Кибердемоны 2. Сонгоку

2.1

Уверен, ты с ними справишься.

В глубине души Мирон боялся что его, как клона, – а значит, движимое имущество – поместят на какой-нибудь склад технических приспособлений. Но страхи не оправдались. Для Ясунаро Карамазова на стратоплане Ниппон Эйр была зарезервирована каюта первого класса.

На самом деле, это была не каюта – просто отгороженный от остального салона закуток, наподобие кабинки в ресторане. Но в нём были кресло-трансформер, персональный бар и целый термос с горячими полотенцами.

Живая стюардесса – неслыханная роскошь на автоматизированном лайнере – в традиционном серо-розовом кимоно, с кукольным личиком и утыканной подвесками-кандзаси прической, принесла бутылку шампанского и хрустальный бокал.

Мирон не удержался и попробовал. Судя по этикетке – натуральное коллекционное вино, двадцать седьмого года выпуска. На вкус – как бенгальский огонь с лимонной кислотой.

А потом он достал Плюсы, специальный коннектор, который напоследок вручил ему Соломон, и открыл кожаный дипломат – модуль с Платоном как раз умещался между сменой чистого белья и костюмом из наноткани, свёрнутым в упругий рулон.

Выход в Плюс на борту лайнера был запрещен, во избежание кибератак на систему управления, но Мирону он и не требовался. Если верить Соломону, брат ждет его прямо…

– Здорово, аллигатор.

Продрал озноб. Тот же голос, те же интонации. Только звучит он не с соседней кровати, застеленной одеялом с Бэтменом и ночником в виде слоника, а прямо в голове.

– Привет, крокодил.

Губы ответили сами, без команды мозга. Слова, которые он не слышал и не говорил двадцать лет, всплыли в памяти сами собой.

– Батареи хватит на тридцать минут, – сказал голос Платона. – Так что прибереги вопросы "как ты там?", "какого хрена?" и "что ты наделал?" до того момента, как подключишь модуль к питанию.

Мирон невольно усмехнулся. А братец знает его, как облупленного… Ведь именно эти вопросы – может быть, не в том порядке – он и собирался задать.

– Тогда спрошу про другое… – Мирон прикрыл глаза. – Мелета знала? Знала, что ты больше не человек?

– Я – человек. Просто нематериальный.

– Ответь на вопрос. Пожалуйста.

– Да. Она знала. Как и остальные.

– То есть, она совершенно сознательно пожертвовала собой?

– Это в план не входило. Вы оба должны были улететь в вингсъютах.

Мирон скрипнул зубами и покрепче вцепился в податливый подлокотник умного кресла.

– Ладно, – кивнул он, хотя собеседник его и не видел. – И что твой план подразумевает дальше?

– В Токио ты должен отыскать человека по имени Китано. Профессор Китано. И убедить его нам помочь.

– Всего-то? – восхитился Мирон. – Отыскать в тридцатимиллионном городе, причём незнакомом, какого-то мужика! Зачем он тебе?

– Он работал с нашим отцом. Есть вероятность, что он знает, что происходит.

– Подожди… – Мирон прикоснулся кончиками пальцев к вискам. Кожа на ощупь была грубой, словно вощеная бумага. – Подожди… – он сделал глоток шампанского, чуть согретого и от того еще более кислого. – Ты хочешь сказать, что эти фокусы с Призраками начались еще во времена отца?

– Думаю, гораздо раньше. Но это сейчас не важно.

– А что важно? – Мирон понял, что кричит. Осторожно выглянул из кабинки… Вышколенная стюардесса лучезарно улыбнулась.

– Важно то, что грядёт новый миропорядок. И мы должны помочь ему свершиться.

Платон не мог заметить, что его колотит. Старший братец и раньше-то не слишком хорошо разбирался в эмоциях, а теперь, став голосом в стальной коробке, и вовсе утратил зачатки чувствительности.

– Мы? Вдвоём? – переспросил Мирон. – И как ты себе это представляешь?

– Когда ты выпустишь меня в Плюс, я обрету функции, недоступные ни одному человеку.

– То есть, поднимешься на уровень Бога?

– Если тебе так понятнее.

Мирон проглотил колкость. Брат имеет право на некоторую язвительность. Чёрт, наверное ему кажется, что Мирон мыслит со скоростью черепахи… Квантовому существу сложно подстроиться под медленный и неторопливый мир аналоговых устройств.

– Что я должен делать? – спросил он.

– Отыскать профессора Китано, – терпеливо, как маленькому, повторил Платон.

– Может, всё-таки объяснишь поподробнее?

– Ты помнишь, чем занимался наш отец?

– Ммм… смутно. Это имеет отношение к делу?

– Отец хотел создать "Мост" между Плюсом и Минусом.

– А разве наушники и Ванны не выполняют эту функцию?

– Частично. Только частично. Отец хотел… абсолютного слияния. Он мечтал устранить препятствие между квантовой решеткой Матрицы и человеческим сознанием.

– То есть, избавиться от физического тела?

– Именно. Но не успел. Потому что умер.

– Но, я так понимаю, ты продолжил его работу. И добился успеха.

– Наполовину.

– Поясни.

– Я смог закодировать свой разум, своё сознание на жестком носителе. В этом конструкте.

– Но не знаешь, как "переместить" его в Плюс. Как избавиться от конструкта.

– Надеюсь, с этим поможет профессор Китано. Если он не забросил разработки, начатые вместе с нашим отцом, если он доверится тебе и согласится помочь…

– Слишком много "если".

Мирон хотел спросить, как Платон согласился на столь рискованный шаг – поместить своё сознание на жесткий носитель – не имея готового решения, но сдержался. Сверхосторожный и предусмотрительный старший брат всё просчитывал до мелочей. Если он так поступил, если не побоялся доверить свой разум квантовому модулю – значит, другого варианта просто не было.

– Уверен, ты с ними справишься.

– Почему? – спросил Мирон. – Почему ты доверил всё это мне? В смысле: я помню про ДНК и сейф, но… Ведь это можно было обойти. Так почему я?

– Потому что ты обладаешь всеми качествами, необходимыми для выживания. Потому что твой интеллект по-сути дублирует мой – кому, как не тебе закончить начатое? А еще потому, что ты – мой брат. Я тебе доверяю.

– Но…

– И самое главное, – Платон, похоже, не замечал его замешательства. – Я в тебя верю. У тебя всё получится. Ты способен на то, на что никогда не отважился бы я.

– Да ты охренел, мужик? Ты отказался от тела, чтобы стать чистым разумом!.. А я? Что такого сделал я?

– Не позволил меня стереть.

Мирон откинулся на спинку кресла. То сразу прогнулось, мягко вытянулось, превращаясь в уютную колыбель и начало массировать спину. Он прикрыл глаза, позволив себе пару секунд насладиться чувством покоя.

Ты в моих руках, – думал он. – Ты полностью в моей власти, и прекрасно это понимаешь… И поэтому ты выбрал именно меня, дорогой братец. Знаешь, что я не дам тебя в обиду.

– На хрена ты это сделал? – спросил он. – Ответь мне на один вопрос, брат: зачем ты это сделал?

– Батарея садится. Когда стратоплан приземлится, надень Плюсы и тогда получишь инструкции, как найти Китано. А теперь тебе нужно отдохнуть.

Съев до последней крошки всё, что предложила стюардесса – тофу в соевом соусе, лапшу с трюфелями, салат из ростков дайкона и креветок – и запив это выдохшимся шампанским, остаток полёта Мирон проспал.

Стоя на эскалаторе, ведущем на первый этаж стратопорта Нарита, он почувствовал, как подёргиваются мышцы лица: импланты, вживленные Мышонком, умирали один за другим. Скоро они превратятся в крошечные капсулы, попадут в кровоток, а затем – через почки – выйдут наружу, не оставив в теле Мирона никакого следа.

Найдя туалет, он зашел в платную душевую кабину, снял дорогой костюм от Ямамото и встал под горячие струи. Краска с кожи и волос закручивалась в сливном отверстии мутно-коричневыми протуберанцами. Мышцы расслабились, но лицо продолжало болеть – так, будто он улыбался восемнадцать часов кряду.

Глядя на себя – наконец-то на самого себя – в мутное, запотевшее от пара зеркало, он попытался вспомнить лицо Мелеты и не смог. От усилий закружилась голова, а потом он наклонился и выблевал изысканный стратосферный ужин в раковину.

Первым делом, вставив в уши Плюсы, он нашел гостиницу. Серотониновый голод в обнимку с джет-лагом тащили его в сумеречную зону, и Мирон прекрасно понимал: если не выспится, если не отдохнет как следует, то перестанет соображать. На усталость, травмы и постоянную боль в желудке он уже не обращал внимания. Тело казалось лёгким, как высохший осенний лист, и каким-то чужим.

Костюм из наноткани – брюки, рубашка, пиджак, туфли – некоторое время легонько потрескивал и вздрагивал, совсем как зверь, обживающий новое логово. Ткань подстраивалась не только под фигуру, но и под погодные условия – в тепле раскрывалась, делаясь лёгкой и продуваемой, на холоде уплотнялась, превращаясь в практически герметичный панцирь. Дорогая одежда.

Соломон упомянул, что ткань пиджака и брюк может служить лёгким бронекостюмом. Останавливает мелкие пули и скользящие удары холодного оружия.

Впрочем, на вид ничего особенного: двигаясь к автоматическим дверям в людской толчее, он заметил множество таких же серых, со стальным отливом костюмов. Тёмные очки, ослепительные рубашки, лицевые маски из нанопоры – официальная форма одежды деловых людей города Токио.

В первый миг поразила густота трафика.

Народу было чуть меньше, чем на стадионе во время концерта. Все двигались, куда-то спешили, толкаясь локтями и наступая на ноги – пренебрежение личным пространством было такой же неотъемлемой частью уличной жизни, как глянцевые плащи, широкие чёрные зонты и вечный, никогда не стихающий дождь.

Повинуясь тихому шепоту в голове, он поднял руку. К обочине мгновенно подрулило такси: желтые целлулоидные бока и чёрные шашечки.

Открыв дверцу, Мирон в первую секунду отшатнулся: машиной управлял человек. Тёмное мятое лицо, форменная фуражка, внимательные, похожие на изюминки глаза… Низ лица водителя закрывала нанопора – похоже, в Японии без масок никто на улицы не выходил.

Поборов замешательство, он скользнул на заднее сиденье. Скрипнул кожезаменитель, пахнуло выхлопными газами и чуть подкисшей едой – на переднем сиденье, рядом с водителем, лежала коробка с бэнто. Пластиковые палочки торчали из приоткрытой крышки, а внутри мелькнуло что-то ядовито-розовое.

Такси будто выехало из прошлого века: двигатель внутреннего сгорания, коробка передач с длинным рычагом, на конце которого, в капле силиконового герметика, застыл желтый скорпион.

Двигатель урчит негромко, но с хриплыми переливами, как страдающий одышкой пенсионер.

– Отель Империал, пожалуйста.

Он тщательно произнес японские слова, подсказанные программой. Водитель кивнул и рванул с места. Мирона вдавило в мягкую, кое-где аккуратно заштопанную спинку сиденья.

Такси резко вклинилось в поток машин – мешанину электромобилей, похожих на разноцветные леденцы, велорикш, желтых таксомоторов и длинных, отсвечивающих никелем лимузинов. На хищных боках серебристая морось капель, за тонированными стёклами – смутные фигуры пассажиров.

Внезапно Мирон ощутил острую тоску по дому.

Говорят, каждое живое существо, удаляясь от дома, издаёт ментальный крик, пропорциональный расстоянию. Так вот, его ментальный крик можно было услышать на Лунных Станциях – и это без всяких усилителей.

– Длина улиц Центрального Токио – более тридцати тысяч километров, – вещал голос программы. – Количество домов – более десяти миллионов…

– Программа, – позвал Мирон. – Ты можешь изменить профиль?

– В меня заложены такие функции.

– Мелета. Ты сможешь воспроизвести её голос и манеру речи?

– Можешь не сомневаться, дурачок.

Он вздрогнул. Показалось, что девушка сидит рядом: серебряные колечки подрагивают в такт толчкам автомобиля…

– Убери профиль, – выдохнул он. – Только имя. Отныне откликайся на имя Мелета.

– Принято.

До отеля Империал они добирались почти два часа. От обилия неона, голо-реклам размером с небоскрёб, рёва клаксонов и неумолчного шума дождя у Мирона разболелась голова. Остро захотелось принять дексамин, но программа отсоветовала: искать дилера в незнакомом городе очень опасно.

Район Гиндза. Калейдоскоп модных бутиков, баров, чайных – как раз то, что нужно любому гайдзину, оказавшемуся в Токио впервые. Поэтому программа и выбрала отель Империал – старый, респектабельный, с европейскими номерами и кухней.

Неподалёку – по Токийским меркам – располагался университет Мэйдзи, последнее место работы профессора Китано.

Проверив номера кредитных чипов, которыми его снабдили еще в Москве, Мирон понял, что о деньгах можно не беспокоиться. С другой стороны: а чего еще ожидать от Анонимусов, вездесущих хакеров, жонглирующих мировой экономикой, как парочкой апельсинов?

Поразила в первую очередь Ванна. В относительно небольшом номере она занимала места больше, чем двухспальная, но какая-то укороченная кровать. Стоя на возвышении, переливаясь всеми оттенками медовой плёнки на золотой поверхности, она больше говорила о роскошных термах Каракаллы или львином ложе царицы Клеопатры, чем о современных хай-тек технологиях.

Опустив чемодан с конструктом на кровать, Мирон провёл ладонью по верхней крышке. Та мгновенно откликнулась на прикосновение: в центре проплавилось – будто тонкий ледок на солнце – небольшое отверстие, которое постепенно разошлось, открывая аморфное, постоянно меняющиеся нутро. Нежный женский голос произнёс что-то по японски.

– Нет, спасибо, – по интонации Мирон понял, что его приглашают залечь в гель и отправиться в Плюс. – Я уж как-нибудь на кровати…

Соблазн был велик. Очень велик. Но зная, что Платон в это время заперт в железном ящике, не имея возможности даже поговорить, он просто не сможет расслабиться.

– Желаете ужин в номер? Массаж? Другие развлечения?

Управляющий Иск-Ин перешел на русский, как только услышал голос Мирона.

– Обойдусь, – буркнул тот. Кислый привкус самолётной еды еще оставался на языке и сдабривать его новыми ощущениями он просто побоялся: джетлаг, в купе с незнакомыми продуктами, мог надолго вывести желудок из строя.

Поискав розетку он определил, что коннектор, данный Соломоном, для подзарядки в гостинице совершенно не годится: другие отверстия входа, другое напряжение. Для того, чтобы достать подходящий переходник, нужно спуститься в фойе, отыскать магазин электроники и объяснить тому, что нужен девайс для того, что еще в принципе не существует.

На это не было сил.

Уже засыпая в короткой, но довольно удобной кровати, он подумал, что переходник можно было заказать с доставкой в номер, и тут же провалился в сон.

Проснулся от лёгкого намёка на движение. Даже почудилось, что он лежит в спальном вагоне синкансена – едет к бабушке, в Калининград. Но открыв глаза, вспомнил.

Он, мать его так, в Японии. В Центральном Токио.

Двигался сам отель: здание незаметно разворачивалось вслед за солнцем, как подсолнух. Фасад, сплошь из солнечных батарей, впитывал энергию зарождающегося утра. А ощущение движения создавали мириады микрозаслонок, регулирующих освещение в комнате.

Принимая душ, проводя по зубам нано-щеткой, накладывая депиляционный гель на щеки, Мирон анализировал свои ощущения: душевный подъём, ожидание чего-то нового и почти животный, иррациональный страх перед неизвестностью.

Костюм, отлежавшийся за ночь и сам себя погладивший, выглядел безупречно, словно его только что вынули из упаковки в лучшем магазине Тибы, но Мирон посмотрел на него с отвращением. Формализация дресс-кода вызывала бурную волну протеста. Но делать нечего: тратить время на поиски джинс он не мог.

А вот кофе в отеле был отвратительным…

Прошелся пешком до станции Сингакудзи. Перед глазами, как вспышки на солнце, высвечивались незнакомые названия. Раздражая своей навязчивостью, они мешали сосредоточиться на действительности. Мирону всё время казалось, что он в Плюсе, изучает локации незнакомой игры.

– Мелета, – позвал он одними губами. – Отключи визуалку. Только голосовая связь.

Вспышки погасли и глазам сразу стало легче.

Дождь наконец прекратился. В ветвях деревьев вовсю чирикали птички – или, скорее, искусные симуляции, потому что никакие птицы не захотят жить в пластиковой листве.

Мирон сел на электричку до университета Мэйдзи.

Утренний Токио разительно отличался от ночного. Было часов десять утра по местному времени, служащие разъехались на работу и в вагоне сидели только пожилые матроны и мамаши с маленькими детьми в робоколясках.

Свет заполнял всё пространство, высвечивая аккуратно затёртые следы надписей на стенках вагона. Вымытые стёкла отбрасывали солнечные зайчики на пластиковые сиденья, отражались в очках пожилых матрон. Уши всех без исключения – и старых, и молодых – были заткнуты Плюсами.

Глядя в окно, Мирон ощущал себя первой рыбой, которая решила сменить плавники на конечности и выбраться наконец-то на сушу.

Всё свою жизнь он знал, что не один. Связь с братом, как незримая пуповина, привязывала его к реальности. Каждый день, вставая с постели, он думал: а что сейчас делает Платон? Эти мысли раздражали, бесили, он пытался от них избавится, отправляясь в многочасовые трипы по мирам Плюса, но никогда не переставал ощущать себя частью целого.

И вот теперь он остался один. Мать не в счёт. После смерти отца она попросту забила на детей, бросившись лихорадочно устраивать личную жизнь. Счастливой это её не сделало – судя по количеству выпивки, которая требовалась ей, чтобы прожить день, а затем – следующий и так далее… Но Мирон с Платоном об этом не жалели. Они привыкли быть одни. Одни, но вместе.

Теперь эта связь нарушена. Мирон не был уверен, насколько сильно – ведь он всё еще мог поговорить с братом, позлиться на его педантизм и вечную приверженность пространным лекциям, но… Хватит этого? Или придется привыкать к новому одиночеству.

Мелета затерялась в небе где-то над ночной Москвой – в его мыслях девушка до сих пор боролась с не желающим раскрываться вингсъютом – и надежда, пару дней смущавшая его сердце, свернулась в тугой жесткий комок, утонув в кислом желудочном соке.

Грядёт новый миропорядок, – сказал Платон. Ради него он пожертвовал физическим телом, и – кто его знает – душой… Но что это за порядок, почему он непременно должен прийти на смену устоявшимся, повисшим в зыбком равновесии договорённостям между корпорациями, немногими оставшимися правительствами и десятимиллиардным населением, он не объяснил.

Нужно купить нормальную розетку, – подумал он, выходя на остановке "Университет Мэйдзи", – И вытрясти информацию из электронной душонки братца.

Конечно, добыть сведения о профессоре Китано можно было, не выходя из номера отеля: Программа-Мелета с лёгкостью могла взломать любую университетскую защиту. Списки персонала с адресами были бы у Мирона через пять минут. Но он просто не мог сидеть в тесной комнатушке, зажатый между псевдоживыми заслонками на окнах и громадной золотой Ванной. Остро ощущая присутствие закованного в металлический панцирь Платона.

Лучше уж так: найти этого профессора, посмотреть, каков из себя бывший кореш отца вживую, поговорить…

– Привет.

Он не сразу понял, что говорят по русски. Обернулся.

– Привет…

Огромные, как в старинных комиксах-манга глазищи, задорные рыжие хвостики, острый подбородок. Девушка и вправду будто вышла из мультфильма. Впечатление подкрепляли белые гольфы, короткая клетчатая юбка и белая блузка. К груди прижат свёрнутый в тонкий рулон хэнд-топ.

– Ты новенький, да? Смотрю, мнёшься уже минут десять, и не знаешь, куда идти. Вообще-то у нас есть карта – скачай приложение и выбери аудиторию, стрелка сама тебя приведет. А еще можно вызвать мини-гида – такие дроны с потешными крылышками. Будет висеть перед тобой в воздухе и рассказывать всё, что захочешь узнать. Но ими почти никто не пользуется – неохота же быть лохом и новичком, так что карта лучше. А ты из России приехал? Правда, Москва – крутяцкий город, не то, что наш замшелый Токио? А на какой факультет тебя взяли? Может, вместе учиться будем… И вот еще что: выкинь эти нанотряпки. А то подумают, что ты секретарь.

– Почему секретарь? – в поток слов вклиниться было нелегко, и Мирон задал вопрос, когда девушка набирала воздуха для следующей тирады.

– Потому что так одеваются только секретари. Ну знаешь… – она закатила глаза. – Которые работают на яков. Ходят везде в таких вот шмотках из бронированной ткани, а еще таскают везде мечи, спрятанные в зонтики… У тебя есть меч?

– Нет.

– Значит, точно русский. Только тогда у тебя должна быть огромная пушка. У всех русских есть пушки. Покажешь свою?

– Пушки у меня тоже нет.

Чувствуя двусмысленный подтекст последней фразы девчушки, Мирон начал краснеть.

– Так что, на какой факультет ты идешь? Карта студента есть? Нету? Ладно, так уж и быть: провожу тебя в деканат. А то смотреть жалко.

– Я, собственно… ищу одного человека. Профессора Китано.

Мирон еле собрался с мыслями под фонтаном из слов, извергаемых девчушкой в кукольной юбочке. Короткая чёлка и мягкие завитки на шее придавали ей вид совершеннейшего ангела лет тринадцати. Никак не студентки.

– Профессора? – аккуратные, будто нарисованные бровки поползли вверх. – Ну, наверное, тоже можно спросить в деканате. Идём, чего стоишь?

Доверчиво схватив за руку, она потянула Мирона куда-то в лабиринт подстриженных миртовых кустов, за которыми угадывались серебристые, похожие на космические корабли перед стартом, корпуса университета.

Он не стал сопротивляться. В конце концов, так, наверное, проще.

Лабиринт неожиданно закончился на укромной полянке, окруженной древними криптомериями. Газон навевал мысли о бухарском ковре, в пронзительной небесной сини купался жаворонок, а на травке, в кружок, сидело еще несколько девочек. Были они все в клетчатых юбочках, белых носочках и школьных блузках. Только глаза, хирургически расширенные до невозможных размеров, смотрели почему-то совсем не по детски.

Увидев Мирона, девочки поднялись с коленок, отряхнули юбочки и легонько встряхнули руками. У каждой – включая ту, что притащила его сюда – из ладони вырос тонкий клинок. Все острия сошлись у его горла.

– Ну что, гайдзин. Посмотрим, какого цвета у тебя внутренности, – сказала одна из девушек. А затем показала кончик розового язычка и заливисто рассмеялась.