Оладьи тридцать седьмого года

«… Ему опять стало жалко маму.– Ну, съел я, съел оладью! – повторил он.– Значит, это правда, что ты взял ее? – торжественно спросила мать.– Нет, неправда, – ответил мальчик. Это в самом деле было неправдой, и он с неправдой никак не хотел соглашаться. Просто из жалости к матери он сказал, что съел оладью. Мать всплеснула руками.– Ты настоящий троцкист! – крикнула она. – Сейчас судят троцкистов, и они так же путаются в ответах. …»