Точное изложение Православной веры

Зачем нужно богословиеКогда я говорю о Боге, мои слова подобны льву ослепшему, который ищет водного источника в пустыне. Максимилиан ВолошинНа первый взгляд богословие в современном мире – это что-то среднее между китайским языком и теорией струн, то есть нечто запутанное и непонятное одновременно. Даже корни «Бог» и «слово» никак не хотят взаимодействовать друг с другом – как можно своими словами говорить о Боге, Который заведомо выше всяких человеческих слов? Собственно, с этого момента, с выяснения предмета богословия начинается труд Иоанна Дамаскина. Разумно отметив различие «весовых категорий» у Бога и человека, он тем не менее пишет, что Бог мог и Сам пожелать, чтобы люди получили какую-то информацию о Его существовании. Что Он и осуществил сначала через пророков, а позже через апостолов и евангелистов. Далее, вооружившись цитатами из Священного Писания, преподобный Иоанн начинает доказывать существование одного Бога, а не многих. И делает это, не затрачивая особых усилий, потому что весь иудейский закон пронизан идеей монотеизма вопреки царившему тогда языческому многобожию. Вторая, более объёмная часть его труда посвящена окружающему миру, видимому и невидимому. Здесь уже хватает забавных моментов, которые нам, жителям эпохи научно-технических открытий, покажутся по-детски наивными. Любой девятиклассник сегодня только посмеётся над рассуждениями об эфире, о четырёх элементах, из которых состоит человек, о различных жидкостях, которые порождают в человеке гневливость и раздражительность. Но по-настоящему я удивился, когда дочитал до главы «О светилах», где преподобный Иоанн перечисляет все созвездия зодиакального круга и их комбинации с Солцнем и Луной. Призрак Павла Глобы уже готов был материализоваться, но в этот момент, к счастью, я увидел последнюю фразу: Эллины, конечно, говорят, что через сближение этих звёзд и солнца, и луны устраиваются все наши дела; этим занимается астрология; однако мы утверждаем, что хотя от них и получаются предзнаменования дождя и бездождия, как холода, так и жара, как влажности, так и сухости, также ветров и подобного, но никоим образом не предзнаменования наших дел. По сути, вместе с упомянутым в названии православием, в сборник попала вся совокупность представлений об окружающем мире на момент VIII века от Рождества Христова. И эта часть трактата говорит скорее о том времени, в котором жил преподобный, нежели о сущности православия.Третья и четвёртая главы – совсем другое дело, это лакомый кусочек для любого теолога, как западного, так и восточного. Именно здесь преподобный Иоанн разбирает догматическое учение о Христе, о Богородице, о Боговоплощении, отметая слишком поспешные и лёгкие ответы на серьёзные вопросы. Ибо из этих лёгких и простых решений закладывается фундамент будущих расколов и ересей. Конечно, сложно говорить о значимости богословских споров первых веков для современного мира, но один культурологический пример я всё же приведу.На втором Вселенском соборе богословы долго решали, как именовать воплотившегося Сына Божия – «единосущный Отцу» или же «подобосущный»? В греческом языке эти слова различаются лишь одной буквой «йота». И эта маленькая буква могла опустошить все музеи мира, победи в том споре сторонники «подобосущия». Ведь если Христос лишь подобен Богу, значит Бог так и не явился в этот мир, следовательно, ни о каких Его изображениях не может быть и речи. А о том, каким был бы мир без икон, без картин Леонардо да Винчи, без статуи Христа в Рио-де-Жанейро, я лишь с трудом могу предполагать.Поэтому неудивительно, что Иоанн Дамаскин придаёт огромное значение каждому нюансу и даёт немедленный полемический отпор как современным ему еретикам, так и давно уже отошедшим к VIII веку на второй план Арию и Несторию. Отсюда становится понятно, почему эпитет «пустословный» в устах преподобного выглядит почти комплиментом на фоне остальных выражений. Никто не спорит, можно сделать скидку на иное время, на иную культуру полемики, но дело скорее в понимании важности каждого сказанного слова. Как неправильные действия дежурного на атомной электростанции могут стереть с лица земли целый город, так и неверные выражения богослова могут привести к подобной катастрофе в духовном и культурном мирах.Объединяя в одну книгу неимоверное количество выжимок из трудов святых отцов, преподобный Иоанн умудрился не превратить свою работу в плохо подогнанный реферат. В отличие от нерадивых студентов, Дамаскин не поленился литературно обработать материал, добавить свои собственные мысли с доводами, и сегодня мы имеем одно из самых компактных и удобных изложений православного вероучения. Тем, кто только начал знакомится с миром Православия, книга может показаться слишком сложной, но для «тех, кто в теме» – в самый раз. И, конечно, «Точное изложение православной веры» – одна из лучших книг для чтения в Великий пост.

Как обычно, для начала – кто такой автор? Иоанн Дамаскин – это христианский святой (почитается в православной и католической церквах), живший в VII-VIII веках в Сирии. Известен как обличитель иконоборчества – существовавшей в Византии ереси, осуждённой на VII Вселенском соборе в 787 году. Считается, что именно он впервые разграничил понятия «поклонение» и «почитание» в отношении Бога и материальных предметов – собственно, икон. Кроме сочинений, написанных в полемике вокруг иконопочитания, он составлял и богослужебные тексты – ему атрибутируется авторство канонов Пасхи и Рождества, а также редактирование Октоиха. Иоанн не был подданным Византийской империи и, возможно, не был греком – он родился уже после завоевания Сирии арабами и жил при Омейядском халифате, и даже занимал должность при дворе халифа Абд аль-Малика ибн Марвана. В какой-то момент своей жизни он принял монашество в лавре Саввы Освященного.В этом издании само сочинение Иоанна предваряется объёмным предисловием с полноценным источниковедческим анализом авторства, времени написания и оценкой подлинности текста. Он таких вещей сидящий внутри меня маленький историк с двумя красными дипломами разве что не подпрыгивает от радости на одной ножке. В этом же предисловии (составил его, кстати, переводчик книги – А. А. Бронзов) анализируется влияние, которое на Иоанна оказали предшествующие христианские авторы и античные философы. В общем, подход у переводчика был подлинно научный, что очень и очень радует.В сущности, «Точное изложение православной веры» – это свод положений о вероучении и взглядах христианских авторов того времени на устройство вселенной. Как отмечает переводчик, собственных мыслей Иоанна Дамаскина в этом сочинении не очень много – его заслуга именно в том, что он тщательным образом систематизировал всё то, что было известно из Библии и к чему пришла мысль святых отцов предшествующих эпох. Его собственные мысли (основанные на рассуждениях его предшественников) заметны в главах о рае, об иудеях и субботе. Можно сказать, что сочинение Иоанна – это своеобразный катехизис VIII века; не та тонкая книжечка в формате FAQ, по которой готовятся к крещению, а полноценное капитальное изложение вероучения и взглядов христианства на мир в ту эпоху, когда жил автор, сделанное на высоком богословском уровне.Иоанн Дамаскин – это общий святой для православия и католичества, поэтому этот его труд имеет значение для обеих конфессий. Из различий между ними больше всего известна так называемая проблема филиокве, то есть вопрос об исхождении Святого Духа. (Другие важные различия – это экклезиологический вопрос о папском примате, а также догматы о безошибочности суждений папы и о непорочном зачатии Девы Марии, которые появились уже позднее). Иоанн, писавший примерно за триста лет до раскола христианства, говорит об исхождении Духа от Отца через Сына, в то время как католическое вероучение говорит об исхождении Духа от Отца и Сына (собственно, латинское слово filioque). Для постороннего человека, не относящегося ни к одной из двух конфессий, это наверняка покажется совершенно неважным. Что любопытно – современное католичество относится к вопросу о филиокве менее принципиально, чем несколько веков назад.Есть такая богословская проблема – в чём заключается искупительная жертва, когда Христос умер на кресте, и в частности, кому она была принесена? Иоанн пишет, что ставшая выкупом за совершённые людьми грехи жертва, благодаря которой люди были освобождены от осуждения, была принесена Богу Отцу. Можно сказать, что распятие Богочеловека было своего рода приманкой – через него божественность, замаскированная человеческой плотью, прикоснулась к смерти и тем самым обезвредила её. Это сложно, на самом деле. Не могу сказать, что я это действительно хорошо понимаю – впрочем, не факт, что человеческий ум в принципе может понять это полностью и правильно. Иоанн пишет, что поскольку смерть вошла в мир через грех, то безгрешный Иисус не был подчинён смерти. Но здесь возникает вопрос – если Христос полностью воспринял человеческую природу со всеми её свойствами, то – могло ли человеческое тело Иисуса умереть от старости, если бы распятия гипотетически не случилось? Понятно, что это вопрос сугубо спекулятивный, но для размышления он интересен.В высшей степени интересно то, что Дамаскин пишет о свободной воле человека, предведении и предопределении. Это важно, и это я, пожалуй, запишу поподробнее. Начинает Иоанн с доказывания того, что свобода выбора и принятия решений у человека есть – одним из доказательств этого он называет способность к рациональному рассуждению («внутреннему совещанию») перед принятием решения. Свободную волю Иоанн связывает с разумностью человека; неразумные животные не свободны и ведутся по большей части природными инстинктами (я, как человек, месяц проживший с щенком джек-рассел-терьера в одной квартире, поспорил бы). Выбор того, что делать, всегда находится во власти человека – кроме тех случаев, когда выбора нет вовсе, и действие совершается по природе или по необходимости. Добрые дела совершаются человеком при содействии Бога, злые – под влиянием дьявола. Иногда (и часто) задуманный человеком поступок не допускается Богом – видимо, в тех случаях, когда это намерение совсем уж явно противоречит воле Бога по управлению миром.Есть ещё такое понятие, как Промысл Божий – это забота Бога о созданном Им мире, или воля Божия, по которой мир управляется целесообразным образом. Всё, что может произойти, в том числе то, что происходит по воле человека, известно Богу – это называется предведение, – но действия человека Бог не предопределяет. Он желает и одобряет добрые дела; злых дел Он не желает и не одобряет, но позволяет человеку их совершение – потому что насилие над свободой человека добром не является. Если же человек добровольно выбирает зло, постоянно уклоняется в него и укореняется в нём, то Бог может его покинуть. Однако изначально Бог желает, чтобы все люди спаслись и вошли в Царство Небесное, потому что целью сотворения человека было приобщение его к божественной благости.Удивительно, что откровенно мало внимания Иоанн уделяет теодицее, то есть проблеме «оправдания» Бога за существование в мире зла, особенно характерной для монотеистических религий. Проще говоря, если Бог добрый, то почему в созданном Им мире идут войны, продаются наркотики, умирают от болезней дети и изменяют мужья. Классическая христианская теодицея разрешает это противоречие через проблему свободы воли – то есть, личная свобода человека для Бога важнее всеобщего счастья, ведь Он – не тоталитарный диктатор, навязывающий людям свою волю, не Великий Инквизитор, решающий за людей, как они будут жить. Ведь принудительное счастье счастьем уже не является. А уже следствием свободного выбора человека (приправленного внушением дьявола) становится зло в мире. Смерть маленьких детей и болезни это не объясняет, но их можно объяснить общей повреждённостью мира и человеческой природы после грехопадения Адама и Евы и несоответствием нынешнего состояния мира тому его образу, которым его задумал и создал Бог. В общем, тема эта чрезвычайно важная и чрезвычайно интересная. Даже я в своей жизни знаю людей, которые стали считать себя атеистами из-за того, что не смогли решить для себя проблему теодицеи.Но… Иоанн посвятил этому вопросу всего одну главу, и глава эта очень небольшая. И ответа на вопрос про больных детей в ней нет. Сначала автор пишет, что Библия вообще в принципе часто называет позволение Божие Его действием (к примеру, в истории исхода евреев из Египта сказано «Бог ожесточил сердце фараона», а не «Бог позволил фараону ожесточить своё сердце»). После этого он поясняет, что слово «зло» имеет два значения – злое по природе, то есть противоположное добру и воле Божией, и то, что плохо для людей (разные несчастья и бедствия), но однозначным злом при этом не является и может иметь даже добрые последствия. И добавляет, что зло может быть следствием действий людей (о чём я только что говорил), в том числе неочевидным – сознательный злой поступок человека может запустить целую цепочку последствий. Например, убийство человека с целью ограбления – это одно зло, а то, что в результате его дети останутся сиротами, а вдове придётся работать на трёх работах – уже другое, как последствие первого. Ну, и завершает Иоанн тем, что совершённое зло может привести к раскаянию и добрым поступкам (и нет, утверждение «не согрешишь – не покаешься» от этого верным не становится). На этом всё. Естественно, хотелось бы больше. Почему Иоанн здесь так краток – я не знаю. Возможно, для него, как монаха, сама мысль о виновности Бога в существовании зла была дикой и чуждой. Возможно, для средневекового человека этот вопрос в принципе был не очень важен, и свою значимость он приобрёл уже позже, ближе к нашему времени.С проблемами свободной воли и теодицеи тесно переплетается вопрос о происхождении зла. Естественно, Бог в христианстве творцом зла не считается – это очевидно. Всё, что было создано Богом, по своей природе является добрым – и дьявол, созданный как один из высших ангелов, был светлым. Как и все ангелы и люди, он обладал свободой воли – и именно по собственной воле он удалился от добра, которое всегда связано с Богом, и стал главой сил зла. В этом контексте Дамаскин пишет, что зло – это не сущность и не свойство сущности, но добровольное отступление от того, что согласно с природой, от добра, в то, что противоестественно – в грех. Вообще грех Иоанн называет изобретением свободной дьявольской воли, а в отношении человека это – нарушение закона Божьего, который заключается в пребывании человека в свете и согласии с Богом. Нарушение этой заповеди происходит через внушение дьявола и человеческое добровольное и непринуждённое принятие. Вообще, насколько я понимаю, понимание зла не как отдельной сущности, а как отсутствия добра, идёт из трудов Дионисия Ареопагита – это тот самый Дионисий, который фигурирует в 17-й главе Деяний апостолов.Ангелы, которых Дамаскин, вслед за Ареопагитом, делит на девять степеней, обладают разумом и свободной волей, но не способны раскаиваться – значит, демоны, пошедшие за Сатаной, вернуться к добру уже не могут. Наличие свободной воли дало Люциферу, не вынесшему исходящего от Бога света, саму возможность пасть, а причиной этого стала его собственная гордыня. Между прочим, Дамаскин не отождествляет змея из сюжета о грехопадении Адама и Евы с самим дьяволом – как он пишет, змей относился к первым людям дружелюбно, и именно этим расположением дьявол воспользовался. Поскольку ангелы сотворены, они изменчивы (по логике Дамаскина, акт сотворения – это уже изменение из небытия в бытие, а раз изменение возможно однажды, оно возможно и в дальнейшем), и по этой же причине сами не могут творить какую-либо сущность.Иногда по ходу чтения в голову приходят мысли, о которых в обыденной жизни как-то не задумываешься. К примеру – была ли у Иисуса Христа человеческая душа? Ведь как Богочеловек он обладал двумя природами, божественной и человеческой (утверждено в ходе борьбы с ересью монофизитства) и двумя волями, во всём согласными друг с другом (утверждено в ходе борьбы с ересью монофелитства). Значит, по логике, обладая всей полнотой человеческого естества, Иисус обладал и душой, одним из качеств которой была свободная воля. Дамаскин пишет, что да, при воплощении Бога Слова было образовано не только человеческое тело, но и человеческая душа. Или вот другой вопрос – взрослел ли Иисус, как обычные дети, или сразу обладал всей полнотой человеческого и божественного знания? Иоанн пишет, что с момента воплощения Христос обладал всей полнотой божественной мудрости, и с возрастом она только открывалась, а не увеличивалась.Любопытно, что, перечисляя книги Нового Завета, Иоанн помимо общепринятых 27 книг (четыре Евангелия, Деяния, 14 посланий Павла, 7 посланий других апостолов, Откровение Иоанна Богослова) называет и «Правила святых апостолов, собранные Климентом». Это важно – это показывает, что даже в VIII веке канон книг Нового Завета ещё не был полностью устоявшимся. Важно и то, что никаких апокрифических псевдо-Евангелий от Иуды и прочих гностических сочинений в этом списке нет. Сам Иоанн с Библией знаком очень хорошо (что неудивительно) – он регулярно подкрепляет свои построения цитированием библейских отрывков. И, кстати, он нередко ссылается не только на канонические книги Ветхого Завета, но и на неканонические (в католичестве они называются второканоническими) – книги пророка Варуха, Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова. А ещё он не согласен с мнением «никакие книги, кроме Писания, не нужны»: он замечает, что и другую литературу, кроме Библии, читать можно и нужно, разумно выбирая полезное и отказываясь от вредного и «неприличных басен». Скорее всего, здесь он имеет в виду сочинения античных философов.Что ещё? При работе с текстом Ветхого Завета Иоанн пользовался Септуагинтой (об этом тоже пишет переводчик в предисловии) – древним переводом Библии на греческий язык, сделанным в III-I веках до н. э. Масоретский текст, то есть еврейский библейский канон на иврите, который берут за основу для современных переводов Библии, сформировался уже позднее, к Х веку – то есть, примерно через 150-200 лет после Иоанна Дамаскина.Как я уже говорил, книга Иоанна шире, чем простое изложение вероучения. Здесь есть целый раздел, в котором автор рассказывает об устройстве Вселенной – так, как это устройство представляли в его время. И это интересно – этот раздел показывает, как люди (и учёные люди) VIII века воспринимали мир вокруг себя. Например, Иоанн признавал возможность того, что Земля шарообразна и находится в космосе (в Иов 26:7 есть упоминание, что Земля подвешена в пустоте; Ис. 40:22 с осторожностью можно воспринимать как свидетельство о её шарообразности). Впрочем, об этом он рассуждает осторожно, лишь пересказывая представления своего времени – то есть, в не свою область знаний он старается не вторгаться. Затмения Солнца и Луны он воспринимает как дополнительное доказательство того, что они не являются божествами и не достойны религиозного поклонения. И кстати – Иоанн уверенно обличает астрологию как ложное знание.Удивительно, но в главе о человеке я нашёл намёки на самый настоящий… психоанализ. Иоанн пишет, что душа человека включает в себя разумную и неразумную части, а неразумная делится на ту часть, что послушна разуму, и ту, которая разуму не подчиняется. Вообще, как он замечает, «неразумной частью души называется способная к чувствованию и возбуждающая желания». Разве это не похоже на представление о нескольких составляющих частях человеческой психики, от которого и отталкивается мысль учёных-психоаналитиков? Впрочем, здесь Дамаскин скорее всего следует за греческими философами – ещё Платон в «Государстве» и «Федре» писал о трёх частях души.Вот кстати, про отношение Иоанна к античному наследию. В предисловии к другому своему сочинению, «Диалектике», он пишет, что то хорошее, что есть у греческих философов, даровано людям свыше, от Бога (и эти мысли можно и нужно использовать), а то, что противно истине, имеет демоническое происхождение. Некоторое влияние Платона и, в меньшей степени, Аристотеля сам Иоанн тоже испытал (об этом говорит и переводчик) – в основном, это заметно в манере изложения мысли и доказательств, в «естественно-научных» вопросах.Текст написан… ну, это VIII век со всеми вытекающими. Сказать, что это легко читать – этого я сказать не могу. Тем более, что в этом случае на древность текста самого по себе накладывается старинный (конец XIX века, всё же) перевод. Стиль этого перевода очень похож на стиль Синодального перевода Библии (причём не Евангелия, которое читается сравнительно легко, а, к примеру, посланий апостола Павла) – такие же тяжеловесные чрезмерно длинные предложения с большим количеством знаков препинания, которые стоило бы разделить на несколько коротких, для лучшего понимания. (Вообще, я начинаю думать, что это особенность старинных русских переводов с греческого, и причина этого – стремление следовать греческому синтаксису и вообще переводить максимально близко к тексту). И переводил Бронзов, собственно, на достаточно старомодный и даже архаичный язык – временами я ловил себя на мысли, что мысленно перевожу его текст на современный русский (и да, про Синодальный перевод Библии я могу сказать то же самое). Некоторые слова, использованные переводчиком, уже изменили своё основное значение: сразу скажу, что «слово» в этом переводе в некоторых случаях означает «учение» или «наука» (собственно, греческий λόγος), «предварительно» может значить «заранее», а «совещанием» переводчик называет внутреннее рациональное рассуждение человека перед принятием решения. В результате читать приходится медленно и вдумчиво – быстро попросту не получится. Скажу ли я, что перевод плохой? Нет, не скажу. Переводчик работал очень тщательно, и в теме он превосходно разбирается, и комментарии подготовил (в комментариях, кстати, слов на греческом языке примерно столько же, сколько в «Войне и мире» – на французском). Перевод просто сильно устаревший, вот так будет верно.

Это было… по-разному. Местами замечательно (ах, эти мои любимые трактатские завороты), местами откровенно забавно, местами вздоховызывающе. А все потому, что несомненно – Иоанн Дамаскин обладал немалым количеством знаний и мог похвастаться целым скопом небезынтересных мыслей, однако вместе с тем порой его речи ну очень наивны, а по некоторым главам представляется, что в голове его творился полный сумбур, состоящий из работ древних. В общем, книгу как будто пронизывают волны настроения, хотя это, пожалуй, не самые подходящие слова. Поясню: по тексту легко заметно, в чем Иоанн разбирался лучше, какая тема его привлекала больше, какая меньше. Например, доказательство Бога у него вышло крайне слабое. Да и в целом в этой теме как раз и чувствуется мешанина из обрывочных идей. Бог повсюду, он везде, он во всем, и так это описывается, что о Боге уж невольно думаешь как о некой субстанции. А потом на протяжении многих страниц нет-нет да и вставляется напутствие – не пытайтесь доискиваться имени Бога! И вообще ничего не пытайтесь! Вам все равно не понять! И ничего вы не узнаете! И не надо, потому что о Боге даже сказать ничего нельзя.Однако ж вы говорили, Иоанн, и довольно долго. Ну да ладно. Плавали-знаем. В конечном итоге все свелось к тому, что Бог вообще ничто. Ну, не потому, что он ничтожен там или еще что, а потому что он превыше всего, и нам не понять. И пытаться не нужно. Кстати говоря, в этом плане Иоанн тоже не слишком убедителен. Он пытается доказать на основе текста Священного Писания, что Богу никак не в кассу, чтобы люди, так сказать, совались в его личную жизнь, но вышло у него скверно. Мне сразу припомнилось несколько мест Писания, которые могли бы опровергнуть то, что он привел.Но чем дальше, тем лучше. Во-первых, о эта систематизация, без которой церковники прошлого ну никак не могут. Что только не разделили на виды, даже настроения – четыре вида печали, шесть видов страха, три вида гнева и так далее. Однако ничего не скажу, это интересно. Во-вторых, когда речь зашла уже о тонкостях, например, тех же ипостасях, Духе Слова во Христе и не в нем и так далее, тут уж Иоанн распалился и продемонстрировал полное погружение в предмет, да еще с уверенностью атомного ледокола. Дошло даже до камней в сторону сект и отдельных личностей. Точнее, отдельной личности. Я читала эти моменты на работе, и в какую-то минуту все оглянулись на мое возмущенное восклицание «за Оригена ответишь!», обращенное, конечно, к автору книги.Но, так или иначе, прочтение сего труда доставило мне удовольствие. Учитывая мою склонность к католицизму, я была немало напряжена из-за названия этой книги, но, к счастью, мои здравые выводы оправдались: трактат трактатом, кои я так люблю.