Российский колокол № 5–6 (41) 2023

За кадр до вечности

Посвящено погибшим женщинам-фотокорреспондентам

 
Вот ты пришёл, говоришь без умолку,
давишь улыбку и смотришь весело:
«Бухта Ла-Хойя, теченье Гумбольдта…» —
сыплешь слова, как идальго – песо, и
каждое слово такое звонкое,
каждое слово мне прямо в душу. И
если бы знал ты, чего мне стоило
просто лежать здесь – и слушать, слушать их!
Ты говоришь (пальцы нервно сцеплены),
тихо смеёшься: «Эх, знаешь, милая,
дни пролетают безумно медленно —
я в них застыл, как рябина в инее».
Ты говоришь (голос дрогнул): «В Питере
нынче погода опять нелётная.
Мне послезавтра уже к родителям —
дача, дожди и Нева холодная».
Не отвечаю, а только слушаю,
как твои речи на плач срываются.
Пусть ты приходишь за редким случаем, —
чаще, понятно, не получается, —
я за тобой на край света, в тернии,
буду хранителем щит и меч нести.
Я не исчезла, я рядом. Веришь ли?
Встретимся. Позже. За кадр до вечности.
 

Александр «Сэро» Коньков

Московский поэт и музыкант. Куратор международного фестиваля «Всемпоэзии» (Москва), юрисконсульт проекта. Публиковался в журналах «Аврора» и «Перископ», альманахе Политехнического университета. Полуфиналист форума-фестиваля «Капитан Грэй» (2022). Выступал в частной школе «Орион», на фестивалях Стефании Даниловой, Ники Батхен, Влада Павловского, Ирис Аполло, на музыкальном джеме в Красной Поляне, на вечере выпускников семинара МВР «Вспять». Участник поэтического семинара «Мы выросли в России» в Омске. Мастер семинара песенной поэзии «Под сенью дружных муз» в Дюртюли. Совместно со Стефанией Даниловой играет волшебную программу «Мосты, маяки и дороги» – премьеры прошли в Петербурге, Москве и Сочи.

«В пластиковом Граале мутнеет квас…»

 
В пластиковом Граале мутнеет квас.
Марья-искусница дело за делом шьёт.
В местной ментовке – она, говорят, атас.
Иван теперь не дурак – уже идиот.
 
 
У Талиесина голос прокурен в хлам.
Да и зачем он, когда Моргенштерн везде.
Рапунцель вчера побрилась, в скины ушла.
Кто-то сломал все зубья Полынь-звезде.
 
 
Драконы ТЭЦ наполняют былым теплом.
Принцессы идут разводиться в районный ЗАГС.
Меч-кладенец сдали в металлолом.
Мы не успели в сказку…
 
 
Она умерла без нас.
 

«Разбушевался гром, постигай азы…»

 
Разбушевался гром, постигай азы:
От Высших сил возвращаются бумеранги.
Что, если вспышкой сумеречной грозы
На почерневшую землю спустился ангел?
 
 
Судя по книжкам, чудное существо.
Он светлолик, да крылья белы как сажа.
Ему назубок известен великий свод
Правил и список всех прегрешений наших.
 
 
Хватит ли сил признаться, что был неправ?
Есть ли ремарки к заповедям Скрижалей?
Детская травма или жестокий нрав?
Казнить ли убийц? Жаль их или не жаль их?
 
 
Искренне ли раскаяние твоё?
Скрыл все улики ловко, но видят Боги…
Ангел с тем человеком идёт вдвоём,
Кто доучил преподанные уроки.
 
 
Грешникам, заигравшимся в прятки с тьмой,
Пламя их глаз на раз превращает в пепел.
Ангела возвращает заря домой
До новой грозы в чёрном от боли небе.
 

«Любит группу «Немного нервно»…»

 
Любит группу «Немного нервно».
Строчки ткёт из кромешной боли
Да читает их по тавернам —
Чтобы травы всходили в поле,
 
 
Расцветали на небе звёзды,
Распевались на ветках птицы.
Светлый мир поэтессой создан
Для того, чтоб с тобой случиться.
 
 
От седого Калининграда
К молодому Владивостоку
Льётся голос чистейшей правдой,
Не умеющей быть жестокой.
 
 
Научили когда-то Боги
Слышать их указанья верно.
И, цветы заплетая в строки,
Любит. Любит немного нервно.
 

«На аватарке свадебное фото…»

 
На аватарке свадебное фото
Как будто издевалось над тобой.
А мир был тем же. Пёрлись на работу
Другие, шар вертелся голубой.
 
 
Мечтать о светлом будущем не в силах.
Твой силуэт в разбитых зеркалах
Родного дома, ставшего могилой.
Смеются ваши призраки в углах.
 
 
Перед тобой развилка – каждый выбор
Неверен, если есть другие два.
Ты бьёшься, словно пойманная рыба,
И в жабрах задыхаются слова.
 
 
Так просто мир, который создавался
За десять лет, в один момент сломать.
Она – бокалов звон и звуки вальса,
Любимая, сестра, жена и мать.
 
 
И если отношения – работа,
Уволилась она – долой и с глаз.
На аватарке свадебное фото
Не обновишь одиннадцатый раз.
 

Любить дракона

 
Сказке любой положен благой финал:
принцы на белом коне или красном «бентли».
Ворона крик да волчий в ночи оскал
ведут героиню в дали, на грабли, в петли.
 
 
Долго и счастливо жить бы да не тужить.
Воительница меняет доспех на фартук,
меч боевой – на кухонные ножи.
Сказочный снег становится стекловатой.
 
 
Это ли долгожданный благой финал?
Автор, придумай сказке свои законы.
Должен же рыцарь покинуть свой пьедестал,
чтобы принцесса могла полюбить дракона…
 

Москва – Петербург

 
За составом состав уходит на Ленинград:
ветер гудки протяжные мне донёс.
От ночного перрона, полного роз и слёз,
доберутся туда, где в заливе горит закат.
 
 
Забывая про чай, термометр и паспорта,
тень моя из Москвы уедет на пару дней.
И увидит она сотни лиц, миллион огней,
и как локомотивом взрезается темнота.
 
 
Доберётся состав на Московский седой вокзал,
перекурит с людьми, дымом в воздухе наследив.
Тень моя с проводов незамеченною слетит,
чтоб возникнуть в окне, за которым никто не ждал.
 

Костёр

 
Горит костёр на сумеречной грани,
трещат поленья, пламя рвётся ввысь.
По предрассветной, по туманной рани
приди к нему, ладонью прикоснись
 
 
к теплу. Все поколения согреты
числом несметным пляшущих огней.
И песни здесь не все ещё допеты,
пришёл сюда – пой, наливай да пей.
 
 
Запомнит лес все ноты, что звучали
под куполом, сплетённым светом звёзд.
Все голоса – и страсти, и печали,
что к небесам соткали хрупкий мост.
 
 
Горит костёр среди лесов таёжных.
Я вглядываюсь в пламя болью глаз.
Три чувства: тихо, трепетно, тревожно…
Кто прорастёт травою после нас?
 
 
И старо-молодые напевают:
«Как здорово, что все мы собрались».
Так искры к небу с дымом отлетают,
как наши годы, устремляясь ввысь…
 

Пронесу

 
Я тебя пронесу через Лету и времена.
Через лужи носить умеют, кто не был мной.
Я запомню твои несметные имена.
Я – тот воин, что у Кипелова крикнет: «Стой!».
 
 
Ты по воле моей не осмелишься сделать шаг
ни в окно, ни с обрыва, ни буквой с черновика.
Если удушье чёрный подарит шарф,
обращу его в ткань, что как никогда легка.
 
 
Пусть рождаются самые искренние стихи
Из-под пальцев твоих, что пропасть зашьют во ржи.
Я тебя заклинаю силою всех стихий:
Твоя сила и воля твоя —
Для того,
Чтобы
Жить.
 

Гениям

 
«E pur si muove!»^[1] – мстилось Галилею…
Лишь Циолковский тайну разгадал
века спустя, мечту в груди лелея.
И Юрий рассказал через года,
 
 
что он на небесах не видел Бога,
но синь планеты в солнечных лучах.
Три личности сплелись в одну дорогу:
Быть гением с безуминкой в очах…
 
 
Когда же мир поймёт, что всё едино
и смысла нет ни в спорах, ни в войне?..
Увы, пока в клубах седого дыма
мы топим гениев.
Они себя – в вине.
 

Печать

 
Жидким воском плачет несломленная печать,
обжигая мою израненную ладонь.
Никогда мне строк из послания не познать,
потому что прочесть – это бросить письмо в огонь.
 
 
Мне неведомы переплетения букв и слов,
что похожи на связку медных больших ключей.
Сердца к сердцу протянуты нити из тьмы веков
и сияют подобно сотням свечей-очей.
 
 
Я читал верстовых ветвистых столбов огам^[2],
звёзды, Руны, Таро, следы на летнем снегу.
Всё, что сбудется, ведомо только моим Богам.
И противиться воле Их даже я не могу.
 

Дарья Мисюра

Дарья Мисюра родилась и живёт в Москве. Окончила биологический факультет МГУ, работает в биологической лаборатории, фотоохотник-любитель. Музыкальная исполнительница, мелодекламатор. Организатор творческой онлайн-площадки «Бриз».

Победительница текстовых онлайн-конкурсов, конкурсов мелодекламации, фестиваля «Всемпоэзии – 2023».

«Мы мечтали вдвоём – разобьём на участке сад…»

 
Мы мечтали вдвоём – разобьём на участке сад.
Там, где был водоём, нынче – взлётная полоса.
Там, где были поля, – только жирный асфальт шоссе.
Дачный домик заполнит виниловый Джо Дассен,
Зазвучит, перекроет турбин раздражённый гул.
Петь о Champs-Elysées – это всё, что сейчас могу.
 
 
Ты уже никогда не вернёшься в наш старый дом.
 
 
С неба хлещет вода, и мне страшно остаться в нём.
Раскалённое золото молний разрежет тень.
Я почти растворяюсь в пугающей красоте,
Выпивая до дна ошалевший озон весны,
И смотрю – у крыльца зеленится неоном сныть.
 
 
Нет, бояться не страшно.
 
 
Страшно, когда уже
Понят принцип (и принят), как смерть выбирает
                                                                           жертв.
Липнет к нёбу солёный и влажный вчерашний сон.
Фатум крутит вальяжно уставшее колесо,
Морта ножницы точит, бельмо на её глазу.
Белый след раскроил неостывших небес лазурь.
Свет во мне угасает, надежда идёт на спад.
 
 
Сквозь тебя прорастает цветущий весенний сад.
 

«Кровавое солнце встаёт над зелёной сельвой…»

 
Кровавое солнце встаёт над зелёной сельвой,
Шаман растирает в скорлупке сухое семя
В коричневый пепел под шорох столетних крон.
Пол в хижине – шкуры пятнистых и полосатых.
Клубится под крышей дым терпкого пало санто,
Кому-то – последний приют, а кому-то кров.
 
 
Иди к нему, если захочешь коснуться истин.
Он сложит в скорлупку коренья, орехи, листья,
Сотрёт в порошок и щепотку швырнёт в огонь.
И в пламени вспыхнут холодные злые маски,
А значит, твои скитания не напрасны.
Бордовая краска и щиплет, и жжёт ладонь.
 
 
Вдохни сладкий дым – и узнаешь, о чём в тумане
Поют амазилии, в джунгли густые манят,
Чтоб ты заблудился, плутая среди корней.
Узнай, что всем шепчет дождь, наполняя русла,
Стань целым с природой, живи, проникайся, чувствуй —
«Вся сила вселенной отныне течёт во мне».
 
 
Всё глубже и громче шамана гортанный голос.
Вот встала на месте пожара лесная поросль,
И вот снова пламя сжирает её стволы.
Вздымаются горы на месте глубоких впадин,
Солёные волны пустынные дюны гладят,
И чёрные горы заснежены и белы.
 
 
Клокочет шаман, страшной бурей надрывно воет,
И голос дрожит натянутой тетивою.
Ты хочешь прервать этот липкий и жуткий сон,
Но тело уже не твоё, как не твой и разум.
И как ты не понял, что это ловушка, сразу?
Теперь ты лишь пища для жителей тех лесов.
 
 
Туман пред глазами, всё стало прозрачно-белым,
И прелые листья навеки укроют тело,
И джунгли продолжат свой вечный глубокий сон.
Кровавое солнце встаёт над зелёной сельвой,
Шаман растирает в скорлупке сухое семя
В коричневый пепел под шорох столетних крон.
 

«Я вижу сад – он полон красоты…»

 
Я вижу сад – он полон красоты:
Костлявые обнажены деревья,
Стыдливо прикрываясь лунной тенью,
Скрываются в чертогах темноты.
 
 
Я вижу сад – безмолвен и суров,
Лишь шорох разлетающихся листьев.
Рябин чернеют пламенные кисти,
Укутанные в сумрачный покров.
 
 
Я вижу глаз – он холоден и жёлт,
И смотрит, не скрываясь, не мигая.
Поверхность чёрной лужи отражает
Страдания отчаявшихся жертв.
 
 
Я вижу солнцеликий диск луны.
Расправив крылья пышные беззвучно,
Скрываюсь в набегающие тучи,
А старый сад укутывают сны.
 

Иван Нечипорук

Иван Нечипорук – коренной горловчанин, родился 24 июня 1975 года. В довоенном прошлом – шахтёр с двадцатилетним подземным стажем. Параллельно с работой в шахте сотрудничал с городскими и областными газетами в качестве репортёра и ведущего литературной рубрики. Выпускник Горловского института иностранных языков и Славянского государственного университета (филологический факультет, заочно). Автор нескольких книг стихов, прозы и очерков. Публиковался в литературных журналах России, Украины, Белоруссии, Молдавии, Киргизии, Казахстана, Болгарии, Германии, Австралии. Заместитель председателя Межрегионального союза писателей, член СП России и Славянской литературно- художественной академии (Болгария).

Если мы выживем

 
Если мы выживем в этом огне,
В этом густом удушающем дыме,
И, вспоминая об этой весне,
Сможем ли мы укротить этот гнев?
Если Господь нас оставит живыми…
 
 
Сколько в сердцах накопили мы зла
В списках потерь без конца и без края?
Нас угнетали тревога и мгла,
Мы выгорали от боли дотла.
Рок выл над нами как псина дурная.
 
 
Как это всё обнулить и забыть?
Нам говорили, что нужно быть выше.
Только обиды суровую нить
Не оборвать, но и страшно хранить…
Если мы выживем, если мы выжи…
 

Ветер

 
Воспитанность у ветра не в чести —
Ревёт и мечет, словно сумасшедший,
Сметая все преграды на пути,
Как птица Рух над городом летит,
Рвёт крыши с перекошенных коттеджей.
 
 
Не в силах удержаться, чтоб не взвыть,
Проспекты стонут кронами акаций
И плачут ранним золотом листвы.
А ветер гнёт деревья, как ковыль,
Муштрует нас и учит не сдаваться.
 

Лицом к…

 
Город высится громадой
За согбенною спиной.
Я смотрю вперёд с отрадой,
Что исполнил всё, как надо
В этой схватке жестяной…
 
 
В поле чистом, в поле сизом
Ветры травы теребят.
Жизнь застыла под девизом:
«Будь хоть Глебом, хоть Борисом —
Святополк найдёт тебя!»
 

Царство пуганых фазанов

 
Горемычная сентябрьская планета —
Поседевший от войны Донецкий кряж!
Реки выпиты до дна, все песни спеты,
И застывшие над головой ответы
Не укладываются в хронометраж.
 
 
Это царство трижды пуганых фазанов
Не сдаётся. Этот край к тому привык,
Что не временем залечивают раны,
И историю назло эпохе бранной
Переписывает в новый чистовик.
 

Усталость
Горловский сонет

 
И хочется вином залить тоску,
Ты так устал быть менестрелем бойни.
Легко судить смотрящим с колокольни
И языком молоть словес муку,
Чтоб речь звучала злей и протокольней,
Пока их с высоты не совлекут…
 
 
А тут молчишь, накапливаешь злость
И чувствуешь себя как в саркофаге,
Пока душа не выплеснет бумаге
Всё то, что в хрупком сердце запеклось,
Не думая о страхе и отваге,
О спице, что вот-вот пронзит насквозь…
 
 
И судит век предвзято и сурово
За каждое несказанное слово.
 

Дантова осень

 
Вот и осень роняет свои эполеты
Стылых клёнов в роскошно-желтеющем сквере.
Получив свой удар от холодного лета,
Я пытаюсь укрыться от шума и света:
Снисходя в те круги, где бродил Алигьери.
 
 
Ускользая от осени робкою тенью,
Не отринуть мне статус её фигуранта…
Но я верю, однажды тропою весенней,
Страх отбросив, я к свету начну восхожденье,
К верхней точке, к которой стремился сам Данте.
 

Октябрь

 
Пусть октябрь сегодня на излёте,
Но бессильна хмурая тоска.
За раскатом вновь летит раскат,
И саднят от шрамов миномётных
Террикона мятые бока.
 
 
Но прозрачен купол поднебесья,
Запах осени сквозь листопад пророс.
Отряхнувшись от туманных грёз,
Вновь горят над храмом тонколесья
Золотые купола берёз.
 

На заре

 
Смотри, какая чистая заря,
Какие облака парят над крышами!
Сочатся пряный запах октября,
Оттенки мёда, меди, янтаря,
И тополя едва-едва колышутся.
 
 
Туман осел в низине луговой,
И счастье льётся с голосами птичьими.
Осенний город просто сам не свой
От Божьей красоты над головой,
Ликует, как дитя, забыв приличия.
 

Не резон
Горловский сонет

 
Превращая стихи в согласованный шум,
Обречённо ищу подходящее слово.
Но душа, растерявшись, мне снова и снова,
Настоятельно шепчет, что я, мол, спешу.
А ноябрь сверлит спину мне взглядом суровым,
Я опять не от печки по жизни пляшу.
 
 
Заговаривать сны нынче вышел сезон,
Но шаманят ветра по шершавой бумаге.
Я хотел написать про линялые флаги,
Но от этого страшный рождается звон…
Мне придётся забыть о вчерашней отваге,
Быть «героем не к месту» – уже не резон.
 
 
И слова улетают грачиною стаей,
Я вослед пепел старых тетрадей листаю.
 

Кровавый вторник

 
Дышит декабрь по-драконьи свирепо,
Вьётся судьбины кровавый изгиб —
Это война собирает долги…
Гибельность звёзд на земле так нелепа,
Смерть-Архимед слепо чертит круги.
 
 
Кальмиус плещет волной Ахерона,
Пляшут над крышами злые дымы,
Город-страдалец слезами омыт…
В небе клубятся грачи да вороны —
Древние символы чёрной зимы.
 

Ночь с апреля на май
Горловский сонет

 
Как в полусне сознание парит.
Всё врёт судьба, хоть вроде мягко стелет,
Я вне себя десятую неделю,
И к звёздам рвётся нерождённый крик…
Забычковав последний день апреля,
Я первый майский кофе заварил.
 
 
А город содрогается в ночи,
И остывает в чашечке эспрессо.
Там, над Глубокой, дымная завеса
И воздух обречённостью горчит.
Моей весны безрадостная пьеса
Трепещет, словно язычок свечи…
 
 
Гул сотрясает небо без умолку,
И робкий май шагает по осколкам.
 

Горловская весна

 
Отцвели форзиции,
Сдав свои позиции:
У весны ротация – зацвела сирень.
Но безлюдны улицы,
Поднебесье хмурится,
Здесь автоматически человек – мишень.
 
 
Старой бесприданницей
Ходит смерть и мается,
Косит одуванчики, топчет зеленя.
А мои окраины
Биты и изранены,
Плачутся околицы в фосфорных огнях.
 
 
А весна не ленится,
Всё цветёт и пенится.
Что ей до погибельных огненосных дней?
И с предельной грацией
Кружится в акациях.
Всё по расписанию, даже на войне…
 

Пришёл июнь

 
Пришёл июнь, рождается жара,
Цветёт чубушник в раненых дворах,
И нет надежды на дожди и грозы.
А по следам за мною ходит страх,
Который знает – это не игра,
А вынужденный шаг к метаморфозам.
 
 
Но тишина рептилией в жару,
Подставив спину солнцу поутру,
В себя вбирает умиротворенье.
На миг забыв войны порочный круг,
Мне верить очень хочется: «А вдруг
Продлится это хрупкое мгновенье!»
 

Жди

 
Город, словно рыба в молоке,
В выхлопном тумане от ракет,
В окнах глаз тревожная истома.
Не горят в безмолвном далеке
Слёзные огни аэродрома.
 
 
Декабрят холодные дожди,
И, напитываясь каплями вражды,
Город стонет в горьком исступленье…
Но назойливо дождинки шепчут: «Жди
Искупленья, исцеленья, избавленья!»
 

Эта боль

 
Хиросимой выцвела земля,
Посрывало кроны тополям.
Кряж, покрытый оспами воронок,
К небесам свой устремляет взгляд,
Пульс надежд его предельно тонок.
 
 
Эту боль придётся оправдать,
Ветер заметает города —
Ветер страха, безнадёжной мути.
Нынче смерть накроет Соледар,
Завтра разгуляется в Бахмуте.
 
 
Городов обломки скорлупой
Скорбно хрустнут под твоей ногой,
И, не веря трелям соловьиным,
Ты придёшь от горечи слепой
Жгучей болью омывать руины.
 

С чёрствою душою

 
Я с душою чёрствою, как камень,
Нарушая промысел поста,
Изливаю боль под облаками…
Оттолкнуться б от земли ногами,
Только под ногами – пустота.
 
 
Это ли теперь не преступленье —
Верить в твердь потерянных годов?
Вновь теряя связи поколений,
Я ловлю руками чьи-то тени
И к потерям новым не готов.
 
 
Но пока в душе трепещет вера
И ещё бессильны плен и тлен,
Болью обретаю чувство меры:
Не щадя ни памяти, ни нервов,
Нахожу свой путь в кромешной мгле.
 

Стена
Горловский сонет

 
Серой громадою высится над головой,
Годы идут, но стена остаётся стеной.
 

А. Крупнов

 
Ответы есть, но как найти вопросы?
Сомнения – как робких веток листья.
Моя душа беспомощней и мглистей
Во тьме окурком тлеет папиросным…
Сегодня облетают абрикосы,
Каштановых свечей набухли кисти.
 
 
Весна идёт, а я не успеваю
Ловить оттенки света и цветенья.
Надежда надо мной кружится тенью,
Тоска ползёт, как лава огневая.
И стаи птиц, в беззвучном небе тая,
В вину мне ставят эру негоренья.
 
 
И выщербленной серою стеною
Стоят мои смятенья предо мною.
 

Не унывая

 
Облака смыкают своды,
А в судьбе моей прогал.
День грядущий предан, продан:
До весны всего полгода,
До неволи – полшага.
 
 
Но душа не унывает,
Торит тропку через гать.
И спешит судьба кривая,
Кесарево отдавая,
Богу Богово воздать.
 

Виталий Шейченко

Родился в Белгородской области в 1951 году. Проживает в Санкт- Петербурге. Окончил Военный дважды Краснознаменный факультет физической культуры и спорта при ГДОИФК им. П.Ф. Лесгафта, адъюнктуру Военного института физической культуры, Северо-Западную академию государственной службы, ряд спецкурсов. С 1969 по 2000 год находился на военной службе, затем трудился в Комитете по образованию и Спорткомитете Санкт-Петербурга, в РГПУ им. А. И. Герцена, ВИВВ МВД России, НГУ им. П. Ф. Лесгафта.

Доктор педагогических наук, профессор, академик Академии военных наук Российской Федерации, полковник в отставке.

Изданы стихотворные сборники: «Снежность и нежность», «Любви весенней шалаши», «Белые ночи как белые лебеди» (СУПЕР-издательство, 2022–2023); «Мы – не «Раша»!», «Половодье любви», «Ах, женщины! Ох, женщины…» (ИСП, 2023).

Вспоминая Владимира Семёновича…

Моё подражательство

 
Подражаю ли я Высоцкому?! —
Я отвечу: «Конечно же, да»…
Тот, кто враг общежитию скотскому,
Будет к барду лоялен всегда.
 
 
Подражаю ли я Есенину?! —
Я отвечу: «Наверное, да»…
Тот, кто любит красоты осенние,
Будет чтить гениальность всегда.
 
 
Подражаю ли я Маяковскому?! —
Я отвечу: «Возможно, что да»…
Тот, кто предан задору бойцовскому,
Будет помнить горлана всегда.
 
 
Подражаю ли я Евтушенко?! —
Я отвечу: «Скорее, что нет»…
Не готов я тому дать оценку,
Что привнёс в царство рифмы поэт.
 
 
Подражаю ли я в чём-то Бродскому?! —
Я отвечу: «Конечно же, нет»…
Стиль его, диссидентски-сиротский,
На мой взгляд, не за классность воспет.
 
 
…
Вспоминая поэтов мне близких,
Я бы почести многим отдал!
Но, отметив в твореньях изыски,
Не делил бы средь них пьедестал…
 

2018

В общежитии любви

1.

 
Не квохчи ты, как наседка,
И словами не пыли.
Опостылела мне клетка,
В коей чахнут хрустали.
 
 
Вместо вольного полёта —
По задворкам бродит жизнь.
Если старт среди помёта,
То никак не взвиться ввысь.
 
 
Два вопроса беспардонно
Плешь мою хотят проесть:
Иль катиться по наклонной,
Или стать в любви как жесть?
 

2.

 
Я – скудею от реалий,
Но к разлуке не созрел:
Разбежаться тупо с кралей —
Хуже, чем в плену расстрел!
 
 
И как вырваться на волю,
Если я душой ленив?!
Мысль о волюшке мозолю,
Грань её не уточнив…
 
 
Поквохчи же, как наседка,
Но на ужин позови.
Всё же ты – моя соседка
В общежитии любви…
 

2018