Жила-была одна маленькая морская рыбка из хорошей семьи; имени её не упомню; это пусть скажут тебе учёные. Было у рыбки тысяча восемьсот сестриц-ровесниц; ни отца, ни матери они не знали, и им с самого рождения пришлось промышлять о себе самим, плавать, как знают, а плавать было так весело! Воды для питья было вдоволь – целый океан, о пище тоже беспокоиться не приходилось – и её хватало, и вот, каждая рыбка жила в своё удовольствие, по-своему, не утруждая себя думами.
Солнечные лучи проникали в воду и ярко освещали рыбок и целый мир удивительнейших созданий, кишевших вокруг. Некоторые были чудовищной величины, с такими ужасными пастями, что могли бы проглотить всех тысячу восемьсот сестриц зараз, но рыбки об этом и не думали, – ни одной из них ещё не пришлось быть проглоченной.
Маленькие рыбки плавали все вместе стадом, тесно прижавшись друг к другу, как сельди и макрели. Но вот, однажды, в то время, как они беззаботно плавали себе, ни о чём не думая, в самую середину их стада шумно бухнулась сверху и начала погружаться в воду какая-то тяжёлая и такая длинная штука, что ей, казалось, и конца не будет! Она тянулась, стремительно шла ко дну, давя и калеча на пути попадавшихся рыбок. И все рыбы – и маленькие, и большие, и те, что держались на поверхности, и те, что гуляли в глубине, в ужасе улепетывали в разные стороны. Страшная тяжёлая штука между тем погружалась всё глубже и глубже, вытягивалась всё больше и больше и, наконец, протянулась на много-много миль по дну морскому, через всё море.
Рыбы и слизняки, всё, что плавает, ползает или носится по течению, все видели эту чудовищную штуку, этого невозможного, невиданного морского угря, который так неожиданно свалился к ним в море.
Что же это была за штука? Да, мы-то знаем! Это был огромный, в несколько миль длиною, морской телеграфный кабель, который проложили люди между Европой и Америкой.
То-то смятение, то-то переполох поднялись между законными обитателями моря! Летучие рыбы подпрыгивали на воздух так высоко, как только могли, а керцы[1] выскакивали из воды на целый ружейный выстрел, – такие уж прыгуны! Другие же рыбы искали убежища на дне, да так стремительно, что далеко опередили телеграфный кабель и успели напугать и треску, и камбал, которые так мирно разгуливали в глубине, поедая своих ближних.
Несколько колбасообразных голотурий так перетрусили, что выплюнули весь свой желудок, и всё-таки остались в живых, – им это нипочём. А сколько повышло из себя от перепуга омаров и крабов! Да ещё как! Так, что под бронёй остались одни ножки!
Во время всего этого переполоха тысяча восемьсот сестриц-рыбок рассеялись в разные стороны и больше уж не встречались, а, может быть, и встречались, да не узнавали друг друга. С десяток сестриц удержались, впрочем, вместе, и когда первый страх прошёл, вышли из оцепенения, в котором пробыли несколько часов, и принялись любопытно озираться вокруг.
Поглядели они по сторонам, поглядели вверх, поглядели вниз, и им показалось, что они видят в глубине ту ужасную штуку, которая так напугала всех и больших, и малых. Она была очень тонка на вид, но, ведь, почём знать, насколько она может раздуться, или насколько вообще сильна! Она лежала на дне смирнёхонько, но они подозревали, что это она только так, лукавит.