Художник Екатерина Згурская
Редактор Анастасия Демченко
* * *
Автор выражает благодарность Александру Брусину за терпеливые и ПОНЯТНЫЕ консультации.
Часть I
Человек
И не верить ни в чистое небо,
Ни в улыбку сиятельных лиц.
Александр Галич
Весной волки уже не собираются в стаи. Весна и лето – время семейной жизни. И все же каждый год в начале мая звери забывали об этом. Оставив свои охотничьи угодья, волки уходили, убегали, спешили в заброшенный поселок в степи, притулившийся рядом с выработанной шахтой.
Одиночки присоединялись к другим таким же. Пары и тройки сбивались в небольшие стаи. Те, в свою очередь, сливались в одну – огромную. Весенняя степь полна жизни, волки легко находили себе пищу и не слишком отвлекались на охоту.
Они торопились.
Они знали: когда заканчивается пора цветения, когда уходит весна, когда солнце окончательно просыпается от зимней спячки, в пустой дом на окраине пустого поселка приходит Хозяин. Сильный, властный, жестокий. Любимый.
Волки знали: Хозяин пойдет убивать людей. И знали: он поведет за собой свою стаю.
Глава 1
Ад? Не понимаю. Какой смысл в наказании, длящемся вечно? Это уже не наказание – это жизнь такая поганая.
Олег Зверь
Жертва была намечена. Выслежена. Обречена.
Олег вел машину, расслабленно откинувшись на спинку сиденья. Легко, ласково касался ладонями руля. Внимательные глаза не отрывались от серой «Волги» впереди. Голову и плечи священника, сидящего на заднем сиденье автомобиля, он четко видел даже сквозь тонированное стекло. Один выстрел – и все может закончиться. Плечи останутся, а голова…
Олег покривил губы. В лучшем случае голова превратится в головешку. Но если учесть неизбежные искажения луча, можно предположить, что череп священника просто взорвется.
Грязно. И никакого интереса. Слишком быстрая смерть. Слишком легкая.
Жертву наметил Магистр.
Олег, признаться, совсем не был уверен в необходимости для Ордена именно этого сравнительно молодого, не так давно окончившего духовную семинарию священника. Он мог позволять себе сомнения. Даже в отношении решений Магистра. Потому что был нужен Ордену. А еще потому, что нужен был лично Магистру. Однако поговорить с тем возможности не представилось. Технически – никаких проблем, но… не хотелось. В этой ситуации, получив это конкретное задание, Олег меньше всего склонен был советоваться с кем бы то ни было. Может быть, как раз потому, что спросить совета очень хотелось.
Обычно он не брался за дела, которые вызывали подозрения, но на сей раз решил действовать себе назло.
Личная заинтересованность.
Плохое подспорье в работе такого рода, но, если уж появилась она, никуда не денешься, надо считаться.
В конце концов, относительно приемлемое объяснение действий Ордена все-таки было. Жертвоприношение совершалось скорее в целях политических, если можно так выразиться, чем по идейным соображениям.
Политики во всем этом с воробьиный нос. Так, игрушки. Но не все же большими делами ворочать, надо иногда и поиграться. Орден пытался наложить лапу на пока еще независимую группировку демономанов. Олегу даже самоназвание их не нравилось. «Черный Ритуал», это ж додуматься надо! А вот Магистр на такие мелочи, как название, внимания не обращал. Магистру люди были нужны.
Секта, состоящая преимущественно из молодежи, управлялась тем не менее людьми разумными. Со своими, конечно, странностями, ну так а кто сейчас нормальный? Загорелись люди идеей собрать под крыло детишек с… э-э… паранормальными способностями. И взялись собирать. Все бы ничего – дело благое, по-своему даже интересное, если бы почтенный глава Ордена сам не съехал на таких детишках лет этак десять назад.
Олег улыбнулся.
Серая церковная «Волга» по-прежнему шла впереди. Скоро она свернет к храму.
На самом деле, десять лет с момента, когда Магистр поверил в чудеса, исполнятся в последний день июля. Через десять недель. Но май – тоже месяц по-своему знаменательный. Именно в мае Игорь Юрьевич узнал про Олега. Именно в мае он решил попытаться создать для Ордена идеального экзекутора.
Создал?
Да. Без сомнения.
Какого же черта долбаный священник попался на дороге именно сегодня, когда все уже сделано, капкан для него расставлен и хочется просто проехать по городу, в котором неизвестно еще когда придется побывать снова?
Случайная встреча с любой другой жертвой ничуть не обеспокоила бы. Но этот отец Алексий, теперь его зовут так, «любым» пока что не стал. Вот сдохнет, тогда – да, тогда все будет в порядке.
И все-таки почему он? Может, дело и в правду в «Черном Ритуале»?
Магистр хочет подгрести секту под себя, а смерть священника как нельзя лучше отвечает этой задаче. Подорвать авторитет верхушки… Подростки обожают «настоящие» дела. Гонять кошек по кладбищам, переворачивать кресты и пугать богомольных старушек – это все, конечно, весело. Им наверняка нравится. Ничего большего командование делать не позволяет, но мальчики-девочки и не рвутся. Потому что знать не знают, как оно бывает на самом деле.
Узнают. Скоро. Уже завтра. И это им понравится намного больше. А те, кто заправляет сектой, наоборот, проявят себя не с лучшей стороны. Люди нежные, чувствительные, с тонкой душевной организацией – они испугаются, когда увидят настоящий Ритуал. Даже если не захотят бояться – испугаются. Потеряют и лицо, и чувство собственного достоинства, и жизнь, если будет на то приказ Магистра.
Весело.
Отец же Алексий, один из тех немногих христиан, которые чтят не букву, а дух божьего закона, просто слишком хорошо зарекомендовал себя. Он приобрел известность как в кругах набожных горожан, так и среди местных сатанистов, и его смерть действительно произведет нужное впечатление. Хотя, по чести сказать, на ритуаловцев произвела бы впечатление любая смерть. Точнее, любое убийство. Нечасто убивали кого-то в нынешнее благополучное время. Но священник – это более надежно. И более ценно.
Ценно, разумеется, лишь в том случае, если обряд жертвоприношения будет вести Зверь.
Он проводил церковную «Волгу» по центральному проспекту города и облегченно вздохнул, когда машина жертвы свернула на неширокую улицу, круто уходящую вверх. К храму.
Все в порядке. Случайная встреча. Бывают ведь и просто сны.
Священник закончил дневные дела и просто возвращался в церковь. Сейчас он узнает, что его просил приехать богатый и набожный старикашка из пригородного поселка, и вновь отправится в путь.
Дедуля наладился помирать, значит, отец Алексий мешкать не станет. Ну а Олегу можно никуда не спешить. Есть время на то, чтобы заняться своей внешностью. Священник пробудет с клиентом до самого конца, конец же наступит лишь завтра с рассветом. Ясное дело, что храмовый водила не станет дожидаться утра в машине, скорее всего, пройдет в комнаты для прислуги, откуда его придется изымать на глазах у благодарной публики. Дело это не трудное, но подготовиться стоит как следует.
«Нора» его в этом городе была точь-в-точь похожа на все прочие, в других городах и других государствах. Плохонькая квартирка в огромном многоподъездном доме. Дикая планировка: три лифта, лестницы отделены переходными балконами. В таких домах люди зачастую не знают не только соседей по подъезду, они не знакомы даже с обитателями квартир на собственном этаже. Очень удобно. Спасибо большое тому умнику, который первым додумался до подобного архитектурного изыска.
Олег запер за собой хлипкую дверь. Вздохнул, оглядевшись.
Низкие потолки, крохотная прихожая, утыкающаяся в кухню-пенал. Пора бы уже привыкнуть к унылой бесприютности таких вот временных обиталищ. Да никак не получается. Здесь же вообще неудачно вышло: в квартире за стеной обитает семейка асоциальных алкашей, своими ежевечерними пьяными воплями и ежедневными похмельными скандалами способная вывести из себя даже человека, напрочь лишенного нервов.
А Олег был весьма эмоционален.
Он слушал визгливый голос женщины за стеной, пока накладывал на волосы прозрачный косметический клей. Он слушал громкие матюги мужчины, ожидая, пока прихватится клеем «скальп» – чуть усовершенствованное подобие парика. Он слушал дуэт соседей, надевая неприметно-строгий костюм и повязывая галстук. Он знал, что перед отъездом из города убьет и мужчину, и женщину. Просто так. Чтобы впредь не повадно было. Знал, а посему не очень раздражался.
Строго говоря, сам себе виноват. Мог бы выбирать «нору» более придирчиво. Поторопился – получил что заслуживал. Беда с алкоголиками: у них эмоциональные рамки сдвинуты. Те, что за стеной живут, получают удовольствие от скандалов. Кричат, нецензурно ругаются, иногда драться начинают, и ведь нравится им! А о других подумать? Эгоисты чертовы! Ладно остальные соседи, которые только шум терпеть вынуждены, но что прикажете делать заезжему убийце, который привык питаться чужими неприятностями?
На этаже еще пять квартир, но дотянуться получается только до смежных. И конечно, извольте видеть: с одной стороны – счастливые алкаши, с другой того хуже – какие-то ненормальные молодожены… хоть бы раз поссорились, р-романтики. За три-то дня можно было время выбрать.
Этажом выше обитает семейка – вырезать такие нужно под корень. Полувзрослая дочь, мать, отец и собака. Этакая противная шавочка незрелого возраста и черно-коричневой масти. Обычно подобные семьи – самый благодатный источник силы: дети конфликтуют с родителями; собака гадит по углам и грызет мебель; старшее поколение ударяется в панику, стоит младшему опоздать с дискотеки хотя бы на полчаса, а младшее, в свою очередь, за этот жесткий лимит времени страстно на старшее обижается.
Благодать! Всего по чуть-чуть, но как насыщенно!
И что? Родители изволили уехать на дачу аж на неделю. Дочь счастлива. Ее приятели ликуют. Даже собака в полном восторге.
Про квартиру внизу вспоминать не хотелось вовсе.
Там жил саксофонист.
Олег негромко рассмеялся. Что-что, а расписать собственную незавидную участь в самых ярких красках он умел всегда. Еще бы научиться самому в это верить! Угу, и собственными эмоциями питаться. Вот жизнь была бы!
А вечер еще не скоро. Утро – тем более. Неожиданно легко все получилось с капканом. И теперь можно просто посидеть, вживаясь в чужую шкуру, можно посмотреть из окна на чужой город, нужно дотянуться душой до своего неба. Оно потрясающе красиво здесь, в горах. Понятно, что это из-за заводов, из-за того, что воздух грязный и солнышко ласково лыбится сверху, сквозь решето озоновых дырок. Но причины не важны. Результат важен. А небо грязным не бывает.
Работать придется на глазах у прислуги, хозяйской и гостевой, следовательно, выглядеть нужно так же, как они. Многие из этих ребят знакомы, но не все со всеми, а соберется их предостаточно. Увидеть увидят, однако внимания не обратят, просто не запомнят. Особенно если вести себя правильно.
Оценив свое отражение в зеркале, Олег досадливо поморщился и взял коробочку с гримом.
Сколько всего было сказано о правильной маскировке! Сколько придумано! А сколько придумок отвергнуто! Люди рано или поздно приходят к мысли о том, что чем проще, тем эффективнее. Но что делать, если рождаешься с такой внешностью, не запомнит которую разве что слепой?
Вот и приходится смягчать излишнюю резкость черт, менять разрез глаз, осветлять кожу. Работая без парика, нужно еще и цветные линзы в глаза вставлять. Потому что светлые волосы и агатово-черная радужка – не самое удачное сочетание для того, кто хочет стать невидимым.
Имя и черты лица достались ему от отца-украинца. Разрез и цвет глаз были материнские, самые что ни на есть татаро-монгольские. Прибавить ко всему этому волосы того оттенка, который приличные люди называют пепельным, но Олег, пренебрегая условностями, обозначал как «серый», и получается нечто несусветное. Олег Михайлович Зверь собственной персоной. Экзекутор Ордена. Работа договорная, оплата сдельная. Нелюдим, но обаятелен. В общем, сам себя не похвалишь…
Весь остаток дня он просто слушал соседей, ни о чем не думая и ничего не предпринимая. А когда стемнело, вышел из спячки, быстро собрался, вновь глянул в зеркало. Увидел там совершенно незнакомого, самоуверенного холуя из тех, что кормятся непосредственно с хозяйской руки, кивнул ему как равному и вышел в темный подъезд.
По горящим огнями улицам, мимо неона рекламы, под слепыми взглядами фонарей – за город. Лента шоссе стелилась под колеса.
Медленнее, парень, медленнее. Куда гонишь? Ты не умеешь, тебе не положено уметь водить машину по-настоящему. Двойное убийство выбило из образа? Ну так входи обратно. Сбрасывай скорость. Сначала сделай все, что нужно. А потом можно будет вернуться в город и забрать еще чью-нибудь жизнь. Скажем, тех самых молодоженов. Сначала убить парня, потом – девушку. Как тебе такая идея, экзекутор?
Дурацкая? Верно. В этой шкуре тебе убивать нельзя. Ладно, впредь наука – не забирать жизни, уже надев личину. Слишком сильная получается встряска.
Вот и нужная своротка. А за ней еще одна. В лес, в уютный соснячок, сухой и чистенький. Фары выключить – незачем внимание привлекать, достаточно того, что хвоя под колесами хрустит.
Олег посидел немного с открытой дверцей, слушая ночь вокруг.
Ночь исправно издавала все положенные звуки: птичьи голоса, шум ветерка в колючих кронах и редких машин на недалеком шоссе.
Четвертый час пополуночи. Самое время.
В дом он вошел. Просто вошел. Охранники на входе не обратили на него внимания. Видеокамера над дверями, конечно, не человек, ей голову не задуришь, но с нее спросят в последнюю очередь. И даже когда спросят, ну кому будет польза с зафиксированного старательной аппаратурой фальшивого изображения фальшивого человека?
Он привычно не обращал внимания на враждебность дома. Обмануть неживое трудно, почти невозможно, не только видеокамеры, но даже мебель, даже стены здесь знали прекрасно: этот пришел со злом. Однако зла вокруг хватало и без незваного гостя. Сюда спешила смерть. На ее фоне те маленькие пакости, которые собирался учинить человек, просто терялись, таяли, как тает свет фонарей в свете яркого солнца.
По коридору. Налево. Здесь.
В комнате было дымно. Накурено. Пятеро сидели за столом, играли в карты. На вошедшего даже не обернулись.
Олег коснулся плеча одного из игроков:
– Жень, на минутку…
И поймал его недовольный взгляд, поймал осторожно, мягонько, чтобы не трепыхнулся человек, не заподозрил неладное.
– Скажи, что тебе пора, и выходи из дома следом за мной, – безмятежно улыбаясь, приказал он.
Уходя из комнаты, услышал сокрушенное:
– Все, мужики. Время вышло.
Дальше пошло как по маслу.
Без давящего ощущения враждебности работалось легко. Водила оказался человеком восприимчивым. Послушно сел в машину. Послушно повторил все, что должен был сделать. Завел мотор и уехал. Найдется он только к середине дня, едва-едва протрезвевшим. Как увозил хозяина обратно в город, вспомнит. А куда девал по дороге – уже нет. Провалы в памяти.
И то сказать, пить надо меньше. Тем более за рулем.
Потом был восход и несколько мгновений чистого счастья, когда отключились системы жизнеобеспечения и умер наконец-то богатый старик.
Он хотел умереть. Зверь еще вчера утром убедил его в этом. Так что посмертный дар был слабеньким, едва заметным. Без искрящихся силой потоков боли, почти без страха, даже с гадковатым привкусом радости, и все-таки это был посмертный дар. И Олег принял его с благодарностью. Он умел быть благодарным и умел ценить то хорошее, что делали для него зачастую совершенно незнакомые люди.
Священник вышел из дома четвертью часа позже.
Глава 2
Гостеприимство крайне безрассудно, если его оказывать дурным людям.
Пифагор
…Первое, что почувствовал отец Алексий, – это мягкое кожаное сиденье автомобиля. Автомобиль ехал. Отец Алексий лежал. Руки его были аккуратно сведены за спину и скованы наручниками. Слегка тошнило. Никаких других неприятных ощущений не было.
Бред какой-то!
Не шевелясь и не открывая глаз, священник принялся вспоминать.
Он оставался со стариком до самого конца. Потом утешил, как требовали того сан и обычная человечность, горько плачущую хозяйку, пожилую, если не сказать старую, женщину, помнившую еще времена повального атеизма.
Подумалось тогда, что мужчины часто умирают раньше, чем женщины. Хотя надо бы наоборот, ведь мужчина сильнее…
Жени, водителя, в комнате для прислуги не оказалось. Парни, что сидели там, сказали, мол, уже полчаса, как вышел. Евгений всегда отличался предусмотрительностью, и отец Алексий подумал, что шофер просто хочет проверить, все ли в порядке с машиной.
Предупредительный охранник распахнул перед ним двери. Тропинка, что вела через сад к гаражу, была ярко освещена…
А потом – сиденье автомобиля. Связанные руки.
Ерунда какая-то! В голове не укладывается.
Отец Алексий приоткрыл один глаз.
Несмотря на серьезность положения, ему было почему-то весело. Может быть, от абсурдности ситуации.
Глаз он открыл левый. Но поскольку лежал на левом боку, то ничего кроме обшивки сиденья не увидел. Тогда он открыл правый глаз тоже. Несколько секунд посозерцал спинку переднего сиденья и слегка повернул голову.
– Быстро, – голос был мягкий, дружелюбный, – у вас, отец Алексий, очень сильный организм.
– Кто вы?
– Зверь.
Священник хмыкнул:
– Не рановато ли для пришествия?
Подниматься со скованными руками было неудобно, но разговаривать с человеком, выворачивая шею, нисколько не лучше, так что священник сел, устроившись так, чтоб кисти не упирались в спинку сиденья.
Теперь он мог видеть собеседника. Судя по всему, вез его один из шоферов, что дожидались в коттедже своих господ. Но чей шофер? И зачем все это устроено?
Восходящее солнце светило прямо в лобовое стекло. Алым заливало салон, спинки кресел, лицо и руки водителя.
Зверь, значит? Претенциозно. Весьма.
– Куда мы едем?
– На вашем месте я бы спросил: куда вы меня везете? – Зверь был отвратительно вежлив.
– Хорошо. Куда?
– Вперед.
«Вот как? Ладно», – священник решил включаться в игру. Все равно выбирать особо не приходилось.
– А зачем?
– Вы жертва.
– Чья?
– Моя.
Вот сейчас стало не по себе.
Шутка. Дурацкая шутка.
Попрощаться с человеком, чье покаяние только что принимал отец Алексий, съехалось множество людей, обладающих деньгами и властью. Были среди них и такие, кто относился к сану священнослужителя без всякого уважения. Больше того, кому-нибудь повеселиться за счет попа могло показаться удачной идеей.
Но чьим же шофером может быть этот, назвавшийся Зверем? Чьим-чьим? Да кто ж их разберет?! Все эти парни на одно лицо. Все одинаково высокомерны, с равно однообразным стилем одежды и идентичными короткими стрижками.
– А где Женя?
– Кто это?
– Мой шофер.
– Откуда мне знать, – Зверь слегка пожал плечами, – а где он должен быть?
Понятно. Евгению задурили голову, отправили куда-нибудь ненадолго, может, минут на пять. Проще всего – заперли в туалете. Сволочи. Сговорились, надо полагать, пока отец Алексий был с умирающим.
Ладно. Шутка шутке рознь. И эти шутники еще не знают, с кем связались на свои головы.
Говорить было особо не о чем. Водитель молчал. Отец Алексий тоже помалкивал, смотрел в окно. Трасса летела через лес, петляла между невысокими, поросшими сосняком холмами. Священник пытался опознать места: изъездил и исходил в свое время немало. Но в рассветной дымке, в свете сонного еще солнышка каждый холм казался точной копией предыдущего, где уж там различать какие-то запоминающиеся детали.
А потом окна машины затемнились. Чистым осталось лишь лобовое стекло. Отец Алексий глянул вперед – все та же битумная лента, поднял глаза на зеркало, перехватил там черный, равнодушный взгляд Зверя…
Это было похоже на плохую видеозапись. Когда посреди кадра изображение вдруг пропадает. Рябящие полосы бегут по экрану. А потом вновь начинается фильм. Но какой-то кусок его потерялся. И нужно время, чтобы вникнуть в сюжет.
Новый кадр. Просторная комната, обшитые деревом стены, окна узкие, как бойницы.
Мебель дорогая, деревянная, сделана под старину, старательно, с любовью, но совершенно безграмотно. Откуда бы взяться в старинном тереме мягким глубоким креслам, обитому настоящей кожей широкому дивану, роскошному ковру на полу?
А руки были свободны.
И первое, что сделал отец Алексий, это потер руками лицо. Потом огляделся снова.
Та же комната. Та же мебель. Та же спокойная роскошь. Странно, что нет иконостаса в углу. Обилие икон считается в подобных хоромах чем-то вроде знака качества.
Ладно, прежде чем появятся те, кто, собственно, все затеял, стоит оглядеться. Может статься, получится с самого начала огорчить шутников какой-нибудь встречной шуткой.
Священник прошелся по комнате, оглядывая солнечно-желтые стенные панели. Он двигался мягко, неслышно, походил чем-то на большого, сытого, добродушного с виду кота. Такому зверю ничего не стоит сбить с ног взрослого человека, разорвать когтями лицо, вырвать горло. Но ленив котище. Очень ленив. И даже когда ему случайно наступают на хвост, он лишь недовольно шипит, ленясь хотя бы уйти с дороги. Только вот не стоит и пытаться обидеть этакую тварь по-настоящему.
Впрочем, пока отец Алексий и вправду был вполне ленивым котом.
Довольно быстро он отыскал небрежно замаскированные видеокамеры, разбил их без зазрения совести и принялся за поиски тех, что спрятаны по-настоящему.
Этому тоже учили. Многому учили. И когда-то думалось, что впрок наука не пойдет. Воистину людям свойственно ошибаться.
Отец Алексий обнаружил еще три миниатюрных глаза. Эти были спрятаны куда более грамотно. И если бы не столь же грамотное их размещение, позволяющее наблюдать за любой точкой в комнате, отец Алексий, пожалуй, не отыскал бы камеры в хитросплетениях резьбы на стенах. К счастью, тот, кто оборудовал роскошную тюрьму, прошел серьезную школу и действовал по правилам. Тем же самым, по которым невольный гость занимался сейчас поиском.
Он прикинул, куда еще стоило бы воткнуть маленьких шпионов. Решил, что сам ограничился бы теми точками, где камеры уже есть, и отчасти успокоился.
Может статься, других сюрпризов в комнате не будет.
В шкафчиках, встроенных в стены, не обнаружилось ничего полезного. Так же как и в баре. Если там и стояли когда-нибудь стеклянные или глиняные бутылки, они были кем-то изъяты.
В ванной комнате оказалось нисколько не веселее. Но там хотя бы видеокамер не было. Это и удивило, и порадовало. Увы, иных поводов для радости не нашлось.
Пластиковые бутылочки с шампунями, лосьонами, депиляторами. Отец Алексий пригладил короткую черную бородку. Да-а, ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Случайность? Вряд ли. При известной фантазии оглушить или даже убить человека можно самыми неожиданными предметами. С фантазией у него было все в порядке. Значит ли это, что в похожем ключе рассуждал и тот, кто готовил для него эти покои?
Почему нет?
Немало найдется людей, которые с той или иной долей серьезности занимались всем, что связано с теорией и практикой человекоубийства. Почему бы здесь не оказаться одному такому?
«Двоим таким», – поправил себя священник.
И услышал, что дверь в комнате открылась.
– Отец Алексий, – донесся все тот же приятный, располагающий к себе голос, – будьте любезны, выйдите из ванной на середину комнаты. Сядьте в кресло и держите руки на виду.
– А если нет? – насмешливо поинтересовался пленник.
– Я пристрелю вас. И поеду искать другую жертву. Выходите.
Шутка становилась совсем уж не смешной.
Отец Алексий вышел в комнату. Зверь стоял в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку. Смотрел внимательно и с некоторым любопытством. Он успел переодеться и сейчас, не затянутый в безликий костюм водителя-охранника-пристебая, казался более человечным. Более настоящим, что ли. Сухой, поджарый, тонкокостный – совсем не страшный и уж никак не похожий на убийцу.
Проходя мимо Зверя к глубокому креслу, отец Алексий вполне серьезно задумался о том, чтобы напасть прямо сейчас. И отказался от идеи с некоторым сожалением. Кто знает, на что реально способен этот взявший претенциозную кличку? Слишком уверенно он держится. И уверенность эта, увы, не наиграна. Интересно, она идет от осознания силы или Зверь просто не понимает, что заигрался?
– Где ваш хозяин? – спросил отец Алексий, усаживаясь в низкое кресло. Удобное и очень уж мягкое. Сразу не встанешь, тем более не встанешь резко, не рванешься в убийственный бросок.
– Далеко. – Улыбка у Зверя оказалась на удивление хорошая. Открытая такая улыбка. – Не думаю, что вы когда-нибудь сможете с ним познакомиться. – Он по-прежнему стоял в дверях, пройти в комнату не спешил. – Собственно, я всего лишь хочу ознакомить вас с распорядком на ближайшие дни. Сожалею, но так уж вышло, что вам придется здесь задержаться. Итак, завтрак в восемь утра. Полагаю, для вас это не слишком рано? Обед в два часа пополудни. В четыре – полдник. И в семь вечера ужин. Чтоб не возникло между нами недопонимания, будьте любезны к указанному времени ожидать меня в этом самом кресле. Да, сразу хочу извиниться за меню. Выбор продуктов невелик, в основном консервы, но уж придется вам довольствоваться тем, что есть. Это все.
– Нет, – отец Алексий покачал головой. – Это не все.
– Вопросы, – понимающе кивнул Зверь. – Ну спрашивайте.
– Вы сказали, что мне придется задержаться здесь на несколько дней. А что будет потом?
И снова Зверь улыбнулся. И снова священник с трудом подавил желание улыбнуться ему в ответ.
– Потом я вас убью, – услышал он.
Не понял сначала, осознать не сумел. А когда осознал, не нашлось слов. Только давящими показались вдруг мягкие объятия глубокого кресла. Так он и остался сидеть, глядя на закрывшуюся дверь. Почему-то снова заболела голова.
Оставшуюся часть утра отец Алексий посвятил поиску выхода. Он все еще не мог поверить в то, что похититель его говорил серьезно. Точнее, в серьезность поверил сразу. Не верилось в то, что Зверь действительно убьет. В то, что жизнь и вправду может закончиться вот так вот глупо, всего через несколько дней.
Он прикидывал про себя так и этак, сколько у него шансов в прямой стычке. Зверь сказал, что в случае неповиновения будет стрелять. Значит, он вооружен. Это, конечно, странно, учитывая, что закон запрещает хранение и ношение оружия всем, кроме полицейских, но на фоне всего случившегося странности как-то блекли. Итак, прямая атака? Из кресла? Будет нелегко, однако попробовать стоит.
Зверь даже с виду легче. Наверняка на скорость и гибкость он привык полагаться больше, чем на силу.
«И, кстати, ростом тоже не удался», – с непонятным удовлетворением отметил отец Алексий, разглядывая деревянные кружева стен. Он запомнил витки резьбы, на которые улыбчивый похититель опирался плечами, и примерился к ним сам. Результат порадовал.
А ведь из кресла казалось, что Зверь куда выше.
Воистину не верь глазам своим, когда смотришь снизу.
И не лезь в драку, пока не поймешь, с кем имеешь дело. Отец Алексий мысленно щелкнул себя по носу за излишнюю самоуверенность. Да, Зверь невысок, да, он легче и, без сомнения, слабее физически, но нельзя сказать наверняка, насколько он быстр и что может предпринять. Посмотреть бы, как двигается этот красавец! Просто посмотреть. А уж потом можно будет делать выводы.
…Солнце поднималось все выше. Тонкие золотые струны протянулись через комнату от окон к двери. В горячем свете радостно плясали сверкающие пылинки.
Отец Алексий снова, в который уже раз, прошелся по комнате. Без особой цели. Он наметил себе приблизительный план действий и сейчас обдумывал детали, а размышлять на ходу было проще, чем сидя. На воплощение задуманного требовались время, терпение и капелька безрассудства. Если честно, то не безрассудства, а полного слабоумия, но коли уж приходится выбирать между смертью и смертью, лучше погибнуть, пытаясь спастись, а не сидеть без дела. Итак, безрассудства хватает, терпением священник должен обладать практически безграничным – должность такая, что же до времени, надо полагать, его хватит.
В восемь утра пленник сидел в кресле, положив руки на округлые подлокотники. Он снял рясу и подрясник, оставшись в удобных свободных брюках и не стесняющем движений джемпере, и теперь уже меньше походил на добродушного кота. А на священника не походил вовсе.
Пока отец Алексий был в рясе, бородка и длинные, собранные в небольшой хвост волосы безошибочно и четко указывали на его сан, на особое положение в мире. Да и внешность соответствовала: доброе, круглое лицо; внимательные глаза, тоже добрые, понимающие такие; добродушная полнота – грех чревоугодия из тех, с которыми трудно бороться. Люди встречают по одежке, что правда, то правда. И почему-то недолюбливают прихожане стройных попов. Может, из-за детских штампов? Бабник Арамис, безжалостный хитрец Ришелье, маньяк Савонарола…
Каким чудом полнота превратилась в текучие мускулы? Как на круглом лице оформились рубленые углы скул? И почему из добрых черных глаз глянула Великая Степь? Или в рясе было все дело? В одной лишь рясе?
Священник исчез. Развалившись в глубоком кресле, ожидал прихода Зверя спокойный, как каменное изваяние, мертвоглазый степной воин.
Такими вот равнодушными, безжалостными, нечеловечески хладнокровными являлись они мирным жителям мирных городов почти тысячу лет назад. Жгли, насиловали, убивали. Появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда, в безграничное степное ничто. Таким предстал перед убийцей православный священник Вознесенской церкви, всего за год работы прослывший человеком если не святым, то уж, во всяком случае, отмеченным благодатью.
Деревянная пластина на дверях, украшенная резным цветком, повернулась, открыв зарешеченное окошко. Потом кракнул замок. И дверь отворилась.
– Почему же христианин? – поинтересовался Зверь, вкатывая в комнату легкую тележку на колесиках. – Роль племенного шамана подошла бы вам больше. Я надеюсь, вы не настаиваете на утреннем кофе? Чай намного полезнее.
– Не настаиваю. – Отец Алексий поднял брови, когда снял салфетку с пластиковой тарелочки. К чаю были горячие маленькие булочки. Джем. Черная икра. И масло в пластиковой же масленке.
– Я полагал, нас в доме только двое.
– Двое, – кивнул Зверь. – Но я же не совсем безрукий.
Это настолько не походило на него, эти горячие, мягкие булочки и недавнее обещание убить настолько не сочетались, что степняцкая невозмутимость покинула отца Алексия.
– Однако. – Он покачал головой. – Присоединитесь?
– Благодарю, – Зверь был уже в дверях, – но я позавтракал. Столик оставьте у дверей. Я зайду за ним через полчаса. Вам лучше быть к тому времени в этом же кресле. Приятного аппетита.
И вновь закрытая дверь.