© Идиатуллин Ш.Ш.
© ООО «Издательство АСТ»
Вот и всё, что было, —
Не было и нету.
Правильно и ясно.
Здорово и вечно.
Всё как у людей.
ЕГОР ЛЕТОВ
От автора
Большинство представленных в книге текстов появилось в ответ на просьбы, подначивания и попытки взять «на слабо». Обычно на предложение написать что-нибудь для кого-нибудь я реагирую вежливым отказом, прикрывающим панику и агрессивную лень. Но иногда предложение цепляется за давнее печальное размышление: «Вот из этого мог бы получиться неплохой рассказ, кабы я писал рассказы», – и я, попыхтев, сажусь за текст.
За пару десятилетий я написал девять романов, подростковую повесть, детский рассказ и вот эту книжку.
Это. Просто. Фантастика.
Светлая память
Повесть из сценарной заявки, или «Кина не будет»
Глава первая
Бизнес-центр «Галактика»
– Часики-то тикают, – сказали над ухом.
Женя вздрогнула и свирепо развернулась на голос.
Справа никого не было. И слева тоже. Даже часиков не было – и тиканье умолкло. Не тиканье, вернее, а попискивание: на светофоре через дорогу растопырился красный человечек. Значит, такой же растопырился и на светофоре рядом с Женей, а зеленый шагал-шагал, да и ушагал, не дождавшись, пока Женя освободится от неуместных раздумий и тронется в ногу с ним.
Может, зеленый человечек напоследок и брякнул про часики, подумала Женя на откатывающейся волне злости. Весьма удивительной. Фраза про часики была дурацкой и затасканной не столько даже назидательными кретинами, сколько пародирующими кретинов мемами. Женю она никогда особо не трогала. А сейчас тронула почти до ожога. С чего бы это. Видимо, просто в такт мыслям попала. Тик в тик.
Женя попыталась вспомнить, о чем думала, замерев вдруг перед «зеброй» в двадцати шагах от офиса, где ее, наверное, уже ждут, но не вспомнила. Опять отвлек зеленый человечек. Он вспыхнул на стоящем за зеброй светофоре. Над ухом оглушительно пискнуло. И второй раз, и третий.
Вспомнишь тут что-нибудь, пожалуй, отметила Женя и ступила на зебру. Вот я ступила, подумала она, усмехнувшись, и поправила термосумку. Ступила так ступила.
Она сделала второй и третий шаг по зебре в ногу с пикающим зеленым человечком на светофоре, а на четвертом застыла. Потому что пиканье вдруг смолкло, без ускорения и любого предупреждения иного рода, и зеленый человечек исчез, а окошко над ним заняла растопыренная красная фигурка.
Женя растопырилась, наверное, сходным образом, обалдело подумав: «Тикают и не тикают», – но вслух брякнула другое:
– Не понял.
Справа возмущенно рыкнули машины: на их улице праздник, весь зеленый и манящий, а тетка мешает.
Потéрпите.
Женя снова поправила легкую, но норовящую сползти с плеча термосумку, поддернула маску и двинулась дальше – решительно, но не суетливо. Она встала на «зебру», значит, должна завершить маневр, проблемы электронного человечка – не ее проблемы, как и проблемы ожидавших машин. Подождут еще секунду. Все равно только собирались тронуться, секунда ничего не…
Женя застыла, холодея, и этот холод обдал жаром и выхлопной вонью огромный грузовик, пролетевший перед самым носом, перед коленом, едва не чиркнувший по костяшкам пальцев вынесенной на взмахе руки и чуть не забравший эту руку вместе со спицей, сидевшей там со времен детского перелома со смещением, чуть не сбивший Женю, чуть не размочаливший все ее тело с мгновенным хрустом и чавканьем, которое никто не успел бы услышать. Разве что сама Женя.
На дороге загудели и, кажется, заорали – не справа, а, как ни странно, сзади. Женя с трудом повернула голову и обнаружила, что стоит уже на тротуаре рядом со светофором, снова растопырившись примерно как красный человечек. Мелькнувшего грузовика след простыл. Удаляются, поглядывая в зеркала, и водители, едва не ставшие очевидцами того, как тупую девку намотало на кардан, и поделом.
Других пешеходов у светофора, к счастью, не было, так что никакая бабка не получила замечательной возможности рассказать Жене, как плохо мама учила ту правилам дорожного движения.
– Мама, – беззвучно сказала Женя и, с трудом переставляя несгибающиеся ноги, направилась в «Галактику».
К стеклянным дверям бизнес-центра она подошла, слегка отдышавшись. Маска мокро липла к лицу, с затылка лилось, но сердце колотилось уже не трещоткой, а барабанной дробью, деревянность ушла из конечностей, мороз в животе сменился трясущимся теплом, а ужас начал вытесняться возмущением. В полицию бы на гада заявить, пока впрямь не сшиб кого, подумала Женя злобно. Жаль, не получится. Грузовик несся на огромной скорости, так что проскочил мгновенно. Женя даже цвета не разобрала, что говорить о марке и тем более номере.
Она, вздохнув, мазнула взглядом по нечеткому, но вроде обыкновенному и не сильно растрепанному отражению в стекле. Все как положено: рыхловата, невзрачна, благородной бледности не заметно, даже глаза над маской от страха не слишком выпучены.
Женя толкнула дверь в стылый кондиционированный воздух, в рабочее пространство, в рутину, в стандартную офисную жизнь, где все всегда крутится и мельтешит, оставаясь при этом незыблемо скучным.
Женя привычно подставила запястье под электронный градусник, привычно обтерла руки санитайзером, привычно кивнула охраннику – даже двум, рядом с Игорем стоял облаченный в такую же неуместно боевую форму пузатый парень, видимо, новенький, – привычно подставила термосумку под металлоискатель новенького, привычно повела пропуском перед турникетом, привычно прошла сквозь рамку, привычно поморщившись от ее вопля и заранее поднимая правую руку.
– Спица тут, – привычно напомнила она, и Игорь, не отрываясь от смартфона, привычно кивнул, останавливая новенького, метнувшегося было из-за конторки с металлоискателем наперевес. Новенький пожал плечами и опустил металлоискатель.
Женя смотрела на него не моргая.
Игорь наконец поднял глаза и равнодушно сказал:
– Иди-иди, нормально все.
– Синий, – сообщила Женя.
– В смысле?
Женя нехотя продолжила:
– КамАЗ пятьдесят четыре девяносто, седельный тягач без прицепа, дизель на двенадцать литров, выпуск прошлого, нет, позапрошлого года.
Женя замолчала и заморгала, озираясь. Игорь, откладывая смартфон, обменялся взглядом с новеньким и тронул его за плечо, чтобы тот выпустил из-за конторки.
Женя мотнула головой и объяснила:
– Чуть не сбил сейчас, прямо тут, на светофоре, представляешь? Люди идут, главное, а этот летит себе, на скорости. Семьдесят шесть и пять.
– А, – сказал Игорь, остановившись. – Как там кино было – «Счастливая, Женька!»? Тортик скушай сегодня.
Женя криво улыбнулась и пошла дальше. Игорь продолжил:
– А, это. Может, гайцам свистнуть? У меня есть знакомые. Номер запомнила?
– Какое там, – ответила Женя, приостановившись. – Он же ш-шух, перед носом, и… Е, один-один-один, вэ-а, регион наш.
Игорь взял с конторки смартфон.
– В смысле? Это номер?
Женя сморщилась, потерла лоб и растерянно сказала:
– Нет, не запомнила, как бы я смогла…
Женя махнула рукой и торопливо пошла к лестнице.
– Прикольная мадама, – сказал новенький. – Она всегда такая?
Игорь смотрел вслед Жене, покачивая смартфон в руке.
– Адын-адын, – сказал он. – Савсэм адын.
Офис был на восьмом, так что обычно Женя поднималась на лифте. На лестницу она сейчас выскочила неожиданно для себя, но не возвращаться же. Вскарабкалась, притомилась, запыхалась и долго не могла найти пропуск, который только что держала в руке. Нашелся пропуск в заднем кармане, куда Женя сроду ничего не клала.
С самого утра все шло не так, глупо и нежданно.
Женя блинкнула, открыла дверь и ввалилась в офис – в милую рутину, по которой, оказывается, можно соскучиться.
В офисе было прохладно, тихо и покойно. Основной народ еще не подтянулся, на местах только офис-менеджер Оля и начальник техотдела Никитин. Он, похоже, с работы не уходил вообще никогда. Может, чтобы такой вес лишний раз не таскать с места на место, а может, просто боялся, что обратно не пустят, отправят на пенсию. Шестьдесят пять плюс не шутки, тем более такой плюс, который в двух ладошках не удержишь. Вероятно, тем же объяснялась обходительность Никитина, временами просто пугающая. Во всяком случае, Женю, к которой Никитин относился как к новообретенной племяннице.
И сейчас он пылко отсалютовал Жене из дальнего угла, с трудом, кажется, сдержавшись, чтобы не кинуться навстречу. Женя осторожно отсалютовала в ответ, выложила веганский сэндвич на стол Оли и ненадолго замерла, ожидая, что та скажет «Брысь» или просто поведет плечом с таким выразительным недовольством, что придется отползать немедля.
Оля плечом не повела и даже не подняла головы от экрана.
Зато заговорила. Уже успех.
– Блин, как они задолбали своими капчами.
– И тебе привет. Оль, не спорь с ботами, бесполезно. Даже если выиграешь, они не поймут и задолбают до смерти.
Оля недовольно покосилась на Женю, заставив ту грустно подумать о красоте и ее недосягаемости, но – еще успех! – пояснила:
– Они всё, вообще всё перевели в онлайн: электронный дневник, домашку, списки чтения на лето. И каждый раз надо капчу вводить или, блин, головоломки угадывать. «Нажмите на фрагменты с деревьями». Я им детсадовка, что ли?
Женя удачно поперхнулась едва не выскочившей шуткой про вечную молодость и про то, что где деревья, там и сад, пусть даже детский. Успела сообразить, что на этом общение с Олей, скорее всего, завершится навсегда. Женя всмотрелась в экран и уважительно сказала:
– Как ты это разбираешь только.
Оля отвлеклась от набивания букв под неразборчивыми разводами и осведомилась, с подозрением глядя на Женю:
– Издеваешься?
Почему это, хотела сказать Женя, но тут сообразила, что за вопрос на самом деле мучает ее уже несколько секунд, и спросила:
– Слушай, а зачем тебе дневник? Аля уже в школу пойти успела?
– Какая Аля? – уточнила Оля, рыская курсором по открывшимся наконец спискам.
– Дочка же твоя, – терпеливо пояснила Женя. – Малютка ведь совсем, ей…
И замолкла под презрительным сверлящим взглядом: Оля теперь развернулась к ней всем богатым телом, откинулась на спинку кресла, колыхнув самыми богатыми фрагментами, какие у Жени если и будут, то возмутительно не там и не так, и пару долгих секунд смотрела в упор. Женя нерешительно улыбнулась.
Оля отчеканила:
– Вот где вас делают таких, а? У меня сын. Гошка. Ему девять, так что третий уже заканчивает. Иди уже, Евгения Родионовна, куда шла, пока…
Она резко замолчала, рывком повернулась к столу и вперилась в экран так, чтобы не видеть Женю и не слышать. Никогда, похоже.
Женя растерянно перебрала в голове несколько реплик: «Шутишь, что ли», «Прости, ерунду брякнула», «Я помню, конечно, что Гошка, просто…» – но так и не сообразила, что «просто», и так и не смогла ухватить сидящий на периферии сознания, но ускользающий, едва пробуешь на нем сосредоточиться, образ щекастой девочки в ярко-желтом платье. Если она не дочка Оли, то чья? И почему Женя ее помнит? И главное – зачем?
Женя потопталась, вздохнула, отошла к холодильнику, выгрузила остальные сэндвичи, супчики, фалафель и отдельно котлеты для Никитина, отлепила от кожи влажный ворот и область подмышек, незаметно обнюхавшись, и осмотрела офис. Пол был чистым везде, даже возле стола известного неряхи Кости. Правильно, Женя вчера протирала после того, как все ушли, а сегодня насорить еще не успели. Ну пусть успеют. А Женя пока займется основной работой, отложив дополнительные на потом.
Основная работа уже ждала на столе. И была она гораздо толще обычного.
Женя плюхнулась в кресло, оживила компьютер и уныло полистала сброшюрованные страницы, цепляясь взором за странноватые фигуры и цветные элементы, украсившие вдруг печатные листы, которым полагалось быть подвыцветшими из белоснежных. Радужное веселье не спасало и не уменьшало объемов задания.
Жене предстояло перевести в международный формат годовой отчет фирмы за девяносто девятый год. Насколько поняла Женя, в том году фирма выделилась из большой компании, которая немногим раньше сменила форму собственности. Разгонять эти данные по строкам и сводить по разделам, перепроверяя каждую сумму, каждую дату, каждый актив и каждую из привязок к трем уставам, предстояло дня полтора. Это если не обедать, не спать, не сходить с места и не разгибаться.
Кофе хоть возьму, подумала Женя, тормозя взглядом на всаженном наискось таблицы прямоугольнике насыщенно-синего цвета, даже с отливом, какой сияет на вымытой кабине летящего грузовика, когда отскочить и увернуться невозможно, можно только всмотреться, чтобы увидеть что-то скрытое в слое краски, в плоскости металла, в коробке кабины, в чужом разуме, сведенном к бездумному усилию, направленному на утопившую педаль газа ступню, увидеть то, в чем растворишься с бесконечным бесчувственным-м ударом-м-м.
Женя вздрогнула и очнулась.
Она сидела за своим столом с прямой спиной и непоникшей головой – судя по ноющим мышцам шеи и плеч, заснула столбиком, а проснулась от того, что башка наконец запрокинулась. Хорошо, не сыграла лбом в стол. И будем надеяться, что не всхрапнула.
Женя несколько раз попыталась сглотнуть пересохшим ртом и, не шевелясь, поводила глазами, чтобы понять, не заметил ли кто ее отключения.
Вроде пронесло: офис был полон, но все занимались своими делами и в сторону Жени не смотрели. Только Никитин словно бы косился из своего угла – а нет, показалось. Ладно хоть так. Позору было бы, кабы заметили. И вспоминали бы постоянно, как тогда… Когда… Когда, блин? Что я вспоминала? Почему я ничего не могу вспомнить? Что со мной такое, а, подумала Женя беспомощно, пошевелила ногами, убеждаясь, что от неудобного сна они слегка затекли, но не отнялись, раздраженно оттолкнула папку, которую теперь явно предстояло потрошить и вылизывать до утра, начала вставать, чтобы принести наконец себе кофе, а лучше три или сразу термос, который, будем надеяться, спасет от приступа неурочной спячки, – и замерла в неудобной позе.
Женя секунду повисела над креслом, явно очень смешно и некрасиво, плюхнулась обратно, нашарила, не отрывая глаз от экрана, мышку и принялась перелистывать заполненные электронные страницы.
Отчет был готовым, полным и – по крайней мере, на первый пристальный взгляд – корректным. Как будто кто-то спокойно и аккуратно трудился над ним положенные часы и дни, а потом прислал Жене, которая его приняла, импортировала в программу и сохранила – и все это не приходя в сознание. Или проделала массив операций раньше, а потом просто забыла. Ну дура. Ну молодая. Ну бывает.
Не-а, не бывает.
Так, совсем я себе мозги заспала, спохватилась Женя, открыла свойства файла, посмотрела время его сохранения, потом – время создания и число исправлений, откинулась на спинку кресла, выдохнув чуть ли не с рыданием.
Файл был создан с нуля полтора часа назад и финализирован после семидесяти пяти сейвов вот только что, три минуты прошло. Двухдневную работу кто-то выполнил за полтора часа, пока Женя дрыхла. Выполнил в ее компьютере и с ее рабочего места. А место было занято спящей Женей. То есть сама Женя ее и выполнила – эту двухдневную работу. За полтора часа. Не приходя в сознание.
Ой-ей.
И чего я, дура, просыпаюсь по утрам, спрашивается, подумала Женя обалдело и некоторое время пыталась, то влезая в настройки компа, то украдкой озираясь, понять, не стала ли жертвой розыгрыша, ради которого кто-то из внезапно разрезвившихся коллег заморочился с усыплением и дистанционным доступом к компу либо с отволакиванием от стола бессознательного тела, ни на что иное не годного.
Ни признаков такой шутки, ни смысла в ее безнадежно долгой и геморройной подготовке, тем более реализации, Женя не нашла. Она почесала голову, поразмышляла на различные темы, изумившие ее саму, и решила отложить поиски отгадки на потом. А пока – радоваться жизни и паре освободившихся дней.
«Альбина Николаевна, можно мне домой?» – пропищала Женя про себя невесть откуда всплывшую фразу. Отпрашиваться либо просто уходить по принципу «Сделала – свободна» она не собиралась.
Домой не тянуло совсем. Радоваться жизни даже в офисе было гораздо проще.
Женя пошла радоваться.
Не получилось.
Кофе был странноватым – кислым и с неправильным запахом. Если принюхаться и вслушаться во вкус, странность исчезает, но пить и вдыхать неприятно. Женя даже покараулила с минутку у автомата, чтобы сверить впечатления с кем-нибудь из коллег. Но коллеги то ли уже успели распробовать сегодняшнюю досадность, то ли насосались кофе, пока Женя дрыхла: никто к автомату не подходил.
Женя, подумав, подошла к дизайнеру Вале и замерла у него за плечом, любуясь изображениями на паре огромных экранов, отгородивших этот стол от всех остальных. Валя бегло оглянулся на Женю, кивнул в ответ ее легкому взмаху стаканом и снова сосредоточился на стремительном перелистывании снимков в фотобанке. Опять, значит, подбирал фоновую картинку для каталога. Такие перелистывания, верстка, перебрасывание текстов и элементов оформления, как и всякая отлаженная работа в чуждой сфере, зачаровывали почти как пламя или текущая вода. Женя любила тихо наблюдать за Валей, а Валя обычно не возражал.
Сейчас он явно искал иллюстрацию к чему-то типа «Живем дорохо-бахато». Мелькали черные автомобили и белые яхты, светлые пляжи и стильно стальные гостиные, стриженые лужайки и затылки, породистые лошади и дорогие собаки, роскошные голоспинные дамы в длинных платьях, белозубые джентльмены и самоуверенные детишки с зачесами. Все раздражающе красивые и усердно счастливые, аж из штанов и декольте вываливаются.
Блондинка, брюнетка, лысый, вся семья, вечерние костюмы, джемпер в косичку, мериносовый свитер, поло, загар, белые подошвы, белые улыбки, улыбки, улыбки, ух мрачные какие, снова улыбка. Стоп. Это же я.
– Стоп, – сказала Женя, еле удержав кофе в дернувшейся руке. – Давай назад.
Валя повернулся к ней и посмотрел очень многозначительно. Значения «Я занят вообще-то» и «А ты кто такая?» считывались сразу, остальные были еще менее ласковыми. Женя хотела извиниться, но сказала как могла твердо:
– Валь, пожалуйста, покажи предыдущую фотку.
Валя, посопев, развернулся к клавиатуре и вернул предыдущий снимок. На снимке жгучий брюнет лапал костлявую блондинку у камина. Женя, моргнув, сказала:
– Еще назад. Еще. Да что такое.
На фотографиях были разновозрастные, но одинаково элегантные семьи на фоне небоскреба и живописной поляны. И не было снимка, который Женя зацепила взглядом на долю секунды, но каким-то чудом удержала в памяти и успела рассмотреть.
На этом снимке она, Женя, в строгом, но явно вечернем платье, темно-синем, дорогущем, небывалом, и сама небывало элегантная и худая, но солидная, подобранная, уложенная и ухоженная до неузнаваемости, однако все равно узнаваемая, держала за руку свирепого вида щекастую девочку лет шести в ярко-желтом и тоже наверняка страшно дорогом платье. Ту самую, похоже, которую Женя с утра вспомнила как дочь Оли, а до того вроде бы не вспоминала и не знала никогда.
Или знала?
Женя не помнила этого снимка, не помнила этой девочки, не помнила места, в котором снимали, – какое-то очень не подходящее гламурной подборке тоскливое казенное учреждение с огромным рисунком на стене. Судя по куску коричневого неровного круга, Чебурашка, да, точно, ухо торчит, а цветочек, который он держит перед собой, синий василек на фоне бежевого пуза, вроде бы такой же яркий, как платье, не виден. Откуда же я его помню, подумала Женя оторопело и покачнулась, все-таки пролив кофе. Ноги повело в сторону, голову – в другую, перед глазами вспыхнуло зеленое полотно с мелкими черными значками, которые неприятно копошились, сливались и набухали.
– Вот ты где, – сказали за спиной. – Давай скорее на тест, врачиха заждалась уже, бурчит.
Женя, сглотнув, разжмурилась и осторожно повернулась. Рядом громоздился очень деловитый Никитин с большой, но вроде нетяжелой коробкой в руках. Валя, неудобно развернувшись в кресле, переводил беспокойный взгляд с Никитина на Женю. На оба экрана перед ним распростерся накачанный хлыщ с причесочкой и масленым взглядом. Смотреть на него почему-то было неприятно.
Вот и старость, подумала Женя, уставилась в лужицу кофе на полу, надо вытереть, пока не разнесли, и с трудом спросила:
– Какая врачиха?
– Плановая, из страховой. Шестнадцатое же сегодня. Забыла?
Женя поморгала. Никитин всмотрелся и сменил тон, пытаясь убрать коробку под мышку:
– Женя… Ты не простыла? Видок чего-то…
– Нормально. Приболела – так врачиха скажет, – сказала Женя и направилась в переговорную.
Врачиха не сказала. Женя вообще не поняла смысла осмотра и даже не запомнила, к чему тот сводился. Зашла, поздоровалась, юркнула за ширму к кушетке, невесть как очутившейся в переговорной, села, расстегивая блузку и впадая в прохладную скуку, а потом поблагодарила и вышла – в застегнутой блузке и почему-то сжимая в кулаке смоченную синим салфетку. Снова заснула, что ли?
Впрочем, состояние было рассеянно-бодрым, не как час назад.
Надо будет давление померить, вдруг из-за его скачков рубит так, подумала Женя и ненадолго зависла, пытаясь вспомнить, мерила ли врачиха ей давление по ходу осмотра, что вообще делала или говорила, да и просто как та врачиха выглядела – старая или молодая, знакомая ли, носатая ли, в очках ли, какого цвета халат. Не вспомнила и решила махнуть на эти мелочи рукой – в сторону мусорной корзины. Заодно и салфетку выбросила.
Ничего страшного Жене явно не сказали, а нестрашного бояться глупо. Живем дальше.
– Жадина-говядина, дальше как? – требовательно спросила Оля.
Женя вздрогнула и обнаружила, что зависла рядом со столом Оли, и та теперь смотрит выжидательно и даже сурово. Больше в офисе не было почти никого. Никитин маячил у дальнего окна, а остальные, видимо, разбежались на обед. Как будто Женя им каждое утро не подтаскивает перекус согласно списку.
Женя проглотила заготовленную шутку про то, что ни новый штамм ковида, ни туберкулез с сифилисом врачиха у нее не обнаружила, и осторожно, стараясь не обижаться сразу, уточнила:
– Чего я пожалела-то?
Оля удивилась – значит, вправду не обидеть хотела, а узнать что-то.
– При чем тут пожалела? Стишок про жадину-говядину в детстве знала?
Женя неуверенно кивнула.
– Дальше как?
– Жадничает, гадина? – предположила Женя.
– Да ладно, – сказала Оля недоверчиво. – У вас так говорили? Вообще, в первый раз такое, прикол. Это же типа теста. Можно сразу определить, откуда ты, – с Москвы, с Питера, с Урала и так далее. Если второй строкой у тебя «соленый огурец»…
– А, помню. А если «турецкий барабан», то из Москвы. Не, у нас…
Женя потерла лоб и посмотрела на Олю, потом мимо нее и озадаченно спросила:
– А это что за зверь?
Оля бегло оглянулась на окно, створку которого осторожно открывал Никитин. По стеклу снаружи елозило, еле слышно повизгивая, что-то похожее на пухлую темную восьмерку.
– Викторыч опять какую-то приблуду приволок, – пояснила Оля, снова утыкаясь в экран. – Окномойщик новой модели. У Викторыча ж договор, в испытаниях участвует, денежки, небось, капают. А мы страдай.
– Почему страдай? – уточнила Женя, не отрывая глаз от окна и зачем-то прикидывая, что быстрее – обогнуть стол Вали, стоящий между нею и Никитиным, или перемахнуть через него, словно кто-нибудь, а тем более Женя, способен перемахнуть через пару метровых мониторов.
Десять, подумала она, переступая с ноги на ногу.
– Потому что ломается всё вечно, – охотно пояснила Оля. – Заправщик кулеров помнишь? А, ты ж сама час потом подтирала. Ионизатор тот чуть все здание не обесточил. И эта балда тоже сломалась явно, будем теперь на сквозняке…
Она еще что-то говорила, но Женя уже не слышала, потому что спешила под гудящее в голове «Четыре. Три! Два!!!» к окну сквозь слишком длинные метры, слишком плотный воздух и слишком веселый сквознячок, спешила, понимая, что не успевает.
Высунувшийся в проем окна Никитин, превозмогая мешающее пузо, одной рукой пытался ухватить дергавшегося на отъезжающей створке окномойщика, а другую руку отрывал от подоконника, чтобы поймать сорванные с ближайшего стола ветром и звучно закувыркавшиеся к окну листки, и медленно, очень медленно задирал толстые колени, обтянутые серыми штанами, сразу оба, запрокидывая сперва растерянное, потом испуганное лицо и цапая правой рукой недостаточно все-таки плотный воздух офиса, а в левой бессмысленно сжимая окномойщика, легко оторвавшегося от стекла и тут же замолчавшего.
Тишину нарушал только долетавший снизу писк светофора.
В этой тишине от писка до писка Никитин медленно вываливался из окна восьмого этажа.
Писк. Взмахнул по кругу руками, ловя ногами пол, до которого не доставал уже сантиметров двадцать.
Писк. Голова исчезла, колени взлетели, поддев так и болтающийся в воздухе листок, и скрылись за подоконником.
Писк. Коричневый полуботинок криво зацепился за угол подоконника, медленно снялся и слетел. Ступня в темном носке юркнула в окно.
Конец, беззвучно застонала Женя, напрягаясь, всмятку, восьмой этаж, центнер, не удержу.
Шлепок, за окном охнули, и в окне охнули. Никитин, хлопнувшийся лопатками и затылком об отделанную плиткой фасадную стену, – от боли и испуга, а Женя, ухватившая Никитина за щиколотку, – от старания.
Руку дернуло, по ребрам и сразу по бедру ударил очень твердый подоконник, в глазах стало красно и тут же сине, шея вздулась и закостенела, предплечья, кажется, сломались в трех местах, а в спине что-то оглушительно лопнуло. Но подошвы, проехавшись по слишком скользкому полу, все-таки остановились, а пальцы не разжимались, и правая рука не отпускала подоконник, а левая рука шла вверх, удерживая, оказывается, и поднимая все ближе к окну неохватную лодыжку, к которой все еще был приделан страшно, невозможно, невыносимо тяжелый Никитин.
Светофор внизу запищал быстрее.
Женя сипло вдохнула, на выдохе вскинула левую руку и повела от плеча назад, с тупым недоумением отшатнувшись от толстых ног и едва не сбившего ее необъятного зада, отшагнула – в спине, плече и коленях опять что-то звонко лопнуло, у ног стукнуло, – развернулась и с длинным стоном опустила руку.
Никитин шумно раскинулся по полу.
Женя с огромным трудом разжала спекшийся как будто кулак.
Нога Никитина грянула на пол. Внизу зашумели машины.
Женя отступила, нашаривая подоконник руками и задом. В грудине было больно. Везде было больно.
Оля смотрела на Женю с дальней стороны комнаты поверх прижатых ко рту ладоней. Глаза были черными и огромными, все остальное – очень белым.
Фигуру Оли перекрывали мониторы на столе Вали. Один был сдвинут. Значит, Женя все-таки зацепила, когда перепрыгивала.
Я перепрыгнула через метровые мониторы, стоящие на столе, подумала Женя. Мысль была твердой, тупой и не способной поколебать равнодушие. Я за полсекунды проскочила через всю комнату, ухватила Никитина за ногу и вытащила его. Одной рукой. Левой. Килограмм сто, если не больше. Сто семь девятьсот. Вытащила, перенесла через подоконник и бросила небрежно, как куриную тушку.
Женя изумленно посмотрела на свои ладони. На правой были две черные вдавленные полоски от края подоконника, на левой – мелкий рубчик, как на манжете носка. На ноге Никитина, наверное, такой же рубчик плюс вмятины от моих пальцев. Я ему ногу не раздавила там? Неудобно будет. Хотя чего неудобно. Я его спасла вообще-то.
Спасла ли?
Он же о стенку ударился или мог инфаркт схватить либо инсульт, пока висел башкой вниз.
Женя дернулась, всматриваясь, и чуть не упала от резкого движения, на которое организм, кажется, считал себя временно неспособным. Ветерок, тронувший спину, был невозможно острым и прохладным.
Никитин заморгал и зашевелился.
– Женечка, – пробормотал он, собираясь в кучу нескладно и безуспешно. – Женечка, родная, спасла ты меня.
«Вы нормально?» – попробовала спросить Женя, но горло оставалось раздутым и закостеневшим. Не шли из него ни слова, ни воздух.
Я вообще дышать не могу, испуганно поняла Женя, старательно вдыхая и выдыхая. Со второго раза это удалось. Женя с наслаждением подышала и попыталась поднять листок, медленно планировавший от потолка к ней – вправо, влево, вправо.
Промахнулась. Руки слушались плохо. Женя хотела плюнуть, но листок скользнул над головой и направился за окно, на улицу, к опять запищавшему светофору и к «зебре», по которой не спеша шагали две фигуры. Крупная в синем и маленькая в ярко-желтом.
Женя заметила их краем глаза и вытянулась, пытаясь рассмотреть пешеходов и одновременно настичь порхающий в метре от лица лист.
Пальцы сомкнулись на бумаге, нога скользнула, подоконник ударил по бедрам, фигурки перевернулись вместе со всем миром.
Робот-окномойщик, которого Никитин сумел ухватить и не выпустить, покуда не оказался в комнате, выскочил из-под подошвы Жени, будто мокрый кусок мыла, и звучно ударился о стол Вали. А Женя, со стуком отбив ногой гуляющую раму, вывалилась из окна.
Она не успела испугаться и не успела понять, что происходит, потому что была сосредоточена на том, чтобы удержать в руке лист, а в поле зрения – идущую по «зебре» пару.
Женя почти успела рассмотреть пару, когда ударилась рукой и грудью о козырек над подъездом офисного здания.
Громкий, слишком громкий двойной хлопок о бетон козырька и почти сразу тротуара, долетевший до Никитина, заставил его осесть. Телефон на себе он искал тоже сидя, но набрать номер так и не сумел ни холодеющими пальцами, ни отказавшим голосом.
Скорую вызвал новенький охранник Саша, выскочивший на шум.
Женя пришла в себя от звука надвигающейся сирены. Она испугалась, что, если останется лежать, скорая не заметит ее и переедет. Но отойти, встать или просто пошевелиться не получилось.
Дожили, подумала Женя. На улице валяюсь.
Жене стало неловко оттого, что она лежит на тротуаре и что перед самыми глазами у нее нервно трясется, сминая лист бумаги, чья-то рука с разодранным сверху донизу рукавом. Рукав был как у блузки Жени, только рваный и очень пыльный. И рука была похожа на руку Жени, только очень белая и возле локтя напоминавшая неумело разрубленную баранью лопатку. Из-под темной грязи торчало что-то блестящее.
Спица тут, хотела сказать Женя то ли себе, то ли подъехавшей наконец скорой, но язык отказал, а голова медленно повернулась ближе к туманному обмороку и дальше от настоящего мира. Потому что в настоящем мире у настоящего человека в настоящей руке под настоящей, хоть и разорванной мышцей не может вместо белой кости зеркально сверкать полированная сталь, оплетенная почти незаметной паутиной оптического волокна.