Пролог
Истребители летели крыло к крылу, мерно гудя винтами. Летели низко, настолько, что даже можно было разглядеть черные кресты на пятнистых крыльях и фюзеляжах. Правый самолет вдруг качнулся и резко ушел в крен, выпадая из группы, следом распалась остальная четверка и устремилась к самой земле. К надсадному реву двигателей присоединился треск пулеметов.
– Ложись!!! – старик спрыгнул и распластался у саней, прикрыв голову руками. Все повалились следом, вжавшись, стараясь слиться c грязным талым снегом, стать незаметными. Пули со свистом прошили сани, разбивая их в щепу и вздымая клочья соломы. Коричневая кобыла хрипнула и встала на дыбы, молотя копытами пропитанный гарью воздух, затем тяжело завалилась набок.
Четырехлетняя Капитолина лежала и смотрела в безжизненные глаза мертвой лошади, равнодушные и вместе с тем грустные. Скрипнули тормозными колодками военные полуторки, колонной двигавшиеся навстречу. Раздались крики, одиночные ружейные выстрелы и топот. Перед глазами Капы возникли облепленные грязью стоптанные солдатские сапоги.
– В лес! Все бегите в лес! – голос был густым и раскатистым.
Сильные руки рывком подняли ее и поставили на ноги.
– Девочка, беги! В лес беги! – ощутимый толчок в спину.
И она побежала. Она бежала через заснеженное поле к голым деревьям и слышала, как следом бегут бабы, стонущие от страха и тяжести детских тел на руках. Воздух сотрясали пулеметные очереди немецких самолетов и сухие выстрелы бесполезных трехлинеек советских солдат, глохнущие звуки двигателей полуторок и сочные – авиамоторов.
Из западных облаков выплыл сигарообразный фюзеляж бомбардировщика. Тяжелый двухмоторный самолет словно завис над колонной, плавно открывая створки бомболюка. Высыпавшиеся веером черные точки полетели к земле, стремительно приобретая вытянутые очертания.
От взрывов поле вздыбилось снежной волной. Капу оглушило, затем толкнуло в бок, совсем не больно, просто сильно, и накрыло плотным одеялом мерзлой земли. И почти сразу же пришла боль. Лавиной по всему телу. До одури. До кровавой пелены в глазах. Внезапно звуки стрельбы и взрывов, крики солдат и рев двигателей стали тише, а пелена – темнее, пока совсем не превратилась в черную непроглядную темноту. Стало тихо и… спокойно.
Затем Капа увидела голубое небо с редкими перышками облаков. Небо почему-то покачивалось, словно ее кто-то нес на руках. Наверное, так оно и было. Затем облака пропали, опять наступила темнота.
Надолго.
Потом сквозь темноту прорвались чьи-то голоса.
– В тридцати километрах отсюда разбомбили эвакуационный эшелон. Местные жители подобрали ее и еще трех детей! – четко, по-военному, доложил тонкий женский голос.
– Дальше! – прозвучал требовательный мужской голос.
– Снова попали под обстрел немецкой авиации. Точнее, обстреливали военную колонну, а они оказались рядом.
– Живы? Остальные дети живы?!
– Так точно, товарищ полковник! Развезли по приютам. Капитолине повезло меньше. Прооперировали.
– Капитолине? – переспросил мужской голос.
– Так точно! В санях нашли обгоревшую женскую сумку – матери, наверное. Там было свидетельство о рождении и обрывок записки… не понять, от кого, возможно, от соседей. Из записки ясно, что родители погибли во время артобстрела завода, похоронены на Пискарёвском кладбище. И фотокарточка еще, но… тут совсем плохо – сильно обгорела, только верхний уголок остался. Наверное, семейное фото. Жаль, у девочки даже память о родителях не сохранилась… Все здесь, товарищ полковник.
Шелест бумаг.
– Так, понятно… Градова Капитолина Алексеевна. Так… 38-го года… Родители: Градов Алексей Николаевич, Градова Антонина Васильевна. Ленинград… Это все понятно, а где документы, что она в числе эвакуированных?
– Эшелон разбомбили так, что там мало что осталось, товарищ полковник. Не до этого было. Живых бы спасти!
– Ладно, сделаю запрос насчет ленинградского эшелона. Как состояние девочки?
– Стабильно-тяжелое. Сделали все, что могли. Очень надеюсь, что выкарабкается, – женский голос заметно подрагивал.
– Отставить слезы, товарищ Макеева! Вы – военврач, майор медицинской службы, а не кисейная барышня! Это война, вы это понимаете?!
– Так точно, товарищ полковник, понимаю! А еще понимаю, что детям на войне не место! У самой двенадцатилетняя дочь…
Мужской голос ответил не сразу. И когда он снова зазвучал, то был усталым, даже надломленным, без малейшего намека на командные нотки.
– Да. Детям на войне не место.
Затем голоса слились в неразборчивый тянущийся звук, и снова наступила темнота.
Капа выжила, выкарабкалась вопреки сильным ранениям и неблагоприятным прогнозам. И когда окончательно поправилась, ее привезли в детский дом – некогда роскошный особняк с четко очерченными квадратами зеленых лужаек и постриженными деревьями, в девятнадцатом веке принадлежавший богатому купцу, а ныне – Мурченградскому отделу народного образования.
Глава первая
Она осторожно открыла окно, старые рамы жалобно скрипнули несмазанными петлями. Девчонка поморщилась и вгляделась в темноту двора. Тонкие руки быстро подхватили потертый вещмешок и выбросили на газон. Тот глухо стукнулся о землю и закатился под куст акации.
«Компас бы не повредить…», – пронеслось в голове.
Девчонка встала на подоконник и уже приготовилась к прыжку, но сзади раздался голос. Неожиданный и громкий.
– Капка, а ты куда?!
«Черт! – мысленно ругнулась Капа. – Принес же его леший!»
Она обернулась.
– Никуда. Проветриваю, – беззаботно ответила она смуглому худому парнишке лет девяти в залатанных штанах и вылинявшей рубахе. В руке он держал грубо выструганный из осиновой чурки самолет.
– Не ври, Капка! Ты бежать собралась! – шмыгнул носом мальчишка. – Я видел твой тайник! И мешок видел, и сухари!
– Не ори, Семенов! – прошипела она и молнией метнулась с подоконника к нему. Зажала рукой рот и процедила в оттопыренное ухо. – Если ты кому-нибудь вякнешь – тебе точно хана! Понял?!
Семенов мужественно молчал, лишь таращился в ее холодные в свете луны голубые глаза. Но видя, как постепенно этот взгляд становится совсем уж немилосердно ледяным, он испуганно замычал и закивал.
Капа осторожно убрала ладонь с его рта, подтолкнула Семенова в темноту коридора и дала легкий пинок для ускорения. Подошла к окну и ловко запрыгнула на подоконник.
– Капка, а тебе не страшно? – услышала она свистящий шепот.
Семенов, оказывается, никуда не ушел.
– Ты еще здесь?
– Ага!
– А чего бояться? Тут прыгать-то, – самонадеянно ответила она, выглядывая в окно.
– Не, я не про это! – горячо зашептал Семенов. – Я про Север! Там медведи! Белые! И холодно!
Капа резко повернулась к нему и с подозрением прищурилась.
– Откуда ты знаешь про Север?
– Просто знаю. Я видел, как ты постоянно верхушку глобуса рассматриваешь. Ну, там, где Арктика, будто других мест нет. И постоянно читаешь «Землю Санникова», будто других книг нет.
«Вот же засранец! – мысленно восхитилась Капа его дедуктивным способностям. Впрочем, восхищение это быстро сменилось догадкой, что если Семенов откроет пасть, а он обязательно откроет – такова его натура, то не видать ей Северного полюса как собственных ушей.
Надо было что-то делать… И делать незамедлительно, ибо время не терпит. В голове завертелась карусель из мыслей, и самой первой была очень простая и легко осуществимая – выкинуть ябеду Семенова в окошко. И тут же на смену ей пришла другая, более дипломатичная.
– Семенов, – ласково проворковала она. – А у меня что-то есть.
Она запустила руку в кармана платья и вынула карамельку. При виде конфеты глаза мальчишки загорелись.
– А я свою еще в обед съел, – с сожалением сказал он.
– Хочешь? – она покрутила конфетой перед его крючковатым носом.
– Хочу! – рука Семенова попыталась схватить конфету, но Капа быстро убрала ее за спину.
– Не так быстро, Семенов. Сейчас ты берешь конфету и идешь баиньки. А утром можешь стучать воспитателям, я все равно буду далеко.
– Утром во сколько? – деловито уточнил Семенов.
– После зарядки, – немного подумав, ответила она.
– Хорошо.
– И не вздумай брякнуть раньше времени, понял? – худой, но крепкий кулак Капы покрутился у его носа.
– Понял. Конфету давай.
Пальцы жадно схватили конфету и тут же спрятали в карман штанов.
Капа снова залезла на подоконник и уже было приготовилась к прыжку.
– Я бы тоже сбежал, – мечтательно и очень не вовремя сказал Семенов. – Только в Ташкент.
Капа разозлилась. Ей это было совсем неинтересно, но все же спросила:
– Почему в Ташкент?
– В Ташкенте хорошо, – мечтательно сказал Семенов. – В Ташкенте дыни и арбузы.
– Здорово! – кивнула она и сделала прощальный жест рукой. – А теперь – иди!
– Я бы там на ослике катался, – продолжал мечтать Семенов.
Последние слова Семенова она уже слышала в полете.
Приземление прошло не очень удачно. Она кубарем покатилась по сырой от вечернего дождя земле, порвав платье и потеряв одну веревочную тапочку. Чертыхаясь, быстро вытерла лицо подолом и нашла слетевшую обувь. Подхватила вещмешок и, пригибаясь, побежала через темный палисадник к дыре в заборе. На бегу обернулась и увидела белеющее в окне второго этажа лицо Семенова.
Раздвинула кусты и быстро протиснулась в дыру, затем запустила руку обратно и вытащила вещмешок. Накинула лямки на плечи и помчалась в сторону вокзала, к утопающим в густой дымке паровозам, стуку колес и громким протяжным гудкам.
Она бежала вдоль деревянных бараков и двухэтажных каменных домов, мимо тумб с разноцветными афишами и лениво размахивающих метлами ночных дворников, по мощеной круглыми булыжниками мостовой и узкими, еле освещенными переулками. Вещмешок мягко бил по спине, ноги разбрызгивали воду из луж, а душа пела от завывающего в ушах ночного теплого ветра и предвкушения от скорого свидания с суровым Севером, где ее наверняка уже ждут. А в том, что ее, десятилетнюю детдомовку, там ждут – она даже не сомневалась. Север любит смелых и решительных!
Впереди уже виднелось белое здание железнодорожного вокзала с круглыми часами на вытянутой башенке. Капа остановилась, немного отдышалась и продолжила бег. Редкие прохожие с удивлением смотрели на короткостриженую худенькую девчонку в казенном платье и с вещмешком за плечами, но окликнуть не решались, потому что у нее было такое выражение лица, какое может быть только у человека, твердо знающего, куда и зачем он бежит в этот поздний час.
Впрочем, нашлись и такие, кто все-таки решил поинтересоваться.
– Девочка, стой! – окликнула ее пожилая женщина в платке.
Капа сбавила скорость и нехотя остановилась на безопасном расстоянии – приближаться к этой незнакомой женщине она явно не торопилась.
– Ты куда это на ночь глядя, а? – спросила женщина и сделала шаг в ее сторону.
– В библиотеку, – буркнула Капа.
– Ты из детдома сбежала, да? – спросила женщина, скользнув взглядом по ее одежде.
– Нет. Меня отпустили, – нахально соврала Капа и отступила на шаг. – За хорошее поведение.
– Тебя воспитатели не учили, что нехорошо врать старшим?! – строго прикрикнула женщина и протянула руку. – Ну-ка, пойдем в милицию! Там выяснят, кто тебя отпустил и куда!
– Тетя, плыви мимо! – огрызнулась Капа.
– Ты как со старшими разговариваешь?! – всплеснула руками женщина и заголосила на всю улицу. – Люди, люди, это что ж такое делается, а?! Девчонка одна, ночью! Детдомовка! Сбежала!
К ним уже приближались прохожие, видно, из числа тех сознательных советских граждан, которым до всего есть дело. Капа развернулась и собралась бежать, но тут же ударилась лбом в чей-то живот. Обладатель живота – высокий дядя с роскошными усами и в кепке, с легкостью приподнял ее за лямки вещмешка и интересом вгляделся в лицо.
– Держите ее, товарищ! – крикнула женщина в платке.
– Держу! – усмехнулся в усы мужчина. – Крепко держу, никуда не денется! Украла чего, что ль?! В мешке что?!
– Ничего! – огрызнулась Капа, размахивая кулаками в сантиметре от его красного с прожилками носа. – Отпусти!
– Еще грубит! – неодобрительно сказал мужчина. – Дикая!
– А чего еще от детдомовских ждать? – поддакнула тетка. – Вы, товарищ, ни в коем случае не отпускайте! Я сейчас милицию вызову!
Тетка поковыляла к телефону-автомату.
Капа, болтая ногами в воздухе, стала вырываться, но мужчина только крепче сжал лямки. Из телефонной будки послышалось короткое жужжание крутящегося диска, затем голос:
– Алле?! Милиция?! Срочно приезжайте, мы тут воровку малолетнюю с мешком поймали! Да прямо у аптеки рядом с вокзалом. Ага! Ждем!
Трубка с щелчком вернулась на рычаг.
Капа изловчилась и с силой дернула мужчину за усы. Тот, совсем неожиданно для своей внушительной комплекции, взвизгнул фальцетом и разжал руки. Капа мягко приземлилась на четыре точки, резко выпрямилась и обеими руками толкнула его в живот. Мужчина охнул и, нелепо взмахнув руками, упал на спину. Вывалившаяся из кармана брюк водочная бутылка разбилась, разбрызгивая резко пахнущее содержимое.
Капа уже было собралась дать деру, но волосатая рука успела схватить за мешок. Девчонка выскользнула из лямок и отбежала на пару метров. Замерла, враждебно поглядывая и раздумывая, как вернуть свою законную вещь.
Капа к своему побегу готовилась долгих три месяца. Для начала раздобыла этот мешок, он был нужен в силу своей практичности и вместимости. Его она купила на толкучке у солдата – старый брезент еще хранил запах махры и гари, а в несколько местах отчетливо виднелись отверстия от пуль. Капа тщательно выстирала мешок, затем аккуратно заштопала дырочки и спрятала на чердаке детдома, где в тайном закутке на газете у чердачного окошка сушились хлебные корки, которые она не съедала за обедом. Там же, в укромном месте, хранились две банки тушенки и одна со сгущенным молоком.
Теперь справедливый вопрос: откуда у детдомовки деньги? Свой первый капитал в 3 рубля она заработала на той же самой толкучке, где помогла одной торговке в ее безуспешной борьбе с местными беспризорниками, которые буквально замучили своими набегами: едва отвернешься – тут же стащат кочан, зазеваешься – лишишься нескольких яблок. Капа выловила парочку таких пацанов, отлупила как следует и вернула украденное на прилавок. В награду благодарная торговка дала ей 3 рубля мелочью и яблоко.
Яблоко она съела, а капитал быстро приумножила игрой в пристенок. Ее соперники по игре, все как один великовозрастные балбесы, сначала не особо спешили отдавать проигранное какой-то там хлипкой детдомовке, но Капа выбивала причитающееся отчаянно, пуская в ход зубы, кулаки и крепкое словцо. Вытирая слезы с разбитых лиц, пацаны отдавали деньги и зарекались играть с этой «психической»: мало того, что без денег оставляет, так еще и по морде бьет. Но Капе и дела было мало до того, что о ней думают: у нее была цель, и она приближала встречу с ней как могла!
Правда, конечно, за свое стремление к мечте приходилось платить – за каждую отлучку за пределы детского дома ее наказывали: сначала читали утомительные нравоучения, а затем отправляли в столовую чистить казаны. Оттирая песком закопченные стенки кастрюль, она нисколько не расстраивалась, а разрабатывала дальнейший план побега, прикидывая, что еще может понадобиться настоящему полярнику. Так, постепенно, к вещмешку и консервам прибавились старый компас, рукавицы, пара вязаных носков, спички, соль и перочинный нож.
И вот сейчас Капа стояла на безопасном расстоянии и соображала, как ей вернуть законно нажитое. В голове вертелись разные мысли, но все они имели один большой недостаток – не та весовая категория. Мужик был высок, могуч в плечах и агрессивен, она же, в силу возраста и скудного казенного рациона, едва дотягивала ему до пояса. Оставалось уповать только на ловкость и навыки кулачного боя, отточенные в стычках с уличной шпаной.
Капа уже шагнула вперед, сжав кулаки (все-таки безумная отвага – это про нее), но тут из-за угла аптеки вышла девица. На фоне общей серости улицы и одинаковости обывателей она выглядела самой настоящей модницей: оранжевая юбка с широким поясом, сиреневая блузка с большими пуговицами и остроносые черные туфельки. Яркий платок на голове, повязанный замысловатым узлом, глаза сильно подведены, а губы, и без того чувственные, краснели помадой. Броский макияж ничуть не опошлял красоту незнакомки, наоборот – подчеркивал.
– Товарищ, вы ведете себя не по-джентльменски, – голос красотки был приятным и каким-то обволакивающим.
– Чего? – пробурчал мужик, продолжая сжимать свой трофей.
– Я тут стала случайным свидетелем вашего, так сказать, некрасивого поступка. Могу прямо заявить: вы – совсем не денди. Нет благородства ни в вашем облике, ни в поведении.
– Чего?! – разъярился мужик. – Еще всякая стиляга будет оскорблять?! Разоделась как попугай и меня, честного человека, обзывает всякими дендями?!
Девушка поморщилась от его крика. Поправила сумочку на тонком ремешке, висящую через плечо.
– Ну, ничего-ничего, – мстительно продолжал мужик. – Сейчас милиция приедет и разберется с тобой! Возьмут тебя за твою пеструю задницу и на Колыму! Вот там тебе самое место, а вместо тряпок этих буржуйских – ватник и кирза! И кайло в ручки белые! Вот там ты узнаешь, какой я денди! Я бы сказал, кто ты, да воспитание не позволяет! А оно у меня – пролетарское!
Девица пожала красивыми плечами.
– Мешок верните девочке.
Хам быстро состряпал фигу и сунул ей под нос.
– А вот это видела?! Накоси-выкуси!
Воспользовавшись моментом, Капа в два прыжка оказалась возле обидчика, пнула в коленку и вцепилась в мешок мертвой хваткой. Мужик, снова оказавшись на земле, напрочь забыл о своем пролетарском воспитании (или, наоборот, вспомнил) и матерно выругался. Впрочем, мешок он не выпустил – волосатые пальцы сдавили лямки еще сильнее.
– Это что ж такое делается, товарищи?! – заголосила тетка в платке, обращаясь к быстро рассасывающейся толпе зевак. – Товарищи! Товарищи! Эх, товарищи-и-и…
На помощь Капе пришла красотка, и они уже почти отвоевали мешок, но тут по витрине аптеки заиграл свет фар приближающейся машины. Пришлось выпустить лямки и прикрыть глаза руками.
– Милиция! Милиция! – заголосила тетка, увидев синюю «Победу» со здоровенным рупорами на крыше и красной полосой вдоль кузова.
Красотка склонилась к уху Капы и шепнула:
– Бежим!
Ни Капе, ни ярко одетой девице встреча с милицией не сулила ничего хорошего, поэтому обе, схватившись за руки, понеслись прочь, оставляя кричащего мужика на земле.
– Ловите их, это банда! – плевался вслед он. – Одна отвлекает своим непотребным видом, другая грабит!
Пробежав метров сто, Капа и ее новая знакомая спрятались за парковую скамейку, пытаясь перевести дух.
Из подъехавшей милицейской машины вышли два человека в одинаково синей форме. Один строго взглянул на сидящего на земле гражданина, а другой оглядывался по сторонам. Говорили они громко, в ночной тишине было отчетливо слышно каждое слово.
– Кто милицию вызывал? – поинтересовался милиционер.
– Я! – выступила вперед тетка. – Девчонку-детдомовку поймали! Воровку!
– Разберемся! Вставайте! – приказал милиционер мужику.
Тот встал и протянул ему с боем отвоеванный трофей.
– Вот, товарищи! Рискуя жизнью отбил у бандитов! – проникновенно и не без гордости сказал он и тут же торопливо добавил. – Вы не подумайте, я туда даже не заглядывал – законы знаю. Знаю и уважаю.
Милиционер развязал затянутые в узел лямки и заглянул внутрь мешка. Скривившись в недоумении, вытряхнул содержимое на капот милицейской машины.
– Это что такое? – спросил он мужчину.
Тот уставился на горстку сухарей, консервы, рукавицы, старый компас с треснувшей крышкой и высыпавшуюся из газетного кулька соль.
– Мне кажется, это набор диверсанта, – он в задумчивости почесал ухо.
– А мне кажется, кто-то отрывает милицию от важных дел! – рявкнул милиционер, затем шумно втянул носом воздух. – Да вы никак выпивши, гражданин хороший?!
Мужик насупился и назидательно замахал перед носом милиционера волосатым пальцем.
– После трудного рабочего дня имею право выпить пару стаканов… пива! Я – рабочий человек! Я на доске почета висю… вишу… висел когда-то, поэтому не надо тут! Права не имеете!
– Поедете с нами, гражданин! – милиционер открыл дверь «Победы» и сделал пригласительный жест.
Неудачливый ловец диверсантов перешел на крик, тряся губами и шевеля усами.
– Милиция, называется! Я всегда знал, что вам не стоит доверять! Слуги народа, вашу милицейскую маму!
Он придвинулся к тетке в платке и сказал проникновенно:
– Будете свидетелем милицейского произвола, женщина! А надо будет, то и в суде засвидетельствуете! Не дадим разгуляться несправедливости!
Тетка испуганно замахала руками и попятилась:
– Да ты что, сбрендил совсем?! Мне домой надо! Вот еще мне по судам бегать, ага!
Она быстро и не оглядываясь пошла по улице, затем боком занырнула в переулок. Впрочем, никто ее не задерживал.
Уязвленный такой подлостью пролетариат шагнул вперед с выражением неописуемой горечи и разочарования, вытянул сложенные вместе руки.
– Что ж, лейтенант, вяжи меня. Давай вяжи! Но учти, что наш советский суд разберется! Наш гуманный суд – самый советский в мире! Всех накажет: и виновных, и невиновных, причастных и непричастных! Никто не уйдет от справедливого возмездия! Бери меня, лейтенант! Я – твой!
Его затолкали в машину, затем смели сухари и прочую «экипировку диверсанта» обратно в мешок, бросили ему на колени. Заурчал двигатель, зашуршали шины, и через несколько секунд на улице стало пустынно – лишь на земле блестели осколки разбитой водочной бутылки.
Модница с любопытством глянула на тяжело вздохнувшую девочку.
– А зачем тебе это все?
– На Север еду, – убитым голосом ответила Капа. – Покорять.
Глаза красотки моментально стали серьезными.
– Так он же, вроде, покорен? Челюскин, Шмидт, Папанин, Амундсен…
– Там знаете, сколько еще белых пятен? Покорять и покорять! – в сердцах топнула Капа. – Мешок жалко!
Аргумент был, конечно, железным.
Девушка ласково погладила ее по стриженой голове.
– Может, попозже немного? Тебе сколько лет?
– Какая разница?! Много!
– А зовут как?
– Капа. Капитолина. А вас?
– А меня Валери́. Ударение на последнюю букву.
– Валери? Это что за имя такое? – удивилась Капа.
– Ну, вообще-то меня Валерией зовут, но Валери – мне больше нравится. У нас у всех такие имена.
– У кого у «вас»?
– У моих друзей. Оззи, Кэти, Джон, Ирен, Логан. Была еще Молли, но она теперь уже не с нами.
– Умерла?
– Почему сразу умерла? Жива и будто бы даже здорова. Только она сейчас, конечно, не Молли, а Лида Лодочкина, сотрудник бригадмила.
– Сотрудник чего?
– Бригады добровольного содействия милиции.
Валери стащила платок с головы. Капа с удивлением увидела ее короткие, совсем как у нее, волосы.
– Видишь? – горько спросила Валери. – Лодочкина постаралась. Выловила меня одну и волосы остригла.
– Зачем?! – удивилась Капа.
– Считают нас тунеядцами и прочими неблагонадежными гражданами, подрывающими устои советского общества… – пожала плечами девушка и аккуратно повязала платок. Вынула из сумочки маленькое зеркало и придирчиво посмотрела в отражение. – Вот какие мы тунеядцы, а? Я вот, например, студентка, в медицинский поступила. Решила пойти по стопам мамы – она военврач, полевой хирург. Ирен и Логан – в сельскохозяйственном учатся, Оззи работает на шарикоподшипниковом заводе, Кэти – на швейной фабрике. Джон… Ну, тот у нас вольный художник, подрабатывает, да. Но не тунеядец же!
Валери показала ей сумочку.
– Вот смотри, разве может такое сделать тунеядец?
Сумочка была красивой: маленькая, изящная, из мягкой замши, с аккуратными клепками и длинным тонким ремешком.
– Думаешь, купила? Ага, где?! Это Джон сделал! Джон – он такой! С руками, в общем.
Капа хмыкнула. Если бы у нее было десять таких красивых сумочек, она бы не задумываясь променяла их на один крепкий вещмешок.
Валери покружила вокруг оси, шурша юбкой.
– А эту юбку мы вместе с Кэти сшили. Нравится?
Капа кивнула, хотя если бы у нее было двадцать таких юбок, она бы не сомневаясь променяла их на один водолазный свитер и овчинный тулуп.
Но вслух сказала сдержанно:
– Я бы предпочла что-нибудь менее заметное.
– Совпаршив? Серое, квадратное и одинаковое? – уточнила Валери.
– Практичное, – с улыбкой ответила Капа. Модница ей нравилась, ей вообще были симпатичны необычные люди. А Валери была необычной – слишком выделялась на фоне унылой действительности, на этих грязных улицах с тусклыми, раскачивающимися на ветру фонарями. Она была здесь чужой, инородной, словно яркий заграничный журнал среди пыльных книг.
– Эх ты, практичное! Пойдем со мной? Познакомлю тебя с нашими. Научим тебя танцевать линди-хоп.
– Танцевать что?
Валери звонко рассмеялась, да так заразительно и совсем необидно, что Капа заулыбалась. Красотка вдруг слегка прижала локти в поясу и принялась раскачиваться в стороны, подергивая плечами. Красивые губы зашевелились, выдавая очень похожие на джазовую трубу звуки, а глаза заблестели в азарте. Все ее тело вдруг пришло в движение: стройные ножки стали выделывать немыслимые кренделя, водя мыском туфелек по земле, красивые плечи попеременно поднимались и опускались, а раскрытые ладони описывали кругообразные движения.
– Тут, Капитолина, главное – ритм!
Звуки джазовой трубы вдруг стали громче, а руки обхватили Капу и крутнули вокруг оси. Перед ее глазами замелькали слившиеся в одну яркую линию огни домов и фонарей, ветер засвистел в ушах. Валери остановила ее бешеное вращение, схватила за правую руку и качнула бедрами. Капа неловко повторила движение и засмеялась собственной неуклюжести. Это не было даже близко похоже на танго с его величественной и плавной грацией, залихватской полькой-бабочкой тоже назвать было трудно – все движения, немного рваные и резковатые, но вместе с тем не лишенные изящества, завораживали, заставляя невольно дергать подбородком под звуки импровизированной джазовой трубы, вибрировать телом и смеяться.
– Здорово! – засмеялась Капа, когда руки Валери крутанули ее в очередной раз.
– Ага! – поддакнула Валери, выделывая кренделя ногами и шурша юбкой.
Наконец, обе рухнули на скамейку, пытаясь отдышаться и счастливо улыбаясь.
– Понравилось? – спросила Валери. – Это еще что! У Джона есть пластинка с настоящим нью-йоркским джазом, пойдем послушаем?!
Капа прекратила улыбаться и с сожалением помотала головой.
– Не могу, мне в Арктику надо, – вздохнула она.
– Жаль, – искренне ответила девушка.
Вынула из сумки шоколадную конфету и протянула ей.
– Специально для покорителей Севера.
– Не надо, – запротестовала девочка, глядя на конфету с изображением полярного медведя и надписью на боку «Мишка на Севере».
– Держи-держи! Даже символично!
– Спасибо, – Капа спрятала конфету в кармашек платья.
Валери встала со скамейки, поправила юбку.
– Гудбай, Капитолина. Береги себя!
– До свидания, Валери! И вы тоже!
Девушка взмахнула тонкой рукой на прощание и пошла по темной аллее, покачивая сумочкой и цокая каблучками.
Капа смотрела на растворяющийся в ночи стройный силуэт Валери, искренне недоумевая, кому она может мешать. Просто яркий человек со своими взглядами, более свободный, чем другие и, наверное, по-своему счастливый.
Громкий паровозный гудок вывел ее из задумчивости. Девочка натянула на лицо решительное выражение и побежала к вокзалу.
С сухарями или без – какая разница? Только вперед! За мечтой!
***
Сержант Приходько зевнул так, что чуть не вывернул челюсть. Встал из-за стола, потянулся до хруста и поправил портупею. Закинул папиросу в рот и похлопал по карманам кителя. Не услышав привычного звука бьющихся в коробке спичек, пошарил в ящике стола, затем заглянул под стол.
Пнул дверь дежурки и вышел на платформу. В нос ударил тяжелый запах пропитанных мазутом шпал, дым паровозных топок и пьянящий аромат сирени. Но среди этой палитры запахов отчетливо выделялась вонь крепкого деревенского самосада – в пяти метрах, прислонившись плечом к столбу, меланхолично дымил козьей ножкой дворник Митрич. Он аккуратно сдул шапку пепла и дал прикурить сержанту.
Приходько с удовольствием затянулся папиросой, выпустил дым через широкие ноздри. Перекинулся с Митричем парой фраз, затем в две большие затяжки прикончил папиросу и кинул на платформу. Уже собрался было припечатать ее каблуком начищенного сапога, но поймал на себе неодобрительный взгляд дворника. С виноватой улыбкой поднял окурок и бросил в урну. Митрич одобрительно крякнул и выпустил в звездное небо струйку вонючего дымка.
Приходько направился было обратно дежурку в предвкушении горячего сладкого чая, как вдруг к нему подошла молодая темноволосая женщина в длинной юбке из крепа и модном приталенном жакете. На голове шляпка, в правой руке чемодан. Лицо выражало крайнюю степень озабоченности.
– Товарищ, вы просто обязаны мне помочь! – требовательно сказала женщина и поставила чемодан перед ним, словно преграждая путь.
– Обязан – поможем, – обреченно вздохнул Приходько, понимая, что чайник придется разогревать еще раз, а это – десять минут потерянного времени.
– Пропал Моня! Вы понимаете?! Пропал мой Моня! – женщина картинно заломила руки.
– Песик ваш? – недовольно шевельнул усами сержант.
– Мой сын! – возмутилась женщина. – Вы просто обязаны его найти!
– Успокойтесь, гражданочка! Как выглядел?!
– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?! Что-то случилось?! Вы что-то знаете?! –запаниковала она.
Милиционер вздохнул.
– Как выглядит?! Сколько лет?
– Я с вас удивляюсь! Ну как может выглядеть обычный еврейский мальчик пяти лет?! Хорошенький.
Приходько почувствовал закипающее раздражение.
– Где вы его видели в последний раз?
– Почему вы меня пугаете? Что значит «в последний раз» ?!
– Где вы его потеряли?! – взорвался милиционер.
– Здесь на вокзале, – женщина поджала губы. – А почему вы на меня кричите? Вы на жену тоже кричите? И на командиров своих кричите?
– Я не кричу, – насупился сержант.
– Хорошо, вы можете на меня кричать, но только найдите мне сына! Наш поезд в Жмеринку отходит через полчаса.
– Как был одет?! – поинтересовался Приходько и тут же поправился. – Как он сейчас одет?
– Очень хороший серый костюмчик и черные ботиночки.
За их спинами призывно крякнул Митрич.
– Так это… того… видал я мальчонку похожего, ага.
– Где?! – в один голос спросили милиционер и еврейская мама.
Дворник махнул рукой в сторону привокзального буфета.
– Так это… он за кошкой побежал. Я ему говорю, мол, малец, а мамка твоя где? А он мне такой: а вы с какой целью интересуетесь? И лицо такое хитрое, и спросил так, с подковыркой. Хитрый малец, ага.
Митрич вынул изо рта обслюнявленную козью ножку, поплевал на палец и аккуратно притушил. Засунул в карман и взялся за метлу.