Политическое животное

Этот текст – не документальная хроника, а все совпадения имен и событий лучше считать случайными. В то же время, если вы в чем-то твердо убеждены – то автор горячо поддержит вас, спорить не станет и подтвердит, что именно так все и случилось. К главному герою не относитесь строго: да, порой он неправ, эгоистичен, предается порокам и во многом максималист, зато принципиален и верит в людей. И еще: когда он произносит слово «детка», он немного прищуривает левый глаз, копируя какого-то киногероя – похоже, говорить так всерьез ему кажется несколько пошлым.

© А. Христофоров, 2020

© ИД «Флюид ФриФлай», 2020

© П. Лосев, оформление, 2020

Север и Юг

Три года назад я напоил ее так, что мы делали это прямо на песке. Четыре (пять?) коктейлей, и по темной лестнице мы скатились на ночной пляж.

– Ты, наверное, хороший любовник?

– Хороший, очень хороший, – сказал я. Она насмешливо покачала головой (рыжие волосы взметнулись над зелеными глазами).

– Да, и похоже, оч-ч-чень скромный!

– Нет, не скромный, потому и хороший.

И она снова смеялась. Море шелестело волнами и отдавало нам свое тепло, песок попадал в рот, в уши и туда, куда ему ну точно не стоило попадать.

– Мам, я сегодня буду поздно, я пью с мужчиной моей мечты. Да, мам, все хорошо. Обязательно мам, я наберу. – Она звучно хлопнула «лягушкой» и обернулась ко мне: – Знаешь, я уже полгода сижу на гормонах и могу заниматься сексом, не боясь забеременеть.

У нее была несчастливая любовь. То есть если любовь бывает – это уже счастье, просто расставание было тяжелым. Она ничего не ела, не хотела ходить в душ и делать прически. Хотите сбросить лишний вес – влюбляйтесь и страдайте. Она теряла килограмм за килограммом, и ее перевели на принудительное питание. Гормоны, капельницы, мать носит в туалет и ванную. Через полгода она открыла глаза и поняла, что вновь хочет жить. Перед тем, как я все это узнал, я увидел ее фото в интернете – у нее были потрясающие зеленые глаза, густые, рыжие, как в школе, волосы и уже совсем не школьная женская фигура.

…Если такие, как она, бросают вызов, обязательно нужно победить. Или рассмешить. Хотя это и есть победа – она засмеялась.

– Нет, не скромный, потому и хороший!

– Да, ты похож на мужчину моей мечты!

Мы скатились на ночной пляж по темной лестнице, нас захватила суета объятий.

– Не останавливайся, – попросила она.

Мы еще долго лежали на песке, перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Каждый думал о своем. Нам было хорошо так – вместе и в то же время наедине с собой. Оказалось, что все ее мысленное усилие было направлено на наш допинг.

– Какой, ты говоришь, рецепт? Водка, апельсиновый сок и персиковый ликер?

– Да, водка, апельсиновый сок и персиковый ликер. «Секс на пляже».

– Да, детка, это секс, и он действительно на пляже! – звонко захохотала она.

Я засмеялся, посмотрел на лунную дорожку и встал. Вода была теплой, я вытянул руки и оттолкнулся ото дна. В тот раз она действительно не забеременела.

Дела складывались неудачно, деньги, заработанные в столице, давно закончились, и мне приходилось опять искать жилье. Я больше не мог оплачивать прекрасную комнату с видом на собор и соседкой-художницей с сотней длинных косичек. Не знаю, что привлекало меня сильнее – вечерний бой курантов или задушевные разговоры со служительницей кисти и холста за стаканом пенящегося сидра. В любом случае я не мог заплатить за полгода вперед, как требовал того хозяин. Поэтому я собирал свои пожитки, а художница восседала посреди комнаты, на свалке из брюк, книг и других мужских вещей. Она любила мороженое в вафельных стаканчиках, и мою прощальную вечеринку «сделала» бутылка сидра и шоколадный рожок. Мороженое капало на неровный паркет, она ловко слизывала сладкое с пальцев и болтала ногами.

– Ну и куда ты теперь? Поедешь обратно, в столицу?

На днях у нее купили картину, и в ее голову даже не могла закрасться мысль о том, что у меня не было ни копейки – только под парадным стояла машина, ее я занял на несколько дней у товарища, чтобы перевезти вещи или даже ночевать, если окажусь без крыши над головой. Ну а куда везти вещи – я еще не решил, но точно знал, что по дороге туда я заеду к Феликсу. Он уже несколько месяцев хотел заполучить мой среднеформатный «Роллейфлекс». По бросовой, конечно, цене.

– А ты бу-у-удешь заходить в го-о-ости? – капризно протянула она.

– Да, Мона Лиза, улыбнись – и не успеешь оглянуться, стану пред тобой, как лист перед травой!

Мы крепко обнялись, и через ее плечо на стене напротив входа в комнату я увидел снимок широкого заснеженного проспекта – блики зимнего солнца мерцали на замерзшей мостовой, и машины плотным потоком ползли по своим делам. Я чмокнул ее в щеку, и общая дверь щелкнула за моей спиной, я спустился по винтовой лестнице во двор.

В машине был полный бак, и я подумал, что, в общем-то, мог бы доехать и до столицы. Едва ли мне было нужно туда, но возможность сорваться давала иллюзию свободы. Впрочем, я и в самом деле был свободен, и даже слишком: ни работы, ни жилья, ни женщины, которая меня по-настоящему ждет. Завибрировал телефон, я поднял трубку.

– Дорогой, пошарь в карманах, мои трусики не остались где-то у тебя?

– Нет, детка, в моих карманах только песок.

– Знаешь, я слышала, тебе негде жить, я нашла прекрасный вариант! – заявила она. Честно говоря, такая житейская практичность нисколько не вязалась с ее легкомыслием и желанием сваливать бытовые сложности на мужчин.

– И что за вариант?

– Отдельная квартира, морской район, одна комната, ремонт, триста за месяц! – Презентацию она провела с чувством и расстановкой. Я прикинул, что свой «Роллей» отдам за пять сотен, не меньше, на первый месяц хватит, дальше решим. По крайней мере, сегодня я уже буду знать, где оставить вещи.

– Да, дорогая, что я должен делать?

– Запиши номер, дашь человеку задаток, он вручит тебе ключ!

Я запомнил номер телефона и договорился о встрече. Оказалось, все серьезно – агент, база адресов в любом районе. Я решил даже не устраивать «смотрины» – пусть интерьер квартиры окажется сюрпризом. После этого я позвонил другому человеку.

– Какие дела, Феликс? – поигрывая ключами от машины, спросил я.

– Решился! – торжественно заключил он.

Я отдал «Роллей» и несколько роликов пленки за пять сотен и по узким улочкам помчал на условленное место. Ровно к назначенному часу подошел невысокий человек с папкой в руках и спросил, от кого я. Мой ответ удовлетворил его, он спрятал деньги в свой мятый костюм и открыл папку.

– Подпишите здесь, вот ваши ключи. – Из мятого костюма человек извлек мятый конверт. В нем и в самом деле был ключ, на бирке был написан адрес, номер 7Б.

– Благодарю, – сказал я мятому человеку и немного успокоился.

Еще когда я повернул на означенную улицу, нехорошее предчувствие кольнуло меня. Номера, написанного на ключе, не было. Шестой, седьмой, восьмой – были. А седьмого «Б» – не было. «А» – тоже. Я все-таки набрал номер «агента», но телефон был отключен. Я набрал ее.

– Я так и знала, что ты будешь звонить! Скажи, когда быть у тебя в новом доме и цвет белья!

– Подожди, детка, скажи, где ты взяла номер своего агента.

– Ммм. – Я прямо почувствовал, как она надула губки. – Тебе не нравится квартира?

– Квартира ничего, – соврал я.

– Номер нашла в бесплатной газете, в почтовом ящике по пятницам. Я поняла – когда освободишься, набирай. Я помогу убрать! Целую! – И, не дожидаясь ответа, положила трубку.

Найти квартиру за двести было сложной задачей. Просто невозможной задачей. Я зашел в ближайшее заведение с интернетом и заказал пива. После часа поисков по городскому форуму мое внимание привлекла пользователь Клякса. Судя по многочисленным темам, она располагала пятью – семью квартирами, которые сдавала всем желающим. Самым приемлемым вариантом был центр города, улица с булыжником, двести пятьдесят за месяц. Если считать мое пиво и легкий перекус, то не хватало уже почти шестидесяти. Я позвонил – трубку сняли сразу и произнесли что-то неразборчиво.

– Здравствуйте, вы сдаете квартиру? – спросил я и услышал крики и ругань.

– Да, есть квартира, но перезвоните позже, – ответил взволнованный женский голос, и разговор оборвался. Я заказал еще пива. Вот теперь не хватало ровно шестидесяти. Что-то подсказывало мне, что нужно позвонить еще раз. Я набрал тот же номер.

– Алло, – сказала Клякса.

– У вас все в порядке? – спросил я.

– А кто это? – все так же взволнованно спросила она.

– Я только что звонил вам по поводу квартиры. У вас в порядке? Такие звуки, будто вы ведете репортаж из горячей точки.

Спустя пару минут я уже выяснил, что Клякса – счастливый обладатель огромной, старой, совсем не женской машины. Клякса оставила ее на той самой улице с булыжником, и дорожная инспекция посчитала, что драндулет мешает движению. А крики и ругань на фоне – попытки Кляксы забрать машину со штрафплощадки.

– Сейчас буду, – сказал я.

– Хорошо, – удивленно протянула она.

Клякса оказалась невысокой женщиной лет тридцати пяти без гроша в кармане. Чтоб забрать машину со штрафплощадки, нужны были деньги. Ровно сто девяносто. Из будочки охранника я вышел с ключом в руках и передал его Кляксе.

– Вы… Вы хотели снять квартиру? – спросила моя новая знакомая.

– Да. Мне спать негде, – улыбнулся я.

– У меня сейчас есть ключи от квартиры – я как раз убирала там, когда забрали мой драндулет. Сколько вы потратили? Я не уверена, что эта квартира подойдет вам. – Клякса достала длинный ключ и протянула его мне. – Может, вы сначала посмотрите, квартира не слишком хороша…

– Знаете, не в моем положении перебирать. – И я забрал ключ. На нем не было никаких бирок, но адрес я нашел быстро.

Булыжник, темная подворотня и разбитые светильники привели меня во двор, где, казалось, обитали только голуби и заброшенный фургон. По скрипучей лестнице я поднялся на террасу, идущую вдоль двора. Терраса привела в темный коридор, и я подошел ко второй двери. Замок открылся легко, я включил свет. Нагнул голову и вошел. Наверное, эта квартира и в самом деле не слишком подходила мне – кривой пол, туалет от кухни отделяет ширма, почти нет света. Слышу, о чем говорят соседи. Я принес из машины кое-какие вещи, расстелил свой плед на диване и свалился спать.

Проснулся я в шесть утра от воркования и шарканья голубей по карнизу. Оказалось, что стекла в окнах разбиты, было слышно все, что происходит на улице. Я лежал и слушал, как просыпается город – шины шуршали по булыжнику. Одна машина, две… Зубной пасты не было, воды в кране тоже. Зазвонил телефон.

– Алло, я знаю, что рано, но по пути на работу могу заехать к тебе. Скажешь точный адрес?

Я сказал. Оказывается, она уже была в дороге, и спустя полчаса моя новая квартира наполнилась запахом мятной зубной пасты, горячих булочек и легких духов.

– Ну, до вечера. Будем убирать здесь. – Она провела пальцем по полке шкафа и демонстративно вытянула его в мою сторону. На пальце осталась пыль. – До вечера! – Она чмокнула меня в нос, и я почувствовал, как пахнут ее волосы. Хлопнула дверь, а я остался сидеть на диване – допивал кофе и жевал последнюю булочку.

Художнице повезло – один денежный мешок решил издать каталог ее работ. Это означало, во-первых, повышение ее статуса, а значит, и стоимости картин, поскольку журнал распространялся по библиотекам и полотна становились «каталожными», во-вторых, именно она решала, кто выполнит этот внушительный заказ на фотосъемку картин, верстку каталога и его печать. Победа в ее личном конкурсе на лучшего фотографа по умолчанию была за мной. Поэтому я уже битый час переставлял свет по комнате, поправлял картины и нажимал кнопки. Она лежала на подоконнике и, положив голову на сложенные руки, мечтательно смотрела на невысокий собор под хмурым небом. «Бамм-бамм-бамм-бамм», – сказал собор.

– Четыре, – сказала художница.

Я почувствовал себя дома. Несколько ночей в квартире на булыжниково-голубиной улице еще не позволили мне отвыкнуть от этих звуков и запахов. Я машинально мотал пленку и нажимал на спуск.

– И как тебе в новой квартире?

Тогда пришлось рассказать ей о своих бытовых сложностях и о том, что совершенно невозможно принимать гостей. Она вскинула брови кверху, но ничего не сказала.

Еще до того, как началась верстка каталога, окна и стены моей новой булыжниковой квартиры были затянуты и завешаны репродукциями картин. Я сотни раз видел эти работы вживую, переставлял их, помогал развешивать в выставочных залах – даже в моей комнате был небольшой склад из ее картин. И хотя на смену звукам собора пришли голубиные разговоры, я будто оставался там же – почему-то я упорно цеплялся за это жилье. Именно туда я приехал из надоевшей столицы с ее пылью, машинами и метро…

В столице шла к концу зима – и уже уверенно пришла весна в город у моря. Все мои мысли были о пляже и тепле, и мне казалось, что именно поэтому светило яркое солнце. Вместе с оператором я ползал по заледеневшему тротуару широкого проспекта – нам нужна была низкая точка, чтобы «взять» крупный план шин, идущих по свежему снегу. Я снимал сюжет для утреннего эфира пятницы – «что делать женщине, если у машины пробито колесо». Сегодня был четверг, вечером в студии – монтаж, а в кармане – билет на пятничный автобус, и уже ранним вечером пятницы я планировал быть в весне. Выходные в родном городе у моря – и снова в зиму.

– Давай возьмем еще вот блик на солнышке, – сказал оператор. Я уважал его академическое образование, позволяющее совершать чудеса на съемках, и злился из-за его же обстоятельной медлительности, без которой это было невозможно. Я достал свою «Практику» и, чтоб не скучать, сделал несколько кадров.

– Все, тебе должно хватить, – небрежно сказал он, – без интервью минут семь, не больше!

Здесь надо пояснить, что он очень гордился своей способностью снимать без «мусора». Так называемая «монтажная» съемка, позволяющая положить «на линейку» все подряд, как снято, и отсутствие испорченных кадров делали монтаж очень быстрым. «Так что напрасно я нервничаю, пусть возится – смонтируем быстро, – подумал я. – А в шесть утра на автобус и в весну!»

Мы ехали в студию, с пассажирского места я рассматривал спальные районы, освещенные зимним солнцем. Но скоро я увижу совсем другие пейзажи: об отъезде я договорился с редактором еще в начале недели. В студию домчали за десять минут – обеденные пробки в этом направлении были «в нашу пользу», и я отправился в буфет поесть.

Все места были заняты: новостийщики держались своей группкой, программщики приветственно помахали и сдвинулись, позволяя присесть: в новостях конкуренция высокая, а вот авторы программ настроены друг к другу благожелательней, делить нам нечего. До поры до времени, конечно. Я хлебал горячий суп и слушал разговоры о выборной кампании одного из национально-озабоченных политиков. Часть национально-озабоченной группы авторов рьяно и люто поддерживала все мысли, высказанные этим «деятелем» в своем последнем выступлении.

– Те, кому не нравится – могут и уехать, – рассуждала светловолосая девчушка. Она специализировалась на добрых сюжетах о больных собаках и покинутых сиротах, «давила слезу», как говорила она сама. Девушка была совсем юной, и от этого такие речи казались еще жестче.

– Да как же ты, тебе же сколько лет, как ты можешь так говорить! – горячился краснолицый оператор лет пятидесяти, который забрел сюда случайно, – обычно операторы обедали в своем кругу. Девушка продолжала доказывать, что все идеи политика верны, мужчина нервничал и спорил.

Я уже знал все доводы и этапы этой надоевшей дискуссии и торопился доесть кашу с мясом до того момента, когда страну начнут делить на две части – вообще, наш телеканал занимал не самое последнее место в пропаганде националистических настроений.

– Да будет вам! Идем вечером в «Джунгли»! – сказал кто-то.

Оказалось, вечерний монтаж назначен большинству журналистов, и в баре решили собираться по мере освобождения каждого участника попойки. Монтаж мне назначили на пять, я планировал управиться минут за сорок и хорошенько отметить свою поездку, пусть даже и буду трястись в автобусе с похмельем. Я доел и отправился в ньюс-рум – в помещении было несколько человек, они работали над пятничным эфиром. Коллега напротив уже успел приехать со съемки и корпел над своим сюжетом.

– Хэллоу! – сказал мой визави и опустил взгляд в монитор. Я «разбудил» компьютер и сорвался по клавишам в галоп – еще по дороге я все продумал, а кое-что даже записал в блокнот. Через кабинет стрелой промчалась редактор проекта.

– Всем привет! Что у нас с пятничным эфиром? Все успевают? Как гости в студию – все будут, никто не сквозит? Что зоопарк, записали ветеринара? Как там «женский» сюжет? Перебивки готовы? – И, не слушая ответов координатора, семенившей за ней, хлопнула дверью в свой «аквариум». Из-за стекла я видел, как она обсуждает с помощником завтрашнюю передачу. А впрочем, что еще им обсуждать… Я дописал текст, отправил на почту и через стекло махнул ей рукой. Она сразу придвинулась ближе к компьютеру и наморщила лоб. Спустя семь минут она махнула мне рукой – «Зайди». Если бы просто нужно было внести правки в сюжет, она бы не просила, чтоб я подошел. Я открыл дверь.

– Слушай, сюжет идет, все правки отметила, а монтаж перенесем на завтра, на утро. Отдохнешь завтра без сюжета, а я тебе поставлю съемку, как скажешь, – прищурив глаза, сказала она. Это уже был далеко не первый раз, когда мне вот так, с бухты-барахты приходилось менять планы по отъезду домой. Но сейчас…

– Послушай, если я не смонтирую сегодня сюжет, завтра уеду в любом случае. Уволюсь. – В общем-то, я не шутил.

– Да, я знаю, я помню, что мы договаривались. Но на первую часть…

Оказалось, монтаж расставили в следующем приоритете – мой коллега напротив, потом ее подруга-журналистка, вечно занятая сюжетами об одном и том же поэте. Так бывало уже не раз, и я знал причину.

– Я уезжаю утром. Если сегодня смонтируются все твои озабоченные языковыми проблемами, а я не успею – оставлю материалы на монтаже. Разберешься. Я в «Джунглях».

Я вышел от нее, взял из ящика стола большую кассету и распечатал текст сюжета. В лифте – популярные исполнители, по коридору носятся журналисты с такими же кассетами. Я зашел в кабинку начитки, и в наушниках зашипело. Звукорежиссер махнул: «Пишем». Я читал и часто сбивался, он неудовлетворенно качал головой, отматывал назад, чтоб я услышал темп речи, и записывал с нужного места (кто-то решил, что центральное телевидение будет вещать на языке, неродном для большей части страны – в том числе и для меня). В голове крутился разговор с редактором. Сама по себе она была неплохой девчонкой, но боялась пойти против «этих», а их активно поддерживало руководство канала, они ходили в любимчиках. Естественно, редактор дорожила своим местом и не хотела вызывать огонь на себя, в то же время понимая все эти интриги.

Я расписал монтажный лист, взял материалы и отправился в монтажку номер четыре. Вновь лифт со знаменитостями, коридор с кассетами и журналистами. Я остановился перед большой стойкой с магнитофонами всех стандартов, носителями, дисками и еще чем-то. Подруга редактора только что начала монтаж сорокаминутного фильма со спецэффектами о поэте «родного языка» на среду следующей недели – естественно, для них это больший приоритет, чем мой завтрашний сюжет, для монтажа которого мне пришлось бы явиться к пяти утра. Я хлопнул кассетами и монтажным листом по столу: «Вот!» – и оставил их перед монтажером. Он понимающе кивнул, посмотрел на кассету, прочитал на наклейке фамилию оператора и удовлетворенно кивнул еще раз. Я вышел.

На улице шел снег. Медленно падали белые хлопья, а фонари превращали эту картинку в рождественское кино. Я уткнулся носом в жилетку и широкими шагами попрыгал через сугробы. До метро идти одну остановку, и я брел среди машин по укатанной дороге. В ресторане напротив пили вино, люди брели по снегу и заглядывали в большое стеклянное окно заведения, а оттуда им отвечали взглядами ценители горной кухни. Машины не двигались, пробка получилась из-за стоящего посреди дороги автомобиля – какая-то женщина пробила колесо, и мужчина помогал его менять; в принципе, примерно об этом я и снял сюжет… Как в фильмах о великом переселении народов, люди под снегом единым потоком брели к метро. Я думал о том, что все они находятся во власти столичного ритма, и лишь один я, благодаря мыслям о море, не подвластен этому тормозящему магнетизму.

Поезд быстро домчал до центральной станции, и, не выходя из-под земли, я перешел в большой торговый комплекс под главной столичной площадью. У входа стояла небольшая очередь к фотолавке. «Как раз успею смотать». – С этой мыслью я достал «Практику», оттянул кнопку спуска и перемотал пленку. Я крутил не церемонясь – здесь можно было сдать ролик в проявку, даже если у него не торчит «язычок». Приемщица приветливо улыбнулась, и я отдал ей катушку.

Все магазины закрывались, но «Джунгли» ждали гостей. За нашим столом собралось уже человек пятнадцать, и все обсуждали вечерний монтаж – кто на него попал, кто нет, почему, кто в этом виноват, кто не слишком и как сегодня идет снег. Скоро мы перешли за стойку на коктейльный марафон. После двух «Маргарит» у меня зазвонил телефон.

– Просили передать – сегодня твой сюжет точно не смонтируют, выходи завтра. – В голосе координатора скользило притворное безразличие. Я подумал о море и положил трубку.

– Смешай мне, ммм… – Я посмотрел на бармена. – Смешай мне водку с апельсиновым соком и персиковым ликером.

– Водка, сок, персиковый ликер? «Секс на пляже»? – уточнил бармен. Я отвернулся от телефона и посмотрел на парня.

– Да, «Секс на пляже», – сказал я и будто сделал открытие. Над рядами бутылок висели часы – десять минут одиннадцатого. Я залпом выпил коктейль, расплатился, на выходе зацепил жилетку и выскочил из «Джунглей». Мои собутыльники что-то кричали вслед, но я даже не попрощался. Охрана закрывала входные двери в торговый комплекс.

– Ребенок, там остался ребенок! – С этим воплем я пронесся мимо оцепеневших охранников и домчался до фотоларька. Приемщица выпустила из рук навесной замок и вытаращила глаза.

– Открывай, заберу пленку. – Я прерывисто дышал.

– Вы что, мы же сдаем, сдаем ее… Ее увозят в лабораторию…

– Где она? Где лаборатория?

Она взяла с прилавка визитку с адресом, а я выдернул картонный квадратик у нее из рук и помчался на метро. Поезд пришел сразу, я быстро доехал до нужной остановки и выскочил на улицу. Коктейли грели, хотя я уже успел порядком протрезветь от такого кросса. Люди небольшими группками стояли под снегом на конечных остановках и никуда не торопились. Я рассмотрел визитку – на ней был нарисован план, дома и улицы. Лабораторией оказался двухэтажный павильон у моста, я влетел в помещение – грузчики носили большие кюветы, свертки, упаковки с наклейками адресов. Я оказался у стола и положил бланк своего заказа. Парень на выдаче, не посмотрев на бумагу, уточнил:

– Чебэ? Двадцать четыре кадра, торговый комплекс? – Оказалось, приемщица успела его предупредить, несмотря на мое странное поведение – или как раз из-за такого поведения.

– Да, моя!

– Ну вы же понимаете, что мы не успели ее проявить? – Парень положил на стол ролик.

– Да-да, – проронил я и выскочил на улицу. Половина одиннадцатого. Под мостом стояла очередь из такси. Я подбежал к первой машине, щелкнул ручкой двери и назвал адрес. Водитель помялся, пришлось добавить, и мы поехали. Я боялся опоздать. Без пятнадцати одиннадцать я выскочил из машины перед многоэтажным домом в спальном районе и по лестнице взлетел на одиннадцатый этаж – на лифте не ехал специально, вдруг застрянет? Открыл входную дверь и ворвался в квартиру. Окна были закрыты – зима. Я крепко завинтил все краны, газ, закинул в рюкзак фотоаппараты, переложил их пледом и закрыл дверь. У соседа был свой ключ, через неделю он должен был вернуться с гастролей – уже в такси я вспомнил, что оставил мусор и бессовестно опустошил холодильник.

К одиннадцати я подъезжал к вокзальной кассе – очереди оказались невероятными, и быстро поменять билет едва ли было возможно, поэтому я сразу помчался к автобусу. Он уже отъезжал, неловко протискиваясь задним ходом между людьми и машинами. Я забарабанил в дверь, и водитель открыл.

– Есть места? Договоримся! – то ли скалясь, то ли улыбаясь, прорычал я в темноту куда-то в сторону руля.

– Договоримся, – покладисто и тихо сказал водитель-сменщик, лежащий сразу на двух сиденьях у двери, и я протиснулся в салон. Оказалось, что мне придется пересаживаться, если будут пассажиры, на свободные кресла и, возможно, придется ехать стоя. Поэтому я сразу облюбовал место на ступеньках и расселся, в общем-то, удобнее всех – расстелил плед и положил голову на шкаф с напитками. Автобус в весну тронулся, и впервые за долгое время я почувствовал себя спокойно.

…Я открыл глаза. Болела шея, я не чувствовал ног, с похмелья мутило. Я понял, что проснулся от жары, и снял пуховую жилетку. Попробовал встать и сразу присел – ноги затекли до боли. И все же я поднялся, стоя на ступеньках, прислонился лбом к стеклу двери. Обрывки сна и короткие ночные остановки наконец-то привели меня в единственный город, который мне так нужен и где меня ждут. Мы подъезжали. Поля, мост, разметка становится аккуратнее. Появились указатели, и скоро я увидел знакомые улицы, освещенные рассветным солнцем, – здесь давно уже не было снега, а все казалось таким близким и родным, будто я сам все это расставил, а никто и не посмел что-то тронуть. Неприятно удивили лишь огромные рекламные щиты со слоганами политика, о нем за обедом и спорили журналисты – да что уж там, после наших эфиров и вся страна обсуждала на своих кухнях его идиотские идеи. «Ну чью, чью поддержку ты получишь здесь?» – думал я.

Автобус остановился, я вышел первым. Все мои вещи были в рюкзаке, я сразу пошел искать такси, а остальные пассажиры суетливо, наперегонки собирались у багажного отделения.

Я не стал брать машину на вокзале – здесь водители спрашивали втрое дороже. И дело было не в том, что мне жаль денег – просто это для приезжих. А я здесь свой, я дома, несмотря на то, что несколько лет прожил в другом городе. Я шел вдоль дороги и, когда автовокзал скрылся за поворотом, поднял руку. Сразу остановилась старая, изъеденная ржавчиной машина. Водитель, даже не говоря о деньгах, повез меня, а я назвал место, где можно было спуститься машиной прямо к воде. Громыхала плохо закрытая дверь, автомобиль продувало ветерком, а я уже снимал свитер – хотел почувствовать, как греет солнце. Мы ехали через центр города – его еще не успели застроить высотками, поэтому из машины я видел небо. Это был один из немногих районов, где можно видеть облака, солнце или тучи из окна машины. Мы выехали из центра, теперь по сторонам от дороги виднелись деревья и совсем низкие дома. Обзор становился все шире, и я увидел солнце, которое успело высоко подняться над морем. Солнце слепило глаза, и через голые деревья в морской воде я видел блики и отсветы. Мы ехали вдоль моря, началась бетонка, которая понесла круто вниз. Водитель остановил машину у самого песка и проронил: «Море, как заказывали!»

Я открыл дверцу и вышел. Снял ботинки, украшенные белыми разводами столичного снега, носки бросил прямо на песок, подкатал брюки и пошел к воде. Море не успело прогреться, весна только началась, но мне не было холодно. Вода освежала, и похмелье отходило. Невысокие волны доходили до колена, я стоял и смотрел на солнце…

…Я старательно заклеивал разбитую форточку одной из десятков репродукций разных изображений собора и ждал ее в гости. Наша уборка прошла удачно: мы подробно изучили ее новое розовое белье, хорошенько подмели пол и вытерли всю пыль. Она даже разложила мои вещи по полкам. Фотоаппараты я сложил в ящики стола. На пол мы постелили несколько ковров из кладовки, и он стал почти ровным. Снимок широкого заснеженного проспекта я повесил напротив входа – как в комнате у художницы. Постельного белья у меня так и не было – я спал, завернувшись в плед.

Как и в другие дни, я проснулся от голубиных разговоров. Сегодня они были намного тише и спокойнее – как и я, потому что за окном было пасмурно и накрапывал легкий дождь; наверное, она скоро приедет с горячими булочками. Я встал и пошел в кухню-ванную. Точнее, просто отошел от кровати на три метра в сторону мойки и плиты, поставил чайник на огонь и открыл воду на полную. Я умывался и думал о «прелестях» моего нового жилища. Вчера она спросила:

– А почему ты выбрал другую квартиру? Ведь я так старалась найти у моря… Наверное, ты решил остаться поближе к собору и этой своей художнице?

Тогда пришлось рассказать ей о том, как я опрометчиво доверился мошенникам. Она очень расстроилась и невидящим взглядом уперлась в потолок.

– Ничего, закончу с картинами, и зальем это горе текилой! – На этих словах она улыбнулась сквозь слезы, но продолжала смотреть вверх…

Я услышал стук в дверь и открыл. Она наполнила комнату легким запахом духов и поставила на стол пакет.

– Привет! – Она чмокнула меня в щеку и прыгнула на диван.

Я заварил чаю. В пакете оказалось масло, горячие булочки и какие-то полотенца.

– Это тебе для умывания, это просто для рук на кухню, а это скатерть для стола. – Она разложила цветастые полотенца по своим, как она решила, местам. Недовольно покосилась на снимок заснеженного проспекта – она знала, где висит такой же, и я поспешил отвлечь ее.

– Скажи, где ты с утра находишь горячие булочки?

Она обернулась с довольным лицом – оказалось, это секрет. И она мне не скажет. Вот.

– Все, дорогой, я поехала лечить детей. – Она взяла в руки зонт, оставленный у двери. – Когда ты соберешься пить текилу, звони!

Она махнула рукой и вышла. Через полминуты я услышал, как за окном с шумом раскрылся зонт.

В середине дня у меня была назначена встреча с меценатом художницы, а на завтра – собеседование на новый городской телеканал. Признаться, на телевидение меня уже не тянуло, но перебиваться фотосъемками от заказа к заказу тоже не хотелось. Я уже несколько раз общался по телефону с редакторами проекта, их идеи казались мне интересными, хотя в этом городе едва ли реальными. Дождь полил немного сильнее, и я слушал, как барабанили капли по упругому картону фотобумаги….

Столичная зима открыла счет – непрерывным снегопадом занесло все: дороги, дворы, машины, пруд и мосты через него. Снег ложился так плотно, что казалось, будто я хуже слышу. С одиннадцатого этажа виднелась лишь мутная пелена, она скрыла десятки высоток, парк и замерзший пруд. Я смотрел в окно, доставал из пакетов консервы, овощи и другую еду, которую готовят без женщин, – на этой неделе была моя очередь забивать холодильник, выносить мусор и делать большую уборку. Сосед еще не вернулся с репетиции, в квартире было тихо, я даже не включал свет, только ноутбук тускло светил в темноте. Было почти семь, и рыжая скоро должна была войти в чат. Мы не виделись со школы, точнее, мы случайно встречались потом, уже в университете, но это не считается. Сейчас же возникло какое-то притяжение, интерес – только жила она в нашем родном городе, где всегда было гораздо теплее, чем здесь, у меня. Ноутбук тренькнул, и на экране замигало сообщение «Буэнодиа, детка!». «Привет, рыжая!» – написал я. И добавил: «Ща буду есть. Поужинаем?» Оказалось, она уже приготовила пасту с морепродуктами и ждет меня за столом. Я сострил чего-то о «морепаштетах» и намазал на хлеб пасту из жестяной банки – она заключила, что «не хватает вам там женской руки». Естественно, я тут же пригласил ее в гости, но оказалось, что она просто не имеет права оставить свою детскую поликлинику и бросить на произвол судьбы простуженных мальчишек и девчонок. Я предложил взять их с собой, чтоб покатать на замерзшем пруду. Она ахнула: «У тебя там что, снег идет?», и мне пришлось согласиться с тем, что это должно было стать главной новостью нашего разговора.