000
ОтложитьЧитал
© Митрополит Иларион (Алфеев), текст, 2017
© Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2017
© Издательский дом «Познание», 2017
* * *
Предисловие к первому изданию
Я с большим вниманием и все возрастающим интересом прочел книгу иеромонаха Илариона (Алфеева) о святом Григории Богослове.
По своему подходу эта книга является редкостным вкладом не только в наше богословское познание одного из величайших святителей Православной Церкви, но и в раскрытие его личности как человека.
Слишком часто трактаты, посвященные великим богословам, оставляют в тени их духовное постепенное возрастание «от силы в силу», и у читателя создается ложное впечатление о том, будто они на широких, могучих крыльях возлетали на высоты богопознания. На самом же деле путь каждого из них был сложен: укорененный в вопрошаниях их времени, связанный с особенными свойствами их душевного и умственного строя, он в значительной мере зависел от богоданных встреч и поисков истины в сумерках современной им философской и богословской мысли. Не сразу находили они ответы на вопросы, рождаемые их собственными глубинными переживаниями и не только поставляемые им, как и всем их современникам, в недрах христианской общины, но и настойчиво вырастающие из блуждания мысли и прозрений их современников – и своих, и «внешних».
Книга отца Илариона с разительной ясностью раскрывает нам внутренний путь святого и постепенно проясняющееся видение им истины.
В наши дни, когда перед каждым верующим, как и перед всей Церковью, встают вопросы из глубин церковного сознания, а также поставленные миром в его агонии, метании и в его отчаянном искании ответов, ему доступных и понятных, – мы, верующие, должны научиться вслушиваться в вопрошания наших единоверных, а также людей, стоящих вне церковного опыта и молящих нас отвечать им на вопросы, которые они имеют право ставить и на которые мы обязаны отвечать творчески и с любовью.
Я надеюсь, что многие оценят вклад, сделанный отцом Иларионом в наше понимание путей православного богословия через писания святого Григория Богослова.
Митрополит Сурожский Антоний
Предисловие к пятому изданию
Святитель Григорий Богослов – один из наиболее прославленных богословов Восточной христианской Церкви. Наряду с Василием Великим и Иоанном Златоустом он почитается в Православной Церкви как «вселенский великий учитель и святитель». В византийскую эпоху, то есть в течение десяти веков (с V по XIV век), Григорий воспринимался как «богослов номер один»: сам термин «богослов» отождествлялся в Византии прежде всего с его именем. По «индексу цитируемости» сочинения Григория уступали только Библии. Так же как на библейские книги, на сочинения «Богослова» писали многочисленные комментарии и схолии, его слова читались в церкви за богослужением, его сочинения переписывались от руки и имели самое широкое распространение. В формировании догматического учения Восточной Церкви Григорий Богослов сыграл решающую роль, и многие его сочинения вошли в золотой фонд христианской письменности.
Жизнь Григория совпала по времени с периодом возрождения христианской Церкви после трех веков гонений. После того как император Константин (306–337) издал Миланский эдикт, христиане получили легальный статус на территории Римской империи. Стремительный рост Церкви, начавшийся при Константине, продолжился при Констанции (337–361), который потворствовал арианской ереси. Краткое правление Юлиана Отступника (361–363) было отмечено попыткой возрождения язычества в качестве государственной религии, однако эта попытка не увенчалась успехом. Юлиан был последним языческим императором; его преемники Иовиан (363–364), Валент (364–378) и Феодосий (379–395), так же как и все последующие василевсы, были христианами. Феодосий был тем императором, который восстановил Православие после пятидесяти лет арианской смуты и утвердил Григория в качестве архиепископа Константинопольского.
Жизнь Григория делится на две части – до и после вступления на церковное служение. Его жизнь до крещения – сплошная цепь успехов и удач. Жизнь Григория после крещения и особенно после иерейской хиротонии, напротив, почти сплошь состоит из разочарований и бедствий. Церковная «карьера» Григория складывалась на редкость несчастливо: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен.
В облике Григория, каким он вырисовывается из его собственных сочинений, есть черты, могущие оттолкнуть читателя, привыкшего узнавать о святых только из житийной литературы. При знакомстве с автобиографическими сочинениями Григория может показаться, что он не был лишен гордости, обидчивости, злопамятности и других человеческих слабостей, плохо увязывающихся с христианским нравственным идеалом. Мы, однако, глубоко убеждены в том, что человеческие качества Григория нисколько не умаляют его достоинства как святого и учителя Церкви. Каждый святой был человеком, и особенно драгоценным представляется нам свидетельство святого о себе самом, благодаря которому мы соприкасаемся не с иконописным образом, но с живым человеком.
Величие Григория раскрывается не столько из внешних обстоятельств его жизни, сколько из его внутреннего опыта, который запечатлен на страницах его произведений. Несмотря на бурную жизнь, полную испытаний, тревог и внешних потрясений, он умел сохранять живую внутреннюю связь с Богом, обладал глубоким мистическим опытом. Он, бесспорно, был одним из самых великих богословов, каких когда-либо знала христианская Церковь. О Григории как церковном деятеле, духовном писателе, богослове, философе и мистике пойдет речь в нашей книге.
Пятое издание книги было исправлено и дополнено по сравнению с первыми четырьмя изданиями. Глава 1-я была дополнена сведениями о Каппадокии и разделом, посвященным литературному наследию Григория; в главе 2-й было добавлено несколько цитат из стихотворения святителя «О себе самом и о епископах»; глава 3-я пополнилась разделом, посвященным теме сошествия Христа во ад. В настоящее, пятое издание книги внесены незначительные поправки: в частности, устранены замеченные опечатки. В остальном книга, написанная в 1997 году, не претерпела существенных изменений.
Митрополит Волоколамский Иларион
Моему учителю митрополиту Каллисту
Глава I. Жизнь и творения
Жизнь Григория хорошо документирована – прежде всего благодаря тому, что он много писал о себе самом. Среди его автобиографических произведений основное место занимает книга под общим названием «О себе» (Περί έαυτοΰ). Она содержит девяносто девять стихотворных произведений, в том числе монументальную поэму «О своей жизни» (Περί τον έαυτοΰ βίον; De vita sua). Кроме того, автобиографическими являются некоторые слова Григория – как те, что посвящены отдельным событиям его собственной жизни (иерейской хиротонии, удалению в пустыню, удалению с епископского престола), так и те, что посвящены его ближайшим родственникам и друзьям (отцу, брату Кесарию, сестре Горгонии, Василию Великому). Обширная переписка Григория тоже проливает свет на некоторые детали его биографии.
Начиная жинеопиани вятителя, мы бращаемся к нему словами, написанными в его честь много веков назад:
От богословныя и высокия мудрости твоея исполни мой ум убогий и страстный, яко да воспою житие твое, отче: не могу бо слова принести тебе, аще не ты подаси ми крепость слова, и разум и мудрость, яко да от твоих твоя принесу тебе, и от богатства добродетелей твоих, оттуду обрящу вину, и увенчаю честную и святую твою главу, с верными взывая: радуйся, отче, богословия уме крайнейший![1]
1. Ранний период
Детство и юность
Григорий родился и провел большую часть жизни в Каппадокии – гористом регионе Малой Азии, входившем в «Пон тийский диоцез», который включал также Вифинию, Пафлагонию, Гонорию, Галатию, Понт и Армению. Ландшафт Каппадокии сформировался благодаря мощным вулканическим извержениям, которые подняли уровень земли на 300 метров и покрыли весь регион толстым слоем туфа, глины и пепла. Вулканическая лава, растекшаяся по поверхности туфа, застыла и под действием ветров приобрела форму грибообразных и конусообразных конструкций, которые до сего дня придают каппадокийскому ландшафту фантас тический вид. С древних времен в скалах и вулканической породе селились люди[2]. Начиная с IV века в Каппадокии стали появляться пещерные монастыри со своими церквами, кельями, фресками, подземными переходами: некоторые из этих монастырей до сих пор посещают туристы и паломники.
Климат Каппадокии – континентальный, с очень жаркой погодой летом и морозами зимой[3] (температура может упасть ниже минус 15 градусов). Снег выпадает в октябре – ноябре и покрывает весь регион до марта[4]. Современники Григория иной раз оказывались на два месяца отрезанными от мира и запертыми в собственных домах из-за обильных снегопадов[5]. В такие времена почтальоны не приносили писем, епископы не могли посещать свои отдаленные приходы и любые путешествия прекращались. После суровой и долгой зимы наступала короткая весна с ярким солнцем и благоприятными ветрами (Григорий посвятил одну из своих проповедей приходу весны)[6], а затем длинное знойное лето с характерными для него переменами погоды, неожиданными ливнями, громами и молниями[7]. Природные катаклизмы, такие как потоп, засуха и град, а также эпидемии различных болезней нередко поражали Каппадокию.
Во времена Григория жители Каппадокии занимались преимущественно сельским хозяйством и торговлей[8]. Несмотря на несколько столетий интенсивной эллинизации, Каппадокия в IV веке сохраняла характерный для нее диалект[9], вызывавший улыбку в других частях империи (Григория Богослова в Константинополе осмеивали как говорящего с «деревенским» акцентом)[10]. Главным городом Каппадокии, ее политическим и интеллектуальным центром была Кесария[11]. Другим важным центром была Тиана, находившаяся на юге Каппадокии. Большинство прочих населенных пунктов, таких как Назианз, Арианз или Сасима, представляли собой небольшие города или селения, имена которых вряд ли дошли бы до нас, если бы не были связаны с деятельностью великих каппадокийских отцов – Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского.
Григорий Богослов родился недалеко от города Назианз на юго-западе Каппадокии, в фамильном имении своего отца, тоже Григория, епископа местной церкви.
Григорий Назианзин-старший, богатый и влиятельный аристократ, в молодости принадлежал к малоизвестной секте ипсистариев, в которой элементы язычества были перемешаны с иудаизмом: последователи этого учения отвергали идолопоклонство и жертвоприношения, но поклонялись огню и светильникам, почитали субботу, но отвергали обрезание[12]. Позже, главным образом под влиянием жены, он принял христианскую веру, обратился к отцам Никейского Собора 325 года с просьбой о крещении и был крещен архиепископом Каппадокийским Леонтием[13]. Вскоре он был избран пресвитером и затем епископом Назианза, преемником Леонтия. Он управлял епархией в течение весьма долгого времени, сочетая кротость пастыря со строгостью администратора[14].
Жена Григория-старшего, Нонна, была не только сотрудницей, но и «предводительницей» мужа: подчиняясь ему в семейных делах, она была «наставницей» Григория в благочестии. Она соблюдала посты и проводила ночи в молитве, занималась благотворительной деятельностью, покровительствуя вдовам и сиротам[15]. Именно она, по-видимому, оказала решающее влияние на христианское воспитание своих детей – Григория-младшего, Кесария и Горгонии.
Григорий-младший отзывался о своих родителях с благоговением и почтением, видя в отце образ истинного архипастыря, а в матери – образ идеальной супруги, через которую дети приобщились к золотой цепи христианской традиции:
Она от родителей унаследовала богоугодную веру
И золотую эту цепь возложила на детей своих.
Мужской нрав нося в женском образе,
Она постольку лишь касается земли и заботится о мирском,
Поскольку можно перенести в жизнь небесную
Всю здешнюю жизнь и легкими стопами вознестись на воздух.
Родитель же прежде был дикой маслиной и служил идолам,
Но привился к корню маслины доброй
И настолько напитался от благородного корня,
что закрыл собою
Дерево и многих напитал медоносным плодом.
Он сед умом и сед волосами,
Кроток, сладкоречив, новый Моисей или Аарон некий,
Поставленный посредником между смертными и небесным Богом,
Чистыми священнодействиями и жертвами нашими,
Которые приносит чистый внутри себя ум,
Приводит от смертных в единение с бессмертным и великим Богом.
От такого отца и такой матери произошел я…[16]
По свидетельству самого Григория-младшего, он родился благодаря молитвам матери: пламенно желая иметь сына, она горячо умоляла об этом Бога, дав обет посвятить Ему своего первенца. Однажды во сне она увидела будущего ребенка и услышала его имя. Григорий всегда помнил об этом событии, считал себя «новым Самуилом» и рассматривал свою жизнь как исполнение обета, данного матерью[17].
Детство Григория было счастливым и благодатным: он рос, окруженный любовью родителей, домашних и слуг. На его христианское воспитание оказало влияние как чтение книг, так и общение с «добродетельными мужами»[18]. Но, возможно, решающим для него был его собственный опыт молитвы и мистического соприкосновения с божественной реальностью. Григорий, в частности, повествует о «ночных видениях», при помощи которых Бог вселял в него Божественную любовь к целомудренной жизни[19]. Одно из таких видений состояло в том, что во время глубокого сна юному Григорию явились две прекрасные девы – Чистота (άγνεία) и Целомудрие (σαοφροσύνη): они призвали мальчика избрать девственный образ жизни, чтобы приблизиться к «сиянию бессмертной Троицы»[20]. Это видение оставило глубокий след в душе Григория и во многом предопределило его жизненный выбор.
Другое подобного же рода событие не только усилило аскетические устремления Григория, но и повлияло на весь строй его богословской мысли. Речь идет о его первом мистическом видении Божественного света, которое было одновременно первым опытным соприкосновением Григория с тайной Святой Троицы (следует отметить, что тема созерцания Троичного света станет центральной в богословии Григория):
С тех пор как впервые, отрешившись от житейского,
Соединил я душу со светлыми небесными помышлениями,
И высокий Ум, подняв меня, поставил вдали от плоти,
Унес отсюда и скрыл в чертогах небесной скинии,
Озарил мои взоры светом (φάος) нашей Троицы,
Светозарнее (φαάντερον) Которой ничего не мог я и представить,
Которая с высокого престола изливает на всех неизреченное сияние (σέλας),
Которая есть начало всего, что отделено от высшей
(реальности) временем –
С тех пор умер я для мира, а мир – для меня[21].
Мы не знаем, к какому периоду жизни Григория следует отнести описанное духовное переживание, однако у нас есть все основания предполагать, что глубокая мистическая жизнь началась у него еще в детстве. Он, в частности, пишет о себе: «Когда был я ребенком… я восходил ввысь, к сияющему престолу»[22]. О годах своей юности Григорий вспоминает: «Вместо земных стяжаний… у меня перед глазами было сияние Бога…»[23] На наш взгляд, было бы неправильно воспринимать эти и подобные многочисленные упоминания о Божественном свете лишь в переносном смысле: скорее речь идет именно о пережитых Григорием таинственных «восхищениях», сопровождавшихся мистическим видением света.
Будущий святитель получил блестящее по тем временам образование, начало которому было положено в Назианзе, где Григорий учился вместе с Кесарием[24]. Затем он посещал школу в «митрополии наук» – Кесарии Каппадокийской, где впервые встретился с Василием[25]. Риторику Григорий изучал в «процветавших тогда палестинских училищах», то есть в Кесарии Палестинской[26]. Он также «вкусил нечто из словесности» в Александрии[27], которую называл «лабораторией всех наук»[28]. Как в Александрии, так и ранее в Кесарии Палестинской Григорий мог познакомиться с литературным наследием Оригена, преподававшего в обоих городах; в Александрии Григорий мог встречаться со святым Афанасием, а также слушать лекции знаменитого экзегета Дидима.
За время своего обучения в каппадокийских школах Григорий должен был пройти тот курс, который приблизительно соответствует современным начальной и средней школе. Занятия в начальной («грамматической») школе включали в себя изучение алфавита и арифметики, чтение вслух, письменные упражнения, заучивание наизусть фрагментов из сочинений древних поэтов, прежде всего Гомера, толкование заучиваемых текстов. Курс средней школы (εγκύκλιος παιδεία – «общее образование») включал в себя математику, геометрию, астрономию и теорию музыки, к которым могли добавляться другие предметы, в частности медицина. Риторика и софистика относились к сфере высшего образования[29]. Можно, следовательно, предполагать, что в Кесарии Палестинской и Александрии Григорий начал свое университетское образование, которое затем продолжил в Афинах.
Любовь Григория к учености, в особенности к словесным наукам и философии, была не менее горячей, чем его преданность христианской вере. Эта любовь проявилась в нем с детства и не оставляла его до последних дней жизни. В годы юности Григорий приобщался главным образом к сокровищницам языческой учености, однако и христианской литературой был напитан еще прежде, чем достиг зрелости[30]. Высоко ценя античную культуру, он тем не менее ставил на первое место «подлинные науки» (то есть христианское учение):
Еще не опушились мои щеки,
а уже пламенная любовь (ερως)к наукам
Владела мною. И я стремился поставить
Науки ложные на службу подлинным…
Впрочем, никогда не приходило мне на ум
Предпочесть что-либо нашим урокам[31].
Курс образования Григория должен был завершиться в Афинах, куда он отправился из Александрии на корабле. Однако на пути его ждало суровое испытание, которое стало переломным моментом в его судьбе. Когда корабль находился в открытом море недалеко от острова Кипр, разразился шторм, продолжавшийся много дней. Описывая происходившее, Григорий проявляет поэтическое мастерство, достойное Гомера[32]:
Ветреный шквал налетел на корабль, и все слилось в одну ночь –
Земля, море, воздух, потемневшее небо.
Громовые раскаты сопровождались полыханиями молний,
Свистели канаты лопавшихся парусов.
Мачта гнулась, штурвал потерял всякую силу,
Ручку руля с силой вырывало из рук.
Толща воды обрушивалась в трюмы.
Крики смешались с плачем
Матросов, штурманов, владельцев корабля и пассажиров,
Единым голосом взывавших ко Христу,
В том числе и тех, кто никогда раньше не знал Бога;
Ибо страх – самый впечатляющий урок.
Но самым ужасным из всех бедствий
Было отсутствие воды на корабле, который от сильного шторма
Получил пробоины: через них вылился в пучину
Весь имевшийся запас сладкой влаги.
Предстояло умереть, борясь с голодом, штормом и ветрами…[33]
Запасы воды удалось пополнить благодаря проходившему мимо финикийскому судну, однако шторм не утихал в течение многих дней, и корабль, на котором находился Григорий, окончательно сбился с пути: «Мы не знали, куда плывем, ибо многократно меняли курс, и уже не чаяли никакого спасения от Бога»[34].
По обычаю того времени Григорий, хотя и являлся сыном епископа, не был крещен в детстве: Таинство откладывалось до окончания учебы и вступления в зрелый возраст. Оказавшись лицом к лицу с рассвирепевшей стихией, он не столько боялся самой смерти, сколько опасался умереть некрещеным. Его скорбь была так велика, что другие пассажиры утешали его:
Когда же все боялись смерти обыкновенной,
Для меня еще ужаснее была смерть внутренняя.
Ибо очистительных вод, дающих обожение,
Лишали меня воды, убийственные для путешественников.
Об этом было мое рыдание, в этом заключалось мое несчастье,
Об этом я, простирая руки, воссылал вопли,
Заглушавшие даже страшный рев волн;
Разорвав одежду, я лежал простершись, убитый горем.
Но вот что невероятно, однако же это правда:
Все плывшие на корабле, забыв о собственном бедствии,
Соединяли со мной молитвенные стоны,
Сделавшись благочестивыми в общих бедствиях;
Так сострадательны были они к моим мучениям![35]
В этой критической ситуации Григорий дает обет посвятить себя Богу в случае, если ему будет сохранена жизнь. К обету, данному его матерью, он присоединяет свой собственный, предлагая Богу заключить с ним договор: «Твоим я был прежде, Твой есмь и ныне, – говорит Григорий Богу. – …Для Тебя буду жить, если избегну сугубой опасности! Ты потеряешь Своего служителя, если не спасешь меня! Ученик Твой попал в бурю: оттряси же сон, или приди по водам, и прекрати этот кошмар!»[36]
Бог принимает условия договора. Шторм неожиданно прекращается. Вместе с ним заканчивается юность Григория. Хотя пройдут годы, прежде чем он окончит академию, крестится и окончательно посвятит себя служению Богу, тем не менее решение об этом уже принято, и ничто не сможет отвратить Григория от следования к намеченной цели.