Месть Осени

© Хедвиг Н., текст, 2024

© Оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Спасибо моему мужу, который целый год наблюдал, как я живу этой историей,

а не нашей с ним жизнью, – и терпеливо ждал меня назад

Плейлист

Вера

Пикник – Разноцветные ленты

Miravi – Воля

Вера / Зимняя Дева:

Aneya – Я не упаду

Антон

Канцлер Ги – Разными дорогами

Дима Билан – Океан

Многоточие – В жизни так бывает

Антон и Вера

Polnalyubvi – Твои глаза

Маша Шейх— Скучаю за тобой

Mona Songz – Салют, Вера

Аскольд

Drummatix – Горький туман

Polnalyubvi – Девочка и море

Draconian – Death, come near me

Танец Темной Персефоны

Beats Antique – The Allure

Пролог

Осень выдалась бурная, с ураганами и ледяным ветром, со слякотью в начале сентября и заморозками – в конце. По сравнению с ровным и безжизненным августом, о котором в одной газете написали как о самом странном месяце за последние десять лет, она была мощной и угрожающей – как если бы ею управляла живая эмоциональная женщина.

Женщина, потерявшая свое дитя.

Иногда, наблюдая в окно за очередным ливнем, я думала: мне стоит всерьез опасаться гнева Осенней Девы. Антон несколько раз говорил, что я в безопасности, но в подробности не вдавался и на большинство вопросов не отвечал. Что, если Дарина все же узнает правду? Или первого декабря я проснусь по уши в снегу? Где гарантия, что Тёма забрал с собой силы Дев? И что теперь будет с сезонами?

Прошло три месяца с тех пор, как Смотрящий вручил мне письмо от Лестера. За это время я успела поработать репетитором, продавцом в магазине одежды, сиделкой для собак и окончательно увериться: без высшего образования нормальную работу мне не найти. Так что большую часть времени я разбирала варианты ЕГЭ прошлых лет и не позволяла себе даже думать, что могу не сдать экзамен.

Я сидела в кафе «У Оскара» – том самом, где работал Смотрящий. За минувшее время здесь ничего не изменилось: те же мягкие кресла с подлокотниками, круглые столики на двоих и панорамные окна. Сумерки просачивались в зал сквозь толстые стекла, но их рассеивал свет от неоновых ламп. Столики с красными салфетками украшали разноцветные вазочки. В преддверии вечера в них горели маленькие белые свечи, отбрасывая блики на лица посетителей. Судя по количеству людей – в центре сидела мама с ребенком, в углу парень в больших круглых наушниках, – дела у кафе шли не ахти.

Я выбрала место у двери – то самое, где мы в последний раз говорили с Антоном. Посидела с минуту, размышляя, не подойти ли к барной стойке, но тут над ухом прошелестела бумага.

– У нас очень вкусный кофе, – произнес знакомый голос, и на лакированную поверхность шлепнулась папка с надписью «Меню».

Передо мной стоял накачанный темноволосый парень в фирменном фартуке поверх черной футболки. Если бы не лукаво изогнутый уголок рта, можно было подумать, что он искренне рад меня видеть. Антон как-то сказал, что Смотрящие неопасны. Но у парня в глубине глаз клубился самый настоящий туман, а от его улыбки под свитером расползались мурашки.

– Сообщите, когда будете готовы сделать заказ, – приветливо сказал он.

– Я готова. То есть… у меня есть вопросы.

Густые черные брови дрогнули.

– Я так понимаю, не про кофе.

– Не про кофе.

Я завороженно наблюдала за туманными всполохами в его зрачках. Неужели никто этого не замечает? Никто не смотрит ему в глаза?

– И ты думаешь, я на них отвечу? – мягко уточнил Смотрящий.

Чем дольше он улыбался, тем отчетливее у меня было ощущение, что я говорю с куклой-роботом, которая по чьему-то указу растянула губы и никак не может их сомкнуть.

– Я должна тебе что-то взамен?

Ребенок на руках у матери захныкал, и Смотрящий обернулся в их сторону. Сверкнула одинокая сережка-капелька в ухе, изогнулся большой рот, и ребенок замолчал.

Смотрящий сложил на груди мощные руки, и бицепсы размером с плафоны люстры над нами напряглись.

– Люди так боятся друг друга, – задумчиво произнес он, – что пытаются спрятаться за правилами вроде «ты мне – я тебе». Но это так не работает.

Я открыла меню. Картинок в нем не было, цены показались до смешного низкими. Хоть кофе-то у них настоящий?

– А как это работает?

– Это и есть твой вопрос? – Смотрящий подмигнул мне. Я вернула ему прямой взгляд и закрыла меню.

– Мне капучино с двойной пенкой, пожалуйста.

Он ухмыльнулся:

– Ваш заказ принят.

И ушел.

Пока его не было, я успела пожалеть о своем визите. Все равно он ничего не расскажет. Но вернувшись и поставив передо мной черное блюдце с такой же маленькой черной чашкой, Смотрящий вдруг заявил:

– Я выиграл спор. Брат ставил на то, что ты придешь после наступления зимы. Я – что до. Теперь он мне кое-что должен, так что можешь задать свой вопрос. Но только один.

Я глянула в окно. Темнота стремительно наваливалась на верхушки деревьев, хотя на часах еще не было и четырех. Про зиму я все равно вот-вот узнаю.

– Тёму можно было спасти? – спросила я чуть охрипшим голосом.

Лоб мне прожег внимательный взгляд – если можно назвать взглядом то, что полыхает туманом. Я сцепила руки перед собой.

– Я имею в виду… в нем же все время был тот, кого я придумала. Эдгар. Ты, наверное, не знаешь…

– Знаю. Я все знаю.

– Получается, если бы не Эдгар, то есть… если бы не я, – я сжала одной рукой другую, боясь, что она задрожит, – он бы не натворил всего этого. Верно?

Смотрящий глядел на меня так долго и пристально, словно я была картиной да Винчи и он вознамерился запомнить каждую деталь.

– Разве ты не хотела, чтобы он унес с собой твою силу? – Лицо и глаза его были серьезны, но в уголке рта по-прежнему таилась усмешка. – Все твои силы?

В горле стало очень сухо. Не в состоянии ответить, я кивнула.

Смотрящий наконец отвел от меня свои странные глаза. Неслышно развернувшись на пятках, снова куда-то ушел, но почти сразу вернулся. Под мышкой у него торчала черная папка – в похожей я хранила старые варианты ЕГЭ. Он молча протянул мне ее. Поверх черного картона красовался белый прямоугольник с надписью «Артём Грачёв».

– Что это?

– То, что ты просила. – Смотрящий улыбнулся снова, и на этот раз в его улыбке скользнуло что-то вроде уважения. – Здесь все, что тебе понадобится.

Я погладила картон кончиками пальцев.

– Понадобится для чего?

– Чтобы найти ответ.

Не сказав больше ни слова, он удалился.

А я поспешила домой. И только прислонившись спиной к двери своей комнаты, решилась открыть папку. Бесконечно долгое мгновение я пялилась в черное пространство перед собой.

Папка с надписью «Артём Грачёв» была пуста.

Часть I. Вина

Глава 1

Два года спустя

Рабочее место я себе организовала на подоконнике. Для ноутбука, толстой тетради в черном кожаном переплете и чашки кофе, по объему больше напоминающей кастрюльку, места хватало. Дом явно строили с размахом: в углу до сих пор стоял камин, под высоким потолком сохранились узоры из лепнины. Неудивительно, что ширины подоконника хватало для работы. При желании на нем можно было даже сидеть, всматриваясь вдаль в духе романтических фильмов.

Делала я это редко: окно выходило к оградкам кладбища, так что смотреть было особо не на что. Да и работы в последнее время было столько, что голову я поднимала лишь с наступлением темноты. Работа начинающего таргетолога оказалась отличным билетом в самостоятельную жизнь – ровно это обещал сайт недавно купленного курса. На главной странице восседала девушка с тонким ноутом на коленях, вокруг нее плыли облака, а надпись внизу гласила: «Да пребудет с вами свобода».

Моя реальность выглядела иначе: ноут пыхтел и перегревался, вокруг вместо гор и облаков были стены со старыми обоями, но в остальном авторы курса оказались правы. У меня появились деньги, чтобы съехать от мамы, купить кофемашину и почувствовать себя той, кем я была по документам: двадцатидвухлетней девушкой с работой, собственной жизнью и арендной платой, которую нужно переводить на счет первого числа каждого месяца.

Я потянулась всем телом, разминая спину. Реклама для кондитерской была почти готова, осталось проверить настройки и нажать «запуск». Часы в правом нижнем углу экрана показывали только начало четвертого, а солнце за окном уже поблекло, слизав с гранитных памятников немногочисленные краски. Небо подернулось сизым, от оконной рамы потянуло прохладой. Лексеич, местный священник и одновременно глава администрации, говорил, на кладбище начинает темнеть раньше всего. Но чтобы полчетвертого… А ведь сентябрь не перевалил даже за половину.

Я натянула рукава мужского свитера на кончики пальцев, перекинула косу за плечо и встала. Пора было собираться на вторую работу – пока солнце не село совсем, успею кое-что сделать. Надев старую куртку Лексеича из мягкой кожи, я нырнула в осенний вечер.

Издалека кладбище казалось маленьким городом. Кое-где уже зажглись фонари, и дорожки стали выглядеть опрятнее. Оградки, еще совсем недавно заброшенные и облезшие, блестели свежей голубой краской. Я хотела взять синюю, но Лексеич воспротивился. Всегда на кладбище голубые были, сказал. Вот и впредь пусть будут.

Вообще он особо не нагружал меня работой. Покраска оградок была до сих пор самым тяжелым заданием. В остальном в мои обязанности входило рвать бурьян вокруг могил, протирать надгробные плиты, счищать с них грязь, облагораживать участки цветами и вечнозелеными кустиками и иногда делать фото проделанной работы, чтобы отослать заказчикам.

На крыльце стояла корзинка с лейкой, перчатками для садовых работ, байковой тряпочкой и маленькой лопаткой. Сегодня в плане значилась могила в новом секторе. Остальные я сделала на неделе, так что даже оставалось время заглянуть на те участки, за которыми ухаживала по личной инициативе.

Я подхватила корзинку и двинулась знакомой тропой: по дорожке от дома до нового сектора, потом направо, не доходя один ряд до конца. Снова направо от Пандоры – так работники кладбища звали статую плачущей девушки на постаменте – и вглубь. Отсчитать третью могилу во втором ряду, и я на месте.

Я поставила корзинку на землю. С серого памятника на меня смотрели знакомые глаза. В жизни они были голубыми, но гравировкой это не покажешь. Поэтому глаза были просто светлые, губы – полные и улыбчивые, а лицо – совсем юное, мальчишеское. Художник не стал заморачиваться и прорисовывать распущенные пряди – спасибо, хоть колечки в правом ухе оставил. И крошечный шрам от прокола в брови.

Грачёв Артём Викторович. Артём Викторович. Тёма. Столько времени прошло, а я продолжала приходить сюда – читать его имя, высаживать цветы, протирать надгробие. Иногда даже здороваться. За два года папка, которую дал мне Смотрящий, наполнилась распечатками и вырезками о его победах в танцевальных конкурсах, краткой биографией и копией школьного аттестата с двумя тройками. Но это и все. Понять, что толкнуло его на убийства – тяжелая судьба или вселившийся в него Эдгар, – я так и не смогла.

Достав байковую тряпочку, я протерла надпись на памятнике, стараясь не перечитывать ее в сто пятидесятый раз. Грачёв… Нет. Я перевела взгляд вниз, на подножие памятника. Там темнели алые капли. Это что такое? Неужели кровь? Я наклонилась, потрогала – капли были выпуклыми и гладкими. Воск.

Кто-то жег здесь свечи.

Лексеич рассказывал про чернушников – так он называл магов и чернокнижников, которые приходили на кладбище ближе к закрытию, отыскивали заброшенные могилы и начинали творить ритуалы. На всякий случай я огляделась в поисках чего-нибудь, что обычно используют чернушники. Лексеич говорил, находки бывают самые разные: от сырого мяса до дорогих часов. Я обошла огражденный участок. Нападавшие листья, трава, засохшие ромашки, немного бурьяна. А это что?

В изножье могилы, где год назад высадили розовый куст, земля была немного разрыта. Я присела на корточки, размышляя, насколько невежливо проверять, что внутри. Потрогала землю. Свежая. Похоже, кто-то потревожил ее совсем недавно. Я потянулась за лопаткой.

– Но-но-но! – раздалось совсем рядом.

Я вскинула голову. С внешней стороны оградки стоял мужчина в черном. Черными были его плащ, туфли, кожаные перчатки и даже бородка с проседью. Глаза у него тоже были черные и колючие.

– Вы туда ничего не клали. Вот и не доставайте, – строго велел мужчина.

Это он мне?

Я поднялась, отряхивая руки от земли. Лексеич строго-настрого запретил мне решать вопросы самой. Так и сказал: «Не строй из себя самую умную, Вера».

Но Лексеича здесь не было.

– Уходите отсюда, – отчеканила я. – Немедленно.

Чернушник неприятно усмехнулся. Смерил меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, хватит ли мне сил его прогнать.

– Вам предлагаю сделать то же самое.

– Это не ваша могила, – твердо сказала я.

– Полагаю, что и не ваша.

– Я сейчас охранника позову, – добавила я, прекрасно зная, что Степаныч меня отсюда не услышит.

– Воля ваша. – Мужчина склонил голову, и я увидела, что седина тронула не только его бороду, но и длинные волосы. – Зовите. Только ничего не доставайте.

– Это вандализм! – воскликнула я, но быстро прикусила язык: слишком банально прозвучало.

Мужчина сунул руки в карманы плаща и посмотрел на меня взглядом мудрого учителя.

– Это работа, – снисходительно сообщил он. Заходящее солнце светило ему в спину, очерчивая длинный силуэт и делая похожим на гостя из Преисподней. – Ваша работа – ухаживать за могилами. Моя – людей до этих могил доводить. К тому же если вы дотронетесь до прикопанной фотографии, порча перейдет на вас. Оно вам надо?

Ах, он фотографию прикопал! Ну, с этим я разберусь.

Опустившись на колени, я погрузила руки в землю.

– Девушка! – предупреждающе прогудел чернушник.

Нащупала! И потянула за что-то скользкое. Рукава куртки измазались в земле, под ногти забилась грязь, но меня это не заботило. Я взглянула на изображение – молодой парень, светловолосый и голубоглазый. Как Тёма.

– Ну и чего вы добились? – Мужчина сложил руки на груди, являя собой образец оскорбленной невинности. – Охота ходить с покойником на хвосте?

Я неспешно поднялась с колен, выпрямилась и внимательнее взглянула на него поверх оградки. Нос у чернушника был крючковатый, подбородок – выпирающий. Чем-то он напоминал Эдгара. А Эдгар был той еще сволочью.

– Похожу с огромным удовольствием, – ответила я.

Чернушник криво усмехнулся, и стало видно, что левая половина лица у него не двигается.

– Не боитесь?

Я тихонько вздохнула. Знал бы он, что меня связывает с покойником, который тут лежит, наверняка был бы уже у ворот.

Словно услышав мои мысли, чернушник провел раскрытой ладонью по воздуху.

– Воля ваша, – задумчиво проговорил он. И, повернувшись на пятках, пошел прочь.

Я с облегчением выдохнула. Пока мы препирались, на кладбище стемнело окончательно. Заказ с могилой в пятом секторе однозначно нужно было перенести на завтра.

* * *

На следующий день я проснулась с ужасной головной болью. Ощущение было такое, словно череп мне одновременно пилят тупой пилой и сверлят бормашиной. Я еле разлепила глаза и скатилась с кровати. На часах было полдевятого.

С третьей попытки я вспомнила, какой сегодня день. Суббота. Выходной для нормальных людей и рабочий – для тех, кто живет по ненормированному графику. По субботам на кладбище проходили особенно пышные похороны, и в первой половине дня я старалась там не показываться. Даже с моими нервами сложно было выдержать близость рыдающих, разбитых, черных от горя людей.

Я выглянула из окна и увидела процессию с белыми венками. Издалека гроб показался меньше обычного. Видимо, хоронили ребенка.

Я отвернулась.

Кофе. Мне нужен кофе. И телефон. Изо всех сил стараясь игнорировать тот факт, что вместо головы на плечах у меня раскаленный чугунный шар, я почти вслепую нашарила на столе мобильник. Пять пропущенных, три аудиосообщения. Зачем их только изобрели?.. Прекрасно же обходились текстом.

Поняв, что на кофе из кофемашины меня не хватит, я достала с деревянной полки банку растворимого и нажала кнопку чайника.

Пропущенные звонки были от заказчика вчерашней рекламы. Первое аудиосообщение от него же: «Вера, не смог вам дозвониться. Срочно меняем визуал. Реклама не работает, ни одного заказа. Мы что-то сделали не так. Перезвоните».

Я сполоснула чашку и сыпанула кофе прямо из банки. Обожаю таких клиентов: заказов нет – значит, реклама не работает. Хуже только: «Заказов нет в первый час, переделывайте срочно». Я включила «запись» и поняла, что не могу выдавить из себя ни слова. Боль в голове усилилась до уровня «пристрелите меня».

«Я вам перезвоню», – напечатала я.

Следующее аудиосообщение было от Лёши: «Привет, котенок. Как дела? Чем занята вечером?»

Он не мог это словами написать?

Чайник щелкнул, и я, стараясь не пролить кипяток на себя, залила кофейную крошку, прикидывающуюся зернами. Того кофе в ней… Я включила последнее сообщение.

«Вера, мне сегодня понадобится твоя помощь. В половину десятого хоронят дочь одного… важного, в общем, человека. Едет его жена, а она вообще, говорят, невменяемая. Как бы не пришлось от гроба оттаскивать. Помилуй Господи ее душу. В общем, будь наготове, дочка».

Дочкой Лексеич называл меня, когда нервничал. М-да. Мы вообще-то не на такую работу договаривались, когда я договор подписывала. Я вздохнула. Ненавижу похоронные процессии. И вдвойне – процессии с рыдающими матерями.

Я сделала глоток темно-коричневой жижи. Гадость!

Что-то раньше у меня не было мигреней. Я сдавила виски, но получилось только хуже. Где-то был аспирин. Кажется, в аптечке. А аптечка у меня в…

Кто-то стукнул в дверь.

– Вера! – звучным голосом, каким читал проповеди, позвал Лексеич. Только ему удавалось произносить мое имя с каким-то странным акцентом, и вместо «Вера» выходило почти что «Вэра». – Ты готова?

Я была готова разве что к гильотине, но ему об этом знать необязательно.

– Через десять минут, – протянула я слабым голосом.

– Жду! Тут все уже приехали. Гроб несут.

Я бросила взгляд из окна на мерно покачивающуюся блестящую белую крышку.

Ненавижу субботы.

* * *

– Да упокоит Господь ее душу и примет в свои любящие и всепрощающие объятия, – монотонно тек над могилами звучный голос Лексеича.

– Девочка моя, за что так с тобой?! – голосила высокая брюнетка в черном брючном костюме, стоя так близко к краю вырытой ямы, что вот-вот должна была туда свалиться.

Я стояла дальше всех от могилы и почти каждую минуту смотрела на часы. Упаковка обезболивающего обещала эффект через пятнадцать минут. Прошло уже тридцать пять, а голова по-прежнему напоминала чан с раскаленной лавой. Надо было пить сразу две таблетки.

– Девочка моя! За что?!

Тонкий голос вкручивался в мозг каленой проволокой. Вот именно: за что?

Я еле сдерживалась, чтобы не облокотиться на гранитный памятник, у которого стояла. Успеть перехватить женщину, вздумай она броситься на гроб, все равно было почти нереально.

– Вот, возьмите, – донесся до меня знакомый мягкий голос.

Я привстала на цыпочки. Так и есть – мужчина в черном плаще склонился над безутешной матерью и что-то ей протягивал. Вот ведь!

Надо сказать Лексеичу. Что бы ни затеял чернушник, ничего хорошего из этого не выйдет. Я принялась осторожно пробираться сквозь толпу.

– Ей должно было исполниться десять!

– Она в лучшем мире, – утешительно возразил он.

Я тебе покажу «в лучшем мире». Наверняка пришел что-то бросить в могилу. Или в гроб. Даже я знала байку о том, что если положить в гроб вещь или фотографию живого человека, тому не поздоровится.

Я протиснулась в первый ряд и встала так, чтобы видеть чернушника. Будто почувствовав мой взгляд, он обернулся, приподнял одну бровь и едва заметно мне кивнул.

Это он так здоровается?

Я попыталась поймать взгляд Лексеича, но тот был занят молитвами. Посмотрела вокруг. Неужели никто не понимает, что здесь чужой? А Потап и Фёдор, которые ждут сигнала, чтобы начать закапывать, неужели ничего не замечают?

– В последний путь провожаем рабу Божию Мирославу, – нараспев начал Лексеич, и тут мать все же попыталась броситься на белый гроб.

Чернушник удержал ее за плечи.

– Не надо, ей там мокро от ваших слез, – пробормотал он и вынул из ослабевших пальцев женщины что-то белое. На этот раз я рассмотрела: это был носовой платок. Кто знает, чем он его пропитал. Сейчас дамочка хлопнется в обморок или еще куда, а обвинят потом администрацию кладбища.

С внутренней стороны черепа стучали крошечные молоточки. Чертовы обманщики! Ни фига их таблетки не помогают.

Я стиснула зубы и пошла к чернушнику.

– Убирайтесь отсюда, – прошипела я, встав у него за спиной и попутно обнаружив, что он чуть ли не на голову выше. – Прямо сейчас.

– Как угодно. – Он быстро сунул платок в карман плаща и повернулся, чтобы уйти, но женщина вцепилась в его рукав.

– Не уходите! – Заплаканные глаза вперились в него с безумной надеждой. – Я вас узнала, – зашептала женщина, и по ее побелевшим губам и безумному взгляду я поняла, что скорее ад замерзнет, чем она отпустит мага. Он еле слышно вздохнул. – Вы мне расскажете потом, как она там?

– Можете на меня рассчитывать, – заверил он и осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.

К гробу потянулись люди, и чернушник незаметно отошел в сторону.

Я оглянулась на Лексеича. Может, отпустит меня домой? В конце концов, могу я заболеть? Взять больничный. Полежать в кровати. Но Лексеич строго мотнул головой и указал на чернушника. Я послушно поплелась к нему.

– Голова болит? – участливо спросил тот.

Он еще издевается!

– Нет, – отрезала я, стараясь не кривиться.

– А станет хуже. Напишите мне, когда станет.

Сцепив руки за спиной, он наблюдал, как гроб медленно помещают в яму. Безутешная мать глянула на него, и глаза ее теперь были почти сухие.

– Я в это не верю, – тихо сказала я.

– Во что?

– Во все это. – Я хотела кивком указать на могилы рядом, но голова отозвалась взрывом боли.

Чернушник остановил на мне задумчивый взгляд темных, почти черных глаз.

– Тогда почему от вас несет силой, как на капище древних богов? – без выражения спросил он.

Мне стоило огромных усилий не попятиться.

Это неправда. Сила ушла вместе с Тёмой. А Тёма в могиле.

Мужчина напротив стоял без движения и, слегка склонив набок голову, ждал ответа.

– Не ваше дело. – Запахнув на груди куртку и молясь про себя, чтобы пальцы не начали дрожать, я направилась к Лексеичу.

Пока чернушник о чем-то переговаривался с матерью усопшей на перекрестке рядом с Пандорой, Лексеич, подрагивая седыми усами, высказывал мне все, что думает о людях вроде него:

– Ни совести, ни стыда у них нет. Творят свою бесовщину, и хоть бы что! Грех на душу берут, один за другим, никогда таких не отмолить! Небось и людей православных в могилу сводит. А чего нет! Нет у таких ни чести, ни совести. А с шоу этим и управы на них не осталось… Ходят тут. Как к себе домой, ей-богу. Змеи! – Он замахнулся на воздух кулаком. – Этого уже не первый раз вижу. Коршун! Помяни мое слово, Вера, коршун, только падаль его влечет!

Стоило Лексеичу произнести мое имя, как чернушник вскинул голову, хотя расстояние было такое, что услышать нас он не мог.

– А ты чего такая бледная? – Лексеич заглянул мне в лицо. – Заболела?

Я поправила на шее мягкий шарф.

– Угу. Можно я пойду?

– Иди, дочка, отдыхай. – Лексеич положил свою стариковскую руку мне на плечо. – Если что понадобится, зови.

– Спасибо.

Не оглядываясь, я пошла по дорожке вдоль могил.

К вечеру стало хуже. К головной боли добавились температура и озноб. Меня тошнило даже от воды. Всю работу я перенесла на завтра, Лёше сказала, что заболела, а сама всерьез подумывала вызвать «Скорую». Хотя вряд ли «Скорая» поедет на кладбище.

А ведь этот мистер Черный плащ предупредил, что будет хуже. Либо он врач, либо…

Я уткнулась лбом во влажное полотенце, которое от жара превратилось в горячую тряпку. Почему вообще-то не может быть всяких ведьм и чернокнижников, если существуют Великие Девы, древняя и страшная Хельга, Лестер, оживляющий фантазии и целые города? Лестер, не меньше сотни раз повторивший, что умрет без волшебства.

Сердце глухо стукнуло о грудную клетку, и я прижала полотенце ко рту. Там, где, по ощущениям, ютилась моя цельная, но по-прежнему страдающая душа, закололо. Воздух вышибло из легких. Мне стало так тошно, что на мгновение захотелось…

«Дыши, Вера. Дыши», – прозвучал в голове голос Антона.

Я всхлипнула – так тихо, что сама себя не услышала. Нет. Не для того я карабкалась последние два года, чтобы все просто оборвалось. Да еще из-за какого-то чернушника.

Я с трудом доползла до письменного стола и включила компьютер. Лексеич упомянул шоу. Мозг пылал, перед глазами все расплывалось, но я дрожащими пальцами вбила «экстрасенсы шоу тв» и принялась читать. Через полчаса я уже знала, что шоу «Черная белая магия» выдержало десять сезонов, а мой знакомец – чернушник и змей в одном лице – победил в третьем.

Звали его Аскольд Мирин, и на всех фото выглядел он примерно одинаково: копна длинных волос, куцая бородка с проседью, крючковатый нос и проницательные темные глаза под густыми бровями. Одет всегда официально: в черный костюм и расстегнутую на пару верхних пуговиц черную рубашку. Руки ухоженные, кожа бледная. Вылитый вампир.

В одной статье автор негодовал, что Мирин выиграл нечестно, попросту наведя порчу на своих соперников. Симптомы у них были те же, что у меня: головная боль, тошнота и температура.

Я со стоном сползла по спинке кресла. Как же больно!

Минут пять я лежала не двигаясь. Где-то трезвонил телефон. Чтоб тебя, Аскольд Мирин! Чтоб тебе…

Я открыла «ВКонтакте» и вбила имя в поисковик. Мирин нашелся сразу: фото повторяло то, что в интернете, рядом с именем стояла галочка – страница была официальной. Я не стала читать информацию о нем и сразу кликнула на сообщения.

«Добрый вечер».

Я понятия не имела, кто прочтет мое сообщение – он или какая-нибудь секретарша. Но мне было так плохо, что я готова была пообщаться с самим дьяволом, если это поможет.

Напротив имени зажегся зеленый огонек и появилась надпись: Аскольд в сети.

«И вам добрый вечер», – всплыло на экране.

Если это и правда он, он меня узнает. На аватарке у меня стояло фото примерно шестимесячной давности – Лёша поймал момент, когда я ждала заказ в кафе, оглядываясь в сторону официанта. Лицо было видно, а безнадежный взгляд – нет.

Стараясь дышать через нос, я напечатала:

«Мы виделись сегодня на кладбище».

«Я узнал вас».

Я откинулась на спинку кресла. Что мне ему написать? «Спасите-помогите»?

Аскольд печатает…

«Кровь уже идет?»

Он меня еще пугать будет?

«Просто скажите, что мне сделать, чтобы это закончилось».

«Ничего».

Голова как будто треснула и разломилась на две равные части. Я вытаращилась на экран: то есть он мне предлагает – что, ждать конца? Или это все-таки не он отвечает?

Точно надо вызывать «Скорую»…

«Закройте глаза и расслабьтесь. Я попробую облегчить».

Я почувствовала, что еще немного, и расплачусь. Он же… Это невозможно! Но я все равно сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

В глубине комнаты тикали старинные часы. От ветра поскрипывали наличники на окнах. Где-то мяукала приблудная кошка. На мгновение мне показалось, что за спиной кто-то есть – оттуда потянуло теплом. Но ощущение тут же исчезло, а голова стала на пару граммов легче.

Я открыла глаза.

«Лучше?» – высветилось на экране.

«Немного».

Напротив имени Аскольда появилась надпись: «Был пять минут назад».

Нет-нет-нет, не уходи, чудовищный человек!

«Вы можете убрать это? – набрала я. – Совсем?»

Кружочек рядом с его именем снова зажегся зеленым.

«Могу».

«Когда?»

«Когда расскажете, что у вас за сила».

По спине прокатился жар, потом сразу холод. Я поборола желание написать, что никакой силы у меня нет, что он чувствует остатки той, прошлой… Но это было слишком длинно. Плохо понимая, что делаю, я напечатала:

«Хорошо».

* * *

Самое бестолковое, что можно делать на кладбище холодной осенней ночью, – в полной темноте пытаться отыскать могилу с определенным именем.

Я никак не могла унять дрожь в теле. Зубы стучали, на застегнутую до самого подбородка куртку то и дело капало из носа. Как Аскольд и предсказывал, час назад у меня пошла кровь и заляпала всю одежду. Во рту было сухо как в пустыне. Я на автомате шагала вдоль могил, слепо шаря фонариком по надгробиям и твердо зная – стоит мне остановиться, и я уже не пошевелюсь. Не умру от обезвоживания, так замерзну у какого-нибудь заброшенного постамента.

– А отчество обязательно должно совпадать? – спросила я и сама удивилась, как слабо прозвучал голос.

Сзади послышался стук трости о плитку и шаги.

– Весьма желательно, – ответил Аскольд.

«Весьма желательно». Кто вообще так выражается?

– А если на всем кладбище нет ни одной Веры Александровны? И мы ищем вслепую?

– Это вы ищете вслепую, – спокойно ответил он. – А я ее чувствую.

Я резко остановилась и, развернувшись, направила фонарик ему в лицо.

– Так идите вперед, – вытерев рукавом нос, зло предложила я. – Раз чувствуете.

Он молча протянул руку в перчатке. Я отдала ему фонарик и ощутила себя беспомощной – если вообще можно быть еще более беспомощной в этой ситуации.

Аскольд протиснулся мимо по узкой дорожке, и меня обдало запахом ладана. Этот запах я хорошо знала по первому месяцу работы у Лексеича, когда помогала в храме. Неужто таких, как он, пускают в церковь?

– Вперед, – велел Аскольд, и мы гуськом двинулись в темноту.

Он шел медленно, чуть припадая на правую ногу. Вот будет весело, если Степаныч нас засечет. Лексеич наверняка меня сразу уволит. С другой стороны, если этот чудо-волшебник не снимет свое проклятие, то и увольнять будет некого.

– Не отставайте, – строго сказал Аскольд.

Я громко вздохнула. Посмотрела бы я на него…

– Стоп!

Я чуть не налетела на узкую спину. Аскольд посветил на надгробие. Оно было таким старым, что имя усопшего почти скрылось за зарослями бурьяна. Я разглядела только год смерти – 1929. Ничего себе.

Вокруг разливалась сплошная темень, и понять, в какой части кладбища мы находимся, было почти невозможно. Я заметила только, что последние минут десять мы шли уже не по дорожкам, а прямо по захоронениям.

Прекрасно. Давайте напоследок потопчем могилы.

– Откуда вы знаете, что там Вера? – спросила я.

– Очень просто. – Он опустил на землю саквояж и смело пошел к надгробию, расчищая себе путь носком ботинка. – Как все нормальные люди, она отзывается на свое имя.

Он примял бурьян, и в неверном свете фонарика я различила надпись «ГРИЗМАН Вера Александровна». Судя по высеченным на камне годам, умерла эта женщина в преклонном возрасте и очень давно.

Новый приступ тошноты согнул меня пополам. Те три глотка воды, что я попыталась впихнуть в себя перед выходом, излились под ноги горячей желчью.

– Рано вам помирать, Вера Александровна. – Аскольд наклонился ко мне и вложил в руку фонарик. – Сосредоточьтесь. Вам нужно светить и делать то, что скажу. Понятно?