– Но ведь завтра когда-нибудь будет сегодня!
– Нет, никогда! Завтра никогда не бывает сегодня!
Разве можно проснуться поутру и сказать:
«Ну вот, сейчас, наконец, завтра»?
Белая Королева
– Что ты хочешь?
– Я хочу убить время.
– Время очень не любит, когда его убивают.
Чеширский кот
Но если хочешь довести
Людей до горьких слез,
Их безопаснее всего
По радио дразнить.
Г. Остер
Серия «Мастера интеллектуальной фантастики»
В оформлении обложки использована фотография из фотобанка Shutterstock.
Автор: Chanclos и Alexandr Medvedkov
© Павел Иевлев, текст, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
Глава 1
Паникерство праздношатающихся элементов
– Доброе утро, город! – сказал я в поролоновую подушку микрофона.
Стрелки амплитудных индикаторов метнулись вправо-влево, а Чо`то показал из аппаратной большой палец. Мы в эфире.
– С вами «Радио Морзе» и Антон Эшерский, вместе мы начинаем этот день с музыкальной композиции группы «Свинские…», то есть, конечно, «Свинговые Ниндзи»!
…Three blind mice. Three blind mice.
See how they run. See how they run…[1]
– Куда они бегут? – вещал я овервойсом. – Не важно, главное – двигаться, чтобы сбить прицел.
…They all ran after the farmer’s wife,
Who cut off their tails with a carving knife…[2]
Под развеселый свинг о трех слепых мышках Чото принес мне кружку. Кофе разбавляет скапливающийся под языком яд, пока я сплевываю его потоком сарказма в эфир.
В семь утра я как оживленный электрическим колдунством зомби с пришитой задом наперед башкой, но бежать мне, как тем мышкам, некуда.
…Did you ever see such a sight in your life,
As three blind mice?..[3]
– Итак, дорогие радиослушатели, – продолжил я после коды, – сегодня, как всегда, тринадцатое июля, но если бы это было, например, второе февраля, то к нам пришел бы знаменитый День сурка! Если сурок в этот день вынет голову из задницы, то увидит окружающую реальность такой, какова она есть. Впрочем, сурки на то и сурки, чтобы никогда не совершать этого подвига. Между тем настало время утреннего эфира вашей любимой передачи «Антонов огонь», на которую мы приглашаем выдающихся жителей нашего города. Предоставляем им возможность глубокомысленно мычать, краснеть и запинаться перед микрофоном.
Запустил перебивку – звук зажигающейся спички, шипение бикфордова шнура, гитарный септаккорд и зловещий голос: «Анто-о-онов… а-а-агонь!»
Бдыщ.
– Если бы сегодня было двадцать седьмое декабря, это был бы День спасателей. Людей, которые вытаскивают залезающих в дыры, открывают двери потерявшим ключи, выковыривают застрявших башкой в заборе и отвозят к врачам засунувших в рот лампочку. В общем, злостно препятствуют естественному отбору. Встречайте в нашей студии начальника управления Стрежевской службы спасения Ивана Сергеевича Белетина!
– Здравствуйте! – Молодой, усатый и бравый подполковник улыбался, шевеля чапаевскими усами.
– Приветствуем вас в студии, и наш первый вопрос, разумеется…
– Нет! – уверенно перебил меня усач.
– Чего нет?
– Нет причин для беспокойства или паники. Вы ведь это хотели спросить?
– Вообще-то, я хотел узнать, много ли кошек вы сняли с дерева, но теперь действительно забеспокоился…
– И совершенно напрасно! – Спасатель улыбнулся еще шире и искреннее. – Ведь никаких причин нет!
– Никаких?
– Ни единой! – Улыбка достигла верхнего предела шкалы убедительности.
– И то, что город нельзя покинуть…
– Временные, незначительные трудности логистики! Да и сами подумайте, Антон… – Голос моего собеседника обрел вкрадчивую задушевность: – Зачем его покидать? Стрежев – прекрасное место для жизни! Хороший климат, красивая природа, историческая архитектура… Вот вы, Антон, здесь недавно. Скажите, вы бы захотели покинуть наш замечательный город?
Улыбка подполковника засияла так, что мне захотелось надеть сварочные очки.
– Ну что вы, Иван Сергеич, – бестрепетно соврал я в свой микрофон, – и в голову бы не пришло!
Врать в микрофон – моя работа.
– Особо отмечу полное спокойствие населения, – продолжал разливаться медом по эфиру эмчеэсник, – которому, как я уже говорил, совершенно нечего опасаться. Жаль, конечно, что сложившиеся обстоятельства препятствуют развитию туризма. Если бы не они, то Стрежев, несомненно, стал бы туристической жемчужиной страны.
– А что вы скажете насчет… – робко заикнулся я.
– Нет-нет, – строго пресек он мои поползновения перехватить инициативу, – это просто слухи.
– Слухи? – Я разрешил себе легкое сомнение в голосе.
– Слухи! Безответственные сплетни отдельных несознательных граждан.
– Значит?..
– Именно. Никакие люди нигде не пропадают. Ни единого подтвержденного случая. Заявляю со всей ответственностью – говорить о пропаже можно, только если гражданин отсутствует более трех дней. Остальное – паникерство праздношатающихся элементов. Человек может пойти на рыбалку, уйти к любовнице, удариться в запой, в конце концов! Оставьте гражданину право на частную жизнь!
Подполковник посмотрел на меня с таким осуждением, как будто я лично запретил ему уйти в запой на рыбалку с любовницей. Хотя пассаж «более трех дней» в наших реалиях звучит чистым издевательством.
– А…
– А никаких «пукл» не бывает! В стране со всеобщим средним образованием стыдно верить в детские страшилки! Тем более что пуклы для людей неопасны.
Поняв, что ляпнул не то, эмчеэсник поправился:
– В смысле, даже если верить городскому фольклору. Который, разумеется, не более чем фольклор. А ведь мы ему не верим, да, Антон?
– Нибожемой! – открестился я.
– Стрежев – комфортное и безопасное место для жизни, обстановка в городе абсолютно спокойная, так что служба спасения, как вы и сказали, в основном снимает котиков с деревьев. Замечу – успешно снимает!
Подполковник снова улыбнулся, как в рекламе зубной пасты. У меня бы рот порвался так щериться. Всегда боялся слишком улыбчивых – эта демонстрация доходов стоматолога обозначает, как правило, намерение продать вам что-то ненужное. Возможно – себя.
– Ну что же, – не стал спорить я, – спасибо за интересную беседу, Иван Сергеич. Передавайте привет котикам. Их тоже ценят за то, что они умеют с необыкновенным изяществом ни хрена не делать.
Нахамил напоследок. Впрочем, этого от меня и ждут. «Харизма твоего говнизма», – называет это Анюта. Надеюсь, что в шутку.
– А на волнах «Радио Морзе» – музыка! Унылые, но проникновенные панки Tiger Lillies споют вам о том, что конец уже близок, а значит, можно расслабиться. Даже если ты просрал свою жизнь – это такая мелочь на фоне конца света!
Пока из наушников брызгало музыкальным пессимизмом «Тигровых лилий»:
The crack of doom is coming soon…
The crack of doom is coming soon…[4] —
на утренний эфир пришел целый генерал. Командующий городским гарнизоном генерал-майор Петрищев, пожилой седой вояка, суровый, как огнеметный танк «Буратино».
Он уселся перед микрофоном по стойке смирно – держа прямую спину и деревянную осанку. Загнутую вверх, как взлетная палуба тяжелого крейсера «Адмирал Кузнецов», фуражку генерал пристроил на колене, терпеливо ожидая конца трека.
– Итак, дорогие радиослушатели, с вами все еще «Радио Морзе» и передача «Антонов огонь». Если бы сегодня было десятое октября, это был бы День обороны. Помните, что, оказавшись в эпицентре ядерного взрыва, солдат должен держать автомат на вытянутых руках, чтобы расплавленный металл не капал на казенные сапоги! А как у вас со скоростным надеванием противогаза? Напоминаю: норматив на «отлично» – семь секунд, «удовлетворительно» – десять. Что сидите? Время пошло! А пока вы там сопите в гофрированный шланг, мы тут побеседуем с нашим главным военным! Здравия желаю, товарищ генерал!
Я показал ему на микрофон.
– Здравствуйте, Антон, приветствую уважаемых радиослушателей.
– Начну с самого коварного вопроса: какова военно-оборонная доктрина Стрежева? Кто потенциальный противник?
– Военную доктрину формирует общество, – строго ответил генерал, – дело армии – гарантировать ее воплощение. У нас найдется ответ любому противнику, хоть потенциальному, хоть кинетическому!
– И все же, считаете ли вы ситуацию в городе следствием внешней агрессии?
– Не исключаем.
– И как реагируете?
– Согласно устава. Путем поддержания постоянной боевой готовности войск, совершенствованием уровня военно-профессиональной подготовки личного состава, его физической выносливости, слаженности экипажей, расчетов, подразделений, частей и органов управления для выполнения боевых и других задач в соответствии с их предназначением…
– А боевой дух? – перебил я его. – Высок ли?
– Нас не смутит даже десант шотландских парашютистов!
– О, вы за словом в карман не лезете!
– Как говорят у нас в армии, – сурово двинул седыми бровями офицер, – «Если генерал молчит – то это портрет генерала!»
– И что же, личный состав не жалуется на некоторую… э… неопределенность ситуации?
– В армии можно жаловаться только на короткий срок службы! – напомнил мне генерал. – Однако, поскольку увольнение в запас приостановлено до прекращения режима чрезвычайной ситуации, повода для жалоб нет.
– А у нас режим? – удивился я.
– Разумеется. При отсутствии связи с командованием вскрываются конверты с приказами, и гарнизон действует в соответствии.
– А если ситуация так и не изменится?
– Если ситуация не меняется достаточно долго, она перестанет быть чрезвычайной… – философски заметил Петрищев. – Но мы готовы ко всему! Со всей решительностью и применением любых военных средств, имеющихся в нашем распоряжении.
– А какие средства… – начал было я.
– А вот это – военная тайна! – пресек мои поползновения командир гарнизона. – Не сомневайтесь, достаточные. Не зря вскормила нас Родина своей стальной сиськой!
Clean your rifle, polish your boots,
Learn to give the correct salute…[5] —
вяло не любили в эфире военную службу Chumbawamba, пока я прощался с генералом.
– А у вас тоже люди пропадают? – спросил я его.
– В армии нет слова «пропал», – веско ответил военный, – в армии есть слово «проебали»…
– Чото, я уезжаю, эфир на тебе! – сдал я дела ассистенту.
– Почему ты называешь меня этим странным именем?
– Оно тебе подходит. Был такой… хм… известный коллега с популярного радио… – сказал я, надеясь, что Чото никогда не узнает, откуда я взял это прозвище [6].
– Ксения грезит о коитусе в «лексусе», а у Жени жопа застряла в «пежо», – декламировал он речевую разминку, готовясь к эфиру, – мерчендайзер в коворкинге харассил коуча краудфандинга на аутсорсе…
Серьезный человек, работает над собой. Не то что я.
Наступало время дневного выпуска новостей, а мне было пора на свидание.
В машине постоянно включен приемник, и с парковки я выехал под бодрые позывные «„Радио Морзе“ – максимальная помехоустойчивость!» – морзянка, переходящая в музыкальную коду.
«…На „Радио Морзе“ время новостей, и с вами Женя Продулов. Утром вышло новое обращение главы мэра города…»
Омайгод! «Главы мэра»! А остальная часть мэра где была?
Чото славился своими залепухами, но я как заслуженный обладатель черного пояса с розовыми помпончиками по классическому пофигизму относился к этому снисходительно – девяносто девять процентов слушателей ничего не заметят. Люди никогда не слушают, что им говорят.
«…Обращение было посвящено проблемам личной безопасности, которую он обещал всемерно обеспечивать. Как выразился наш мэр: „Мы не будем позволять всяким гражданам сомневаться!“
А теперь к другим новостям! – …Уборщицы туалета устроили дуэль на ершиках из-за того, что посчитали друг друга пуклами, девушки решили поиграть в проституток и проиграли, боявшийся воды студент преодолел свой страх и утонул, мужчина на мосту умолял инопланетян забрать его отсюда…»
В кафе я успел заказать себе чай и пролистать то, что в Стрежеве незаслуженно величают интернетом. Анюта явилась с дежурным опозданием в двадцать минут, но Анюте можно. Анюте можно все. Когда она вошла с полуденного солнца в темный зал и, сняв зеркальные очки, застыла на пороге, сердце мое привычно замерло, пропустило пару тактов и сменило ритм.
Запомните, дорогие радиослушатели, – нет ничего глупее и унизительнее безответной влюбленности.
– Привет, Антон! Долго ждал?
– Как всегда, Анюта, как всегда. Что заказать?
– Чего-нибудь вредного, калорийного, вкусного, и побольше! – Господи всемогущий, ну разве она не совершенство? – Я не успела позавтракать!
Официант был уже тут как тут, улыбаясь ей так, что еще немного, и уголки рта сойдутся на затылке.
Всем нравится Анюта. Кажется, что в нее влюблен весь город. Это неимоверно бесит. Начинаешь понимать парадоксальную привлекательность тотального геноцида. Впрочем, даже если мы останемся последними людьми на свете, то все равно будем «просто друзьями».
Так что сначала я не стал бить официанта головой об стол, потом не стал коленом ломать нос, потом не врезал ему по яйцам и не начал топтать упавшего с криком «Чего лыбишься, ушлепок?». Просто продиктовал заказ, чтобы он свалил на кухню и вынул свои глаза из Анютиного декольте, пока я не вынул их из глазниц вилкой.
– Как дела, Анюта? – спросил я самым светским тоном, который возможен при одновременном мысленном расчленении трупа бензопилой. – Каковы медийные тренды дня?
Анюта Трубная, помимо работы в городской многотиражке «Стрежевский вестник», подвизается региональным стрингером [7]. У нее авторская онлайн-газета «Анютины глазки», где в качестве верхней картинки вставлены те самые «глазки» – две башни Саурона с горящим глазом из фильма «Властелин Колец». Если навести курсор, то левый подмигнет. Провинциальный веб-дизайн, бессмысленный и беспощадный.
Анюта выворачивает наизнанку городские секреты, бичует местные пороки, талантливо высмеивает региональное начальство, волком выгрызает провинциальную коррупцию и местечковое кумовство. Она хочет сделать мир лучше. С юными прекрасными девушками это бывает.
Кого-нибудь другого давно бы убили, но на нее ни у кого рука не поднимается.
– В городе опять пропадают люди! – сказала она, очаровательно нахмурившись.
– Главспасатель категорически отпирается. Утверждает, что это просто запой.
– У кого?
– У всех.
– Чушь! Это моя новая тема, я ее работаю!
– Так что, фермеры отменяются? А я уже настроился… Птички, комары, навоз, сеновал… Природа!
– Тебе бы только сеновал… – засмеялась Анюта. – К фермерам мы поедем, но не раскатывай яйца, Антон. Никакого сеновала не будет, вечером вернемся.
– Яйца подкатывают, раскатывают губы, – покачал я укоризненно головой. – Журналист должен быть точен в формулировках!
– Ты совмещаешь занятия, а я объединила термины.
Я – добровольный помощник, водитель и телохранитель. Мы друзья. Анюта – отличная подруга, с ней хоть на бал, хоть на рыбалку. Но я хочу жениться и детей – прекрасных белокурых малышей с ее божественно синими, с темным ободком, глазами, – а ее устраивает дружба и секс без обязательств.
Что-то не то у нас с гендерными ролями.
Официант принес мясо, подав его с таким видом, будто отрезал с собственной задницы. Ненавижу. Аня откромсала ножом кусок стейка и вцепилась в него ровными белыми зубами.
– Про фермеров надо писать. Мэрия их игнорирует, потому что область, губернатор… Ну, ты понимаешь.
Анюта досадливо сморщила задорный курносый носик с крошечным гвоздиком пирсинга – губернатор оставался неприступен для прессы.
– Скорее всего, ничего интересного ты там не найдешь. Ну, за исключением сеновала, конечно.
– Люди должны знать правду, какой бы скучной она ни была! – убежденно заявила Анюта.
И разумеется, мы поехали.
Глава 2
Форматы межкультурных диалогов
– Доброе утро! С вами «Радио Морзе» и Антон Эшерский! Мое имя неудачно рифмуется, но фамилия обещает многогранную личность.
Сегодня снова тринадцатое июля, и мы всего два дня не дотянули до Всемирного дня навыков молодежи! Навыков удивляться очевидному, наступать на все грабли, считать свою жизнь бесконечной, придавать огромное значение ерунде и верить, что мир готов отдаться, но тебе как-то лень. Дорогу молодым! Жизнь сама себя не просрет!
– А теперь музыка! На волнах нашего эфира незамысловатая песенка Love Me or Die в исполнении «Спикизи свингбэнд». «Люби меня или сдохни» – мощное заявление, я бы не смог поставить вопрос так резко!
Я закурил, что категорически запрещалось правилами, пожнадзором и владельцем радиостанции. Всегда так делаю.
Некурящий Чото смотрел неодобрительно, но кофе принес. Я присосался к чашке, как голодный весенний клещ к ноге, – не выспался этой ночью.
После наших вчерашних сельскохозяйственных приключений Анюта, то ли проникнувшись моим героизмом, то ли устав глядеть в мои голодные глаза, пригласила вечером «подняться попить чаю», хотя могла и распрощаться у подъезда.
И, разумеется, язык мой – враг мой.
– Ань, наши отношения… – да, я дебил. Сам же себе запретил разевать пасть, и что?
Я говорил, что безответная влюбленность глупа и унизительна? Так вот – безответная любовь еще хуже.
– Не начинай, Антон! – Анюта убрала голову с моего плеча и отодвинулась. – Сейчас ты скажешь много ненужных слов, чтобы задать глупейший вопрос – почему я тебя не люблю, да?
– Да, – не стал говорить много ненужных слов я.
– Антон, ты умный, талантливый, симпатичный, храбрый, веселый, у тебя красивая задница…
– Блин, это была моя реплика!
– И у нас отличный секс…
– Так, сейчас будет какое-то «но»…
– Ты злой.
– Я злой? – Я сел на кровати и машинально начал искать сигареты, которые от соблазна оставил в прихожей. Закуривать после секса – пошлейшая банальность. – Злой, Аня, он такой же, как добрый, только честный…
– Ты презираешь людей, Антон. Наверное, тебе есть за что, – Аня тоже села на кровати, подтянув одеяло к подбородку. – Но если я тебя полюблю, то быстро стану такой же. А я не хочу быть злой. Мне к форме носа не идет.
Очень хотелось проблеять что-нибудь жалобное типа «Я же не такой», «Да я изменюсь!», «Зато я люблю котят и тебя!» – но немыслимым усилием воли я сдержался. Не стал унижаться еще больше. Тем более что к котятам я равнодушен.
Пока у Анюты никого нет, у меня есть надежда. А когда она найдет своего доброго принца, я его тайно и жестоко убью. У нее будет повод порыдать на дружеском плече, а у меня снова появится шанс. Женщины в трауре мягчеют сердцем.
Шутка. Наверное.
С Анютой мы познакомились в столице. Она заканчивала магистратуру журфака, а меня пригласили прочитать спецкурс для будущих военкоров, работающих в горячих точках. Сейчас мою фамилию вряд ли кто-то вспомнит, а тогда я переживал свои пять минут славы. Военная часть в одной далекой пустынной стране попала в окружение бармалеев ровно на следующий день после того, как я прилетел туда делать репортаж. Разблокировать ее сразу не получалось из-за военно-политической обстановки, и ситуация несколько дней была из разряда «Да, мы все тут умрем». Я с автоматом в руках цинично нарушал профессиональную этику военного журналиста. Знал, что статус некомбатанта меня точно не спасет, а «калашников» – может быть. Каску «ПРЕССА» надевал только на записи стендапов [8], потому что для бармалейских снайперов она означала «Стрелять сюда». Не любят они публичности. Скромные такие ребята.
У меня был спутниковый телефон с интернетом, ноутбук и камера, я писал репортажи в перерывах между обстрелами, стряхивая с тачпада поднятый минометами песок, индекс цитирования моего издания подскочил до небес, а мой твиттер за пять дней набрал четыре миллиона подписчиков. Потом прилетели волшебники в голубых вертолетах и показали бармалеям такое бесплатное кино, что у всей округи попкорн на зубах хрустел. Отличные вышли кадры под финальные титры.
В общем, когда мой бывший однокурсник, оставшийся при кафедре, пригласил меня прочитать спецкурс на тему: «Как бы так написать о войне, чтобы не отстрелили яйца», я еще числился в знаменитостях. У меня был роскошный загар, красивый свежий шрам над левой бровью (в вертолете приложился о закраину люка) и даже памятная медалька – ничего не значащая, но блестящая. Я интересно рассказывал, смешно шутил и отлично держал аудиторию. Я был неотразим. В меня влюбились все девочки курса и даже пара мальчиков.
Все, кроме Анюты, в которую влюбился я.
Мир, сука, несправедлив.
Когда Анюта вернулась после выпуска в родной город, я уехал за ней.
Трек закончился, и я схватился за микрофон, как за пистолет:
– Сегодня, разумеется, тринадцатое июля, но, если мы представим, что на улице второе октября, то сможем отметить День отказа от насилия. Общество может существовать без насилия так же успешно, как человек – не какая. Природа неизменно берет свое, но все делают вид, что это кто-то другой им в штаны навалил…
При слове «фермер» сама собой возникает картинка этакого реднека с Оклахомщины, в джинсовом комбинезоне и соломенной шляпе, единоличного владельца кукурузных полей, обрабатываемых его мордатыми сыновьями и мексиканскими нелегалами. Разумеется, ничего подобного мы вчера за городом не нашли.
Вполне приличная асфальтированная дорога, пролегающая меж засеянных чем-то сельскохозяйственным полей, привела нас к двухэтажному кирпичному дому с вывеской «Правление». Решительная Анюта огляделась в пустом коридоре и, увидев дверь с табличкой «Председатель», тут же, не стуча, ее распахнула.
Мужик, сидящий за столом, был одет в тот удивительный, не встречающийся более нигде сельский пиджак – который носят на майку в комплекте с тренировочными штанами. Я огляделся в поисках картуза – и нашел его на подоконнике. Образ стал цельным.
Председатель был лысоват, полноват, на носу его красовались очки в дешевой пластиковой оправе… В общем, ему не хватало только химического карандаша, чтобы его слюнявить, так что приходилось грызть колпачок одноразовой шариковой ручки. На столе лежали какие-то амбарные книги и китайский калькулятор с большими кнопками.
– Вы кто такие, граждане? – сурово спросил он. – Видите, я занят!
– Онлайн-газета «Анютины глазки»! – выпалила Анюта. – Я Анна Трубная и…
– Онлайн какой-то… – буркнул Председатель. – Это всякие сайты-хренайты? Не, этого мы не знаем. И вас, гражданочка, не знаем тоже. Идите отсюда подобру-поздорову.
– Я журналистка! – возмутилась Аня. – И имею право на получение информации!
– Хренации, – отмахнулся мужик, – право-лево… А ты кто таков будешь?
– Антон Эшерский, «Радио Морзе», – представился я.
– Серьезно? – просиял Председатель. – Тот самый пиздоздобол с радио? Чо ж сразу не сказал-та? Слушаем тебя, а как же! У жены на кухне постоянно ваше радио-хренадио!
Вот она, слава мирская.
– Так бы и сказали, что с радио, мы ж со всей душой! – распинался он. – У нас секретов нету. Слушай, а пошли ко мне, а? Тут два дома пройти. Там и поболтаем, и пообедаем заодно!
– Да неловко как-то… – начал отговариваться я.
– Хреновко! – Председатель уже напяливал картуз. – Меня жена из дому выгонит, если узнает, что тот самый пиздобол с радио был, а я его не привел.
Председательский дом оказался солидным, бревенчатым, крытым красной металлочерепицей, с резными наличниками вокруг вызывающе белых на этом фоне пластиковых окон. На окне сидел серый кот, под окном бродили пестрые куры, на привязи пасся телок, в сарае наверняка откармливали порося. Крепкое хозяйство, и жена соответствующая – с могучей задницей, уравновешивающей при ходьбе монументальную грудь. Женщина-ледокол, неожиданно мило смутившаяся, узнав, что я «тот самый, с радио».
– Да что же ты, дурень, не предупредил-то! – стыдила она мужа, мечась по кухне. – У нас и на стол поставить нечего!
При этом стол стремительно заполнялся какими-то мисками, плошками, кастрюльками и тарелками со снедью. В центр его была торжественно водружена чугунная сковорода жареной картошки, такая здоровенная, что я ожидал выхода к обеду каких-нибудь семи богатырей, но вышел только кот, да и тот, похоже, сытый.
Никаких отговорок типа «Да мы не голодные» она принципиально не слышала, наваливая нам в тарелки от всей широты души и подкладывая добавку, как только мы отвлекались на разговор. Вздохнув, выставила на стол графинчик, многозначительно посмотрев при этом на мужа. Я отговорился тем, что за рулем, а Анюта – тем, что вообще не пьет, но повеселевший Председатель успел набулькать себе полстакана, прежде чем графинчик был незаметно убран.
– Да что там! – весело рассказывал нам этот руководитель сельской администрации. – Колхоз – он колхоз и есть! Фермеры-хренмеры – это все вытребеньки. Земля – она коллехтив любит! Ежели у тебя сто гехтар картохи – хоть ты какой хренмер будь, а сам ее не уберешь…
– И как вам теперь живется? – спросила его Анюта.
– Да лучше всех, спасибо Губернатору, – покосился на нее хитрым глазом Председатель, – так ему и передай – оченно мы ему благодарны.
– Губернатору? – насторожилась Аня. – А что Губернатор?
– Губернатор – наше все! – торжественно ответил тот. Разве что по стойке смирно не встал. – Природе-то оно поровну – тринадцатое-хренадцатое, июля-хренюля. Ты картохи насадил – она и прет. Ты ее собрал, опять насадил – она обратное дело прет. Помидора опять же – хоть кажный день ее сгребай. То было как – осень-хреносень, зима – хрен ма, весна – хрен на, а теперь оно совсем наоборот выходит! Понимать же надо! Закрома-то не резиновые! А в городе – маркет-хренаркет, у него турецкая помидора лежит. Вкусу в ней никакого, но гладкая и кажин день сама заново на полку ложится. Респавнится, как младший мой говорит. Не хотят они нашу помидору брать, а у нас солярка-хренярка, трахтор голландский, кажный ремешок к нему столько стоит, что хоть вешайся на нем.
– А Губернатор? – подсказала ему Аня.
– А Губернатор, дай бох ему здоровья, гайки-то им поприкрутил! Хрена вам, говорит, барыги-хреныги, поддержите отечественного производителя!
Председатель еще долго распинался насчет экономики сельского хозяйства. Он, невесть с чего, решил, что Аня работает на Губернатора, и вовсю выражал верноподданнические чувства, но ее интересовало другое.
– Говорят, люди у вас пропадают? – поинтересовалась она как бы между прочим.
– Кто говорит? – моментально напрягся Председатель.
– Народ! – веско сказала Аня.
– Народ, хрен ему в рот… – неожиданно зло ответил он. – Народ вам наговорит… От Маринки муж сбежал – сразу: ох, люди пропадают! А не надо было его сковородкой по голове лупить, от такого кто хошь пропадет! Молодежь в город катается, приключений искать – опять же: ой, кровиночка запропала! Забухала твоя кровиночка! В общаги по девкам в окно лазит! Так и скажите Губернатору – никто у нас не пропадает! Наветы это все!
– А пуклы? – Анюта нацелилась на него диктофоном. – Про них что народ говорит?
Председателева жена ойкнула и в испуге прикрыла рот ладонью.
– Хренуклы! Мы тут хренундой не занимаемся! Пашешь, сеешь, не бухаешь? Да будь ты хоть луноход на батарейках, похрен нам!
– А как же…
– Пора уже возвращаться вам, вечереет, – резко свернул разговор Председатель. – Не надо тут вечером шляться, это вам не город… Приятно было познакомиться, счастливого пути!
Он буквально выставил нас на улицу, и мы побрели к оставленной у правления машине.
– Можно я тебя буду теперь называть «пиздобол с радио»? – ехидно осведомилась Анюта.
– Что, завидно?
– Ой, подумаешь, – отмахнулась она. – Это было забавно. Но мне не хватает фактуры…
Она сделала несколько снимков поселковой улицы телефоном.
– Так, – заявила Анюта решительно, когда мы дошли до машины, – уезжать рано. Мне нужна молодежь, причем в естественной среде обитания. Есть же здесь какой-нибудь клуб?
Я попытался объяснить Анюте разницу между тем, что подразумевает под словом «клуб» она, и что – сельские жители, но не преуспел.
– Наплевать, мне нужна информация.
– Анюта, – замялся я, – в силу древних и освященных веками традиций, визит городских в сельский клуб является приглашением к межкультурному диалогу в формате, к которому мы можем быть не готовы.
– Антон, твои опасения представляются мне чрезмерными, – ответила Аня мне в тон, – времена социального антагонизма между городом и деревней прошли.
Мне бы ее уверенность. На мой взгляд, что сам клуб – небольшой домик с облезлыми псевдоколоннами, что контингент – чередующий папиросы с семечками, были вполне посконными. Но Анюта бестрепетно прошла внутрь, и мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Сказать, что на нас смотрели, – это сильно преуменьшить. На нас откровенно и настойчиво пялились. Анюта очень красивая, и на нее пялятся везде, но тут воздух просто дымился от взглядов. Ну или кто-то, несмотря на запрещающие таблички, курил втихаря. Музыка была не совсем кошмар – просто очень громкая и с паршивым качеством. А так – обычная попса. На большом телевизоре крутился клип к совершенно другой песне, большие колонки похрипывали на басах. Сельские жители возраста от пятнадцати до тридцати перетаптывались в чем-то вроде танца, двигаясь неизящно, но удивительно синхронно, как детали одного механизма. Движения их были совершенно одинаковы, что создавало немного зловещее впечатление.
А вы знаете, дорогие радиослушатели, что танец – это сублимация и имитация совсем другой физической активности? Сначала люди, громко ухая, прыгали с кремневыми копьями, изображая, что охотятся на мамонта. Вскоре мамонты, не выдержав идиотизма этого зрелища, вымерли. Теперь люди принимают причудливые позы под музыку, изображая секс. Опасаюсь за секс. Но здесь, вдали от модных веяний, танцевали как перед набегом на соседнее племя. Со сжатыми кулаками, топая и хэкая.
Кажется, Анюта представляла себе сельский клуб как-то иначе, но смутить ее трудно. Буквально через десять минут она уже с кем-то болтала у стола, изображающего барную стойку. О чем именно – я разобрать не мог. Прислонился к стене и старался быть как можно менее заметным, приглядывая за общей обстановкой.
Сначала все шло нормально – Аня спрашивала, улыбалась, снова спрашивала, что-то записывала в блокнот, меняла собеседников, была очаровательна и неотразима, как всегда. Но потом я заметил, как кто-то начал, украдкой показывая на нее пальцем, что-то шептать на ухо лидеру компании довольно агрессивно выглядевших ребят. Этот шептун был явно старше большинства здешних посетителей и, закончив свое дело, сразу ушел. Зато его визави начал, поглядывая в нашу сторону, разговаривать с остальными.
– Ань, нам пора, – мне пришлось почти орать ей на ухо.
– Я еще не закончила…
– Поверь мне, нам действительно пора, – сказал я, глядя на то, как часть молодых людей, кидая на нас внимательные взгляды, выходит из клуба, а часть приближается, блокируя другие выходы.
Нас встретили на улице, примерно на полдороге к машине. Было уже совсем темно и удивительно безлюдно. Их было пятеро, и задохликами они не выглядели. Много физического труда на свежем воздухе и здоровое калорийное питание.