Принц из серебра и золота

 
Тебе, потому что
ты всегда в меня верил.
И протянул он к ней руки.
И громко взмолился.
Но было уже поздно.
Ведь не всегда жизнь давала второй шанс.
 

Принц Эбелон и Крестелль, Наследие вечных

Viviana Iparraguirre De las Casas

Ein Prinz aus Silber und Gold

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© 2020 dtv Verlagsgesellschaft mbH & Co. KG, Munich/Germany

© Москаленко К., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Пролог

Королевство меди и олова выстроилось перед нами, словно огромный часовой механизм. Металлические пластины, похожие на шестеренки, устремлялись в небо и вращались на знойном ветру, окутавшем нас, как вуаль, которую я натянула на глаза.

«Взоры бесценны. Лица рассказывают истории. А глаза могут лгать», – всегда говорила Зан Захрай. Именно поэтому анонимность, прилипшая к нашему народу, как пустынная пыль к одежде, имела такую ценность.

Мы все были измучены долгим путешествием. Поэтому блеск столицы королевства Купфоа мы комментировали лишь усталыми улыбками, которые посылали друг другу. Местные жители называли ее Медным городом. Обычное название, но все же королевское, как и само ее появление.

Столица будто, словно солнце, пока мы сливались с тенями ее домов, словно оборотни, меняющие облик. Потому что по праздникам мы, стэндлеры, тоже имели право на убежище. Несмотря на то, что город из меди и олова никогда не любил принимать нас у себя вне этих дней. Я смутно припоминала дни своего детства, проведенные в Медном городе. Крыши переливались серебром и медью, а высокий фасад зданий был выполнен из благородного полированного стекла. Улицы вымощены отшлифованным красным камнем. А люди блистали бронзой загорелой кожи. Возможно, именно поэтому медные жители и не хотели нас видеть. Мы были похожи на них, но наши глаза сияли красками мира. Их, напротив, были серебряными. Почти такими же, как большие шестеренки, которые в приветствии мелькали перед нами. У нас, стэндлеров, не было постоянного дома.

Весь мир был нашим домом.

Мои ноги болели и требовали холодной воды. Медный город окружала тихая река, которую можно было пересечь через стальной мост. Там мы разобьем наш лагерь. Поставим палатки и повозки, в которых мы всегда отдыхали после долгих праздничных дней и ночей. Развесим разноцветные ткани на натянутые бельевые веревки и позволим им танцевать на теплом ветру. Разожжем костер, чтобы прогнать тьму. И наши голоса вызовут у металлического города такую дрожь, которую я ощущала в своих ярких воспоминаниях. Там, где была жизнь, мы чувствовали себя как дома.

Словно прочитав мои мысли, Зан Захрай, старейшина, указала новеньким среди нас на укромное место, сокрытое тенью металлической конструкции. Это было нашим постоянным местом. Песчаная почва, казалось, воздвигла ровное место – только для нас, стэндлеров, для нас одних.

– Там мы разобьем наш лагерь, друзья.

Я почувствовала облегчение своего народа, когда они увидели, что нашему путешествию пришел конец, пусть этот конец и означал начало.

Потому что никогда бы не подумала, что судьба уготовила мне коварный план, от которого я не смогла бы убежать.

Медный город был концом. Медный город был началом.

1

София

Мы, стэндлеры, были паразитами, не причинявшими никакого вреда, по крайней мере, мы шутливо называли себя именно так. Нам нравилось бывать на праздниках, но как только те заканчивались, мы снова возвращались к роли маргиналов, к роли, которую предсказал для нас мир. Мы никогда не найдем дома – места, где нас приняли бы со всеми нашими цветами, развевающимися платками, инструментами и языческими песнопениями. Мы, стэндлеры, любили нашу свободу и наши собственные правила. Другие королевства – Смаракта на востоке, Фриоле на севере, Леало на западе и даже Купфоа на юге – жили по правилам своих королев и королей. Я не знала их законов. Но представляла себе довольно утомительным втискиваться в корсет, в котором невозможно было дышать. Я никогда не следовала чужим правилам. Возможно, это связано с тем, что я была одной из наследниц нашего народа. Но, может быть, и с упрямством, которое унаследовала от своей матери.

Мой отец любил рассказывать о ней истории, которые делали ее живой. Настолько живой, что казалось, будто я действительно знала ее до того, как ветер развеял ее прах. Я все еще слышала хриплый голос отца, который смешивался с потрескиванием костра, когда он рассказывал о ней. О единственной женщине, которую когда-либо любил. Теперь его рассказы стихли, а моя мать ушла навсегда.

«Истории остаются», – говорила Зан Захрай всякий раз, когда я скучала по его голосу.

– Истории остаются до тех пор, пока их есть кому рассказывать.

И так его истории продолжали жить во мне – Софии Рей Линн. Мои предки принадлежали к семьям-основателям странствующего народа, когда-то объединившихся в стэндлеров. Семья моего отца Рей, семья Захрай, к которой принадлежала наша старейшина, и семья Леан со своим гордым наследником Элиа.

Остальные семьи отказались от своей второй фамилии. Но я уверенно хранила их вместе. Словно между людьми, которых я носила в своем сердце, наконец исчезло расстояние: Ооли Рей и Лореной Линн.

Каждый стэндлер знал эти истории.

И все жили по принципам давно умерших идеалистов.

Свобода была главнейшей заповедью. Свобода и семья.

Мой отец, Ооли, отстаивал эту философию до самой смерти, и я продолжала носить ее в сердце. Наверняка и я когда-нибудь скажу то же самое своим детям.

Вскоре мы закрепили колеса наших повозок камнями и воздвигли перед ними палатки. Тихий шепот, напоминающий водопад в Смаракте, ниспадающий в спокойное озеро, проносился среди усердно трудящихся стэндлеров. Они выгружали багаж или останавливались у реки, чтобы присмотреть за животными, которые жадно пили воду.

Я обвела взглядом наш красочный лагерь и привязала одну из тканей к своей повозке. Она была алой. Цвета семьи Рей, в честь моего отца Ооли.

Мой отец всегда говорил, что мы представляем многообразие народов. Были связующим звеном между множествами мест, которые не могли быть более различными. Это я видела каждый раз во многочисленных цветах, развевающихся на ветру, когда мы разбивали наш лагерь на новом месте. Совсем недавно мы были во Фриоле, ледяном королевстве на севере. В отличие от здешних башен, там они состояли из сплошного льда. Они вонзали свои длинные и когтистые пальцы в небо, словно могли разорвать облачный покров, скрывающий солнце, – впрочем, тщетно. Вместо этого непрерывно шел снег.

Несмотря на то, что холод притуплял боль, мысль о Фриоле всегда ощущалась острым ножом в моей груди. Медный город служил пластырем, заживляющим рану. Мне не следовало оставлять там отца, упрекала я себя, глядя на башни Медного города. Я должна была позволить ветру развеять его прах здесь. Здесь, где мы всегда чувствовали себя как дома.

Сняв шляпу и вуаль, я вытерла пот со лба. Воскресенье^[1] оправдывало свое название. Одно дело вспоминать легендарную жару Купфоа, и совсем другое – снова почувствовать ее на собственном теле. Я надеялась, что извилистые улочки города не застанут меня врасплох. Мы с Элиа часто играли среди них в прятки, пока наши родители зарабатывали деньги своими предметами искусства и представлениями. И столько же раз мы обогащались набитыми кошельками богатых горожан Медного города. Если кого-то ловили, то от имени короля отрубали палец, а иногда и всю руку. Меня так и не поймали, из-за чего Зан Захрай прозвала меня Сорокой. У Элиа, напротив, отсутствовал правый указательный палец уже десяток лет.

Я все еще помнила жалобный плач моего друга, когда лезвие нанесло ему увечье. Сегодня отсутствующий палец был его отличительной чертой. Он нередко хвастался этим перед девушками, строившими ему глазки. В его авантюрных историях всегда был виноват кровавый бой, а не собственная глупость. Он умел очаровывать женщин. Прелестные ямочки на щеках делали свое дело, если кто-то еще не успел утонуть в его зеленых глазах. Элиа всегда был невероятно красивым юношей, хотя ему слишком нравилось играть разные роли. Этим он часто доводил меня до белого каления.

Но затем он изменился. Отдалился от меня.

Мы все реже и реже проводили вечера, танцуя вместе вокруг полыхающего пламени костра. Он перестал спрашивать, не хочу ли я отправиться на охоту вместе с мужчинами нашего народа.

Я долго задавалась вопросом почему, даже когда старейшина подмечала, что этому есть очень простое объяснение: он был мужчиной, а я – женщиной. И он положил на меня глаз.

Конечно, этому союзу были бы рады многие из стэндлеров.

Но что именно тогда произойдет? Кто же тогда продолжит мое наследие? Наследие семьи Рей, красный цвет которого я так люблю носить на своем теле?

Погрузившись в свои мысли, я шла по течению реки. Села на камень близ берега, в стороне от остальных, и опустила ноги в воду. Она была прозрачной и чистой, хотя едкий металлический запах доносился до меня с прохладой. Раньше я сидела здесь с отцом и любовалась башнями Медного города, которые, нагреваясь, восхитительно искрились в свете заходящего солнца. Да, искрились так, словно высокие крыши состояли из звезд, освещающих наши ночи.

Я вздохнула, чувствуя, как привычно засосало под ложечкой. Казалось, будто нож медленно и мучительно вонзается все глубже.

Потеря отца сильно ударила по мне. И я впервые сидела одна на этом камне и молча наслаждалась зрелищем – немой ритуал, который мы соблюдали с тех пор, как себя помню. Да, я должна была привезти его прах сюда.

– О чем ты думаешь? – Подошла ко мне Зан Захрай и с грустью посмотрела на меня. Ее истории впитались в кожу глубокими морщинами. Словно эти линии были образами того, что она пережила за долгие годы. Я отвела взгляд и посмотрела на свои ноги, которыми болтала туда-сюда в прозрачной воде, не касаясь поверхности.

– Я размышляла, – ответила я.

– И о чем?

Зан Захрай никогда не отступала. Если она хотела что-то узнать, то проявляла настойчивость. Горько усмехнувшись, я поняла, что, наверное, это никогда не изменится.

– Я думала об отце, – сказала я правду и приготовилась к удару, который дал о себе знать в моем животе.

«Просто маленький ножик, – подумала я. – Эта боль, как от маленького ножика, вонзающегося в меня».

– Я впервые путешествую по Медному городу без него. Это странно, понимаешь?

– Да, понимаю, – сказала Зан Захрай, тяжело опускаясь рядом со мной. Она тоже приподняла свою длинную юбку, чтобы старые, морщинистые ступни исчезли в прозрачной воде рядом с моими. – Всегда трудно отпускать людей, которых мы любим. Но, маленькая сорока, так уж устроена природа. И так было всегда. Мир выдыхает тебя, а затем вновь вдыхает. Вполне естественно.

Я ценила мудрые слова Зан Захрай. Нередко потому, что она была права. Но, увы, буря во мне не утихала.

Теперь я была сама по себе. Последняя наследница семьи Рей, сформировавшей это племя во времена Столетней войны. Я должна была нести совсем другое бремя, чем у Зан Захрай, которая заслужила это наследие, благодаря историям на своем лице. У нее не осталось наследников. Ее дух будет вечно преследовать наши ряды, если мир вдохнет его.

Моим историям было семнадцать лет. Мое лицо еще не познало настоящей жизни. Я вспомнила рассказы о страшных годах войны, когда стэндлеров называли варварами, на них охотились и убивали.

Как я должна защитить свой народ от нового нападения?

– Эй, не забивай этим свою прекрасную голову, маленькая сорока. Я все еще здесь, чтобы держать наш народ вместе.

А что, если и она сейчас уйдет? Я мысленно покачала головой и вытащила ноги из воды. Всю дорогу до Медного города я толком не понимала, что на самом деле так угнетало меня. Теперь, благодаря мудрым словам старейшины, я это знала.

Я боялась одиночества.

Конечно, мой народ был велик. И все же отец оставил меня одну. С большой ответственностью нести наследие. Через четыре месяца мне исполнится восемнадцать. Тогда же и приму на себя обязанности наследницы: принимать решения, продолжать вести мой народ дальше по всему миру, в другие города из стекла, золота, льда и камня.

Внезапно я наткнулась на знакомые зеленые глаза рядом с моей повозкой. Он пристально смотрел на меня, не растягивая губы в улыбке, как часто делал в детстве. Вместо этого он скрыл свои эмоции, что задело меня.

Я выдержала его взгляд, пока он не отвернулся и не начал помогать остальным с приготовлениями к ужину. Продолжая смотреть на меня.

– Пересиль себя, маленькая сорока, – мягко произнесла Зан Захрай. – Я видела в своих снах, что этот союз даст нашему народу большое преимущество.

Я знала две вещи.

Первая заключалась в том, что сны и видения Зан Захрай были скорее иллюзией, нежели реальностью, и ей просто нравилось видеть в этом то, чего она сама желала.

А другая – в том, что отец никогда бы не стал убеждать меня взять в мужья Элиа Леана. Разозлившись, я вскочила и отправилась помогать Яне развешивать ее платки. Ни секундой больше не хотелось думать об Элиа Леане, но его взгляд по-прежнему прожигал мне спину.

2

София

Я знала, что моя вспыльчивость часто вырывалась наружу. Я никогда не умела хорошо ее скрывать и поэтому наблюдала, как люди вокруг костра пытаются истолковать мой гневный взгляд. Зан Захрай оставила меня в покое, но я точно знала, что она радуется историям на моем лице. Я чувствовала сведенные брови и плотно сжатый рот, ощущая покалывания, как от крошечной иголки. Она всегда говорила, что я сопротивляюсь ее желанию по одной-единственной причине: потому что в глубине души уже давно решила вступить в этот союз. Что совершенно не соответствовало действительности. Я хотела быть свободной. Свободной, как ветер, заставляющий огонь плясать. Наверное, стоит признаться, что, будучи маленькой девочкой, я положила глаз на Элиа. Он был старшим братом, которого у меня никогда не было. Моим защитником и к тому же моим лучшим другом. Но разве это увлечение не просто признак того, что мы ценили друг друга? Это ничего не значило, абсолютно ничего.

Яна толкнула меня в бок и указала на мою полную тарелку.

– Ты не хочешь есть, Фия?

Угрюмо покачав головой, я оттолкнула в сторону картошку и жареных ящериц, которых юноши поймали между камнями.

– Тогда ты, верно, не будешь возражать, если я заберу это у тебя, – радостно откликнулась моя подруга.

– Угощайся, – проворчала я, наблюдая, с каким наслаждением та поедает ящерицу. То, как она подняла мизинец и сняла чешую животного, напомнило мне о ее филигранной швейной работе – о произведениях искусства, которые продавала медным горожанам на празднествах. Они любили ее работы.

И с удовольствием надевали шляпы и шали поверх своей белой повседневной одежды.

– Ты многое теряешь, – поддразнила она.

– Я не голодна.

Затем голос подали Зан Захрай и Элиа, которые составляли план праздничных дней и распределяли обязанности. Раньше этим занимались только отец и Зан Захрай. Когда Элиа исполнилось восемнадцать, ему тоже разрешили участвовать в этом. Это было ровно три года назад.

Медные горожане ежегодно в один и тот же месяц устраивали грандиозный праздник в честь наследного принца, которому в этом году исполнялось двадцать три. Они украшали свои стальные стены разноцветными флагами и с радостью встречали нас, стэндлеров. Кочевники – не просто паразиты. Мы – художники, и с радостью показывали людям то, о чем те даже не мечтали. Но и мы наслаждались их праздниками. От них всегда веяло корицей и апельсинами, а иногда даже сладкой карамелью. Жители играли на интересных щипковых инструментах, похожих на маленькие арфы, и пели для наследного принца песню, которую каждый мог подпевать после нескольких фраз. И каждый, кто приезжал в город в это время, получал в подарок небольшой металлический герб с королевской печатью: корона с двумя скрещенными мечами, которую можно приколоть к одежде.

У меня хранилось их столько, сколько мне было лет. Скоро получу еще одну. Горожане, должно быть, очень любили наследника престола, хотя я никогда не слышала, чтобы он появлялся на публике или общался с людьми.

Яна установит свой торговый шатер на рыночной площади. Самс и Гектор поставят рядом еще одну палатку для Зан Захрай и ее малоправдоподобных предсказаний. Повозки, двигающиеся по кругу, надо будет поставить с другой стороны, недалеко от центра скопления людей. А затем Кристо понадобятся еще несколько помощников, чтобы соорудить сцену, занимающую большую часть рыночной площади. Где будут выступать наши артисты и фокусники, которые заставят шары парить в воздухе, ленты исчезать, а искры разлетаться. И там также будет место для меня – для меня и моего бубна.

Мой отец всегда говорил, что, когда я танцевала, можно было легко забыть, как дышать. И вот уже три года я всегда замечала восхищение в глазах мужчин, для которых танцевала. Завистливые взгляды некоторых женщин делали свое дело. А затем в игру вступала маленькая хитрость, обогащавшая меня за счет полных кошельков моих почитателей. Я усмехнулась про себя, вспомнив о том, как обыскиваю карманы их брюк и вскидываю свой бубен. Этот звон – музыка для моих ушей. Звон монет, как и звон металлических дисков моего инструмента, который я так любила.

Элиа как бы случайно перевел свои зеленые глаза на меня, спрашивая, поняла ли и я его. Тон в его голосе мне совсем не понравился. Он был собственническим и дерзким. Даже мой отец никогда не обращался ко мне в таком тоне, поэтому я демонстративно встала и сделала реверанс.

– Да, Ваше Пустейшество! Я очень хорошо тебя поняла!

Это оскорбление – пережиток детства, когда мы еще играли в принца и принцессу. С тех пор, как он лишился пальца, я дразнила его этим издевательским титулом: Ваше Пустейшество. Да, он более чем заслужил этот титул. И пусть Элиа был наследником одной из семей-основателей, это не значит, что он черпал мудрость ложками.

Внезапно стало жутко тихо. Лишь пламя потрескивало своей согревающей песней, а река плескалась ночным пением.

Никто не возражал нашим наследникам. Вероятно, это было потому, что никто даже отдаленно не наслаждался этим маленьким триумфом вместе со мной.

Элиа закипел от ярости, а я почувствовала, как множество глаз заметалось между нами. Зан Захрай укоризненно покачала головой, а Яна с ужасом посмотрела на меня. Взгляд Элиа, однако, сразу отдалился на много миль. Он кивнул и исчез в тени пламени.

– Чего вы так уставились? – фыркнула я. – Позаботьтесь о приготовлениях к завтрашнему дню. Я все улажу, – добавила и неохотно побежала за ним.

Раньше я бегала за Элиа, потому что он был быстрее меня. Теперь сделала это, потому что мои слова причинили ему боль – даже если не планировала забирать их назад.

Я нашла его на том самом камне, где сидела чуть раньше. Его темные волосы переливались голубоватым оттенком в свете серебряной луны. Он швырял в реку мелкие камешки. Повторяющееся шлепанье и тихие голоса моего народа были единственным, что можно было услышать. Это и мое сердце, которое советовало мне бежать, прежде чем вся ситуация станет бесконечно неловкой.

Медный город строго смотрел на нас свысока. Гигантский.

Непробиваемый. Устрашающий.

Я закусила нижнюю губу и наконец взяла себя в руки.

– Извини, не хотела тебя обидеть, – прошептала я, что стоило мне немалых усилий. Но Его Пустейшество Элиа не счел нужным удостоить меня даже одним взглядом. Разозлившись, я уперла руки в бедра и повторила чуть громче. Снова никакой реакции.

Вместо этого он продолжал швырять камни в реку все быстрее и быстрее.

Шлеп-шлеп.

– Слышишь, ты, глухой индюк?

– Ты должна наконец повзрослеть, София, – сказал он, по-прежнему не глядя на меня. Если Элиа называл меня Софией, дело принимало серьезный поворот. Он делал так, только когда был по-настоящему зол. В последний раз Элиа назвал меня Софией, когда мы разбирали палатки во Фриоле. Именно там я ясно дала ему понять, что не нуждаюсь в нем. Не так, как он нуждается во мне.

Я заламывала руки и, не найдя подходящих возражений, в конце концов села рядом с ним. Впервые за несколько месяцев я не соблюдала безопасное расстояние между нами, которое сама же и навязала.

Луна отражалась в реке и танцевала в устойчивом ритме, перемещаясь по камням. Снова до меня донесся металлический запах прохладного вечернего ветра, который стелился вокруг нас невидимым шлейфом. Этот запах города был далеким воспоминанием. Одинаково жарким и холодным. Резким и мягким.

Мы долго наблюдали за пляшущим отражением серебряной луны и молчали, пока Элиа не начал хихикать.

– Почему ты смеешься? – раздраженно спросила я. Неужели он совсем потерял рассудок?

– Помнишь тот день, когда нас поймали?

Я поняла, на что он намекал, и в тот же миг закатила глаза.

Ирония судьбы заключалась в том, что из всех нас именно Элиа лишился пальца – мастер ножей, ни разу не поранившийся о свое дерзкое искусство. Он был знатоком своего дела. Вот только, к сожалению, таланта воровать у него не нашлось.

– Тебя поймали. Я сбежала, как маленькая канализационная крыса.

– Я по-рыцарски заслонил тебя собой! – запротестовал он и ткнул меня в бок.

– Я помню все иначе, – пробормотала я, вспоминая стальных мужчин, которые схватили Элиа. Дрожь пробежала у меня по спине, когда я вспомнила инструмент, с помощью которого они это сделали. Он напоминал ножницы, но при этом казалось, будто эти ножницы проглотили конечность Элиа и вместо открытой раны снабдили медной пластиной. Его крики были оглушительными. И боль, которую я испытывала при этом, до сих пор потрясала меня до глубины души. Часто у меня в носу витал металлический запах крови – крови, которая должна была вытечь оттуда, где теперь блестела медная пластина.

– Если бы ты только перестала обсуждать с той дамой свое украденное имущество… Тогда я не был бы таким невнимательным, – продолжил он. Я посмотрела на его указательный палец, вспыхнувший в свете луны. Неважно, кто виноват в этом. Жестоко отрезать кому-то палец, даже если Элиа заслужил лишиться целой кисти.

– Я не должна была выставлять тебя на посмешище перед всеми, – призналась я через некоторое время, но поспешно добавила: – Но ты должен наконец перестать обращаться со мной так ужасно!

– Как я с тобой обращаюсь, Фия? – спросил он, проказливо ухмыляясь мне.

Вот!

Вот эта нежная детская нотка в его голосе, когда он произносил мое имя. Я перестала надеяться, что он еще может быть таким.

– Ты ведешь себя так, будто я твоя собственность!

– Нет, я защищаю тебя так, будто ты моя собственность, – поправил он.

– Но я не твоя собственность. Я такая же, как и все.

– Ты не такая же, – вздохнул он. – И прекрасно это знаешь. Скоро ты станешь совершеннолетней наследницей. Тогда тебе придется взять на себя ответственность.

– Если бы отец был жив, я бы не приступила к этому еще какое-то время, – проворчала я, глубоко вздохнув, и положила подбородок на согнутые колени.

И вновь почувствовала леденящий укол, лишивший меня воздуха.

Если бы мой отец был жив, я была бы просто Софией. Свободной, как ветер. Свободной, как и все остальные стэндлеры.

– Кому ты рассказываешь, – так же грустно сказал Элиа, поигрывая медной пластинкой на своем изуродованном указательном пальце. Ему самому пришлось справляться с этим раньше меня. Его родители погибли во время опасного представления с хищными кошками, кулатрами. С тех пор мы исключили их из нашей программы и значительно ужесточили другие меры безопасности. Я не видела изуродованных трупов, потому что Чанти, наша иллюзионистка, заставила их исчезнуть до того, как публика увидела ужасную кровавую бойню. Но семилетний Элиа все видел. За сценой лежали их окровавленные тела. Его родители были мертвы прежде, чем кто-либо попытался бы их спасти.

– В конце концов, мы те, кто отпускает наш народ с ветром, Фия. В какой-то момент они посмотрят на тебя и последуют за тобой до самой смерти, если потребуется. Я просто хочу защитить тебя.

– Элиа, – устало прошептала я, но он прервал меня взглядом своих сверкающих глаз.

– Фия, мы с тобой последние наследники. Мы не должны потерпеть неудачу.

– Что ж, ты прав. Но ты должен перестать смотреть на меня свысока, Элиа. Иначе Ваше Пустейшество станет твоим постоянным приветствием.

Когда я встала, его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья. Его рука была вспотевшей. Медная пластинка на моей коже была холоднее глыбы льда. По коже побежали мурашки, но, когда я взглянула в его печальные глаза, мое сердце смягчилось.

– Ах, Элиа, – мягко сказала я, но отстранилась от его вспотевшей руки. – Улыбка тебе очень к лицу.

И тогда я спросила себя, когда в последний раз смеялась от души? Казалось, прошли годы.

Мы, стэндлеры, были не просто мастерами менять облик. Мы неплохо играли свою роль. Внешне всегда оставались веселы.

Но завтра, во время моего танца, никто не догадается, что я нахожусь на грани срыва.