Ванька-ротный

Читая эту грандиозную вещь, много раз думала, как вообще можно ее оценить… в итоге решила сделать просто, и простота эта обусловлена тем, что по фактам о войне я вообще почти ничего не знаю, то есть можно не пыжиться и не пытаться изобразить, что чего-то там понимаю, что было и чего быть не могло, а наоборот, измерить уровень своего невежества ДО прочтения рукописи и ПОСЛЕ. Итак, уровень моего личного невежества в вопросах ВОВ до прочтения рукописи “Ванька ротный”.Поскольку тут все равно немного, решила сделать небольшую ретроспективу, начиная со школьной скамьи. Знания времен школы и дальше, в университете, были настолько ничтожны, что по 10-бальной системе невежества им можно присвоить почетные 9,999 балла. Даты начала и конца, летчик Маресьев, бутылки с зажигательной смесью против танков и картинка, где человек ложится под танк, а когда он (танк) проезжает над ним, то кидает зажженную смесь, танк горит, ура!, герой посмертно, картинка эта соотносится с 1941 годом, с обороной Москвы, «отступить некуда», потом “ни шагу назад”, ура!, Курская дуга, Сталинград (по поводу дат меня можно было хоть пытать, все равно не знала, даже приблизительно), и дошли до Берлина, ура! При этом, кстати, я почитывала что-то из военной литературы, Симонова, Василя Быкова, что-то еще, но ничего толком не помню. На излете школьных лет, совпавшем с развалом СССР и передачей “Взгляд”, как-то увидела кадры из тогда еще снимавшегося (или только отснятого) фильма, которые почему-то врезались в память: наш солдат ведет немца по лесу, тот ему жалостливо предлагает свои наручные часы…Дальше…Через много лет уже после школы был период, когда читала всего Астафьева, начиналось-то не с военных книг, но в рассказах отблески ее звучали, а потом пошли “Пастух и пастушка”, “Веселый солдат”, ну и окончательно потрясший “Прокляты и убиты”, пропахала всю его публицистику, по его же наводке прочитала все, что нашла Константина Воробьева (“Убиты под Москвой”, “Крик”, “Это мы, Господи!”). Параллельно как-то случайно посмотрела передачу с историком Борисом Соколовым, где он спорил с кем-то из военных о числе погибших. Подумалось тогда, боже мой, какая разница, сколько погибло-то, понятно, это был ужас-ужас. То есть, цифры, знакомые с детства, про 20 млн, как-то исподволь все-таки стали приобретать другое значение, раньше мне казалось, что в этой цифре много мирного населения (ну, скажем честно, я просто раньше не сильно вообще задумывалась о том, кто именно составлял эти цифры и в каких соотношениях, но было четкое убеждение в том, что мирное население гибло от рук проклятых фашистов в огромном количестве там, где эти фашисты появлялись), а тут закрались смутные ощущения, что как-то это было не совсем так, хотя с другой стороны, мысли эти далеко не шли, казалось, что ну какая в общем разница-то… огромный провал про 41-ый год, – что это было? Почему наши драпали и что произошло потом, что привело к Сталинграду, а потом Берлину? Краем уха слышала такую версию, что люди, мол, уставшие от коммунистической тирании, по-началу вообще решили не сопротивляться захватчикам, и мол, только после того, как увидели, что те творят, тогда “вставай, страна огромная”. Каша в голове? Полностью согласна, уровень невежества снижен не намного, но все-таки, посеяны какие-то сомнения, вопросы. Честно говоря, я никогда не силилась разобраться хоть в каком-то мало-мальски фактическом военном материале, потому что понимала, что на это у меня уйдет прорва времени. Конечно, есть ребята-фанатики, которые и в видах оружия разбираются, и в войсках, и понимают по картам, что там куда, знают имена, даты, сражения… но это же своего рода увлечения, а у меня нет военных увлечений, именно таких вот фактических, даже что такое рота, ее численность и как она соотносится с полком, скажем, или с дивизией… ой, да что там, для меня даже рода войск отличаются чисто по названиям – если танкисты, значит, на танках ездят, если пехота, значит, пешком ходят, летчики летают, моряки по морю плавают… Почему же тогда читала, читаю, и наверное, буду читать о войне? Тут сложно так просто ответить, в основном психология, наверное, интересует, ведь многое в человеке в таких условиях достигает максимума… потом, все-таки история, и даже не просто история – даты там, события, а вот концентрированный срез ментальности, если хотите. Так вот, самое главное, что поняла и вынесла из Астафьева, Воробьева и перечитанного Быкова, и за что могу себе пол балла, наверное, снизить в своем уровне невежества, это осознание того простого факта, что люди на войне не только воевали, но и жили, строили свой быт, и разумеется, организация этого быта была в среднем так себе, иногда до удивления адекватной, но чаще всего плохой и даже ужасной, она соответствовала тому, как велось и до сих пор ведется хозяйствование в нашей стране, что можно обозначить общим словом “бардак”. Смешно вспомнить свои переживания от тех увиденных кадров какого-то постперестроечного фильма, про немца, протягивающего часы… трогательно, конечно, но смешно. Как-то хотела у родителей перечитать одно места из “Пастуха и пастушки” (Астафьев), а книга была начала 80-ых, и никак не могла понять, то ли страниц не хватало, то ли что… какие-то неувязки в действии, а потом сравнила текст из книги с тем, что пришлось из сети извлечь, поняла, что цензура советская просто взяла и вырезала кусок про мародерство, где наш доблестный вояка у мертвых немцев золотые коронки собирал. Причем там дальше разговор идет с другим героем книги, который цензура оставила, но он совершенно повисает в воздухе, он просто не понятен из-за грубо, несогласованно вырезанного куска. Впрочем, я отвлеклась.Следующим большим шагом было прочтение исследования двух немцев «Солдаты Вермахта» построенном на материалах подслушивания немецких пленных британцами. Отличная вещь! За нее снимаю с себя еще пол балла. Но про нашу с вами войну там маловато, конечно, тем не менее, косвенно все равно полезно и многое становится яснее. Из этой книги я впервые со всей четкостью поняла, что нашей авиации практически не существовало! (ну, не совсем так, но по факту, в смысле реального противоборства). Немцы летали у нас как у себя дома и бомбили что хотели и как хотели. Немцы считали русских очень смелыми, но не сказать, чтобы особенно уважали, это была какая-то дикая смелость, непонятная им.То, как дрались русские, было жутко. Они подпускали нас на три метра, а потом начинали нас молотить. Можешь себе представить, они дают нам подойти на самое близкое расстояние. И, как только мы их захватываем, тут же приканчиваем, колотим их прикладами по головам. Они закапываются в полях, необходимо бороться за каждый клочок земли. Залезают на деревья и стреляют сверху. Только собаки могли бы быть такими фанатичными, ни один человек в это не поверит. В России очень жутко.Особенно их удивляли женщины-воины и дети тоже (лет по 13 – 14). Вторая мировая стала войной на уничтожение именно в России, и вполне вероятно, именно из-за ожесточенного сопротивления, не виданного немцами нигде ранее. Авторы труда признают также небывалый геноцид со стороны немцев в отношении советских военнопленных. Впрочем, я знаю уже и из других некоторых источников, что обращение с советскими военнопленными было даже хуже, чем с евреями. Итак, общий уровень невежества – 8,999 балла. До сих пор картинка весьма расплывчатая, слово “бардак” (или там, “русское авось”) хотя и имеет прямое отношение к делу, тем не менее не объясняет того, что творилось в 41-ом, и почему и как удалось все это дело развернуть, да и вообще. Уровень личного невежества в вопросах ВОВ после прочтения рукописи “Ванька ротный”.Самое главное, это то, что рукопись все-таки сподвигла меня на понимание, хотя бы в общих чертах, что такое рота, как она соотносится с взводом, полком, дивизией, армией, заставила хотя бы приблизительно вглядеться в карты, вчувствоваться в даты, поискать имена, представить себе тактику ведения обороны и атаки, вспомнить школьную физику, связанную с баллистикой, хоть примерно представить себе какие-то виды оружия и некоторые виды войск, чем они занимались. Нет, конечно, я даже и не претендую на то, чтобы с кем-то вести умный разговор на эти темы, так, ну ооооочень приблизительные представления. Думаю, такие детали, подвижка на интерес к ним, сам факт, что хоть что-то в принципе возможно понять, уже тянет на половину балла от моего уровня невежества долой. Плюс ко всему, вчитываясь во все эти детали, перечитывая их, лазая по сети в целях каких-то уточнений, поняла, что какие-то отдельные пазлики общей картины стали вырисовываться, и проглядывают контурики сопряженных с ними, из того, что читала/слышала раньше, стала опять перечитывать кое-что из своего предыдущего багажа, стараясь дополнить картинку. Основная мысль. Против немецкой отработанной тактики, бомбежке с воздуха, мощной артподготовки, танков, с нашей стороны выдвигалась в основном пехота с винтовками в руках, по крайней мере, в 41-ом и по большей части в 42-ом г.г. Стрелковые роты (основная боевая единица) захлебывались кровью, солдатского (и младшекомандирского) состава хватало на неделю – две. Обращение с людьми, которых все равно хватит максимум на пару атак, было соответствующим – их очень плохо кормили, они мерзли, спали часто под открытым небом, даже в лютые морозы, их одевали в то, что снято с мертвых и раненых, из грызли вши, никто их раненых из-под огня не вытаскивал, кто мог, выползали сами, убитых их не хоронили. Их убитых уже никто не считал, их осталось так мало после войны, выживших, что никто их не слушал, если они говорили, и потому долгие годы им приходилось молчать, слушать вранье про войну, знать, что это вранье идет от тех, кто сидел за их спинами.Лирика. Человек прошел войну на передовой, видел многое, стал неуживчив характером, на многое обижен, обострилось чувство справедливости, и еще сильнее – НЕсправедливости. Он делит людей фронта на окопников и тыловых. Последних откровенно презирает, туда же у него вместе со штабными и снабженцами попадают санитары, связисты и артиллеристы. В целом эта оценка совпадает с тем, что можно прочитать у Астафьева, однако у последнего нет деления по родам войск. Даже наоборот, в “Веселом солдате” Астафьев описывает, как их, артиллеристов, бросала пехота, в других местах он также пишет о выводе орудий на прямую наводку. Однако, общая интонация у них обоих одинакова, приведу здесь слова Астафьева: Сейчас пишут: комиссары тут, артисты в окопах, газетчики, фотокорреспонденты. Да ничего подобного! Спросите об этом у настоящего честного фронтовика, у кого мозги ещё не свихнулись. Никаких комиссаров, никакого НКВД, никаких следователей, которые в кино по окопам лазят. Да они обделаются ещё на подходе к передовой! Никого там из них не было, там самый главный был Ванька-взводный с засаленным пузом – бегает с пистолетом, матерится… Ну, и где-нибудь поблизости командир роты. А командир батальона – это уже барин, ему отдельно кушать подано и все такое…Кстати, выражение «Ванька-взводный» именно у Астафьева я впервые и увидела, и удивилась немного, обнаружив его и для ротного. Впрочем, это уже такие детали, которые действительно могли иметь место (различия, в смысле) в зависимости от конкретных войск и времени. Все-таки и Шумилин признается, что в 43-ем уже артиллерия выходила на одну линию с пехотой, и пехота уже имела “наглость” требовать поддержки огнем из орудий. Оба, кстати, сходятся в своих обвинениях высшему командному составу. Шумилин прямо и без обиняков обвиняет генерала Березина, Астафьев берет выше, называя Жукова великим браконьером русского народа.Что остановило немцев на излете 41-ого?Ответ банален: Русская Зима. Под это дело, естественно, более привычные к суровым условиям русские имеют уже наглость и в атаки идти, особенно если есть возможность у вышибленных из очередной деревни немцев поживиться брошенным барахлишком и главное, съестным. Из-за холодов у немцев проблемы с подвозом боеприпасов, да и сами они одеты не по сезону, из тепла вылезать им сложно. Интересное.На передовой неплохо живется разведчикам (хотя по большей части тоже не сильно дольше, чем пехотинцам), потому что они имеют первичный и законный доступ к трофеям, на которые затем у тыловиков можно выменять дополнительно спиртное и еду. Еще, разведчики не бросают своих раненых и убитых, и вообще у них законы вольной братии. Что-то такое успела почувствовать еще у Виктора Некрасова в его “В окопах Сталинграда”, между прочим и между строк. Воевать, в общем, тоже нужно уметь, а не просто винтовку в руках держать. Шумилин вызвал мое восхищение своей образованностью и умением ее применять на практике. Вырос в Москве, отец умер, у мамы было трое детей, еды не хватало, он подрабатывал на уборке снега и поэтому иногда пропускал уроки. Тем не менее, мало-мальски мог допросить пленного немца, мог прекрасно ходить по карте и ориентироваться на местности (большая редкость, оказывается, даже среди высшего командования!), понимал физику, по крайней мере, ту ее часть, что касается баллистики, умел проявить смекалку, в разведке, наверное, вообще без этого долго не проживешь. Кстати, вот у тех же немцев (Найтцель, Вельцер) красной линией про войну проходит мысль, что война – это вот работа просто такая, где тоже есть что-то вроде производственного процесса, отчеты там, награды и т.д. У Шумилина это тоже чувствуется, отношение к войне, как к работе. Но не на этом хочу остановиться, а на другой общей с вышеупомянутыми немцами мысли, о том, почему люди убивают. У Шумилина есть целое отступление на этот счет. Лежим как-то мы с Федей в своей дерновой лачуге, или как мы ее иногда называли – в дерьмовой конуре, и разговор зашел – почему на войне люди друг друга убивают.– Почему мы на войне убиваем немцев, а они бьют нас? Я понимаю, что они на нас напали, зашли на нашу территорию и мы должны выбить их с нашей земли. Но почему люди вообще друг друга убивают?– Потому что один хочет показать себя, что он сильней. Вот, например ты: Увидишь немца, а он в тебя целиться, а ты первый стреляешь. В Душе у тебя злость и азарт (выделено мной: охота). А когда видишь, убитый немец лежит, у тебя ни злобы, ни гнева, и ты даже сожалеешь, что видишь убитого. Но ты доволен. Он был слабее тебя и ты его убил. Ты можешь в горячке убить и командира полка, который орет и угрожает тебе несправедливо. Но тебя что-то удерживает. А немца, что? Взял и убил. С сознанием дела, что выполнил долг перед Родиной. … Или еще один пример: помню, где-то после Духовщины задержались мы на открытом рубеже. День был жаркий и даже душный. Кругом тишина. Мы лежали в траве. И от куда-то вдруг на нас налетели слепни. Сядет такой, где на бок, проткнет хлопчатую гимнастерку, кольнет в кожу, чтобы крови напиться. Ты его ладонью, а он взял и слетел. Досада такая! Он тебя укусил, а ты мимо промазал. Ждешь другого. Этого не прозеваешь. Только сел и слегка чуть кольнул, ты его хлоп и зажал между пальцев. Отрываешь ему голову. Вот теперь и рассуди. Он тебя чуть-чуть, а ты ему голову набок. И приятно самому.Вот так и с немцами мы. Ранит, кого из ребят, берешь винтовку с оптическим прицелом и идешь с ночи куда-нибудь вперед. На рассвете, ловишь двух, трех на мушку, сползет безжизненно немец на бруствер и у тебя на душе удовольствие и покой. За двух раненых наказал жизнью нескольких немцев (выделено мной: месть за товарищей). На них по немецким потерям, в полк отчет не даешь. Это, так сказать, твои жертвы для успокоения, в отместку. Все делается просто. И не идешь на обратном пути и не орешь, – «Я за Родину отомстил»! Просто взял и убил.Найтцель и Вельцер приводят несколько причин, почему люди на войне убивают друг друга (помимо совсем очевидных, напрямую связанных с приказом или угрозой собственной жизни): эстетика разрушения, удовольствие, охота… месть за смерть товарищей неоднократно в их труде отмечается как один из основных факторов:Убийства бесчисленных красноармейцев на передовой сильно связаны с местью и “возмездием”. К тому же бои носили совсем не такой характер, как в Польше, Франции и Югославии. Красная Армия неожиданно оказала жестокое сопротивление, и многие советские солдаты предпочитали погибнуть в бою, чем сдаться в плен. Ожесточенные ближние бои постоянно приводили к тяжелейшим потерям и эскалации насилия.и далее, уже в конце книги:Особенно явным становится мотив “мести”, который в военных рассказах совершенно независимо от культурного, исторического и пространственного контекста играет такую выдающуюся роль, что здесь надо говорить о повествовательном топосе… … Так, один американский солдат из Вьетнама писал своему отцу: “Один из бортстрелков рассказал мне, что им не удалось спасти экипаж вертолета № 37, у пилота и второго пилота головы прострелены из оружия крупного калибра. Два прекрасных парня. Отец, я теперь еще сильнее, чем прежде, укрепился в решимости предпринять все возможное, чтобы эти мерзкие ублюдки исчезли с лица земли.” … Работающий с ветеранами Вьетнама психиатр Джонатан Шей сообщал, что месть за смерть близкого друга для многий джи-ай становился мотивом к тому, чтобы продлить свой срок службы во Вьетнаме. И все-таки, не удержусь процитировать умных немцев и про “войну как работу”, у Шумилина просто чтобы обобщить все это, слишком много времени надо, а тут уже это сделано:То, что война, прежде всего работа, и оценивается именно так, выражается, впрочем, не только через упомянутую рабочую гордость и описание того, что было достигнуто, но и через признание “хорошей” работы соответствующего противника на войне: в наших протоколах подслушивания, например, высказывалось, что солдаты Красной Армии, совершенно независимо от пропагандистского образца “большевистского недочеловека”, с точки зрения признания ремесла считались хорошими солдатами; точно так же воспринимали немецкие солдаты с точки зрения своих противников. Впрочем, взаимное восприятие формировалось и культурными стереотипами. Так, красноармейцы хотя и были для немцев очень храбрыми бойцами и мастерами импровизации, но их жестокость и презрение к смерти иногда вызывало у них непонимание, и тогда они возвращались к культурным стереотипам “русских”, чтобы объяснить такое поведение.Кстати, о немцах.Шумилин описывает многократно пленение немцев, иногда это были заблудившиеся, заснувшие от холода и усталости, замерзшие часовые или вояки, застигнутые врасплох русскими разведчиками. Как правило, сопротивления они не оказывали, ну и наши окопники их не обижали, только изымали трофеи, разумеется (ох и дались мне эти часики!), потом препровождали в тыл, где, как утверждает Шумилин, тыловая братия вполне могла наброситься на безоружного фрица. Шумилин и Астафьев всегда описывают противника с уважением, знанием его характера, привычек, методов вести войну. Ночью немцы спали, в военных действиях был перерыв, по воскресеньям отдыхали (правда, это относится к началу войны), трупы свои собирали и хоронили, даже танками не могли давить, поскольку это подорвет моральный дух у остальных солдат. Снабжались продуктами и продовольствием в основном хорошо, использовали много техники, даже для рытья траншей, добротно оборудовали свои блиндажи, украшали свои временные жилища. Стиль.Это не книга, это рукопись, причем сырая, много повторов, работа была прервана смертью автора. Читать по-началу было тяжело, перемежала с чтением “Войны и мира”, потому что душа требовала красоты языка, а потом как-то привыкла, втянулась, и уже стало все так естественно, что даже удивительно, чегой-то я сначала, в самом-то деле. Местами чуть сильнее проработано, местами очевидно только начерно было написано. Я читала все подряд. И более того, на сайте сына автора постоянно смотрю какие-то куски, в особенности потому что есть активные комментарии, ссылки, карты, фотографии. И сама продолжаю работать над всем этим материалом, и всем советую. Вот здесь: http://nik-shumilin.narod.ru/index.htmlЯ не знаю точно, к какому жанру можно было бы отнести эту вещь. Наверное, ближе всего военные мемуары, но что-то мне лично мешает назвать это мемуарами. Скорее это воспоминания, размышления, попытка сквозь годы восстановить прожитое, перемежающиеся литературными опытами. Правдоподобие.В сети разгораются порой ожесточенные споры, у меня они вызывают недоумение. Разве что, мужики, интересующиеся всякими военными игрушками, бряцают друг перед другом, мол, кто круче разбирается. Доводы, выдвигающиеся по поводу якобы вранья, довольно смешны, основаны на догадках и деталях, а также на том, что автор ворчит слишком много. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать кое-чего о свойствах человеческой памяти. Разумеется, абсолютно точно восстановить события, кто что говорил и т.д., через несколько десятков лет, невозможно. Но это ничего не означает, поскольку острые моменты человек ой как хорошо помнит, до деталей, до запахов. Шумилин описывал многие места абсолютно подробно, на сайте есть карты, схемы. В некоторые из этих мест уже наши современники организуют экспедиции, выкладывают подробные (или не очень) отчеты. Многие из названных имен легко теперь найти в сети, на сайтах, где выкладываются сканы реальных документов. Ну, впрочем, такая работа не нуждается в особых каких-то защитах, и уж тем более от такого невежественного в этих вопросах человека, как я, эта рукопись, что называется, сама за себя говорит. И кстати, дело вообще-то не только в памяти, и уж понятно, что автору все это снилось потом не раз, и думал он наедине и в кругу людей многие эпизоды многократно, но само по себе восприятие события – это всегда привнесение себя, пропускание через всякие фильтры, сита, зависящие от кучи личных факторов. Вот Астафьев писал как раз в связи с «Проклятыми и убитыми»: Ох уж эта «правда» войны! Мы, шестеро человек из одного взвода управления артдивизиона – осталось уже только трое, – собирались вместе и не раз спорили, ругались, вспоминая войну, – даже один бой, один случай, переход – все помнили по-разному. Значение.Боюсь, наше общество все-таки так и не доросло окончательно ни до Астафьева, ни до Шумилина. Возможно, нужно еще лет 50… еще пара-тройка поколений, не знаю. Это очень значительная вещь, и очень жалко, если ее не издадут, причем издать ее надо правильно, с комментариями, бережной обработкой, картами, схемами, старыми и современными фотографиями, сканами документов, – это такой гигантский уникальный документ… но уже очень хорошо, что есть вышеназванный сайт, что рукопись доступна в сети. Может быть, уже родился и какой-нибудь будущий режиссер, который когда-нибудь снимет хороший фильм по этой рукописи… Почему нам это надо? Не могу сказать, особенно за всех. Мне надо, потому что для меня важно знать правду, потому что, как говорил герой Сергея Бодрова, “сила в правде”. Наш народ достоин светлой и правдивой памяти, а без памяти нет ни настоящего, ни будущего. Астафьев:Мы достойно вели себя на войне и достойны не только благодарности, но и самой высокой, самой святой правды, мы и весь наш многострадальный, героический русский народ на века, на все будущие времена прославивший себя и трудом, и ратным делом.И еще. Читая эту рукопись и думая над ней, над тем, как мы ее читаем сейчас, пришла к выводу, что война – она не просто так между разными сторонами война, она может быть еще больше война для каждой стороны по отдельности, внутренняя война, если хотите. То есть, мы давно уже не воспринимаем немцев как противников, мы вполне себе спокойно к ним относимся и можем читать книги о том, как это было с их стороны. Но у них эта война связана со своими внутренними проблемами, как это хорошо видно по книге Найтцеля и Вельцера, она очевидно написана для современных немцев, вот так же и у нас та война – она наша, мы ее переживаем вне отношений к немцам, мы переживаем свои собственные проблемы. Вот у Шумилина – нет стольких треклятий и презрения (если они вообще есть) к немцам, а к нашим мордоворотам (разных мастей) – сколько угодно. И поэтому это остро, и поэтому это все еще не будет однозначно воспринято. Астафьев: Трагедия немецкого народа, ввергнутого в военную авантюру оголтелым фюрером – очень страшная трагедия, нами еще не осмысленная. Мы и свою-то трагедию, на мой взгляд, не до конца еще осознали и не все ее последствия еще расхлебали – пустующая русская деревня наглядно напоминает нам об этом.Шумилин:Мы воевали между двух огней. С одной стороны – немцы. С другой – наши доблестные тыловые начальники и командиры. Кто из них на нас надавит сильней?Во время наступления у нас не хватало ни снарядов, ни пушек. Подвоз хлеба был с перебоями. С одной баланды не побежишь оббегать сараи и кусты. А начальство не давало нам времени спокойно лечь и лежа умереть. Нас подгоняли, понуждали и торопили. Нам нужны были километры отвоеванной у немца земли. Каждый наш шаг стоил жизни простых солдат и ротных офицеров. Мы по дороге теряли больше людей, чем пустых гильз из-под винтовочных патрон.Кому, кому, а русскому солдату, который прошел войну с ротой в пехоте нужно поклониться в ноги. Он оплатил своей кровью и жизнью все нарисованные на военных картах красные стрелы.Правдивое описание войны – это как срез общества, ментальность всего народа, ужатая в рамки нескольких лет. То, что в мирной жизни порой скрыто, порой растянуто во времени, в пространстве – здесь обнажено и сгущено до предела. Педантичность немца кажется аж гротескной (как у Шумилина не раз сказано: “у немцев все ни как у людей”), и куда уж там, и их, и наши все особенности – в концентрированном виде и как на ладони. И опять про потери.Этот вопрос разбередил меня все-таки, думаю прикинуть, попробовать того же Соколова почитать… пока что выкладки от Шумилина: В дивизии каждый день убивало солдат до сотни. Если мысленно прикинуть суточный потери, то за два года боев дивизия потеряла не менее 100 тысяч солдат. Задача простая, арифметическая. Только ведь, ещё в задаче спрашивается: где, кто и когда убит? Сколько тысяч наших солдат, однополчан, отдали свои жизни за Родину? Где фамилии этих ста тысяч убитых? Где их могилы? Мы не знаем даже их имен. Кто должен ответить на этот вопрос?Здесь за спиной своя родная земля. Жить на чужбине и тосковать о родной земле? А тут в окопе у каждого своя судьба. Есть маленькая надежда. Может и ранит. На войне не всех подряд убивает. Ранит удачно и войне конец! Считай, что ты жив и тебе повезет, надеялся каждый. А русский человек способен надеяться.Если взять и подсчитать потери, среднюю цифру за день, то по пять человек убитых в день на стрелковую роту окажется не так уж много. Если из практики знаешь, что сотни солдат в роте хватает примерно на неделю, то цифра сто тысяч вполне реальна. В каждом полку в среднем приходится по тридцать-сорок убитых на день. Если спросить ПНШ-1 по учету Васю Пискарева, сколько похоронок, в день он с писарями отправлял?Т.е., если применить только эту арифметику: 100 человек убитыми в день в каждой дивизии. Значит, всего дней было 1418, если умножить на 100, то для одной дивизии имеем 141800. А сколько было дивизий? Ну, я так прикинула, около сотни стрелковых (смотрела здесь https://ru.wikipedia.org/wiki/Категория:Стрелковые_дивизии_СССР_во_время_Великой_Отечественной_войны). То есть, получаем цифру в 14 млн… не хило. Пожалуй, даже если увязну и не смогу прочитать Соколова, уже это для меня не имеет слишком большого значения. Теперь я осознала, что это действительно важно, это знать и понимать. Потому что очень многие потери были необоснованными, их можно было бы избежать. И дело не только в чудовищном отставании в технике, ладно, это материальная часть, так сказать, тут ничего не поделаешь. Дебильность приказов, случавшаяся на войне и приводившая к абсолютно бессмысленным потерям, уже хорошо была описана Виктором Некрасовым в его романе «В окопах Сталинграда», там это был некий начштаба Абросимов, не важно, таких Абросимовых Шумилин показывает пачками, а Астафьев берет еще шире. Почему они так вели себя? Из-за трусости, душевной лености, потому что людям не доверяли, а перед своим начальством хотели выслужиться, ну и так далее, то есть, причины типичные, которые встречаются на каждом шагу и в мирной жизни, когда мы сталкиваемся с самодурством, тупостью, наглостью. Это было действительно масштабное преступление против собственного народа, приведшее к окончательному уничтожению нашего крестьянства, души народа, преступление, которое нам, нашим детям и внукам еще расхлебывать и расхлебывать. За эту вот всю проведенную работу, снижу себе, пожалуй, еще пол балла (а что, хозяин – барин, мое невежество, считаю его, как хочу!). Итого, получается, что уровень моего невежества в вопросах ВОВ теперь составляет 7,999.

О войне всегда страшно читать. Не важно воспоминания это или художественное послевоенное участниками или со слов написанное произведение. Порой, художественное бывает страшнее, потому что оно делает упор на потерях, на том, как легко можно жизнь потерять. Именно упор, чтобы запомнили, чтобы помнили, чтобы дошло до голов. А воспоминания, чаще всего они сухи. Да, подробны, но ты следишь за протекающей жизнью, ты не успеваешь в кого-то слюбится, чтобы испугаться потери этого человека. И даже, когда говорят об огромных потерях, сложно их представить, если нет сравнения, потому что это как бесконечность, тебе с чего-то кажется, что она все равно закончится, ты не можешь представить себе что-то не имеющее окончания, никогда.Я знаю только одно произведение, которое показала масштаб потерь среди советских защитников. Это «Благоволительницы» Джонатана Литтелла, он с самого начала, сразу в вас бросается цифрами, которые вы в состоянии понять и если они вас не пугают, то с вами что-то не так.Александр Шумилин тоже хотел напугать тем, как быстро исчезали люди на войне. Он рассказывал настоящие истории, иногда называл цифры, но, наверное, понятней всего был только один пример, когда в темноте ночи погибло 20 человек, всего от одного финна. Это ты можешь сравнить и понять. А когда он пишет о дивизиях, окопах, ты не понимаешь, потому что тебе этого не представить. Грустно и обидно, что человек хотел донести до тебя ужас, а не получилось, ты его не понимаешь. Он хотел рассказать о людях, но опять не получилось, для тебя это как была серая масса тех самых людей, так и осталась. Тебе жаль, ты горюешь, но это все потому что ты читал ту художественную литературу, на которую так ополчился автор, автор, который не захотел понять зачем она была написана. Может не так правдиво, как он бы хотел, без вшей, сисек и хреновины, но они дали лично мне понимание ужаса войны, сопереживания, не желания повторения.Я понимаю порыв Александра Шумилина рассказать правду, донести до каждого, что война – это не романтика, а очень страшно. Очень страшно быть в первых рядах, когда ты обычное мясо, когда ты не высыпаешься, идешь и идешь в первые годы войны, потому что не было никакой образованности в вопросах военного дела, что были те, кто перебегал на сторону немцев и это были не какие-то солдаты, а люди высоких званий. Что война – это грязь, холод, дождь, антисанитария, недоедание. Что передовая – это не тыл, передовая – это возможно только один час твоей жизни, а дальше сплошная темнота. Понимаю и приветствую. Но есть огромное «но» во всем этом – это враждебность автора. Он враждебен ко всем, он даже пока писал воспоминания не смог многое для самого себя переоценить и это в авторе пугает.Он враждебен к тыловикам, мол они не на передовой, но сам, когда оказывается среди них поступает так же, как и они. Он враждебен к сибирякам, они для него враги не меньше, чем немцы. Он говорит, что они братаются, защищают друг друга, но через несколько глав он пишет о том, как братаются москвичи и сам он делает тоже самое. Я не обвиняю, я лишь указываю на то, что автор с войны до 1983 года тянет в себе эту вражду и даже выписывая ее не видит, что он враждебен и лицемерен местами. Кто-то скажет, все мы мол люди, в том-то и дело, что мы люди, мы должны понимать свои поступки, понимать, что мы говорим и пишем. Хотя бы перечитывать написанное. Хотя бы уметь понять, что то, на что мы злимся, и в чем кого-то обвиняем и нам свойственно. И если бы автор хоть раз указал, что и он в этих ситуациях поступает так же, если бы к концу книги как-то успокоился, но нет, этого не произошло. Именно это умоляет ценность воспоминаний Александра Шумилина. То, что должно было заставить задуматься, переосмыслить часть о том, как выглядит война, запятнана «индивидуальностью» автора.Я не могу сказать, что книгу не стоит читать, о нет, она многое поведает о том, как война протекала. Что было в начале, поможет увидеть, переломные моменты в стратегии. Она расскажет и о жизни в тылу, и на передовой и о том, кто такие стрелки, пулеметчики; люди, которые должны были строить укрепления; о том, кто такой ротный, за что он несет ответственность. О том, как снабжалась армия, о немцах. Тут очень много полезного, того, что помогает смотреть изнутри, двигаясь вперед по фронтовым дорогам. Просто надо отбрасывать истерики автора по поводу того, что не все сидели на передовой, что не все рыли окопы, что кто-то останавливался в деревнях и рисовал стрелочки, а не был теми людьми, что эти стрелочки олицетворяли. Тогда это будет полезное чтение. А так, лучше продолжать читать художественную литературу фронтовиков о войне, потому что она больше даст вам в плане того, что одна жизнь – это много и ее надо ценить. А если вы все это еще отшлифуете Благоволительницами, то представите себе количество этих бесценных жизней, которые были брошены под пули, взрывы, чтобы нам сейчас жить.

После прочтение осталось только одно желание – увидеть личное дело автора, его характеристику и главное и понять где он в действительности находился в период описываемых им событий. Понять, чем является эта книга вымыслом человека в попытке отплатить за свои обиды или это лишь фантазии его сына, после смерти отца написавшего произведение на основе отцовских воспоминаний (рукопись в оригинале никто не видел).Начнем с характеристики. Он был настоящей бедой для своих солдат и горе было тому, кто попадал под его командование – на солдат ему плевать, а для солдат он был пустым местом. Будучи ещё взводным он жил обособленно, даже в лицо никого кроме старшины не знал и знать не хотел. Обеспечение продовольствием, медикаментами, боеприпасом – это задача не только тыла, но и ротного – проверить все ли дошло, все ли выдано, а если нет, то поднимать кипиш и требовать, в том числе для этого он и поставлен ротным, чтоб рота была боеспособной, но ванька-ротный свою жопу ради солдат отрывать от кровати не будет: жрут сырое зерно или болтанку из муки – ну и пусть жрут, бегают под пулями – ну и пусть бегают, для безопасного передвижения траншею рыть не будем, может забором от немцев отгородимся? (и почему после этого злобный комбат его дураком назвал, гениальная же идея?). Да и окопы копать своих солдат он заставить не может – приказы саботируют, для них он не авторитет, а посмешище – грустный, обиженный клоун, которого всерьез никто не воспринимал, многие называли его «сынком», командиры открыто над ним потешались и чмырили его, отсюда и брызжущая ненависть автора ко всему вышестоящему начальству, которое на него не только орала благим матом за постоянное разгильдяйство, бездеятельность, недобросовестное отношение к выполнению своих обязанностей, но и безграничную тупость в военных вопросах – а-ля упомянутого уже забора или пули от земли пойдут рикошетом или станковому пулемету щит совершенно не нужен, он ему, как «рыбе зонтик». Ротный должен быть примером стойкости, отцом-командиром, а не дитем в песочнице – во время движения колонны на глазах всей роты бегающего вокруг брошенного в советском тылу немецкого танка, как индеец вокруг костра, саперной лопаткой колупая закрытые люки, призывая искать в нем немцев.Любой разговор по телефону со мной начинался по «матушке»(с матерщины, раздражения, недовольства) и крика. Орали и в глаза, когда вызывали к себе. Выговаривали по поводу всего, не выбирая выражений. Солдаты знали и видели, как меня постоянно ехидно высмеивали и старались поддеть.А как с ним было разговаривать, когда “а почему я?" было для него нормой, больше напоминает ответ нерадивого школьника вызванного к доске, чем ответ лейтенанта.А дальше шли попытки спрыгнуть от выполнения и ответственности или саботировать приказ:“И потом учти: «Давай, давай!» – это не приказ! Пришлешь мне письменный приказ, я распишусь на нем, вот тогда и спрашивай!”, «я с солдатами на берегу остался случайно. Я приказа на оборону берега не имел», “– иди бери, – сказал я комбату. – Я эту деревню немцам не сдавал” или “Телефонист меня звал к телефону, я подымался и уходил в другую сторону траншеи, садился где-нибудь в углу окопа и курил" и тому подобное.. В перлы общения и препирательства Шумилина с вышестоящими по званию мне вообще не верится и еще больше хочется взглянуть в его личное дело.Если взять историческую составляющею книги, то тверской историк Максим Фоменко в своих статьях на основе советских и немецких документов детально разобрал всего три эпизода периода боев за Калинин зимы 41-го и от коктейля повального бегства с горой трупов наступит быстрое отрезвление – вместо бегства комдива с частью дивизии за Волгу – стойкая оборона с переходом сначала в контратаку с захватом трофейных гаубиц, а затем и в общее наступление. Вместо четырех батальонов по две сотни солдат в каждом оставивших после себя кровавое месиво у Шумилина после расстрела немецкими зенитками, у немцев, которые были не склонны занижать потери противника, более скромная оценка в сотню убитых бойцов и командиров, а на следующий день уничтоженный Шумилиным полк не только существовал, но и шел в наступление освобождая очередные деревни.Фоменко разбирал историческую часть, а мне интересна, как это 800 человек с винтовками и минимум восемью приданными им пулеметами “максим” лежа в 400-х метрах наблюдала, как в деревню немцы волокли зенитки, разворачивали их изготавливались к стрельбе и не порубило за это время немцев в капусту. Ответ у Шумилина прост – виновато начальство, с ним не было связи, он во время развертывания немцев крутил ручку телефонного аппарата, в надежде, что ему дадут приказ на отход, вместо того, чтобы отдать приказ и открыть огонь, упредив тем самым немцев. Возьмем версию Шумилина о расстреле четырех батальонов (не 800 придуманных Шумилиным, а 100 реально погибщих) и виноваты в этом только младшие командиры ваньки-ротные и сам автор, а не лично комдив Березин, штабные работники, тыловые евреи (антисемитизм этой книги просто зашкаливает). Да и память у Шумилина уж слишком избирательная – успеха и наличия на фронте других подразделений он предпочитал не замечать вовсе, как об этом выразился Максим Фоменко сводится «к утверждениям в стиле „моя рота освобождает деревню за деревней почти без потерь, а все остальные либо топчутся на месте под ударами противника, либо попросту бегут за Волгу, приписывая себе мои успехи“.», но можно сказать короче и более народным языком: “Все п….. , а я Д-Артаньян”.Кроме Фоменко отдельные части книги разбирали и другие исследователи. В частности Александр Милютин разобрал события оставление укрепрайона осенью 41-го. Пока пульбат в котором числился Шумилин готовился к бою с немцами в укрепрайоне, ванька (еще не ротный, а взводный) дезертировал (на самом деле его там не забыли, приказ об отходе поступил, через два дня после самовольного оставления Шумилиным своих позиций), прихватил с собой целый взвод, взорвал боеприпасы, испортил пушку и продукты и драпанул на целых 140 километров в тыл, оставив дыру в системе обороны батальона. Как мне кажется возможно именно за оставление этих позиций без приказа он попал под трибунал и получил условную пятерку, а далее под этот трибунал обыграл другую сцену. Возможно этот трибунал и послужил почвой ненависти к комдиву Березину.Поисковики-исследователи тех мест, вообще сомневаются, что Шумилин когда-либо был в описанном им укрепрайоне (описанное технических характеристик ДОТ-ов ничего общего с реальностью не имеют), а название населённых пунктов скорей-всего слышал от сослуживцев. Специальная экспедиция на том месте, где якобы стоял ДОТ, обороняемый Шумиловым, вместо сооружений казематного типа обнаружили лишь бетонно-деревянные огневые точки на один и на два пулемета, со слов поисковиков карта укрепрайона 41-го года полностью соответствует действительности, а описываемых Шумилиным ДОТы на ней не значатся.Я же не историк и в архивах никогда не был и по лесам не лазил, но по тем документам, что есть в открытом доступе, решил проверить события в окрестностях города Белый, практически не освещенные в исторической литературе. Если в период боев за Калинин, ванька-ротный особо не выделяется никакими геройствами, то к началу 42-го он стал превращаться в спасителя дивизии.История ваньки-ротного идущего в контратаку с одним солдатом на только что оставленное село (по версии Шумилина половина красноармейцев не принимая боя традиционно сбежала в тыл, а вторая половина сдалась в плен) и ванька-ротный обернул роту противника в бегство и вернул село. Подлый генерал Березин скрыл от начальства временную потерю села, а героя ваньку-ротного даже не наградил. Но в журнале боевых действий есть запись от 06.05.42 о том, что бой в селе шел с 4,20 утра и в 20.00 в результате которого село сначала было оставлено, но в результате нескольких контратак двух рот принадлежащих к разным полкам было отбито обратно. На следующий день немцы с помощью танков вновь предпринимали попытки вернуть контроль над селом, но безрезультатно. Шумилин об этом не упоминает – в то время как его рота по документам вела бой, ванька-ротный судя по книге героически глушил рыбу в тылу немецкими гранатами и получал за это действо очередной нагоняй и очень сильно обижался – не свои же, а немецкие гранаты расходовал.... забывая о том, что наступила распутица и дивизия испытывала трудности со снабжением и боеприпасами.Еще одна история – это спасение Шумилиным дивизии от расформирования – вывод из окружения единственного боеспособного подразделение дивизии, при полном вооружении, два дня державшего дорогу на Пушкари одними пулеметами, ведя огонь с закрытых позиций по пугливым танкам и пехоте. Стрельба из пулеметов с закрытой позиции не практична, в силу неэффективности и огромного расхода патронов, да и требует скученности противника и отсутствия укрытий и возможна она если противник находится не ближе 1500 метров, Шумилин с сотоварищами выдает фантастическую версию ведения прицельного огня с 400-500 метров, да ещё под брюхо движущегося танка. “они ударят по булыжнику дороги и рикошетом пойдут (ударят) по ногам". Но в ЖБД дивизии нет вообще упоминаний о палочке выручалочке – роте пулеметчиков, нет упоминаний высоты 201,5 которую якобы держала рота Шумилина, но есть запись в жбд, что войска стоявшие на этом направлении не оказывая упорного сопротивления пр-ку оставили занимаемый рубеж и по своей инициативе отошли в направлении на Пушкари. И на десерт в подразделение у Шумилина с его слов было ЧЕТЫРИ станковых пулемета, он вышел из окружения со всей матчастью, но на всю матчасть вышедшей дивизии приходилось ДВА вынесенных станковых пулемета.В первые дни августа 42-го проводилась частная операция по освобождению деревни Пушкари, Шумилин традиционно хоронит целые роты советский бойцов (на этот раз аж целых шесть рот) оставляя в живых десяток бойцов, но потери полка в этой операции (1-3 августа 42-го) составили куда более скромные цифры в 44 убитых и 126 раненых. О пулеметной роте ваньки-ротного (которая в одиночку отстояла высоту) в жбд опять не сказано ни слова. Вот так после сопоставления документов с написанным “спаситель дивизии” ванька-ротный превратился в Форрест Гампа.Во дворе той самой школы командир дивизии генерал Березин и Шершин дали клятву, встали на коленки в том самом месте около обрыва и целовали край красного знамени первыми. Красный отсвет знамени был виден на снегу потому что, как и в прошлый раз, светило зимнее солнцеТо самое место – это место, где якобы был расстрелян красноармеец для устрашения Шумилина, а красное знамя это вручение дивизии гвардейского знамени, только события первого случая якобы имевшего место проходило в деревне Верховья находящегося приблизительно 30-ти км от города Белый в начале января, а второе никак не раньше середины марта (приказ о присвоении дивизии звания гвардейской подписан 17 марта, в дивизии об этом узнали 18 марта (есть запись в жбд), когда проходила торжественная церемония, мне найти не удалось) в нескольких километрах от города Белого, около деревушки Егорьево и по воспоминаний ветерана дивизии И.П. Сенкевича «уже качались березы с набухшими почками и кричали грачи» и на фотографии со знаменем приведенной в книге нет никакого снега."Улицам дали новые имена. Но об одной из них, которая носит имя Березина, человека недостойного, виноватого во многом, в разгроме нашей дивизии, в результате чего в окружение попала 39 армия 11 кав.корпус, и перешедшего на сторону немцев"Отдельной линией идет ненависть Шумилина к комдиву Березину и зачастую переходящая в паранойю – в его глазах он предатель не только постоянно ходивший к немцам за линию фронта на доклады, но и перешедший на их сторону (на самом деле Березин погиб в окружении). Из 17гв.сд вышли из окружения 1759 бойцов и командиров, потери составили 3822 человека. Главной виной Березину, Шумилин ставит запоздалый отход, но Березин к тому времени уже не был командиром дивизии (он пошел на повышение), сам вопрос возможности отхода от города Белый обсуждался в ставке, против выступали Конев и Жуков, а комдив является таким же исполнителем как ванька-ротный и совсем не важно кто командовал дивизией Березин или сам ванька-ротный – приказ он и есть приказ.Тема свидетелей подвигов ваньки-ротного не менее интересна, почти все имена не находят подтверждения и являются художественным вымыслом, а прикрепление к этой книге ярлыка “мемуары” является неуместным. Из того, что я проверял сам нашлось только несколько имен (политрук Соков, майор Карамушко), но не я один занимался проверкой, в интернете много обсуждений на эту тему, люди делятся результатами своих поисков. Самым примечательным является факт, что друг и однокашник по военному училищу Шумилина, Женька Михайлов является художественным вымысломДругие выдумки подробно разбирать нет охоты, выделю самые яркие ляпы, где все понятно и так: «дивизия мвд», «на западном фронте у нас нет ни снарядов, ни артиллерии”, “На фронтовых складах вообще отсутствовали боеприпасы», «город Калинин был взят немецким воздушным десантом» или спаренный пулемет стреляющий через канал орудия при открытом затворе…Читая, я надеялся узнать как же Шумилин дошел до такой жизни, что стал интендантом первого ранга (это должность тыловиков, которых он так ненавидит), а вернее упомянет ли об этом в книге. Чем дальше, тем больше Шумилин входил в раж и в один момент ванька-ротный из Форрест Гампа превратился в героя Лесли Нильсена и финишной черной стала середина книги и этот пассаж о снарядах к “Катюше” величиной в несколько несколько станиц (несущественное я заменил многоточием)из горящих вагонов стали вылетать подожженные реактивные снаряды… Один снаряд выскочил и сразу взмыл вверх, описывая плавную дугу. Потом он приблизился к земле, скользнув легко по ней и стал рыскать, в кого бы угодить…Представляете такая огненная чушка пролетает у вас над головой. Или ещё хуже, когда она проскакивает между ногами у бегущего по дороге солдата, обдавая его жаром и пламенем….Один снаряд угодил в извилистый ход сообщения, где обычно прятались солдаты при налетах немецкой авиации. Представляете себе, когда такая огненная стрела мчится по ходу сообщения, обходя все извилины и скребя по дну головой?....В конце концов эта штучка роет носом землю, бьется и бушует, беснуется в неистовой силе, встав на дыбы, обдав жаром все сзади себя, прыгает к вершине деревьев и взлетает куда-то в вышину…За одним солдатом вокруг насыпи землянки целых несколько кругов гонялся реактивный снаряд. А когда солдат выдохся и, обезумев от ужаса, полез на дерево, снаряд задрожал, словно почуяв, что жертва ушла от него, что сумела улизнуть куда-то. Снаряд заворчал, мотнул головой, прицелился, выбросил пламя и полетел в соседнюю роту