Вилы

После «Географа…», который оставил неоднозначные впечатления, но в общем понравился, захотелось прочесть у Алексея Иванова что-нибудь ещё. Присматривался к «Тоболу», но тут взгляд упал на «Вилы». История пугачёвщины мне была известна лишь в самых общих чертах, а представление о личности Емельяна Пугачёва основано на «Капитанской дочке» и поэме Есенина. Прочитанная в дикой юности эпопея Шишкова не оставила следов в памяти. Почему бы не освежить?Ну что ж, это было занимательное чтение, и точно не бесполезное. Несмотря на неторопливость текста, на излишние порой «красивости», на вкрапления эмоциональных авторских оценок, книга меня в конце концов затянула. Последние 200 станиц я уже читал запоем, – хотя предыдущие 300 растянулись на пять недель, в промежутках прочитал много чего ещё. Возможно, длительность чтения повлияла на оценку, снизив её на полбалла.Автор с первых же страниц окунает читателя в широкий исторический и географический контекст бунта. Этим он не только увеличивает количество страниц в книге, но и придаёт объём изображаемым событиям. Лучше всего Иванову удалось погружение в мир уральских горных заводов, об этих краях он повествует неспешно и подробно. Но с тех пор, как бунт перекинулся в Поволжье, подробные исторические и краеведческие экскурсы почти исчезают. Жаль, ведь именно там бунт превратился в масштабную крестьянскую войну.Рассказ о собственно пугачёвском бунте не только прерывается экскурсами в историю (в обоих направлениях по шкале времени), но и в целом он не вполне линеен. Так, предыстория появления Емельяна Пугачёва на Яике помещена ближе к концу книги.Впрочем, «Вилы» – это ведь не научная монография. Это пространное эссе, в котором на примере одного исторического события обсуждаются важнейшие вопросы – проблема свободы, возможность сосуществования различных культурных и национальных идентичностей. Если вас заинтересует мнение Алексея Иванова по этим вопросам, можете сразу открыть последние страницы книги и получить его в достаточно концентрированном виде (на мой взгляд, размышляет Иванов логично, но приходит к несколько странным выводам).А если вы хотите погрузиться в мир русского бунта, «бессмысленного и беспощадного», читайте «Вилы» сначала. Кстати, насчёт «беспощадности» Иванов согласен с Пушкиным, а вот первый пункт оспаривает, и довольно убедительно.

Зимой на Южном Урале, а особенно в Оренбургских степях, бесчинствуют бураны, которые на автотрассах в одночасье наметают жуткие снежные переметы. Тогда вдоль дорог МЧС устанавливает большие военные палатки, чтобы помочь застрявшим в сугробах автомобилистам.Спасатели из МЧС делают в палатках пункты обогрева для автостранников. Но и эти палатки заметаются снегом под крышу.Внутри одной такой, сидя под лампочкой от бензинового генератора, за простым столом-партой прихлебывая горячий чай, дочитал я книгу А. Иванова «Вилы».За пластиковым окном палатки, бултыхающейся от ветра, в поле в мутных снежных вихрях, померещились мне бредущие полки бунтовщиков-пугачевцев.Впереди всех верхом на ещё бодром жеребце едет сам мужицкий царь Емельян в красном расписном кафтане с оторочкой, в папахе с тумаком. За ним на бредущих лошадях казаки, закрывающие лицо заиндевевшими варежками на руках, в кафтанах, шубейках, шапки из овчины, с пиками, пищалями и шашками на боку. Следом башкиры в лисьих малахаях, на своих упрямых лошадках, в шубах мехом наружу и с луками через плечо. Потом «полки» пеших крестьян, устало бредущих в зипунах и сермягах, с косами да вилами на плече. А за ними еще и ещё: казаки, башкиры, крестьяне, мастеровые…После книги мне они «виделись» очень отчетливо. Они – сбродные бунтовщики из разных сословий и национальностей, собравшиеся под знамена «народного царя» Пугача со всего Южного Урала. Войско его то отступает, побитое регулярной императорской армией, то само сметает все царские войска, вышибает комендантские команды из уральских городков и крепостиц-транжементов, там и сям захватывает заводы с поселениями. Это они, смутьяны, вешают на столбах офицеров, чиновников, заводчиков, отказавшихся присягнуть «мужицкому царю», а иногда за одно, в ярости вздергивают вообще всех пойманных дворян и дворянок.В снежных вихрях раскачиваются на веревках окоченевшие тела …Алексей Иванов с чего начинает свою книгу, тем же и заканчивает. Идентичность, – вот о чем он неуклонно размышляет. Системы ценностей, национальные, религиозные, географические особенности, различия регионов, те разные вселенные, которые срослись в общем организме Империи.Иванов пишет про имперскую элиту, с трудом сумевшую заложить основу государства, только когда научились ценить идентичности. Он рассуждает про лучших из лучших, каким-то чудом сумевших удержать в единстве такую разноплеменную массу народа.«Элиту порождают не богатства и власть, а знания и способности»И пугачевский бунт, беспощадный, тотальный и страшный, уже не кажется бессмысленным, поскольку даёт окончательное понимание: как это сделать – единое многонациональное государство.Петр I признал элитой дворянство, способное к развитию и просвещению, но после его смерти одна часть дворянства решила, что его дело дворцовые перевороты. Другая часть пошла обустраивать и усмирять новые земли.И долго совсем не получалось…Народ поднялся против угнетателей. Здесь на Южном Урале, в сочетании не просто двух континентов Европы и Азии, но и четырех больших народов: русских, башкир, татар и казахов (и множества мелких народов) вспыхнул и разгорелся пожар народной войны.Бунт вырос из массы разных протестующих идентичностей: марийцы, тихий и сегодня единственный народ-язычник восстал против попов, против помещиков за землю, чуваши –земледельцы в борьбе за веру, мордва, русские староверы-раскольники против канонической церкви и т.д.Пугачев, подняв несчетные народные массы, жестокостью своей до смерти напугал дворянство, но позволил элите все же уразуметь новую, необходимую политику, чтобы выжить.Цели у Емельяна были ясные и простые: уничтожить старую элиту – дворянство и сделать новой элитой казаков. Казачество в России имело личную свободу. И Пугачев захотел перевернуть Россию на том, что все должны быть свободны. Все должны стать казаками.Но в каждом сословии была своя отдельная суть. Казачьими принципами были равенство и справедливость. Крестьянская сущность: доход и собственность. Башкиры и казахи основой жизни считали табуны и традиции предков. Основой заводских рабочих был мастеровой труд.Подняв народ на отчаянный мятеж с идеей свободы, одержав первые яркие победы, Пугачев скоро убедился, как различны и даже враждебны друг к другу его бойцы. Он сам был казаком – воином и крестьянином. Как воину ему нужны были пушки, а как крестьянину заводы были ему врагами. Под Оренбургом, Пугачев оставался казаком, но по Уралу пошел уже крестьянским царем и вождем башкир.Приписные крестьяне убивали помещиков, но и рушили доменные печи на заводах. Рабочие убивали хозяев предприятий, но поворачивали пушки на защиту своих производств и рудников-кормильцев. Бунт через год обернулся тем, что белорецкие, воскресенские, зилаирский медные заводы и каргалинские рудники, вернувшиеся в государево лоно, штурмовали башкиры и 2500 человек увели в рабство. А оренбургские казаки защищали уральские заводы от мятежных башкир. Башкиры же больше всего ненавидели заводы на своей земле.«Крепостные рабочие стреляли по крепостным крестьянам, потому что заводы и пашни оказались разными мирами»И симпатии автора то на стороне мятежников, то на стороне защитников порядка. То ему близки гневные выступления замученных подневольной жизнью приписных крестьян, то он сочувствует монахам Далматовского монастыря, ценой собственной крови, не пропустившим бунтовщиков в обитель.«Башкирия, как море, то спокойная, то вздыбленная».Башкиры в пугачевском бунте чрезвычайно интересное явление. И то, что написал Иванов про башкир, – настоящая сенсация. Так бывает. Кто-то о чем-то подобном уже говорил, кто-то фрагментарно упоминал. Есть даже какие-то исторические книги. И в исторических учебниках есть информация. Но вот обобщить, твердо и четко, ярко высказать эту мысль ни у кого не получалось. И вот Иванов смог.Мятежный и независимый башкирский народ поднимал мятежи против русского царя многократно, доходило до того, что в 1709 году башкиры объявили башкирское ханство. Их борьба за свою идентичность была яростной. Царские власти гасили восстания жестко, но у башкир были еще более страшные враги – казахи. Если царские чиновники усмиряли, то казахи убивали. Узел кровавой борьбы был завязан туго: сами казахи были уничтожаемы с юга джунгарами, на севере их давили башкиры.Русское царство затем русская Империя примирила всех.От Павла I башкиры (и казахи) получили права казачества:– общинное землевладение;– местное самоуправление и личную свободу. Не считая отсутствия нетерпимости по вере, – вера пророка не была гонимой. Постепенно, очень постепенно это распространилось на все народы.Именно яростная борьба башкир не позволила стране превратиться в колониальную империю по западному типу и потому Россия не развалилась на тюркскую и русскую половину.Идентичности в Империи кажутся важнее свободы. Наверно так и есть. Парадокс в том, что идентичность и давала в те времена свободу. Впрочем, и сейчас тоже.

Береги честь смолодуИванов беллетрист хорош необычайно. но его художественная проза – лишь верхушка айсберга. Малая часть творческого потенциала, о котором даже такие мощные произведения, как двухтомник «Тобола» могут дать лишь приблизительное представление. Да, он потрясающе владеет словом; отменно выстраивает интригу и закручивает сюжет; а его герои порой кажутся более плотными и плотскими, чем кое-кто из реально окружающих. Но все это из числа вещей, какие умеет делать всякий хороший писатель. Отнести Алексея Викторовича по разряду гениев в личной табели о рангах меня заставило знакомство с его документальной прозой. Между «Message Чусовая» и «Вилами» для писателя пролегло девять лет, мне читателю, случилось прочесть их на протяжении полугода. В этом великая разница между ними, творцами и нами, потребителями – что у одного берет месяцы и годы кабинетного подвига. другой проглатывает хорошо, если в неделю. Хотя в случае Иванова говорить о кабинетном подвиге вряд ли уместно, не пройдя этого пути своими ногами, так о нем не расскажешь. В документальной прозе автор выступает как географ, историк, историограф. этнограф, топограф, экономист, лингвист – краевед в широком смысле слова. В случае с «Вилами», в широчайшем, и если вы подумаете, что эта книга представляет собой рассказ о пугачёвском бунте в его хронологическом развертывании, вы будете правы. И неправы. Потому что тщательно восстановленная история пугачёвщины с именами, географией, событиями, только канва. срединная линия, оплетаемая исторической подоплекой (часто с погружением много глубже непосредственно происходящего); и последствиями, какие оно имело для близкого или отдаленного будущего. Но суть даже не в том, чтобы рассмотреть происходящее во всех возможных к рассмотрению контекстах. дело в другом. «Вилы» анализируют пугачёвщину как беспощадный, но далеко не бессмысленный бунт, прошивший Россию. которая представляла (и, несмотря на глобализацию, в немалой мере продолжает представлять) собой комплекс разных идентичностей.На этом стоит остановиться подробнее. потому что концепция России как комплекса идентичностей в той же мере, в какой Европа, например, является комплексом разных стран, ключевая для понимания не только смысла пугачёвщины но и многих процессов, имеющих место в современной действительности. Русскость, как этническая общность, к которой носителей русского языка причисляет мир – это метахарактеристика, слишком общая, чтобы быть действенным инструментом анализа и прогнозирования. Россия неоднородна и рассматривать ее имеет смысл как конгломерат регионов, для каждого из которых подходит свой способ освоения. Понятие идентичности не исчерпывается конфессией, географией или культурой. Идентичность – это система ценностей.Оптимальный способ взаимодействия с представителями определенной идентичности базируется на понимании того, что представляет для них базовую ценность и умении предложить продукт, отвечающий их представлению о ней. Как ни трагично, в последней трети XVIII века таковым оказалось восстание Пугачёва, в каждом из регионов мимикрировавшее под конкретные чаяния. Вся история и география пугачёвщины рассматривается Ивановым именно через эту призму: жаркое плодородное степное поречье южных границ наиболее эффективно для освоения хуторскими и станичными хозяйствами; а для Урала казачья вольница не подходит, но оптимальный вариант для заводов и рудников – горноуральская заводская цивилизация. Что хорошо рабочему, то совершенно не тронет душу крестьянина; заволжские старообрядцы с их культом труда сильно отличаются от крепостных крестьян черноземья; даже казачество, которое нам сегодня может казаться всюду одинаковым, на деле разительно отличалось: донское. кубанское, яицкое, оренбургское. И погубили Пугачёва в конечном итоге те самые казаки, без которых бунт не разгорелся бы. Но случилось это тогда, когда восстание перестало отвечать требованиям их базовых ценностей.Подробное рассмотрение истории и географии пугачёвщины с точки зрения идентичностей и составляет основу, скелет книги. Ни в коей мере этим не исчерпываясь.Такой массив имен. географических названий, переплетения судеб; описаний кровожадности и зверств, чинимых представителями воюющих сторон; легенд и фольклора, которым обрасли те события. На одно только освоение этого пласта информации, на то, чтобы разобраться и запомнить нужны были бы месяцы неспешного чтения. Но я не могу себе такого позволить, моя жизнь конечна, а хочется столько всего успеть, потому просто прослушала книгу. Да и нет нужды держать все в памяти, когда можешь обратиться к источнику, а он у нас теперь есть.Из того. что мне показалось наиболее интересным: знакомые по «Тоболу» имена Рейнсдорф и Демарин; Иван Андреевич Крылов, семья которого в его раннем детстве задета была огненным колесом бунта; русский Фауст Рычков; рассказ о Казахстане и действительном положении дел с его присоединением к России, резко отличный от канона советской Истории Казахстана (родина моя) и о казахской Жанне д`Арк. Невероятно грустная история дворянской девушки Танечки, которая пошла к Емельке в полюбовницы, спасая братишку, но это не уберегло обоих от казаков, которые посреди морозной степи выбросили их, да так они и вмерзли в насыпь у обочины дороги, обнявшись смертельным объятием.И, конечно, подвиги, которым на всякой войне находится место. В жизни всегда есть место подвигу.