Пролог
Пока тебе есть что сказать —
Я буду слушать…
Один человек меня однажды спросил: «Что стало бы с миром, если бы тебя в нём не существовало? Стал бы он от этого лучше или хуже или остался бы, таким как прежде?» В тот момент я замешкалась, не зная, что ответить. Но даже если бы я услышала этот вопрос сейчас, всё равно не нашла бы ответа.
Есть ли от меня прок для этого мира? Есть ли от каждого человека в этом мире толк или его особенная миссия? А может мы просто пришли в этот мир, чтобы бесцельно блуждать и создавать собственные цели? Если так, то я не вижу в своей жизни и капли смысла.
Я знаю, каждый человек часто вспоминает о прошлом. Почти так же часто как остаётся наедине с собственными мыслями, ведь именно в такие моменты мы в большей степени уязвимы. Мы перебираем наше прошлое и разбираем по полочкам. Отбираем те воспоминания, что стоят нашего внимания и отсеиваем те, каким пора исчезнуть. А иногда мы и вовсе придумываем себе мнимые воспоминания сами того не осознавая, считая, будто бы взаправду прожили их. В такие моменты мы, действительно, считаем себя особенными и думаем лишь о себе.
Но плохие воспоминания не исчезают, как бы мы не старались. А с каждым новым прожитым днём, с каждым новым годом, они начинают только сильнее терзать нас.
Я помню, как была маленькой, и родители привели меня в первый класс. Тогда мне было важно подружиться с одноклассниками, завести друзей. Мне было важно, что они подумают обо мне. И потому на все оскорбления, насмешки и тычки со стороны сверстников я реагировала крайне остро. В то время как сейчас, в старших классах, я уже не обращаю внимания, когда меня называют неудачницей.
Мне не привыкать быть изгоем в обществе, быть изгоем в семье, где каждый не идеален и смотрит друг на друга с осуждением, но почему-то среди всех их взгляды всякий раз замирают именно на мне.
Да, мне это знакомо.
Потому я хотела бы поделиться с вами одной историей. Историей, что должна была изменить меня как подростка, и изменить как человека.
Глава 1. Таинственный чемодан
Хоть этот мир сплошная тьма,
И трудно сделать даже вдох —
Я вслед идти за твоим миром готов…
Она забрала его! Нет, вы можете в это поверить?! Она забрала его, когда уходила! Как она могла так со мной поступить?!
Моя сестра никогда не была глупой, видимо по этой причине она забрала единственную вещь, что была подарена ей мне на седьмой день рождения. Всякий раз, когда я смотрела на этот старый чемодан, обклеенный марками и различными картинками, заполненный непонятно чем, я раздумывала, что же там внутри него? Открыть его не получалось, так как Кристин отдала ключ не мне, а маме. Та же в свою очередь явно не собиралась облегчать мне задачу, ведь стоило ей лишь одним глазком увидеть этот чемодан, как она заявила, что находящееся внутри определённо от дьявола. С чего она это взяла? Не понимаю. Ведь он был подарен мне Кристин. Но она строго-настрого запретила его открывать, а я не оставляла попыток.
Всё, что я пробовала, когда мамы не бывало дома, не давало результата. Замок не поддавался. И сколько бы я ни искала ключ, так ничего и не нашла. Видимо, мама прятала его слишком хорошо. Другого объяснения я не вижу. В конечном итоге мне пришлось признать, что открыть, этот чёртов чемодан без ключа – глупая затея.
Тогда я начала расспрашивать Кристин, что же там внутри, а она всякий раз уходила от ответа, добавляя: поймёшь, когда вырастешь.
Я бы поняла, если бы она не забрала тот чемодан с собой! Да, поняла бы, если бы только она не ушла в тот день.
Кристин никогда не была добра ко мне, а в день ухода удивила родителей, попрощавшись лишь со мной. Это было странно. Сказала, что я, во что бы то ни стало должна измениться. Что я должна найти ответы. И с чего бы мне меняться? Хотя, если бы только моя сестра умела предсказывать будущее, увидев меня сейчас, она бы только печально улыбнулась и промолчала.
Думаю теперь я скорее похожу на сестру чем на своих сверстников и, глядя по утрам в зеркало, невольно задумываюсь над тем, почему я стала такой же? Такой же отчуждённой, одинокой и замкнутой? Была ли в этом моя вина?
Мама бы сказала, что во всём виновато влияние Кристин, но это не так. Ведь я не помню даже её лица.
Возможно, я была бы вовсе нелюдимой и совсем бы съехала с катушек, если бы не песни. Именно они спасают меня каждый день, с тех пор как ушла Кристин. Каждый раз при ссорах родителей, каждый раз при припадках мамы и каждый раз как в мою голову закрадываются мысли сделать что-нибудь с собой…
Я не самоубийца. Считаю, что такие мысли лишь говорят о том, что я дорожу жизнью и не готова расстаться с ней по собственной воле. Более того я уже решила, что не сделаю ничего с собой пока не исправлю прошлые ошибки.
Первое, что я хотела бы сделать – найти Кристин и вернуть этот чемодан, чтобы, наконец, узнать, что в нём! Даже спустя десять лет я не могу забыть об этом! Просто не получается выбросить его из головы. Любопытство грызёт меня до сих пор. Но за это время много чего могло произойти и я уже начинаю сомневаться смогу ли вообще отыскать сестру?
***
Когда мама начала уходить из дома, мне только исполнилось девять. Она делала это, когда папа работал. Замыкала входную дверь, оставляя меня одну, и спешно уходила. Папа не знал об этом. Её похождения каждый раз длились не более трёх часов, но по возвращению она становилась другой.
Всегда заходила тихо. Напевая мелодию известную только ей одной, мама снимала туфли и отбрасывала их в сторону, а потом, прислонившись к стене, запрокидывала голову так, чтобы длинные каштановые волосы спадали вниз, и долго не сводила пустого взгляда с потолка. Увидев её такой в первый раз, я решила, что маму переполняет радость. На губах играла улыбка, но всё оказалось иначе.
В те несколько минут после её прихода я боялась её и потому старалась не злить. Я осторожно составляла её туфли в шкаф, складывала вещи, если она что-то раскидывала, дабы папа не замечал ничего из этого, а потом пыталась как можно тише уйти в свою комнату.
Около полугода папа не догадывался о том, чем занимается мама и в этом была доля моей вины. А потом как-то раз, он вернулся с работы раньше. На его вопрос, куда ушла мама, я не знала, что ответить. Молчала, боясь, что папа разозлится, узнав, что я намеренно убирала разбросанные ею вещи. Но он не разозлился, по крайней мере, не на меня. И опустившись тогда на колени рядом со мной, произнёс:
– Вайлет, дочка никому не открывай дверь хорошо? Я скоро вернусь. – Погладив меня по голове, он умчался так быстро, что мне ничего не осталось кроме как, глядя в окно провожать его взглядом. В тот день папа так и не вернулся, как и мама. Я же сидела в шкафу. В самом дальнем его уголке за одеждой, потому что боялась. Боялась чужих людей, темноты и монстров, что прятались под моей кроватью. И боялась остаться одна. Я не смыкала глаз до середины ночи. Именно тогда я услышала, как в дверном замке проворачивается ключ. Мне стало легче, но облегчение оказалось недолгим.
Сидя в шкафу, я слышала мамин плач. Она так стонала, словно папа делал ей больно, но я знала этот стон. Ведь это до сих пор была всё та же песня, что она любила напевать, только теперь та стала громче и настойчивее.
– Что ты наделала?! – в ярости закричал на неё папа.
– Это ты виноват, не я, – проговорила тогда мама, а через секунду залилась смехом.
– Не говори так, Рина. Ты снова взялась за старое?! – Мама тихо вскрикнула, а потом яростно зашипела, – Что это? Отвечай!
– А сам не видишь? Я не взялась за старое, теперь всё по-другому, – пыталась переубедить его в чём-то мама. Потому что считала себя правой.
– Когда это началось? Когда я пустил твоё состояние на самотёк?
– О каком состоянии ты говоришь? Теперь я в порядке. Я стала самой собой, такой, какой была прежде.
Что было дальше, не помню. Пытаюсь вспомнить, но ничего. Такое чувство, что я упустила нечто важное в том разговоре и упускаю до сих пор.
Но одно я могу сказать точно, мама начала то, что теперь не перестаёт меня мучить. Она запирала меня и оставляла дома одну, тем самым ограничивая моё общение со сверстниками, наверное, поэтому я стала такой нелюдимой. Хотя, кто его знает…
***
В это утро моросит дождь. Уже середина осени и я, как и прежде бреду в школу под музыку тех групп, что мама грубо называет «какие-то американцы». Только под такие песни я могу, спокойно, погрузившись в себя, идти в ненавистную школу, не замечая пути. Но если говорить начистоту, школа уже давно вызывает вместо ненависти безразличие. И является пустым пятном, где меня никто не ждёт.
Что я нахожусь там, что дома разницы не вижу. Хотя нет, одно отличие всё же есть, здесь меня заставляют учиться, а дома я могу спокойно закрыться в комнате, оставшись наедине со своими мыслями.
Оставив плащ в гардеробе, я с неохотой дохожу до двери класса. До моего слуха доносятся голоса. Мои одноклассники.
Застыв перед самой дверью, сжимаю ручку и, вздохнув, открываю дверь. Молча, прохожу по классу, садясь за предпоследнюю парту первого ряда. Я слышу их смешки и перешёптывания. Такое их поведение, будто они до сих пор в подготовительной группе, смешит меня. Неужели в таком возрасте им до сих пор нравится вести себя подобным образом? Неужели не кажется собственное поведение глупым? Хотя, скорее всего они думают так же обо мне.
Они смеются надо мной, не втягивая в это меня. Как так? Да просто. Две недели назад, когда после уроков я уже собиралась домой, ко мне подошёл мой одноклассник, Алекс. Его поведение сразу показалось мне странным, но я не стала заострять на этом внимание. Он признался мне. Я сразу заподозрила неладное и постаралась подыграть, дабы узнать правду потому и ответила ему:
– Чего ты от меня хочешь? Не похоже чтобы я тебе нравилась. – Видимо дело было в моём серьёзном тоне, но Алекс не смог сдержать смех и раскололся.
Я оказалась права. Они посмеялись надо мной. Решили узнать, как я отреагирую. И, несмотря на то, что я ожидала такого, мне стало обидно и больно.
Одноклассники стояли за дверью и всё слышали. Смеялись. Смеялся и этот урод! И вот с того дня их смешки не замолкают ни на секунду. Неудивительно, что я не питаю к ним тёплых чувств. И когда они, наконец, успокоятся? Или вечно надо мной потешаться будут?
Прозвенел звонок. Наш учитель географии, бывший профессор университета, открывает дверь и заходит в класс. Смешки за спиной стихают. Спасибо и на том, что они замолкают во время урока.
Одноклассники, в том числе и я, поднимаемся со своих мест.
– Садитесь, – разрешает Виктор Кэмпбел. Прихрамывая, добираясь до стола, он кладёт на него стопку тетрадей.
Я знаю, что сейчас будет. Учитель вновь будет рассказывать нам, как плохо мы написали прошлый тест и как с ним справились только две наших умницы-отличницы.
– Алекс, раздай тесты, – просит учитель, передав моему однокласснику стопку листов. Поднявшись, Алекс неспешно идёт между рядами, временами переговариваясь со своими приятелями, к партам которых подходит. – Я вновь и вновь буду повторять, что вы самый худший класс за всё время, что я здесь работаю, – начинает мистер Кэмпбел.
Алекс бросает тест мне на парту, проходя мимо и, конечно же, спешит к Софии, что сидит на соседнем ряду.
– Взгляните на свои результаты. Вам не стыдно? Такие молодые и совсем не учитесь! То, что мой урок География ещё не значит, что он не пригодится вам в жизни. Вот увидите, ещё припомните мои слова! – воздев указательный палец к потолку, продолжает причитать он.
Я гляжу на свой тест. Да, всё действительно так, как говорит учитель. Из пятидесяти заданий я выполнила только двадцать одно. Папа меня убьет, если увидит, ведь на моём листе почти всё перечёркнуто красной пастой!
– А теперь вы возьмёте свои тесты, и на все неправильные ответы найдёте верные в учебнике. Приступайте.
– Простите мистер Кэмпбел, а что делать нам? У нас нет ошибок, – слышу я голос Софии. У неё был один из тех писклявых голосов, которые я так ненавижу. Он каждый раз звучит наигранно.
– Тогда просто повторите все вопросы, – махнув рукой, говорит учитель и, поправив оправу очков, устремляет взгляд в журнал посещений.
Я вновь смотрю на свой тест. Видя сколько в нём ошибок, мне даже не хочется начинать что-либо делать, потому что если начну, этот Ад не закончится никогда, а я очень хочу отсюда уйти.
Сделав вид, будто ищу ответы в учебнике, я раздумываю о своём. А тест решаю проанализировать дома. Там мне спокойней и никто не будет мешать, если я закрою дверь.
Я вырисовываю на полях учебника различные каракули от ничегонеделания, и потому даже не замечаю, когда звенит звонок. Собрав свои вещи со стола, и сложив их в рюкзак, спешу покинуть класс. На остальные уроки идти не хочется потому я, зайдя в туалет, закрываюсь в одной из кабинок, опустив крышку унитаза и сев на неё, начинаю ждать звонка, чтобы уйти из школы пока мои одноклассники будут в классе.
В кармане вибрирует телефон. Достав его и разблокировав, вижу сообщение от папы. Открыв его, читаю.
«Буду поздно. Пожалуйста, вернись домой к четырём и присмотри за мамой, пока меня не будет»
Это сообщение мне не нравится. Я не хочу оставаться с мамой дома одна. Она до сих пор пугает меня, когда мы остаёмся наедине. Прямо как в детстве.
Дверь в туалет открывается со щелчком. Входят двое. Судя по голосам девушки, а послушав их пару секунд, узнаю Лору и Софию. Стараясь сидеть как можно тише, я прижимаю дверцу кабинки ногой. Шпингалету я мало доверяю, так как тот постоянно отваливается.
– Нет, ты видела её взгляд? Она будто хотела нас прикончить! – громко проговаривает София и заливается смехом.
– Видела. Но мне показалось, что она скорее была растеряна, – спокойно, без намёка на смех говорит Лора.
– Да она уже вторую неделю растеряна после той нашей шутки и ничего. Пусть скажет спасибо, что мы её не покалечили и успокоится.
Они говорят обо мне. Не догадаться было бы трудно. В горле застревает ком, становится обидно на душе. Хочу выйти из кабинки и взглянуть в их наглые лица. Интересно, что они сделают, узнав, что я здесь? Хотя, скорее всего, как обычно, предметом насмешек стану именно я. Они просто придумают новую шутку и расскажут всему классу. Потому я не могу выйти. Мне остаётся только продолжать и дальше сидеть в кабинке и ждать когда эти притворщицы, наконец, уйдут.
***
Путь до дома я провожу словно в тумане. Ноги сами ведут меня, а я никак не могу перестать думать о словах Лоры и Софии. Неужели они могли пойти на то чтобы избить меня? Хотя, я бы не удивилась, претвори они угрозы в жизнь. Нужно быть осторожней. Не хочу пострадать от них. Лучше я и дальше продолжу вести себя как одиночка.
Прихожу домой к половине двенадцатого. Мама сидит на кухне, я подхожу к ней.
– Привет, мам, – здороваюсь я, стараясь вести себя естественно.
Отняв взгляд от журнала о космосе, она кивает в знак приветствия и вновь возвращается к чтению.
Я понимаю, что у нас натянутые отношения. И для того чтобы завести более или менее сносный разговор требуется время.
– Ты обедала? – спрашиваю, бросая рюкзак на диван.
– Я не хочу есть, – монотонно отвечает мама, не отнимая взгляда.
– Но папа сказал, чтобы ты поела.
– Не хочу! – мгновенно взрывается она яростным криком, вынуждая меня отстраниться. – Я ведь уже сказала, Вайлет, я не голодна! Поешь сама, если хочешь.
Да. Её не интересует еда, как не интересую и я. Любимицей была Кристин, но стоило той уйти, как мама сложила на неё все проклятия, а потом и вовсе решила забыть о ней, будто той никогда не существовало. Она даже вырезала Кристин со всех наших совместных фотографий, оставив вместо неё зияющую пустоту.
Мама даже слова не сказала о том, что я пришла так рано. Хотя я сделала это лишь потому, что папы не будет до вечера. Узнай он об этом, погнал бы меня сейчас обратно в школу.
Взяв рюкзак, я поднимаюсь в свою комнату. Знаю, папа попросил меня присмотреть за мамой, но как я должна это сделать, если с ней невозможно даже разговаривать? Неужели нельзя быть чуточку спокойней, когда тебя о чём-то спрашивают? Неужели нельзя проявить чуть больше заинтересованности по отношению к своей дочери? Мне это непонятно.
Папа вернулся около девяти вечера. К тому времени мама уже спала и потому, он не узнал о том, что произошло.
Глава 2. Разбитая кружка
Сегодня выходной. Просыпаюсь около шести из-за странных звуков. Даже раннее солнце разбудило бы меня ласковее голосов родителей, в особенности их криков. Их источником стал первый этаж. Мама и папа опять ругаются. Последние пару лет, а именно с того происшествия семь лет назад, они только и делают, что обвиняют друг друга во всех бедах.
Укутавшись в одеяло, встаю с кровати и подхожу к окну. Уже светает. Сажусь на подоконник начинаю ждать, когда же прекратятся мамины вопли. Хочется спать, но какой тут сон? Не помогают даже наушники, пусть я не слышу слов, но крики… он них не избавиться.
Слышу, как внизу что-то бьётся. Мама всегда в ссорах кидает всё, что только под руку попадётся. Не удивлюсь, если она разбила что-то важное.
Не сразу, где-то, через десять-пятнадцать минут, крики стихают. Они ещё около часа выясняют отношения более спокойным тоном, а потом я слышу, как хлопает дверь.
Папа выходит на улицу и садится в машину. Пытается её завести, но та как всегда не заводится в нужный момент. Он ударяет по рулю, вымещая на нём злость на маму, и пробует снова. Я слышу звук двигателя. Машина заводится, папа смотрит в окно, видит меня и тут же отводит взгляд, прокручивает руль и выезжает на дорогу. Я смотрю, как отдаляется его автомобиль.
Знаю, о чём он подумал, увидев меня сейчас. Наверняка он сожалел, что мне пришлось услышать их ссору. Это не впервые. Папа и сам это знает, как знает и то, что я предпочитаю заглушать их ссоры музыкой.
В коридоре хлопает дверь. Мама возвращается в свою комнату. Наверное, вновь идёт записывать в дневник.
Два года назад папе, наконец, удалось уговорить маму сходить к психиатру. Тот попросил её завести дневник и записывать туда всё, что она посчитает нужным. Различные истории, свои сны или же то, что происходит вокруг. Именно этим она теперь и занимается. И я предполагаю, что она также записывает туда и каждую ссору с папой.
В моменты, когда она пишет в дневник, я понимаю, что она идёт на поправку, но иногда замечаю на сгибе локтя следы иглы. Рассказываю об этом папе, и всё повторяется по кругу. В детстве я не понимала, что с ней, потому что была ребенком, но теперь вижу, прекрасно вижу и знаю, что с ней происходит. Я ведь вижу, как она собственными руками постепенно убивает себя, лишаясь нормальной жизни.
Слезаю с подоконника, бросаю одеяло обратно на кровать и тихонько подбегаю к двери. Убеждаюсь, что мама в своей комнате, открываю дверь и спешу вниз.
Всё как обычно. По кухне разбросаны мамины журналы, осколки стекла у порога. Видимо она запустила что-то из посуды в дверь, когда папа ушёл. Склоняюсь над осколками, замечаю кусочек знакомого рисунка. Кружка Кристин. Мама не прикасалась к ней вот уже десять лет, но сегодня папа напомнил ей о ней.
Подбираю с пола крупные осколки, собираюсь их выкинуть, как вдруг что-то заставляет меня остановиться. Я не могу разжать ладони и выбросить эти осколки, напоминающие всем в семье о прошлом. Потому, сложив их на стол, решаю склеить кружку. Задача будет не из простых.
Заметя мелкие кусочки стекла и собрав с пола журналы, я довольно киваю, видя, что кухня вновь выглядит прилично и иду в свою комнату, забрав разбитую кружку.
Достав клей, начинаю примерять осколок за осколком к отбитому донышку и кусочек за кусочком, будто мозаику склеиваю кружку. Хотела бы я сказать, что вернула ей первозданный вид, но, увы, это невозможно. Теперь ей уже никогда не стать прежней. На кружке нарисован шляпник из «Алисы в стране чудес» Кристин любила эту историю, и каждый раз как читала её, говорила мне, что она и есть тот безумный Шляпник, что пьёт чай из половинки кружки и задаёт глупые загадки, на которые нет ответа. Я верила ей, потому что была очень одинока, и такой интерес с её стороны казался мне чудом, но всё закончилось. Хотя, мне до сих пор кажется, что Кристин так и осталась безумным Шляпником, потому и сбежала.
Если бы только мама попыталась понять её, тогда, возможно могло сложиться иначе. Но чего гадать на кофейной гуще, если прошлого не вернуть? Может быть я смогу, ну или хотя бы попытаюсь, выстроить хоть что-то похожее на то, что было прежде. Склеить, как эту кружку.
***
Слышу странный звук. Прислушавшись, понимаю, что это голос мамы. Она напевает что-то в своей комнате. Меня охватывает странное чувство. Я бросаю все дела и, выскочив в коридор, несусь к её двери. Поворачиваю ручку и молюсь, чтобы та оказалась не заперта. Открыто. Забегаю в комнату и вижу маму у дальней стены. Она сидит на полу, прислонившись к кровати, и держит в руке шприц.
Стоит мне только увидеть в её руках шприц, меня охватывает страх и гнев. Я подбегаю к ней и вижу её обезумевший взгляд. Касаюсь её плеча, и она оборачивается ко мне. Глаза её расширяются, и мама резко вырывается, крепко стискивая шприц в руках. Я успеваю ухватить её руку и тяну к себе.
– Не смей! Отдай! – кричит она, сверля меня обезумевшим взглядом, но я не слушаю. Выхватив шприц, отпускаю её. Слушать эту женщину, когда она в таком состоянии, глупо.
– Это не уменьшит твою боль, мама! – кричу я, пытаясь вразумить её, но вижу, что всё бесполезно.
– Ты не понимаешь! Верни его! – Она начинает плакать, тело сотрясает паника.
Я возвращаюсь в свою комнату за телефоном и набираю номер папы.
– Ну же, ответь, – проговариваю в надежде, что он поднимет трубку. Слышу на том конце папин голос и вздыхаю с облегчением.
– Вайлет? Что-то случилось?
– Возвращайся, пап. – Он понимает всё по моему голосу и произносит:
– Я буду через двадцать минут. Присмотри за мамой и не оставляй её одну, – просит он и кладёт трубку.
Я прячу шприц в своём шкафу, чтобы мама не нашла. Собираюсь отдать его папе, чтобы он передал его маминому доктору. Плотно закрываю дверцы шкафа и возвращаюсь к ней.
Она сидит, вжавшись в угол. Мне даже на секунду кажется, что ещё немного, и она и вовсе сольётся с этой стеной, такой же белой, как и её собственная кожа.
– Мама? – зову, не спеша подходить к ней ближе, боясь напугать.
– Ты не понимаешь, Вайлет… не понимаешь. Ты ещё такой ребёнок. – Я не понимаю, к чему она это говорит. Может, бредит? Но этого не должно быть, я ведь успела отобрать шприц.
Сажусь на пол у двери, оставляя свои предположения и мысли при себе. Слежу за мамой, она ведёт себя крайне спокойно. Слышу, как открывается входная дверь и ликую в душе, понимая, что вернулся папа.
Тяжёлым шагом он поднимается по лестнице. Я встаю с пола, когда папа вбегает в комнату и, заметив маму, сбавляет шаг, медленно подходя к ней.
– Рина?
– Не зови меня так. Я запретила тебе звать меня по имени,– шепчет она, накрывая глаза худыми руками.
– Прекращай уже свои детские забавы, Рина! Это не игра!
– Я понимаю это, Сэм! Неужели ты считаешь, что я ничего не понимаю?! Вы оба, – она смотрит сначала на меня, а потом переводит взгляд на папу, – Считаете, меня полоумной и сторонитесь меня! Я вижу, как вы на меня смотрите! – Мама снова начинает плакать. Папа обнимает её, несмотря на то, что поначалу она противится.
– Я понял, Рина. Прости. Я виноват. Я не должен был говорить о Кристин…
Выхожу в коридор, прикрыв дверь в комнату родителей. Понимаю, что сейчас я там лишняя. Возвращаюсь в свою комнату и начинаю раздумывать о словах папы. Что такого он сказал о Кристин, что мама вышла из себя? Жаль, что я не слышала тот разговор, как обычно слушая музыку вместо их криков.
Сажусь за стол, и мой взгляд падает на шкаф.
– Шприц… – шепчу я и направляюсь к шкафу, когда понимаю, что тем, что расскажу папе правду об этом происшествии, могу ухудшить то, что начало строиться сейчас. И потому, поднявшись с пола, решаю не рассказывать о шприце.
Глава 3. Пробирка
«Твои волосы выглядят как водоросли!» Так однажды охарактеризовал меня мой новый одноклассник и взамен, я налетела на него с кулаками. Тогда нас разнимал учитель. У меня нормального цвета волосы, совершенно обычного – каштанового. С чего тому мальчишке пришло в голову назвать их водорослями, не понимаю. У меня всегда были вьющиеся волосы до плеч, терпеть не могу длинные, они мешаются. Это происшествие одно из многих, добавилось в копилку издевательств. Не понимаю с чего вдруг они стали так ко мне относиться. Да, я не была общительной как хотела в первом классе, но я ни к кому не приставала и не доставала.
Вот, например, София. Мы учимся с первого класса вместе, но проявлять ко мне неприязнь она стала в седьмом классе. А раньше вела себя вполне сносно, и с ней даже можно было нормально поговорить. Папа говорит, что возможно в этом виноват переходный возраст, но что-то мне в это не верится.
Удивительно, но теперь именно она всякий раз придумывает всё новые издевательства надо мной. Уж не знаю, чего она прицепилась именно ко мне, но я не ненавижу её. Скорее испытываю к ней противоречивые чувства. Вроде бы я должна злиться на неё и ненавидеть за проделки, но я не могу. Да, из-за неё меня достают. Да, это именно она сделала из меня этакую жертву, над которой каждый может насмехаться, но я не испытываю к ней злости. Или лучше сказать не испытывала до сего дня.
Она преграждает мне путь к двери после урока химии и просит Лору запереть кабинет. Теперь здесь только четверо. Я, София, Диана и Лора. По выражению лица Лоры понимаю, что той не хочется здесь быть, но она не может уйти, потому что её держит здесь София. А вот Диану, напротив, видимо, веселит эта ситуация. И она начинает странно улыбаться.
Диана вообще странная девушка. Я даже не могу понять, как именно она попала в их компанию, ведь поначалу они с Софией недолюбливали друг друга, но в один прекрасный день, наверное, проснулись и решили стать подругами!
– Что тебе нужно? – спокойно спрашиваю я, пряча руки в карманы толстовки.
– Да так. Я всё хотела сказать тебе, что знаю… – начинает София издалека, но почему-то замолкает, и я замечаю, как на её губах появляется лёгкая улыбка. Собрав длинные чёрные волосы в пучок, она ловко стягивает с руки резинку для волос и завязывает их. После чего скрестив руки на груди, дожидается моего ответа.
– Мне неинтересно. Я спешу. – Отворачиваясь в сторону, проговариваю я и пячусь к двери хоть и знаю, что та заперта.
– О! Тебе станет интересно, вот увидишь. Я только хотела сказать, что знаю, что ты нас слышала, – выдаёт она и изображает поддельное изумление, копируя мою реакцию.
По телу дрожь проходит двойной марш. Неужели она о том, что я слышала их разговор в туалете? Нет, не может быть.
– Ты, наверное, думаешь, «неужели София говорит о том разговоре, что я как крыса подслушала в женском туалете?».– София наигранно разводит руками и её смех усиливается.
Я обомлела.
– Видишь, Диана, как я и говорила она придёт в ужас, – перебрасывается она парой слов с подругой, и вдвоём заливаются смехом. – Кажется, тогда мы с Лорой говорили о чём-то важном. – Запрокидывая голову в раздумье, она прикладывает указательный палец к пухлым губам. – Ах да, кажется о том, что мы могли бы тебя и избить.
– София, может не надо? – без интереса ко всему происходящему, просит Лора, и тут же получает ответ.
– Ты что боишься? Неужели не хочешь проучить её? Она же нас подслушивала!
– Ну, вообще-то я первая пришла в туалет, – решаю я влезть в разговор.
– А тебя вообще никто не спрашивал, – язвительно шипит на меня София, сдвигая брови. Диана не встревает, только подходит ближе к столу и внимательно слушает, а на губах сияет злорадная улыбка.
София говорит что-то ещё… не слышу. Не могу разобрать.
Мне становится не по себе. Я не знаю, что ответить. И не знаю, что делать. В панике начинаю осматриваться по сторонам, ища взглядом хоть что-то, что можно использовать против них, в случае если мне придётся отбиваться, но так ничего и не нахожу. От безысходности меня пробивает на смех. Я никогда не с кем не дралась и не знаю, как стоит поступить в такой ситуации. Мне становится интересно, неужели в этом чёртовом кабинете, действительно, нет ничего, что может пригодиться в такой ситуации? Но вот мой взгляд скользит по учительскому столу.
В этот момент я не думаю, к чему могут привести мои действия. В голове крутятся мысли лишь о том, как бы поскорее отсюда сбежать.
Перед глазами всё плывёт. Я опираюсь о стол и второй рукой хватаю пробирку с какой-то жидкостью. За секунду срываю с неё пробку и, не помня как, выплёскиваю содержимое на Софию…
Запоздало до меня доходит, минуту назад пробирки здесь не было.
Глава 4. Последствия
Меня охватывает дикий страх. Я смотрю на лицо и шею Софии и сама не могу понять, как это произошло. Она начинает кричать и хватается за лицо. Прежде светлая кожа краснеет, покрывается язвами, будто что-то разъедает её. В первые мгновения я думаю лишь о том, что она вновь решила посмеяться надо мной потому и притворяется, но, как оказалось, не в этот раз.
С её рук стекает кровь, крики усиливаются. Меня бьёт дрожь. Я не могу понять, что произошло. Перед глазами всё расплывается, но я вижу, как Диана и Лора бросаются к Софии. Лора достаёт телефон и в спешке набирает номер.
– Скорая… – доносится до меня её голос, и тут до меня доходит, что я натворила. Не знаю, что было в той пробирке, но понимаю, что произошло нечто плохое.
Диана оборачивается, с ненавистью и злобой глядит на меня, а потом кажется, что-то произносит, но я её уже не слышу.
Прихожу в себя, когда кто-то осторожно трясёт меня за плечо. Это папа. Он нависает надо мной, нервно вглядываясь в мои глаза. Пытаюсь заговорить, но не могу. Слишком сложно. Сколько часов я уже сижу здесь? Софии здесь уже нет. Я больше не слышу её криков, только звенящую тишину, которую прорезает папин голос.
– Пап…
– Пришла в себя? Помнишь, что произошло?– решает удостовериться он.
Осматриваюсь по сторонам. Я до сих пор в школе, в кабинете химии.
– Смутно… – лгу я, не в силах признаться даже самой себе в том, что натворила.
– Ты опрокинула пробирку в кабинете химии, и часть вещества попала на лицо твоей одноклассницы.
Что? Не понимаю, о чём он говорит, ведь всё было совсем не так, но я не могу заставить себя сказать это вслух.
– Кто тебе это рассказал?
– Лора. Она сказала, что вы с Софией немного повздорили и всё, что произошло ваша общая вина.
– Лора? – Я пребываю в немом шоке. Неужели эта предательница, действительно, солгала? Но зачем? Зачем ей покрывать меня? И хоть я и спрашиваю себя, мысленно уже знаю ответ. Потому что она в долгу передо мной. – А что сказала Диана?