Глава XI. Смерть – вечна
Её смех звенит совсем рядом. Вокруг вздымается лес безупречно чистых зеркал, в которых я не отражаюсь, а потому вижу только вложенную саму в себя бесконечность. Где-то среди этих пространств-обманок прячется озорная девчонка, чей голос я слышу, но не могу определить направление; она словно повсюду и нигде.
Ладонью я ещё чувствую тепло её руки. Оно исчезает – словно последний выдох, который только что покинул лёгкие.
Мой кулак обрушивается на ближайшее зеркало, и звон заполняет мир. Осколки разлетаются во все стороны, фальшивая беспредельность рушится на глазах. На моих руках проявляются глубокие порезы. Тяжёлые красные капли срываются вниз, на лету превращаясь в воду, которая утекает, утекает, утекает…
Впереди виднеется женский силуэт, и всё вокруг него распадается на части. Горы, леса, моря и солнце оплывают, ломаются, теряют очертания; вселенная, утратившая самую свою суть, гибнет, на глазах превращаясь в гротескное месиво форм и цветов. В этом абсурде, где ничто не в состоянии просуществовать дольше мгновения, одна Она остаётся прежней. Та, что стоит передо мной. Одна Она – яркая, отчётливая, понятная. Родная. Остров осмысленности и покоя посреди океана агонизирующего хаоса.
Она стоит спиной и ждёт, когда я снова её коснусь. Как перед тем, когда мы вместе прыгнули в пропасть, и её рука выскользнула из моей…
Я тянусь вперёд. Её плечи ссутулены, поза расслабленная – Она давно устала ждать. Нечто странное мерещится мне в её облике, но я тоже слишком устал без неё. Словно нас разделяет целая вечность.
Моя рука касается её пальцев – холодных, как лёд. Она оборачивается.
– Привет, безымянный, – говорит не-Лина. – Вот и ты наконец.
Её взгляд потухший, усталый, но где-то в глубине бесцветных глаз теплится огонёк интереса.
– Кто ты? – спрашиваю я, отпрянув. – Где Лина?
– Зови меня Малика, – шелестит Она с улыбкой. – Ты должен пойти со мной.
– Но я не могу, – отвечаю я, сам не зная почему.
– Ты должен. Если не ты, то другие пойдут. И это будет неправильно.
Её голос тих и приятен, его хочется слушать бесконечно. Но почему же она так холодна?..
И вдруг до меня доходит:
– Я уже видел тебя. Видел.
– И ты сбежал. Но пока не поздно – идём. Ты – ошибка, – глаза Малики наполняются сожалением.
– Я не могу пойти с тобой. Меня ждут, – невпопад бормочут мои губы.
Она понимающе улыбается.
– Я всё равно заполучу тебя, так или иначе.
– У меня нет выбора?
– Есть. И ты его сделал, – тяжкий вздох.
Её глаза на мгновение затуманиваются печалью – и снова проясняются.
– До встречи, безымянный, – её губы мимолётно касаются моих, оставив на них обжигающий холод. – Я буду ждать.
И наступает покой.
* * *
Мои уши уловили звук, по которому скучали долгое время, но я никак не мог его узнать. Отупение, овладевшее мной, достигло масштабов гениальности. Я мог слышать и дышать, но был настолько этим удивлён, что испугался. Подумал: «Это что, я всё ещё жив?!»
Но потом разум вернулся – рывком, словно с разбегу. Я вдруг осознал, что нахожусь внутри саднящего мешка с костями, побывавшего как минимум в мясорубке. И этот мешок – моё тело. Болели зубы, язык, глаза, а под веки словно песка насыпали. Желудок, скрученный в тугой комок, так и норовил выпрыгнуть наружу или хотя бы вывернуться наизнанку. Учитывая всё это, я скорее воскрес, чем проснулся. Радоваться не хватало сил, но какое же это было блаженство – слышать, как ветер шумит кронами деревьев!
Я попытался приподняться и тут же со стоном упал, потому что мир перед глазами вращался волчком. Всё, что успел захватить мой затуманенный взгляд – ночное небо и отсвет костра, потрескивающего рядом.
– Очнулся? – надо мной нависла тень. – Как себя чувствуешь?
– Как труп, – промямлил я.
– Ты был при смерти. Дважды переставал дышать. Мы еле тебя вытащили.
– Сколько меня не было?..
– Примерно шесть дней. После того, как ты чуть не вскипятил нас вместе с озером, мы ещё долго шли по пещерам.
Только теперь я понял, что надо мной стоит Рэн.
– А Кир?
– Нормально. Тебе досталось больше всех. А мы по незнанию потом ещё и отравились все… Мы с гномом легче перенесли, а тебя это чуть не добило. Тебе бы и сейчас лучше поспать.
Меня затрясло – то ли от холода, то ли от слабости.
– Пить, – только и вымолвил я.
К моим губам поднесли мехи, и внутрь потекла прохладная жидкость. Чистая, свежая вода. Каждый глоток приносил облегчение и тупую боль в животе. Я почувствовал, что теряю сознание.
– Лину… Лину нашли? – пробормотал я, уже проваливаясь в забытьё.
– Спи, – ответил Рэн, словно из другого мира. – Потом поговорим.
* * *
Поутру меня разбудили птахи, на разные лады щебечущие и свистящие над головой. По сравнению с прошлым пробуждением стало намного легче. По крайней мере боль уже не замутняла восприятие, а запах жареного мяса, плывущий вокруг, не вызывал приступов тошноты. Я даже смог сесть.
Надо мной нависала крыша шалаша – небольшого, только чтобы защитить от дождя и ветра. Из него открывался чудесный вид: небольшая полянка под сенью раскидистых деревьев, чуть подальше – выпуклый зелёный склон, похожий на живот толстяка-великана, а ещё дальше высилась цепь заснеженных пиков.
На этот раз рядом оказался Кир. Он сидел на чурке у тлеющего кострища и остриём моего меча что-то вырезал из деревяшки. Рэна было не видно.
Я покряхтел – чуть громче, чем требовалось.
– О, ну надо же кто у нас глазки открыл! – Гном тут же бросил своё занятие и подошёл ко мне. – Наотдыхался наконец?
– Я тоже рад тебя видеть, – сказал я, щурясь спросонья. – Где Рэн?
– Вроде бы пошёл набрать дров и поохотиться. Как самочувствие-то?
– Жить буду. Расскажи лучше, что произошло.
– Хоть поешь сначала, – Кир снял с остывающего костра жареную рыбину, насаженную на палку, и протянул мне. – Вот, налетай. На этот раз не ядовитая.
При виде еды меня настиг рвотный позыв, но вслед за ним дал о себе знать и голод.
Я взял угощение здоровой рукой – вторая была все ещё плотно перетянута повязкой и плохо слушалась.
– Я буду есть, а ты – рассказывать.
– С какого момента?
– Да прямо с того, где мы смылись от той здоровенной химеры.
Кир, хмыкнув, вернулся к вырезанию ложки из сучка и начал рассказывать. Я почти не прерывал, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Выяснилось следующее.
После того, как нас вынесло течением из той затопленной пещеры, поток довольно долго нёс всю нашу компанию по тоннелю без берегов. Моё вяло барахтающееся тело держал на плаву Кир. Ему сильно мешали мои мечи: один я стиснул в руке, а другой, будучи замагниченным с первым, волочился за нами следом по дну. Гном утверждал, что уже намеревался бросить меня, когда тоннель расширился и обмелел – дальше по нему можно было идти, хоть и по пояс в воде. Так наша компания и добралась до притока этой подземной реки, почти пересохшего, но успевшего пробить себе широкий проход в скале. Передохнув, мои спутники решили идти вверх по руслу притока – потому что спускаться уже никому не хотелось.
…В этом месте рассказа из зарослей появился Рэн, с самодельным луком в одной руке и подстреленным длиннолапым зайцем – в другой. Пуэри поприветствовал меня странным движением руки, сел рядом и молча занялся своей добычей. В разговоре, который вёлся на Локуэле, он пока поучаствовать не мог.
Почти день они с Киром шли вверх по притоку. Меня волочили на себе попеременно. Ручей вывел их к большой глубокой луже, где Рэну удалось поймать несколько рыбин. Не разводя огня, добычу разделали и съели – и даже меня накормить не забыли. Спустя полчаса пуэри вывернуло наизнанку, и тот начал на жестах объяснять Киру, что нужно засунуть два пальца в рот: рыба оказалась ядовитой. От этого у меня и начались бред и лихорадка, которые не прекращались ещё пару дней.
Пришлось двигаться дальше на голодный желудок. Склон становился всё круче, а сил оставалось всё меньше. Медленно, но верно охотник и копатель тащили меня по извилистой пещере ещё день, а потом ещё полдня. За это время я дважды пытался умереть, но благодаря знаниям Рэна меня оба раза откачали. Даже Кир удивился моей живучести, сказал: «Таких тяжёлых больных у нас добивать принято, потому что всё равно уже не жильцы». Я тут же горячо поблагодарил его за то, что не добил.
Тем более что второй раз меня спасали уже почти на поверхности, чувствуя свежий воздух. Вода вывела нас в долину, когда солнце уже почти скрылось за горными вершинами. Кое-как наевшись найденной поблизости дикой малиной, мои спутники завалились спать, а наутро донесли меня до этого места и разбили лагерь. На свежей воде и нормальной еде я пошёл на поправку уже на следующий день.
– Так что это за долина, Кир? – спросил я, доставая изо рта рыбьи кости. – Где именно мы находимся?
Гном задумчиво оглядел заснеженные пики.
– Не знаю точно. Где-то в глубине Тингар. Ходили слухи, что где-то на северо-западе от Небесного Пика есть долина, в которую очень трудно попасть. Перевалы закрыты снегом восемь месяцев в году и находятся высоко. Укромная – так она у нас называется. Если это – не она, то вообще не знаю, где мы.
– Люди здесь есть?
– Мы пока не видели. Зато зверья полно, птиц. Буйволы есть, дикие лошади по лугам носятся. Тут можно неплохо устроиться. Долина вытянута с юго-запада на север-восток, на глаз скажу, лиг под десять в длину и в среднем около двух в ширину. Есть где развернуться.
– А куда мы попадём, если двинемся прямо на запад?
– В Чернотопье… – пожал плечами гном и тут же встрепенулся: – Постой! Куда это ты собрался на запад?
Я помолчал, дожёвывая последний кусочек рыбы.
– В Лотор. Лину забрали Меритари, я почти уверен. Надо её вызволить.
Кир даже в лице переменился.
– Сдурел, длинный? Это же Меритари. Не ты ли говорил, что они вас собираются заживо сжечь? Да там ведь война уже небось в самом разгаре! Надо не туда бежать, а оттуда!
Челюсти у меня стиснулись сами собой.
– Не хочешь – не иди. – выдавил я сквозь зубы. – А я Лину бросать не собираюсь.
Гном, уловив непререкаемость тона, замолчал и насупился. Было видно, как ему хочется высказаться на тему моих умственных способностей. Я даже приготовил парочку хлёстких фразочек, чтобы ответить ему, но гном почему-то смолчал.
– Так и знал ведь, – пробормотал он в бороду, ожесточённо пуская свою поделку на стружку. – Ну ведь так и знал…
– О чём вы поспорили? – подал голос ничего не понимающий Рэн.
– Выбираем дальнейшее направление, – буркнул я. – Слушай, как вы вообще общались с Киром без меня?
Пуэри усмехнулся.
– Жестами, рисунками, звуками. Как только не изгалялись. Но ничего, в итоге насобачились немного. Он даже стал учить меня вашему Локуэлу, – и в доказательство этого охотник вскинул руку и радостно выкрикнул на всеобщем: – Жопа!
Я медленно повернулся к Киру. Тот, скорчив донельзя сосредоточенную мину, делал вид, что занят своей заготовкой и ничего не слышит.
– И что это слово означает, он тебе сказал? – невозмутимо спросил я пуэри.
Гном поспешно вскочил и направился вниз по склону. Рэн, заподозрив неладное, стёр улыбку с лица, но всё же ответил:
– Сказал, что это приветствие у людей.
Я, с трудом сдерживая смех, вздохнул. Сто два года коротышке, сто два года…
– Что-то не так? – пуэри недоумевал всё больше.
– Почти всё так, – кивнул я. – Только это не людское приветствие, а скорее гномское. И чтобы уж совсем правильно было, нужно в конце добавлять: «бородатая». Так уважительнее получается. Запомнишь?
– Жопа бородатая, – тщательно выговорил Рэн на Локуэле. – Да, запомнил.
– А ещё чему-нибудь он тебя научил?
– Могу связать пару слов. У вас странные языковые правила, но их всё равно меньше, чем у нас. Нужно больше практики, и тогда, думаю, за пару неделек уже смогу худо-бедно объясняться.
– Про практику – это точно. С этим мы тебе можем помочь. Например, ты можешь завтра с этим приветствием обратиться к Киру с утра – для закрепления.
– Ага. Так вы определились с направлением?
– Да, – решительно ответил я. – Едем на запад, в столицу Либрии, Лотор. Вызволять Лину.
– Ты уверен, что она там?
– Почти. А что?
Пуэри пожал плечами.
– Мы знаем только, что её встретили, даже не знаем, кто именно. Мало ли куда они могли пойти.
Этим замечанием он попал в десятку. Мои догадки строились, по сути, ни на чём – мне просто нужно было хоть куда-то двигаться, чтобы оправдаться в собственных глазах. Но если мы пойдём на запад – не получится ли, что мы пойдём не в ту сторону?
– В любом случае, нужно откуда-то начать. Там будет видно, – вот и всё, что я мог ответить.
Рэн только кивнул, подвесил выпотрошенного зайца на ветке, подхватил лук и ушёл вниз по склону.
Оставшись в одиночестве, я первым делом размотал повязку на запястье и оглядел порез. Выглядел он жутко – рану долгое время нечем было промыть, поэтому она начала подгнивать. Видимо, как только мы оказались на воздухе, парни это обнаружили, и им не оставалось ничего, кроме как срезать самые пострадавшие участки плоти, чтобы зараза не пошла дальше. Это меня спасло, но на руку теперь было страшно смотреть, а три пальца из пяти почти не слушались.
К счастью, пока я валялся без сознания, мои энергетические запасы успели изрядно восстановиться. Как раз хватило на заклинание вита-магии. Оно ослабило тело пуще прежнего, но зато руку удалось спасти – пальцы зашевелились и снова могли держать меч.
Пошатываясь, я добрёл до ближайшего дерева и, опёршись на него, окинул взглядом окрестности. Из шалаша этого увидеть было нельзя, но вид из лагеря открывался великолепный.
Слева на склонах гор шевелюрой топорщился хвойный лес. Долина тянулась оттуда и мягким изгибом уходила направо, да так далеко, что окончание её терялось за увиденной мной ранее горной грядой. Вдалеке, в самом широком месте, луга превращали ландшафт в подобие застывших зелёных волн. Между холмами текла речушка; на самой грани видимости между ними виднелся краешек крупного водоёма. Прямо передо мной же раскинулись заросли – невысокие лиственные деревья, перемежающиеся буйным кустарником. Дикий, прекрасный уголок – и, наконец-то, нет стен и потолка.
Только теперь, выбравшись наружу, я осознал, как это трагично – смириться с тем, что никогда больше не увидишь небо. Ведь подумать только: я мог умереть там, внизу, в этой хищной вековой темноте, сломленный и потерянный. И кто бы вспомнил обо мне? Я мог умереть на самом пороге спасения, когда вдалеке уже брезжил дневной свет, но так бы больше его и не увидел. Разве с такой участью можно смириться?
А я смирился. Там, внизу. Стоило лишь сказать: «Ты скоро умрёшь», и я с готовностью согласился.
Маленький, жалкий человечек.
Заблудился в самом себе, словно в трёх соснах.
Хорошо, что Кир с Рэном не смирились. Пока я жалел себя, они искали выход. Пока я готовился к смерти, они хотели жить. Поэтому когда я, сложив лапки, расслабленно умирал, они тащили меня, идиота, на своём горбу. Отчаянный копатель-одиночка и пуэри, предположительно последний в своём роде, рисковали своими жизнями ради моей.
Боги, ну и стыдобища. Хоть бы сквозь землю провалиться, что ли…
Я вздохнул грудью и тут же поморщился от ещё не отступившей до конца боли. Именно эта боль прервала мои досадливые размышления и вернула к реальности.
Между каменных глыб Тингар плыли, цепляясь за склоны боками, неторопливые облака. Свет солнца пронзал их, падал на тянущуюся ему навстречу зелень, сверкал на воде. На водопой к берегу ручья вышло стадо диких коз. Неподалёку, за подлеском, слышалось мычание оленя. Словно одуревшие от счастья, пели птицы.
Жизнь в Укромной долине била ключом, а у меня внутри словно выстрелил гейзер. Нужно было лишь разок смириться со смертью, чтобы понять, как я на самом деле хочу жить. Ведь жил же до этого – чужак, бездомный, беспамятный, которого из жалости приютили добрые люди. И когда эти люди погибли – не лёг помирать. Так что случилось-то? Доконало известие о том, что маму с папой мне никогда не найти?
Мои размышления прервал вернувшийся гном. Он бросил на землю охапку дров и, поглядев на меня исподлобья, буркнул:
– Вот и мертвец наш восстал.
Меня от этой фразы аж передёрнуло, но я промолчал. Это была самая хлёсткая шуточка, которая когда-либо удавалась копателю. В основном потому, что я сам только что думал о том же самом.
– Кир?
– Чего?
– Ты узнал у Оракула, что хотел?
Гном на секунду замер.
– Узнал, узнал, – сказал он, вдруг сменив тон с недовольного на равнодушный.
– И куда ты теперь?
– Куда я – что?
– Пойдёшь. Уговор был только дойти до Оракула и вернуться на поверхность.
Повисла пауза. Копатель взял очередную ветку и начал зачищать её от коры, на сей раз используя единственный оставшийся у него топор.
– Разбегаемся? – не отставал я.
Гном рассмеялся – так нехорошо, что у меня мурашки пошли. Это даже и не смех был, а карканье, которое так же резко оборвалось.
– Ну конечно! – проворчал он в бороду. – А вы ломанётесь на запад и там, в горах, без меня дуба врежете? Сдался мне такой душевный груз! Не. Всем отсюда выбираться надо, вместе и пойдём.
Меня такой ответ устроил вполне. Решив, что гном не в настроении, я уже поковылял к журчащему неподалёку ручью, чтобы ополоснуться, когда услышал сзади:
– Ты сам-то узнал, что хотел?
– Не то, чтобы прям что хотел, – сказал я, помолчав, – но узнал.
– И как, рад?
– Не видишь, что ли? – усмехнулся я через плечо. – Полные штаны радости. Пойду вытряхну, ходить мешает.
Кир тоже усмехнулся, посмотрев мне вслед каким-то до странного пронзительным взглядом, и снял с заготовки первую стружку.
Не мог же я ему сказать, что мне уже наплевать на то, что там случилось. Что после того, как я очнулся в шалаше, желание копаться в собственном прошлом у меня как отрезало. Подумает ещё, что у меня душевная травма. Всё ведь с точностью до наоборот – я излечился от самой большой в своей жизни глупости, и соображаю теперь так ясно, как никогда в жизни.
Просто я уже не тот Энормис, который когда-то постучался к нему в дверь.
* * *
Остаток дня прошёл в сборах. Мои товарищи поначалу сомневались в том, что я смогу куда-то идти, но я выдал им такую ругательную смесь Локуэла с орумфаберским, что они предпочли не спорить. Правильно сделали: вита-магия неплохо меня подлатала, так что я готов был даже пустить в качестве аргумента кулаки – только в отношении гнома, разумеется. Дурак я, что ли, снова драться с пуэри врукопашную? Для этого же магия есть.
Первым делом мы перетряхнули всё снаряжение, которое у нас имелось. Из оружия насчитали только мои мечи, топор гнома и самодельный лук Рэна. Остальное или досталось химере-переростку, или скорпикорам. Гном сохранил свой фамильный шлем со змеиными глазами, но при этом пустил ко дну вещмешок со всем снаряжением, так что с едой, верёвкой и кучей полезных мелочей вроде походного котелка мы попрощались. Парни были худо-бедно одеты, а на мне остались лишь побитые жизнью походные штаны да сапоги: перевязь с ножнами пропала, поясная сумка тоже, даже засапожник успел когда-то выскользнуть – я натурально чувствовал себя голым.
И всё. По итогу мы мало чем отличались от дикарей из Обетованного Края, которые, если верить слухам, щеголяли в одних набедренных повязках и жили в домах из пальмовых листьев. Как ни грустно было это признавать, но в горы в таком виде разве что умирать ходят.
Поэтому вечером, едва солнце скрылось за горной цепью, в нашем лагере собрался совет в составе одного ворчливого гнома, одного невозмутимого пришельца из прошлого и некоего третьего лица, в основном выполняющего функцию переводчика. Первые двое быстро составили список всего, что нам понадобится для перехода. По итогу получилось вот что.
Первая хорошая новость состояла в том, что с водой и едой проблем не было – в долине того и другого имелось в изобилии. Вторая – в том, что Рэн со своим солнечным питанием почти не ел, так что съестного требовалось запасти на четверть меньше. Его раны за прошедшие дни полностью затянулись, он выглядел бодрым и здоровым, в отличие от состояния после драки со скорпикорой. Его выносливость, сила и навыки сильно упрощали жизнь всему отряду – и это была третья хорошая новость. Пуэри мог изготовить тёплую одежду, сумки и кое-какую утварь, но сказал, что на это уйдёт около двух недель. Тут начинались плохие новости.
Стоял последний месяц лета. Никто не знал точно, какой день, но в середине осени все перевалы в Тингар закрывались снегом. У нас оставалось меньше двух месяцев – и это притом, что мы не знали пути через горы. Не знали, сколько понадобится брать припасов. Даже будь у нас в достатке времени, затея всё равно осталась бы смертельно опасной. Все это понимали, но ничего поделать не могли. Либо так, либо мы остаёмся жить в долине, а этот вариант, естественно, я отмёл с порога. Осталось одно – пытаться успеть.
Едва придя к этому выводу, мы свернули совет. Нет смысла тратить время на разговоры, когда всё уже решено. Нам предстояло много работы, и для начала следовало выспаться.
* * *