Выгодная сделка

James Hadley Chase

YOU HAVE YOURSELF A DEAL

Copyright © Hervey Raymond, 1966

All rights reserved

Серия «Иностранная литература. Классика детектива»

© А. Е. Герасимов, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство Иностранка®

* * *

Глава первая

Капитан О’Халлорен припарковал свой джип во дворе американского посольства, взял черный кожаный портфель, лежавший на сиденье, выбрался из машины и торопливо зашагал по ступеням подъезда. Он кивнул служащему, сидевшему за конторкой, и поднялся на второй этаж; пройдя по коридору, преодолел еще половину лестничного марша и едва не столкнулся с высокой, хорошо сложенной женщиной лет тридцати пяти – секретаршей шефа парижского отдела ЦРУ Маршей Дэвис. О’Халлорен остановился; лицо Марши озарилось улыбкой. Она окинула капитана внимательным взглядом. Брутальная внешность О’Халлорена, красное мясистое лицо, неправильной формы нос, светлые голубые глаза, решительно сжатые губы всегда волновали Маршу. Она часто пыталась представить, что испытала бы, оказавшись в его объятиях.

– Привет, Тим, – сказала она. – С чем пожаловал к нам?

– Старик у себя? – спросил О’Халлорен, размышляя, в свою очередь, о том, как повела бы себя эта эффектная рыжеволосая женщина, если бы ему удалось затащить ее в койку.

– А когда его нет? – отозвалась Марша. – Заходи… хоть бы на денек он отлучился. Ты уже отгулял свой отпуск?

– Отпуск? Что это такое? – улыбаясь, спросил О’Халлорен. – Дай-то бог хоть на Рождество отдохнуть. А ты?

– В сентябре… отправляюсь в круиз. До встречи, Тим.

Ослепительно улыбнувшись, она куда-то заспешила.

О’Халлорен посмотрел ей вслед. Он догадался, что бедра Марши соблазнительно двигаются в его честь. Затем, вернувшись мыслями к делам, он прошел дальше по коридору до двери с позолоченными буквами. «Центральное разведывательное управление. Начальник отдела Джон Дори», – прочитал капитан. Новенькая табличка так и сверкала; О’Халлорен усмехнулся, изумленно покачав головой. Значит, Дори одолел противников. Еще недавно сотрудники отдела заключали пари, сумеет ли Дори победить: Вашингтон прислал нового начальника отдела Торстена Уорли, а Дори, проработавший в посольстве тридцать восемь лет, оказался на вторых ролях. Но теперь Уорли отозвали в Вашингтон, а для Дори, разменявшего седьмой десяток, началась новая жизнь. О’Халлорен любил Дори и восхищался его готовностью рисковать, решительностью и широким кругозором.

Постучав, О’Халлорен открыл дверь и вошел в удобный кабинет; Дори сидел за большим письменным столом, уставясь в какие-то бумаги.

Невысокого роста, в очках без оправы, Дори был похож на птичку. Всегда элегантный, он казался скорее преуспевающим банкиром, чем шефом отдела ЦРУ. Он наконец оторвал взгляд от бумаг, откатился в кресле назад и посмотрел на О’Халлорена поверх очков:

– Здравствуй, Тим. Не виделись несколько недель. Что-то случилось?

О’Халлорен, не закрыв дверь, указал на табличку с позолоченными буквами:

– Мои поздравления, сэр.

Дори сдержанно улыбнулся:

– Спасибо. Закрой дверь и садись. – Он взял позолоченную авторучку и, глядя на нее, продолжил: – Выигрывает тот, кто в нужный момент правильно распорядится своими картами.

– Я должен это запомнить, сэр.

О’Халлорен снял форменную фуражку и сел в одно из кресел, стоявших перед столом Дори.

– Я собирался уйти на пенсию, – произнес Дори, обращаясь как бы к самому себе, – но история с Робертом Генри Кэри изменила мои планы. – Он пожал плечами. – Иногда рука Всевышнего сдает нам нужную карту… – Он отложил ручку в сторону и посмотрел в упор на О’Халлорена. – Ну, Тим, что стряслось?

– Сегодня утром ребята из Сюрте кое-что мне сообщили, – заявил О’Халлорен, расстегивая портфель. Он извлек оттуда листок бумаги и положил его на колени. – Я решил, что эта новость представляет для вас интерес.

Дори откинулся на спинку кресла. Он соединил кончики пальцев обеих рук. Он любил слушать в такой позе.

– Говори.

– Два дня тому назад, вечером четвертого числа, человек, парковавший свою машину на набережной Турнель, заметил лежавшую на асфальте женщину. Он окликнул проходившего неподалеку полицейского. Женщина была в состоянии комы. «Скорая помощь» доставила ее в больницу Святого Лазаря. Там не нашлось свободной койки. На женщине был звездно-полосатый шарф и сшитое в Штатах пальто. Это посчитали основанием для того, чтобы перевезти ее в американскую больницу.

О’Халлорен умолк, сверяясь с документом.

– Пока что все это не слишком интересно для меня, – с нотой нетерпения в голосе сказал Дори.

– Найденная женщина получила чрезмерную дозу барбитуратов, – размеренным голосом полицейского продолжил О’Халлорен, пропустив замечание Дори мимо ушей. – Ей оказали первую помощь и положили в палату. На следующий день она пришла в сознание. Оказалось, что она страдает сильной амнезией. Она понятия не имела, кто она такая, где живет… полная потеря памяти. Она бегло говорит по-английски с американским акцентом. Чем-то расстроена, заметно нервничает. Ее случай, конечно, не уникальный. Встречаются разные формы амнезии. Доктор Форрестер, лечащий врач палаты, где лежит женщина, хочет выписать ее из больницы. Им нужны свободные койки. Он передал описание пациентки полиции, и там решили, что она, вероятно, шведка или норвежка, но звонки в соответствующие посольства ничего не дали.

– Почему они решили, что она шведка или норвежка? – спросил Дори.

– Она похожа на скандинавку: высокая блондинка с типичной внешностью.

– Документов у нее нет?

– Нет. Даже сумочки не было.

Дори нетерпеливо поерзал в кресле:

– Что дальше?

– Я получил рапорт из Сюрте о ней сегодня утром. – О’Халлорен посмотрел на бумагу, лежавшую у него на коленях. – Вот ее словесный портрет: очень красивая блондинка с синими глазами, загорелая, рост пять футов семь дюймов, вес 126 фунтов. – Он замолчал, глядя на Дори. – Особые приметы: маленькая родинка на правом предплечье и три китайских иероглифа на левой ягодице.

Дори посмотрел на О’Халлорена, затем, взяв авторучку, потер свой тонкий нос сверкающим позолоченным колпачком:

– Китайские?

– Да. Три китайских иероглифа. – О’Халлорен положил документ на стол. – Десять месяцев тому назад из вашего отдела, сэр, ко мне поступил один меморандум. Он был посвящен Фенг Хо Кунгу – главному пекинскому конструктору ракетной техники. Среди прочей бесполезной информации сообщалось, что этот ученый немного не в себе. Он обожает помечать своими инициалами все, что ему принадлежит. Они есть на его доме, автомобиле, лошади, собаках, посуде, предметах одежды, обуви… на женщинах, обслуживающих его. Я помню, там было написано, что год тому назад он завел любовницу-шведку. Полное имя ученого состоит из трех слов. Возможно, на ягодице женщины сделана татуировка с его инициалами. Поэтому… – О’Халлорен потянулся всем своим могучим телом, на его лице появилась улыбка. – Я решил, что вам следует знать об этом происшествии.

– Кто еще получил этот рапорт?

– Британское и скандинавские посольства, а также редакция «Франс матэн».

Дори поморщился. Он терпеть не мог «Франс матэн». Едва где-то начинало пахнуть жареным, эта газета была готова тотчас поднять шумиху.

– Из Сюрте передали информацию прессе?

– Я успел их остановить.

– Но «Франс матэн» ее получила?

О’Халлорен извлек газету из портфеля и положил ее на стол.

– Да, получила, – сказал он.

На второй странице под шапкой «Вы знаете эту женщину?» был помещен плохой, нечеткий снимок, сделанный обычным полицейским фотографом; на снимке была запечатлена светловолосая женщина, чей возраст трудно определить по фотографии, но довольно молодая. Даже отвратительное качество снимка не могло скрыть ее красоту.

«На теле таинственной незнакомки обнаружены китайские иероглифы, которые еще предстоит перевести».

Прочитав эту фразу, Дори хмыкнул.

– Как газетчики о ней разнюхали? – сердито спросил он.

О’Халлорен пожал плечами:

– А как стервятник обнаруживает пищу, находящуюся в двадцати милях от него?

Дори снова откинулся на спинку кресла. Подумав, он медленно произнес:

– Возможно, за этим ничего не стоит: многие женщины… – Он смолк, покачав головой. – Три китайских иероглифа! Нет, вряд ли это просто совпадение. – Он подался вперед. – Тим, отнесемся к этому с предельной серьезностью. Пусть лучше мы перестрахуемся, но если эта женщина… – Он забарабанил пальцами по столу. – Какие шаги ты уже предпринял?

– Кое-какие меры предосторожности. – О’Халлорен говорил уверенным тоном человека, знающего свое дело. – Оказалось, что в больнице сейчас проходит обследование генерал Уэйнрайт. Благодаря этому появился предлог поставить в коридоре охранника. Уэйнрайт лежит на том же этаже, что и неизвестная женщина. Я позвонил доктору Форрестеру и предупредил его, что пациентка представляет интерес для спецслужб. Попросил прикрепить к ней проверенную медсестру. Охранник получил указание впускать в палату только одну девушку. Я предупредил сотрудника приемного покоя о необходимости задерживать всех направляющихся к ней посетителей.

Дори кивнул:

– Прекрасно, Тим. Я беру это дело в свои руки. Прежде всего следует выяснить, что означают эти иероглифы на теле женщины. Если, на наше счастье, она действительно любовница Кунга, то мы отвечаем за нее головой. Поезжай в больницу, Тим. Проследи, чтобы ничего не случилось, пока я все тут организую.

О’Халлорен поднялся с кресла:

– Возможно, мы только потеряем время, сэр.

– А если нет? – Дори улыбнулся. – Мне повезло, что такой человек, как ты, работает у меня. Поторопись. Я кое-что предприму здесь.

Когда О’Халлорен покинул кабинет, Дори на мгновение задумался, потом кивнул самому себе и протянул руку к телефонной трубке.

В одном из грязных дворов улицы Ренн находится ресторан «Le Temple du Ciel», что в переводе с французского означает «Небесный храм». Он не упоминается ни в одном путеводителе, но это лучший китайский ресторан Парижа. Туристу, случайно оказавшемуся здесь, с сочувственной улыбкой сообщают, что все столики заказаны. «Небесный храм» обслуживает только китайцев.

Когда Дори разговаривал с О’Халлореном, Чанг By, владелец ресторана, сидя у кассы, наблюдал за тем, как официанты подают ланч полудюжине завсегдатаев, которые сидели за высокими шелковыми ширмами, окружавшими столы. Щелканье костяшек для игры в маджонг, громкие голоса и звуки джаза создавали тот шумовой фон, без которого каждый китаец чувствует себя одиноким и несчастным.

Пронзительно зазвонил телефон. Чанг By снял трубку, послушал, потом заговорил на кантонском диалекте. Положив трубку возле аппарата, он направился к столику, за которым сидел приступивший к ланчу Саду Митчел.

Когда Чанг By появился из-за ширмы, палочки, зажатые в руках Саду Митчела, с легким перестуком мелькали над тарелкой, наполненной отборными креветками. Чанг By поклонился сначала Саду, затем, чуть повернувшись, – сидевшей рядом с ним молодой вьетнамке.

– Извините, месье… телефон… срочно, – на ломаном французском произнес Чанг.

Из уст Саду вырвалось бранное слово, вызвавшее усмешку у его спутницы. Он бросил палочки на стол и знаком отпустил Чанга By.

Саду Митчел был высоким, стройным, узколицым, всегда безупречно одетым человеком с зачесанными назад иссиня-черными волосами. Его жесткие миндалевидные глаза напоминали черные бусинки. Он был побочным сыном американского миссионера, потерпевшего крах в своей деятельности лет тридцать назад. Когда отец Саду наконец осознал, что его проповеди оставляют слушателей равнодушными, он нашел утешение в обществе привлекательной юной китаянки, которая считала своим долгом облегчить тяжкую долю священника, изнемогающего от неблагодарных трудов. Последствием ее участия в его судьбе стало появление на свет Саду – полукитайца, полуамериканца, который ненавидел Соединенные Штаты за незаконность своего рождения.

За последние десять лет Саду преуспел в роли владельца маленького бутика, расположенного на улице Риволи; он продавал там американским туристам украшения из нефрита и дорогие антикварные изделия. Он не умел обходиться без женщин. Год назад после ряда неудач он встретил девушку-вьетнамку, Пирл Куо, чья красота пленила его. Он обнаружил, что по сравнению с ее ненавистью к Америке его отношение к этой стране слишком несерьезное. За один воздушный налет янки в Северном Вьетнаме она потеряла всех своих родных и кров. Она бежала в Ханой и стала там китайским агентом. Потом китайцы послали ее в Париж. Она быстро убедила Саду в том, что он обязан помочь Пекину. Поскольку он постоянно контактирует с американцами в своем магазинчике, объяснила ему Пирл, у него есть возможность собирать информацию, которую он должен передавать сотруднику китайского посольства Етсену. Саду увлекла эта идея. Его поражало, что американцы говорят в чужой стране так, словно никто на свете, кроме них, не владеет английским. Порой их легкомыслие было просто удивительным. Обрывочные сведения, поступавшие от Саду, помогали питать китайскую пропагандистскую машину. Он ощущал себя полезным, сводя таким образом счеты со своим отцом, умершим десять лет тому назад. Саду не сознавал, что его готовят к более важной и опасной работе. Вдохновляемый Пирл, осторожно ведомый Етсеном, Саду приближался к точке невозврата.

Этот телефонный звонок должен был превратить его в настоящего тайного агента.

Отодвинув ширму, он подошел к телефону и взял трубку.

– Да? Кто это? – раздраженно спросил он, думая об остывающих креветках.

– Я нахожусь у вашего магазина. Срочно приезжайте сюда.

Он узнал гортанный голос Етсена.

– Сейчас я не могу. Я…

– Немедленно.

В трубке раздались гудки.

Выругавшись, Саду вернулся к столу. Пирл вопросительно посмотрела на Митчела.

– Это Етсен, – недовольно произнес Саду. – Он хочет видеть меня.

– Тогда ты должен поспешить, дорогой.

– Я ему не слуга, – неуверенно выговорил Саду.

– Ты обязан ехать, дорогой.

Влияние Пирл на Саду было столь сильным, что его сомнения развеялись.

– Тогда жди меня здесь, – сказал он. – Я скоро вернусь.

Саду покинул ресторан.

Меньше чем за десять минут он домчался на своем автомобиле «Триумф ТR-4» до бутика. Когда Саду остановил машину, толстый китаец, рассеянно разглядывавший в витрине нефриты, повернулся, подошел к автомобилю, сел в него и тихо сказал:

– Поедем куда-нибудь, где мы сможем поговорить.

Автомобиль поехал вниз по улице Риволи. Миновав площадь Согласия, они оказались на набережной.

– Дело срочное и важное, – сказал Етсен. – Мы выбрали вашу кандидатуру. Это большая честь. Припаркуйте машину возле луврского парка.

Волнение охватило Саду. Он посмотрел на сидевшего рядом толстяка, одетого в костюм из грубой ткани; лицо китайца было непроницаемым, маленькие ручки, точно вырезанные из слоновой кости, лежали на животе. Саду въехал в парк, нашел свободное место для стоянки перед Министерством финансов – был час ланча – и заглушил мотор.

Етсен вытащил из кармана экземпляр «Франс матэн» и протянул газету Саду. Китаец щелкнул пальцем по фотографии блондинки.

– К завтрашнему утру эта женщина должна быть мертвой, – сказал он. – Мы верим в вас. Вам окажут необходимую помощь, но все организуете вы сами. В шесть часов вечера вам позвонит человек. Он будет лишь исполнителем. Мозгом операции станете вы. Теперь слушайте меня внимательно…

Саду сидел не двигаясь; он слушал, сжав тонкими длинными пальцами руль машины. Это был решающий момент. Он внезапно понял, что долгие годы тлевшая в его сердце ненависть к Америке завела его весьма далеко. Он не знал, радоваться или огорчаться этому, но инстинктивно ощущал, что задание придется выполнять, какие бы чувства им ни владели.

Лондонская Бонд-стрит всегда притягивает туристов. Даже после половины шестого, когда магазины закрыты, люди из разных стран мира продолжают гулять по оживленной улице, разглядывая витрины, любуясь старинными гравюрами, книгами в кожаных переплетах, бельем, дорогими камерами и роскошными подарками марки «Эспри».

В толпе, наводняющей Бонд-стрит в семь часов вечера, находился высокий, атлетического телосложения мужчина, одетый в поношенный костюм иностранного покроя, рубашку и галстук от Маркса и Спенсера и стоптанные башмаки. У него были коротко стриженные серебристые волосы, квадратное скуластое лицо и тусклые зеленые глаза. Ему можно было дать от тридцати до сорока лет. Ростом он чуть-чуть недотягивал до шести футов и пяти дюймов. Его загорелое лицо не выражало никаких эмоций. Он передвигался легкой поступью боксера, засунув крупные руки в карманы брюк.

Этот мужчина, известный под фамилией Маликов, был самым успешным русским агентом. Он находился в Лондоне уже неделю, получив указание гулять по Сити, осваиваться, изображать из себя туриста. Его предупредили, что, возможно, будет работа.

Маликов отдыхал, расслаблялся. Он поселился в дешевой гостинице на Кромвель-роуд. Он чувствовал, что за ним следит МИ-6, а также кто-то из своих. Маликова это не беспокоило. Таковы были правила игры, а он относился к своей работе как к игре – волнующей, приносящей удовлетворение, позволяющей реализовать садистские наклонности.

Этим вечером, гуляя по Бонд-стрит, он разжигал свою подавленную страсть к обладанию дорогими вещами. Время от времени Маликов замирал перед витриной и смотрел зелеными глазами на предметы роскоши, которыми ему не суждено было владеть. В их числе была, например, портативная игральная рулетка, и он охотно приобрел бы ее. Великолепный блокнот в кожаном переплете с авторучкой из серебра и оникса притягивал его, как вожделенная игрушка манит ребенка. Он смотрел сквозь стекло с маской равнодушия на лице, не вынимая больших сжатых кулаков из карманов.

Он неохотно зашагал дальше, борясь с желанием задержаться подольше у витрин и снова поглядеть на все эти соблазны; Маликов помнил, что некто, завидуя его репутации, готов в любой момент настрочить донос и неотступно следует за ним по пятам.

Отрывистый звук автомобильного сигнала заставил Маликова оглянуться. Он увидел медленно едущий «ягуар»; обогнав Маликова, машина поползла чуть впереди него.

За рулем сидела блондинка лет двадцати трех в норковой накидке. Она зазывно смотрела на Маликова и улыбалась. Глубокие складки возле уголков рта придавали ей порочный вид.

Маликов отвернулся. Зашагал дальше. Горячая волна прокатилась по его телу. Маликова внезапно охватило желание поехать с этой шлюхой и показать ей, в какое стонущее, задыхающееся, измученное существо способен превратить женщину русский. Справляясь с минутным порывом, Маликов ощутил, что на лбу выступили капельки пота. Он продолжил свой путь, не забывая о невидимом соглядатае, который не сегодня завтра доложит начальству о каждом его шаге, похвальном или предосудительном.

«Ягуар» прижался к тротуару. Когда Маликов поравнялся с девушкой, она негромко произнесла:

– Зачем скучать в одиночестве, милый? Мы могли бы неплохо развлечься.

Маликов не остановился. Предметы роскоши, красующиеся в витринах, вдруг потеряли свое очарование. Ему захотелось вернуться в гостиницу. Четыре стены, зашторенное окно и запертая дверь сулили ему убежище от чужих глаз, в котором он нуждался.

«Ягуар» набрал скорость. Маликов без сожаления проводил его взглядом. Добравшись до Пикадилли, он услышал попискивание своего приемника, выполненного в виде наручных часов. Этот сигнал означал, что Маликов нужен шефу. Он тотчас взял себя в руки, мигом позабыв о плотских желаниях и соблазнительной роскоши. Нажав кнопку, он выключил сигнал и быстро зашагал по Пикадилли к гостинице «Беркли». Не обращая внимания на швейцара в высокой шляпе, он зашел в вестибюль и сквозь собравшуюся здесь толпу праздно болтающих, нарядно одетых людей пробрался к телефонному аппарату. Проигнорировав презрительный взгляд, которым служащий отеля окинул его костюм, Маликов назвал клерку нужный номер. Когда человек указал на телефонную будку, Маликов закрылся в ней. Там пахло дорогими духами, и на мгновение он вспомнил о блондинке в «ягуаре». Его громадные кулаки сжались. Показать бы ей, как умеют русские обращаться с женщиной! Телефон затренькал, и Маликов снял трубку.

– Алло? – прозвучал мужской голос.

– Четыре плюс два, плюс шесть равняется двенадцати, – произнес Маликов свой личный пароль.

– Немедленно отправляйтесь в Париж. Для вас зарезервировано место на рейс 361. Время вылета 20:40. Ваши вещи сложены и ждут вас на аэровокзале. В Ле-Бурже вас встретит С.

Послышались короткие гудки.

Маликов оплатил разговор. Выйдя из отеля, он взял такси и поехал к аэровокзалу.

Бледный толстяк, известный Маликову под именем Дрина, ждал его в вестибюле. Дрина имел при себе потрепанный чемодан Маликова, билет и триста французских франков.

– У вас еще есть немного времени, – почтительно заметил Дрина. Он восхищался своим коллегой, завидовал его таланту и энергии, позволившим Маликову заслужить репутацию лучшего агента. – Я могу вам чем-то помочь? Я тщательно сложил ваши вещи. Вас встретит Смирнов. Он будет вам признателен, если вы захватите для него не облагаемые пошлиной сигареты. – Бледное лицо расплылось в улыбке. – Я подумал, что не мешает напомнить вам об этом.

Маликов ненавидел этого ничтожного человека, как и вообще всех неудачников. Ему порой приходилось иметь дело с такими типами; их услужливые, заискивающие манеры раздражали Маликова.

Молча взяв чемодан, билет и деньги, Маликов расстался с ним. Он знал, что наблюдение еще не снято. Нельзя было даже обматерить толстяка.

Прибыв в Ле-Бурже, Маликов без осложнений прошел полицейскую проверку. Его поддельный паспорт был в полном порядке. Он изображал из себя находящегося в отпуске гражданина Америки. Полиция Ле-Бурже привыкла к американцам. Люди каких только национальностей не прибывали из Штатов! Этот славянин не вызвал у них подозрений. Франции пригодятся его доллары. Маликов прошел через турникет и оказался в просторном зале, где его ждал Борис Смирнов. Маликов обрадовался, увидев его. Смирнов знал свое дело. Он заслужил репутацию умного и безжалостного оперативника. Маликов часто с ним работал. Крупный, атлетически сложенный, лысеющий, с маленькими злыми глазками, Смирнов обладал даром безропотно сносить тяготы службы. Его профессиональное кредо было таким: все возможное будет сделано, невозможное – тоже.

Спустя несколько минут после прибытия Маликова в зале аэропорта произошла драка. Там внезапно появились три молодых панка с отвратительными физиономиями; парни в грязных кожаных куртках подошли к человеку, мирно сидевшему возле турникета, через который проходили пассажиры. Один из юношей ударил человека резиновой дубинкой по голове; на глазах оторопевших людей хулиганы выбежали на улицу, сели в потрепанный автомобиль «симка» и умчались в дождливый мрак.

Пострадавший был парижским агентом МИ-6, предупрежденным Лондоном о прилете Маликова. Его увезли на «скорой». Смирнов, организовавший нападение, был уверен в том, что других свидетелей появления Маликова в Париже нет.

Маликов пересек зал и приблизился к Смирнову, который скривил губы в улыбке.

– Ты привез мне сигареты? – спросил Смирнов, пожав руку Маликова.

– Отравляй себя сам, – отозвался Маликов. – Почему я должен приближать твою смерть?

– Ты думаешь только о себе, – пожав плечами, заметил Смирнов. – По моим сведениям, ты еще никогда никому не оказал услугу.

Маликов хмыкнул.

Когда они выходили из здания аэропорта, Маликов задумался над услышанным замечанием и с неудовольствием признал его справедливость.

Мужчины сели в «Пежо-404», оставленный Смирновым на парковке. Отпуская сцепление, Смирнов сказал:

– Это дело может оказаться непростым. Найдена женщина, страдающая полной потерей памяти. Сейчас она в американской больнице. Ее считают любовницей Фенг Хо Кунга. Нам приказано похитить ее из больницы и доставить в дом, находящийся в Мальмезоне. Ты назначен ответственным за операцию. Американцам известно, кто она такая, они уже поставили в больнице охрану. Вполне возможно, что уже через несколько часов ее переведут в менее доступное место.

– По их мнению, она что-то знает? – спросил Маликов.

– Может знать.

Несколько секунд Маликов сидел молча, обдумывая задание. Оно ему нравилось. Он любил рискованные операции. Проникнуть в охраняемую больницу, забрать оттуда женщину и скрыться с ней – такая работа была в его вкусе.

– Ты уже что-нибудь предпринял или ждал меня?

– Дело срочное, – сказал Смирнов. – Я поручил человеку наблюдать за больницей и каждые десять минут докладывать о происходящем. По-моему, самый быстрый способ похитить ее – это просто войти в больницу и увезти женщину оттуда. Нам повезло. Американский генерал, проходящий обследование, лежит в палате на том же этаже, что и эта женщина. В моем распоряжении есть джип, автомобиль «скорой помощи» и американская военная форма. Если мой план тебе не по душе, скажи. Это твоя операция.

Маликов взглянул на суровое, жесткое лицо своего коллеги. Сегодня Смирнов был его помощником. Как скоро они поменяются ролями, если Смирнов и впредь сумеет проявлять такую сообразительность? – спросил себя Маликов. Смирнов разработал план за Маликова. Маликов знал это.

– Ты думаешь точь-в-точь как я, Борис. Работать с тобой – одно удовольствие. Отличный план. Он должен принести успех. Я доложу о тебе начальству; твои акции возрастут.

Смирнов засмеялся.

– Ты этого не сделаешь, – сказал он, – но, если ты одобряешь мой план, я охотно дарю его тебе. Что мне расположение начальства?

– Ты не честолюбив, Борис? – спросил Маликов.

– Нет… а ты?

– Я сам порой спрашиваю себя об этом. Нет… наверно, тоже нет.

Смирнов раскрыл было рот, но ничего не произнес. Он вспомнил, что излишняя откровенность опасна.

– Кто будет ухаживать за женщиной, когда мы доставим ее в Мальмезон? – спросил Маликов. – Не мы же превратимся в сиделок?

– Я не прочь. Она очень красива, это было бы забавно, – сказал Смирнов. – Нет, Ковский поручил эту работу Мерне Доринской.

– Этой стерве? Что она делает в Париже? – настороженно спросил Маликов.

– Она часто здесь бывает. Говорят, Ковский и Доринская…

– Кто говорит? – рявкнул Маликов.

Испугать Смирнова было весьма трудно. Он пожал широкими плечами:

– Ты не знал? Это всем известно.

– Знал. Лучше об этом не говорить.

– Я бы предпочел забраться в койку с козлом, нежели с Мерной, – произнес Смирнов.

– Ковский не способен заметить разницу.

Мужчины засмеялись. Их смех стих лишь тогда, когда Смирнов заехал во двор русского посольства.

Джон Дори прибыл в американскую больницу в 16:40. Он испытывал сильное раздражение, теряя драгоценное время, но требовалось убедиться в том, что татуировка на ягодице женщины – не искусная имитация. Сначала пришлось искать китаиста Никласа Волферта. Оказалось, что Волферт отправился на один день в свое небольшое поместье в Амбуазе ловить рыбу. Пока его разыскали, доставили вертолетом в Париж, привезли на машине в американское посольство и ввели в курс дела, прошло четыре часа. Кроме Волферта, Дори захватил с собой Джо Доджа, лучшего фотографа американского посольства.

Доктор Форрестер, высокий худощавый человек с темными кругами под глазами, принял Дори в своем кабинете. Волферт и Додж остались в коридоре.

Форрестер уже был предупрежден О’Халлореном о том, что пациентка – весьма важная персона; доктор согласился помочь Дори.

– Это дело может оказаться весьма секретным, – сказал Дори, сев в кресло. – Надеюсь, вы обеспечите безопасность женщины. Есть масса причин, по которым кое-кто может попытаться убить ее. Я хотел бы, чтобы еду для нее готовил один надежный человек. За пациентом должна ухаживать медсестра, которой вы полностью доверяете.

Форрестер кивнул:

– Капитан О’Халлорен уже предупредил меня об этом. Я сделал все от меня зависящее. Что еще вы хотите?

– Я хочу сфотографировать татуировку. Я привез с собой фотографа.

Форрестер нахмурился:

– Татуировка находится на ягодице пациентки. – Он подался вперед и пристально посмотрел на Дори. – Вряд ли она позволит незнакомому человеку снимать ее ягодицу. Я не могу это разрешить.

– Она уже пришла в себя?

– Конечно. Сознание вернулось к ней три дня тому назад. Сейчас она изрядно нервничает.

– Мне необходимы эти фотографии, – с металлом в голосе произнес Дори. – Возможно, они будут отосланы самому президенту. Введите ей пентатол. Тогда она не узнает, что ее сфотографировали. Это займет несколько минут. Я также хочу, чтобы татуировку увидел мой эксперт-китаист. Давайте сделаем это немедленно.

Поколебавшись, Форрестер пожал плечами.

– Ну если это так важно… – сказал он. Сняв телефонную трубку, Форрестер тихим голосом отдал распоряжения. – Ваши люди смогут зайти в палату через десять минут.

– Чудесно.

Дори вышел в коридор, поговорил с Доджем, затем вернулся в кабинет и снова сел напротив врача:

– Расскажите мне об этой женщине.

– Ее привезли к нам в состоянии…

– Я все это знаю. Читал вашу справку, – нетерпеливо сказал Дори. – Меня вот что интересует… не симулирует ли она потерю памяти? Она действительно страдает амнезией?

– По-моему, да. Она не поддается гипнозу. Ее нашли с небольшой раной на затылке. Рана могла возникнуть при падении, вызванном комой; травма, по-видимому, привела к потере памяти. Такое изредка случается. Да, думаю, она не симулирует.

– Есть предположения, как долго продлится это состояние?

– Точно сказать не могу. Месяц… неделю… полагаю, не дольше месяца. – Форрестер улыбнулся. – Мы рассматривали возможность применения скополамина, оно сопряжено с риском. Если она симулирует, средство сработает, но в противном случае ее амнезия может усугубиться. Если вы хотите воспользоваться этим препаратом, я не стану возражать, но он может отодвинуть момент возвращения памяти на месяцы.

Дори задумался. Наконец он встал с кресла:

– Я проконсультируюсь с моим китаистом, а потом снова навещу вас. Спасибо, доктор, за содействие. Я найду для нее место и сразу же заберу отсюда.

Спустя тридцать минут Волферт, приземистый лысеющий сорокашестилетний человек с бело-розовым лицом, вошел в тесную комнату, которую Форрестер предоставил Дори, прибывшему в сопровождении О’Халлорена.

– Ну что? – спросил Дори, поднимаясь.

– Это Эрика Ольсен, любовница Кунга, – заявил Волферт. – Я видел его инициалы на различных предметах, принадлежащих ему. Ошибка исключается. Это весьма специфическая по цвету татуировка… ее почти невозможно подделать.

Дори пристально посмотрел на человека, считавшегося одним из лучших знатоков китайских обычаев.

– Почти?

– Допустим, искуснейший татуировщик сумел бы ее подделать, но это маловероятно. Я просто подстраховываюсь. – На лице Волферта появилась снисходительная улыбка. – Никто не даст вам стопроцентной гарантии, но я готов держать пари на мою пенсию, что она любовница Кунга.