит одно только сравнение римской бюрократии времён Августа с чиновничеством царской России. Воистину, Россия никакой не «третий» Рим, а самый что ни на есть первый! Русское чиновничество бессмертно. Ленин, когда писал в шалаше «Государство и революцию», призывал не овладеть государственной машиной, а сломать её. Но «Ленин предполагает, а субъективные условия располагают». Незадолго до смерти Ленин с прискорбием констатировал, что государственный аппарат остался в до неприличия дореволюционном виде. Шульгин только употребил неправильное словосочетание «субъективные условия» – это не субъективные условия, а национальные особенности, национальная самобытность, – теперь стало модно говорить «идентичность», любовь к щеголянию иностранными словесами у нас тоже, увы, национальная черта, её ещё Чацкий клеймил, но заимствованный термин «идентичность» в русском языке обрел совсем иной смысл, нежели в немецком или французском.
А «военная плутократия» у Парето? Да это же наши нынешние силовики-бизнесмены! Римская история у нас повторяется. Только она также и кончится.
Но – самое главное – Империя, которую и доныне считают идеалом Проханов, Дугин и Кургинян – была в Риме вырожденной формой государственности, и процесс этого вырождения четко проследил Парето. К сожалению, он пользовался придуманными им и тяжеловесными и неудобопроизносимыми терминами такими как «резидуум». А. А. Зотов, переводивший на русский язык его «Компендиум по общей социологии»[15], крайне неудачно перевёл этот главный термин как «остаток». У Парето имеются в виду генетически запрограммированные наследственные шаблоны поведения, в современной этологии они коротко и точно называются «биотипами».
Парето делил биотипы на разные классы, главные из них – инстинкт комбинаций и инстинкт сохранения агрегатов их соответственно определяют – периодически сменяют друг друга[16]. «Римский народ победил народы Греции и Карфагена главным образом благодаря тому, что в нём были более интенсивны, чем в этих двух народах, чувства сохранения агрегатов, известные под именем любви к Родине»[17]. Но с этих завоеваний началось и вырождение. Состав правящего слоя менялся. «Вначале новым элементом являются римляне, латиняне, италики, элита обновляется, не изменяя своего этнического состава. Но в конце в ней оказываются главным образом выходцы с востока, характер элиты полностью меняется… В Риме к концу Республики в правящем слое преобладали остатки класса I и был заметен дефицит остатков класса II… С установлением Империи начинается движение в противоположном направлении». В период от Второй Пунической войны до конца Республики «вся или почти вся элита состоит из коренных элементов. Однако к концу Республики совершаются крупные и быстрые изменения в составе и граждан, и элиты… Родилась та, что однажды будет названа плутократией»[18].
Однако в Эпоху Империи «движение в противоположном направлении» было кратковременным. Уже Ювенал сетовал на наплыв в Рим чужеземцев. Греки и выходцы с востока в большом количестве несли с собой «остатки класса I. Латинская и италийская кровь вымывалась»[19]. Государственный строй эпохи Республики определяло «стремление римлян сохранить свободу и независимость, которое поддерживалось посредством политического формализма, позволившего избегать опасности анархии. Именно так и было до конца Республики. Тогда исчезла склонность к политическому формализму (прежде всего потому, что римляне замещались людьми иных национальностей), стремление к свободе и независимости также ослабло, и они приняли деспотизм Империи как наименьшее зло»[20].
Данте, как мы помним, возносил до небес империю Августа как самый совершенной строй, а эта империя, как и всякая другая, была лишь «наименьшим злом», ступенью на пути к вырождению. И вовсе не она была выражением «римского начала».
Данте пел дифирамбы монархии не от хорошей жизни, его удручала политическая раздробленность Италии его времени, а его подлинные политические предпочтения были совсем иными.
Да, он засунул в пасти Люцифера вместе с Иудой Брута и Кассия, приравняв тем самым Цезаря к Христу, но наибольшее восхищение у него вызывал до конца сражавшийся против Цезаря Марк Катон, который, «дабы возжечь в мире любовь к свободе и показать, как много она значит, предпочел уйти свободным из жизни, чем оставаться в ней без свободы»[21].