Закон забвения

Посвящается Джилл

Robert Harris

ACT OF OBLIVION

Copyright © 2022 by Canal K Limited

All rights reserved

© А. Л. Яковлев, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука®

Этот роман – художественное воссоздание реальной истории выслеживания «цареубийц», палачей короля Карла I, величайшей охоты на человека в семнадцатом веке, а именно: погони за Эдвардом Уолли и Уильямом Гоффом через Новую Англию. Факты, даты и места событий точны, и почти каждый персонаж является историческим, за исключением Ричарда Нэйлера. Мне кажется, подобный человек должен был существовать – нельзя же ведь вести охоту без охотника, но кто бы он ни был, имя его затерялось в дебрях прошлого.

Во всем остальном я старался придерживаться установленных фактов и даже открыл еще несколько неизвестных прежде: например, выяснил дату и место рождения Гоффа и личность второй жены Уолли. И все-таки это роман, и читатели, у которых появится желание глубже разобраться в этой истории, найдут в разделе благодарностей перечень источников.

Роберт Харрис

20 июня 2022 г.

Действующие лица

Цареубийцы

Полковник Эдвард Уолли.

Полковник Уильям Гофф.

В Массачусетсе

Дэниел Гукин – поселенец из Кембриджа, Массачусетс.

Мэри Гукин – жена Дэниела Гукина.

Мэри, Элизабет, Дэниел, Сэмюел, Натаниэль – дети Гукинов.

Джон Эндикотт – губернатор Массачусетса.

Джонатан Митчелл – священник из Кембриджа.

Джон Нортон – священник из бостонской Первой церкви.

Капитан Томас Бридон – бостонский купец, судовладелец, роялист.

Томас Келлонд – судовладелец, роялист.

Капитан Томас Керк – роялист.

Джон Чейпин – проводник Нэйлера.

Джон Стюарт, Уильям Макуотер, Нивен Эгнью, Джон Росс – шотландцы, члены охотничьей команды Нэйлера.

Джон Диксвелл – цареубийца.

В Нью-Хейвене

Преподобный Джон Девенпорт – священник и один из основателей Нью-Хейвена.

Николас Стрит – помощник священника и старший учитель в Нью-Хейвене.

Уильям Джонс – житель Нью-Хейвена.

Ханна Джонс – жена Уильяма Джонса.

Уильям Лит – губернатор Нью-Хейвена.

Деннис Крэмптон – житель Нью-Хейвена.

Ричард Сперри – фермер.

В Коннектикуте

Джон Уинтроп – губернатор Коннектикута.

Саймон Лобделл – проводник.

Майка Томкинс – владелец лавки разных товаров в Милфорде.

Капитан Томас Булл – пуританин из Хартфорда.

Джон Рассел – священник в Хедли.

В Лондоне

Ричард Нэйлер – секретарь Тайного совета.

Кэтрин Уолли – жена Эдварда Уолли.

Фрэнсис Гофф – жена Уильяма Гоффа, дочь Эдварда Уолли.

Фрэнки, Бетти, Нэн, Джудит, Ричард – дети Уильяма Гоффа.

Преподобный Уильям Хук – зять Эдварда Уолли.

Джейн Хук – жена Уильяма Хука, сестра Эдварда Уолли.

Полковник Фрэнсис Хэкер – начальник стражи, надзиравшей за королем Карлом I.

Изабелла Хэкер – жена полковника Хэкера.

Сэр Эдвард Хайд (позднее граф Кларендон) – лорд-канцлер.

Сэр Уильям Морис – государственный секретарь.

Сэр Артур Эннесли, сэр Энтони Эшли-Купер – члены Тайного совета.

Барбара Палмер (позднее леди Каслмейн) – любовница Карла II.

Сэмюел Нокс – секретарь Нэйлера.

Герцог Йоркский – младший брат короля Карла II.

Сэмюел Уилсон – купец.

В Европе

Сэр Джордж Даунинг – посол его величества в Гааге.

Сэр Джон Баркстед, Джон Диксвелл, полковник Джон Оки, Майлз Корбет, Эдмунд Ладлоу – подписанты смертного приговора королю.

Джеймс Фиц-Эдмонд Коттер, Майлз Кроули, Джон Риэрден – ирландские офицеры-роялисты.

Сэр Джон Лайл – законник, организатор суда над королем Карлом I.

В годы Гражданской войны

Оливер Кромвель – кузен Эдварда Уолли.

Генри Айртон – зять Кромвеля.

Генерал Фэрфакс – командующий войсками Парламента.

Корнет Джордж Джойс – офицер, арестовавший короля.

Джон Бредшоу – председатель суда над Карлом I.

Джон Кук – обвинитель на суде над Карлом I.

Томас Харрисон – подписант смертного приговора королю.

Часть I. След. 1660 г.

Глава 1

Если бы летом 1660 года вам вздумалось совершить четырехмильную прогулку из Бостона до Кембриджа, что в Массачусетсе, первым встретившимся вам после переправы через реку Чарльз домом был бы дом Гукинов. Располагался он близ дороги на южной окраине небольшого городка, сразу за ручьем, на полпути через заболоченный луг между рекой и Гарвардским колледжем. Последний представлял собой солидное двухэтажное здание из бревен, обнесенное изгородью, с чердаком под крутой крышей, откуда открывался отличный вид на реку Чарльз. В том году колония строила первый мост через эту реку. Толстые деревянные сваи забивали в илистое дно поблизости от пристани, к которой причаливал паром. Шум от ударов кувалд, визг пил, крики рабочих разносились в сонном летнем воздухе, долетая до дома Гукинов.

В тот особый день, в пятницу, 27 июля, парадная дверь была распахнута, а к столбу ворот прибита табличка с надписью детской рукой: «Добро пожаловать домой». Проходивший мимо студент сообщил, что утром между Бостоном и Чарльзтауном встал на якорь корабль из Лондона «Благоразумная Мэри». Предполагалось, что среди его пассажиров должен находиться мистер Дэниел Гукин, хозяин дома, вернувшийся в Америку после двухлетнего отсутствия.

Полы в доме, и прежде почти безупречно чистые, мигом подмели и вымыли, детей оттерли мочалкой и облачили в лучшие воскресные костюмы. С послеобеденного часа все пятеро ждали вместе с миссис Гукин в гостиной: двадцатилетняя Мэри, названная в честь матери; Элизабет восемнадцати лет и три их младших брата: десятилетний Дэниел, восьмилетний Сэмюел и Натаниэль. Последнему было четыре года, отца он не помнил и беспокойно ерзал в кресле.

Миссис Гукин знала, что угнетает его перспектива встречи, а не необходимость оставаться в четырех стенах. Усадив сынишку на колени, она гладила его по голове и рассказывала про человека, которому предстояло вскоре войти в дверь: о его доброте и милосердии, о важной работе для правительства в Лондоне, куда его вызвал сам лорд-протектор.

– Он тебя любит, Нат, и Бог сделает так, что и ты его полюбишь.

– А кто такой лорд-прозектор?

– Протектор, дитя. Он был правителем Англии и Америки.

– Как король?

– Да, как король, только лучше, потому что его выбрал Парламент. Но теперь протектор умер. Вот почему твой отец возвращается домой.

Мэри сбегала наверх и вернулась через минуту с докладом, что паром по-прежнему причален у противоположного берега, а на дороге никого не видно.

С этой минуты дети по очереди взбирались каждые четверть часа на чердак в дозор и всякий раз возвращались с одним и тем же ответом. В голову миссис Гукин стало закрадываться ужасное подозрение, что супруг ее, видимо, так и не приехал. Или что прибыл не его корабль, или что корабль-то прибыл, но мужа на борту нет. Быть может, он вовсе не отплывал из Лондона или какое-то несчастье приключилось с ним по пути. Завернутое в саван тело, короткая молитва, и труп с привязанным к шее грузом вниз головой съезжает по доске в волны. Такая картина пронеслась перед ее мысленным взором. Ей дважды приходилось наблюдать это зрелище во время их изначального путешествия из Англии почти двадцать лет тому назад.

– Мальчики, ступайте на улицу и ждите отца там.

Нат сполз у нее с колен, и все трое мальчишек метнулись к двери, словно вытряхнутые из мешка коты.

– Только костюмчики не испачкайте…

Девушки остались на месте. Мэри, очень походившая на мать по части здравого смысла и привыкшая за два года исполнять роль мужчины в управлении домом, сказала:

– Я уверена, мама, что нет необходимости переживать. Господь его не оставит.

– Но вот уже часов семь, как пришел корабль, а от Бостона всего час пути, – выпалила Элизабет, более смазливая, чем старшая сестра, и постоянно сетовавшая на рутину хозяйственных дел.

– Не критикуй отца, – сказала миссис Гукин. – Если он задерживается, значит имеет на то веские причины.

Несколько минут спустя с улицы раздался голос Дэниела:

– Кто-то едет!

Все высыпали из дома, потом через ворота на дорогу, представлявшую собой прорезанную в грязи, теперь высохшую колею. Миссис Гукин прищурила глаза, глядя в сторону реки. Со времени отъезда мужа зрение ее сильно ухудшилось. Все, что ей удалось разглядеть, – это темный силуэт парома, ползшего, словно водяной жук, поперек голубой ленты реки.

– Там повозка! – затараторили мальчишки. – Там повозка! В повозке папа!

Они бросились по дороге навстречу, Нат отчаянно семенил короткими ножками, чтобы не отстать от братьев.

– Это вправду он? – спросила миссис Гукин, беспомощно щурясь.

– Он, – ответила Элизабет. – Смотрите! Видите, он машет.

– Ах, слава богу! – Миссис Гукин опустилась на колени. – Слава богу.

– Да, это он, – подтвердила Мэри, прикрыв глаза ладонью от солнца. А потом добавила озадаченно: – Но с ним еще двое.

В вихре объятий и поцелуев, слез и смеха, визга детей, которых подбрасывали и кружили в воздухе, на двоих незнакомцев, деликатно оставшихся сидеть в задней части повозки среди багажа, никто не обращал внимания.

Дэниел Гукин усадил Ната на плечи, подхватил Дэна и Сэма себе под мышки, пробежал с ними по двору, распугав кур, затем обратил свое внимание на визжащих девочек. Мэри успела позабыть, какой крупный у нее муж, какой красивый, какой внушительный на вид. Она не могла отвести от него глаз.

Наконец Гукин оставил дочерей и обнял жену за талию.

– Тут люди, с которыми тебе нужно познакомиться. Не пугайся, – прошептал он и повел ее к повозке. – Джентльмены, боюсь, я совсем позабыл о приличиях. Разрешите представить мою жену, самую настоящую Благоразумную Мэри, наконец-то во плоти и крови.

Пара обветренных лиц с всклокоченными бородами обратилась к ней. Приподнялись шляпы, обнажив длинные спутанные волосы. На обоих были куртки из буйволовой кожи, покрытые коркой соли, и по паре потертых коричневых сапог с высокими голенищами. Когда гости поднялись несколько неловко, толстая кожа курток заскрипела, и Мэри уловила запах моря, пота и сырости, словно этих двоих только что выловили со дна Атлантики.

– Мэри, – продолжил Гукин. – Это два добрых моих друга, моих попутчика по дороге через океан: полковник Эдвард Уолли и его зять, полковник Уильям Гофф.

– Искренне рад встрече с вами, миссис Гукин, – сказал Уолли.

Женщина выдавила улыбку и покосилась на мужа. Два полковника? Но Гукин уже убрал руку с ее талии и принялся помогать тем двоим сойти с повозки. Мэри заметила, как уважительно держится он с ними. Ступив на землю после долгих недель в море, оба покачнулись и со смехом помогли друг другу устоять на ногах. Дети удивленно уставились на них.

– Давайте вознесем хвалу Господу за наше благополучное прибытие, – заявил полковник Гофф, младший из двоих.

Под бородой его скрывалось приятное, умное лицо, имеющее благочестивое выражение, голос звучал мелодично. Он поднял руки с раскрытыми ладонями и возвел глаза к небесам. Семейство Гукинов оторвало от него завороженные взгляды и опустило головы.

– Мы помним сто шестой псалом: «Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих! Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине». Аминь.

– Аминь.

– И кто это у нас тут? – произнес полковник Уолли. Он подошел к выстроившимся в ряд детям и спросил их имена. Потом стал указывать на каждого по очереди. – Мэри. Элизабет. Дэниел. Сэм. Натаниэль. Отлично. Меня зовут Нед, а это Уилл.

– Нед, а вы знали лорда-прозектора? – спросил Натаниэль.

– Знал, очень близко.

– Он ведь умер, да?

– Молчи! – цыкнула миссис Гукин.

– Да, Натаниэль, умер, – ответил Нед горестно. – И это очень жаль.

Повисла тишина.

Мистер Гукин хлопнул в ладоши:

– Ну-ка, ребята, давайте поможем полковникам перенести их вещи.

До этого мгновения Мэри Гукин тешила себя надеждой, что муж всего лишь предложил подвезти этих двоих. Теперь, видя, как он сгружает их багаж с повозки и передает сыновьям, она испытала досаду. Не о таком возвращении супруга домой она мечтала – теперь ей предстоит кормить и размещать двух старших офицеров английской армии.

– И где мы их поселим, Дэниел? – говорила она тихо, чтобы гости не услышали, и не смотрела на мужа – так легче было не вспылить.

– Мальчики уступят им свои кровати, а сами поспят внизу.

– Сколько они у нас проживут?

– Сколько понадобится.

– И как это долго: день, месяц, год?

– Не могу сказать.

– Почему у нас? Разве в Бостоне не сдаются комнаты? У полковников нет денег, чтобы заплатить за койки?

– Губернатор полагает, что в Кембридже им будет безопаснее, чем в Бостоне.

Безопаснее…

– Ты разговаривал насчет их размещения с губернатором?

– Мы провели у него полдня. Он угостил нас обедом.

Вот почему путь из Бостона занял у него столько времени. Она смотрела, как мальчики с трудом тащат тяжелые сумки, а два полковника идут за ними к дому, переговариваясь с девушками. К чувству разочарования и досады прибавилось еще одно, более острое – страх.

– А почему… – начала она робко, – почему губернатор считает Кембридж местом более безопасным, нежели Бостон?

– Потому что в Бостоне полно негодяев и роялистов, тогда как здесь они окажутся среди людей божьих.

– В таком случае это не гости из Англии, а скорее… беглецы? – Ответа она не получила. – От чего они бегут?

Гукин помолчал и заговорил только тогда, когда полковники вошли в дом.

– Они убили короля, – тихо сказал он.

Глава 2

В Англии было почти девять вечера, солнце как раз садилось. Изабелла Хэкер в простом квакерском платье, ставшем из синего коричневым из-за пыли, осевшей на него за два дня пути, въезжала в родную деревушку Статерн, что в Лестершире.

Буквально по пятам за ней ехал еще один человек. Его постоянное присутствие выводило ее из себя. Как и его молчание. Он следовал за ней всю дорогу на север от Лондона. Но даже когда они останавливались на ночлег, едва обменивался с нею парой слов. Изабелла Хэкер знала, что в кармане у него лежит предписание, выданное за три дня до того Палатой лордов. Он показал его ей, когда объявился на пороге ее дома в Лондоне.

«Сим повелевается, что полковник Хэкер без промедления обязан отослать супругу свою в деревню для разыскания вышеупомянутого приговора; а состоящему при сей Палате джентльмену Ашеру отрядить с ней человека для исполнения предписанной надобности».

– Я этот человек, – сообщил он.

Миссис Хэкер без препирательств согласилась ехать с ним в деревню. Она готова была на все, лишь бы помочь мужу, который сидел в это время в Тауэре по подозрению в государственной измене. Карой за это преступление была смерть, почти невообразимо и бесконечно ужасная: повесить до потери сознания, обрезать веревку, привести в чувство, кастрировать, выпотрошить – внутренности извлечь и сжечь на глазах у живой жертвы, – затем обезглавить, а тело разрубить на четыре части для публичного обозрения. Вообразить такое было невозможно, но она не могла перестать мучить себя, представляя все это. Хуже всего было то, что он уйдет из этого мира в муках, а ей не позволят даже упокоить с миром его тело.

Она попрощалась с детьми, и через час они уже выехали. Поглядывая искоса, Изабелла Хэкер пришла к выводу, что спутнику ее лет сорок – на несколько лет меньше, чем ей самой, – и что он страдает от последствий некой раны или врожденного изъяна, вынуждающего его ходить слегка прихрамывая. Он был широк в плечах, с короткими ногами, голос, когда ему доводилось пускать его в ход, звучал на удивление мягко. Назвался он Ричардом Нэйлером. И состоял, насколько она поняла, некоего рода клерком при Тайном совете. В седле Нэйлер держался хорошо. Больше мисс Хэкер сказать о нем ничего не могла.

День выдался жарким, вечер хранил еще тепло. Немногочисленные селяне прогуливались по дороге или стояли, лениво опершись о ворота домов. Заслышав цокот копыт, они поворачивались посмотреть, после чего тут же отводили взгляды. Люди, которые месяц назад снимали перед ней шапки и кланялись, теперь стеснялись или боялись признавать ее существование. Изабелла Хэкер могла быть благочестивой квакершей и хозяйкой поместья, но при этом оставалась женой революционера. Она с презрением смотрела на них.

Статерн-холл, самый большой дом в деревне, стоял близ церкви Святого Гутлака. Звон колоколов, отбивавших девятый час, как раз стих, когда хозяйка усадьбы свернула с дороги и въехала в открытые ворота. Бросалось в глаза, что за несколько недель, пока она отсутствовала, поддерживая мужа, огород успел зарасти сорняком. Трава вокруг фруктового сада походила на дикий луг. В сгущавшихся сумерках большой дом казался темным и покинутым.

Аккуратно ступая, лошадь довезла ее по подъездной дорожке до парадной двери. Миссис Хэкер спешилась, привязала поводья к железной решетке у входа и, не оглядываясь на Нэйлера, достала из кармана ключ и отомкнула массивную дверь. Ей хотелось, насколько возможно, обойтись без помощи этого человека.

Она пересекла мощенный каменными плитами пол и окликнула, есть ли кто наверху. Похоже, сбежали даже слуги. В холле слегка потемнело – это возникший на пороге Нэйлер загородил свет. Направляясь к кабинету мужа, женщина слышала за собой спешащие вдогонку шаги. Он явно намеревался помешать ей уничтожить в последнюю минуту какие-либо улики. Воздух в кабинете был спертым. За окнами в свинцовых переплетах слышались трели соловьев. Она достала из ящика шкатулку, извлекла ключ, затем опустилась на колени перед сейфом. Документ она никогда не читала, но знала, как он выглядит. Отдай его этому человеку, спаси Фрэнсиса от палача-мясника, и пусть он уходит.

Нэйлер до последнего мгновения не позволял себе поверить, что документ еще существует. Никто не видел его одиннадцать лет. Опыт говорил, что отчаявшиеся люди способны сказать что угодно, лишь бы купить немного времени, а положение полковника Хэкера иначе как отчаянным не назовешь. Однако объятая горем жена этого человека стояла в сумрачной комнате, обратив к нему узкую спину, роясь в деловых бумагах и отчетах по хозяйству. Наконец она извлекла нечто – Нэйлер не видел ясно, что именно, – и медленно поднялась.

Он ожидал увидеть, если документ действительно существовал, внушительный пергамент в стиле парламентского акта – свиток, соответствующий размаху преступления. Однако женщина протянула ему полоску бумаги дюймов в восемь или около того шириной, похожую на расписку о продаже лошади или бочки с вином, свернутую в трубочку и перехваченную потертой черной лентой. Но для своих размеров она оказалась многообещающе тяжелой. Пергамент, не бумага. Нэйлер поднес его к окну, в меркнущем свете развязал ленту и раскатал свиток на полную его длину в семнадцать дюймов. Смертный приговор Карлу Стюарту, королю Англии, Шотландии и Ирландии, врученный полковнику Фрэнсису Хэкеру, командующему охраной короля, в утро казни его величества, лично Оливером Кромвелем.

Нэйлер положил свиток на стол полковника, и он тут же свернулся снова, словно защищающаяся змея. Он сел, снял шляпу, положил сбоку, потом вытер ладони о куртку.

– Мне бы света, миссис Хэкер, если вас не затруднит.

Она вернулась в холл, к сундуку, где хранились свечи. Потребовалось какое-то время, чтобы высечь трясущимися пальцами искру при помощи кресала и кремня. Когда Изабелла Хэкер вернулась с двумя подсвечниками, то обнаружила гостя на прежнем месте: он неподвижно сидел за столом у окна, голова его силуэтом обрисовывалась на фоне багрового заката. Она поставила свечи. Он, не поблагодарив, придвинул их ближе и развернул свиток.

В тексте, как с интересом отметил Нэйлер, встречалось множество подчисток и исправлений. «О чем это говорит? – задумался он. – О спешке, наверное. О смятении. О сомнениях?» Он стал зачитывать документ вслух из стремления, чтобы он лучше отложился у него в голове, а не ради Изабеллы Хэкер, внимательно за ним наблюдавшей.

– «Поелику Карл Стюарт, король английский, обвинен и признан виновным в государственной измене и других тяжких преступлениях, вердиктом сего суда в минувшую субботу приговорен был к смерти через отсечение головы от туловища, и оный приговор предстоит еще исполнить, сим вам повелевается обеспечить, дабы был он приведен в действие на открытой улице перед Уайтхоллом, поутру тридцатого числа сего месяца января между десятью часами и пятью часами пополудни того же дня, во всей полноте…»

Жуткие, тяжкие слова вязли в горле. Нэйлеру пришлось откашляться и сглотнуть, прежде чем он смог продолжить:

– «…И для исполнения оного поручения сим предоставляются вам достаточные полномочия. Оные обязывают всех офицеров, солдат и прочих добрых людей народа английского оказывать вам содействие в службе. Скреплено подписями нашими и печатями…»

Нэйлер остановился.

– Вот и имена. – Он пробежал глазами по пятидесяти с лишним подписям, размещенным под текстом в разбивке на семь колонок. Рядом с каждым именем стояла красная восковая печать. Оттиски разметались подобно каплям крови.

– Но имени моего мужа среди них нет?

Взгляд его снова поднялся по перечню, выхватывая некоторые имена и фамилии. Грегори Клемент… Эдмунд Ладлоу… Томас Харрисон… Уильям Гофф…

– Нет. Он не подписывал.

Изабелла Хэкер выдохнула:

– Вот видите – он сказал правду. Он не числился среди судей короля и не приложил руки к смертному приговору.

– Да. Но имя его здесь все-таки есть. «Полковнику Фрэнсису Хэкеру, полковнику Нанксу и подполковнику Фейру». – Клерк перевернул пергамент тыльной стороной вверх и ткнул пальцем. – Приговор, по сути, адресован в том числе и в первую очередь вашему супругу. Именно поэтому, насколько могу предположить, он и находится в его доме.

– Но он всего лишь солдат, – возразила она. – Офицеру надлежит исполнять приказы, а не отдавать их.

– Это решать суду. – Нэйлер проворно убрал документ, на случай если она попытается его выхватить.

Хэкер надзирал за исполнением приговора. Вина его была начертана черным по белому. Жена все равно что накинула собственному мужу петлю на шею. Она, похоже, только что осознала это и покачнулась перед столом, а лицо у нее сделалось бледным, как воск свечи. Нэйлеру уже не терпелось как можно скорее избавиться от нее. Она свою роль исполнила. Он хотел без помех изучить приговор.

– Час поздний, миссис Хэкер. Вам пора на покой. – Он заметил в углу комнаты кушетку. – Я, с вашего позволения, проведу ночь здесь, а на рассвете уеду.

Изабелла Хэкер отказывалась смириться с таким ударом. С его внезапностью и жестокостью. Два дня в дороге, и чтобы все закончилось вот так.

– Но мы ведь исполнили то, чего требовали их светлости, мистер Нэйлер. Это ведь должно зачесться.

– Не в моих полномочиях это решать. Я предлагаю вам удалиться на покой и помолиться за своего мужа. – Рот его скривился в легкой улыбке. – В конечном счете, что бы ни случилось, всё в руках Господа.

Сколько раз приходилось ему слышать эту лицемерную формулировку в течение минувших одиннадцати лет? Посмотрим, как теперь это понравится самим пуританам.

Женщина продолжала смотреть на него, не отводя глаз. Этому человеку мало выследить, схватить и казнить врагов короля. Ему нужно еще и покуражиться над их судьбой. Но дьявол был исполнен гордыни в торжестве своем и не дрогнул. Он смотрел на нее в ответ до тех пор, пока она не повернулась и не вышла нетвердой походкой из кабинета, после чего поднялась по лестнице в свою спальню и рухнула в обмороке на пол.

Вопреки проведенному в дороге долгому дню, Нэйлер не испытывал ни голода, ни жажды. Приговор сполна заменял ему потребность в еде и пище. Сидя за столом полковника, он перечитал снова. «Отсечение головы от туловища… на открытой улице перед Уайтхоллом». Эти слова до сих пор повергали в трепет. Он раздвинул полы куртки, расстегнул рубашку и наклонил голову, чтобы снять кожаный шнурок, висевший у него на шее последние одиннадцать лет. К шнурку был прикреплен маленький мешочек. В нем хранился крохотный лоскут окровавленной материи. Он покрутил его в пальцах.

Он помнил о том дне в середине зимы все: как вышел на рассвете из Эссекс-хауса, студеный ветер с Темзы, дующий по Стрэнду мимо больших домов, выходивших к реке задами, ощущение старого армейского ножа и пистолета, спрятанных под плащом. Все казалось ему нереальным. Отрубить голову помазанному Богом королю? Невозможно. Варварство. Святотатство. Армия никогда такого не допустит. Или это остановит генерал Фэрфакс, командующий войсками Парламента, или тысячи затаившихся в городе роялистов поднимутся, чтобы предотвратить преступление. Он, к примеру, был готов, если прикажут, отдать жизнь ради спасения суверена.

Потом он свернул у Чаринг-кросс к Уайтхоллу, и надежды его развеялись. Толпа на Кинг-стрит собралась достаточно большая, сотен пять или шесть, чтобы затеять беспорядки. Но солдат было больше – тысяча с лишним. Пикинеры вытянулись шеренгами плечо к плечу, оттесняя народ, затем кавалерия построилась в середине широкого проезда, готовая пресечь любые попытки подобраться к эшафоту. Сколоченный из досок помост, обтянутый черной тканью, примыкал к боковой стене Банкетного дома. Со стороны улицы лестницы не было. Попасть на помост можно было только через верхнее окно. Чей-то организованный ум, ум военного человека, очень тщательно все продумал.

Нэйлер протиснулся сквозь толпу. Праздничной атмосферы, свойственной публичным казням, не чувствовалось. Даже левеллеры, эти самые оголтелые из республиканцев, узнаваемые по лентам цвета морской волны, прикрепленным к плащам и шляпам, в кои веки держали рот на замке. Он прокладывал себе дорогу сквозь молчаливую массу людей, вдоль стены, отделяющей Уайтхолл от тильтярда. Люди стояли на ней, чтобы лучше видеть, или сидели на краю, свесив ноги. Нэйлер заметил прогал, потребовал его пропустить, а когда никто не подвинулся, ухватил ближайшего человека за ноги, угрожая стащить его на землю, если ему не дадут места. У него была внешность борца. Они потеснились.

Стоя на парапете, он мог прекрасно видеть все поверх голов зрителей и солдат. До эшафота было ярдов тридцать. Бо́льшая часть окон Банкетного дома была заколочена, но одно на втором этаже служило выходом на помост. Время от времени офицер появлялся из него и делал обход, озирая сцену, затем прятался от холода, закрывая за собой окно. В середине платформы виднелись пять небольших предметов, и Нэйлер не сразу сообразил, для чего они. Один представлял собой очень низкую деревянную колоду, высотой едва ли с ладонь мужской руки, с железными обручами на концах и еще парой обручей, расположенных немного дальше. Эта штука явно приготовлена на случай, если король попытается сопротивляться или воззвать к толпе. Тогда его скуют по рукам и ногам и отрубят у лежачего голову. Снова работа предусмотрительного штабного ума. Варварство.

С наступлением дня теплее не стало. Солнце, способное смягчить колючий мороз, не показывалось, зато время от времени налетал снежный заряд, а нависающее небо было таким серым, что все дома казались бесцветными. Само время словно замерзло. Нэйлеру пришлось засунуть руки в карманы и притоптывать, чтобы ноги не онемели. Наконец в полумиле к югу колокол аббатства пробил девять часов. Старая рана в бедре болела так, как если бы кость скребли ножом. Голова у него сделалась пустой, как небо, – остались только боль в ноге, холод и ужас. Прошел еще час. Он насчитал десять ударов колокола, вскоре после чего послышался отдаленный барабанный бой, доносившийся откуда-то сзади, со стороны парка Сент-Джеймс. То был размеренный похоронный ритм. Спустя несколько минут он прекратился.

Нэйлер посмотрел направо, на ворота Холбейн. Поверх их арки крытый переход вел через улицу к Банкетному дому. За разделенными поперечиной окнами появились фигуры: сначала солдаты, за ними невысокий со знакомым профилем мужчина, который обернулся на миг, окинув взглядом толпу и эшафот, следом пара священников и, наконец, опять солдаты. В тот момент, когда он его узнал, весь воздух словно покинул тело Нэйлера. Мгновение спустя процессия скрылась. Но другие тоже ее видели, и из уст в уста передавали: «Он здесь!»

Но ничего так и не происходило. Пробило одиннадцать. Двенадцать. С каждой утекающей минутой надежды Нэйлера оживали. Слухи о причинах отсрочки бурлили в толпе. Говорили, что Палата общин ведет прямо сейчас дебаты и отменяет приговор, что король согласился отречься в пользу сына, что голландцы предложили уплатить полмиллиона фунтов в обмен на помилование. Нэйлер пытался не думать о том, что происходит в голове у короля, сидящего в Банкетном доме. Само по себе омерзительно отрубать человеку голову, но куда более жестоко затягивать агонию.

Наступил и миновал час дня, затем, незадолго до двух, началось шевеление. Открылось окно, через него просочилась цепочка солдат с офицерами, следом показались палач и его помощник, облаченные в длинные черные плащи из шерсти и черные штаны. Лица их были спрятаны за черными масками в окружении плохо сидящих седых париков и фальшивых бород. Тот, что пониже, нес топор, положив длинную рукоять на широкое плечо. За ним появился епископ с раскрытым молитвенником.

Король выступил из окна последним – хрупкая фигура с непокрытой головой, ростом всего пять футов и три дюйма. Но держался он даже в эти последние минуты в привычной своей манере – так, что его можно было принять за великана. Король направился прямиком к низкой колоде, и было очевидно, что он выговаривает офицерам за это оскорбление его достоинства: ведь ему придется умереть, лежа на животе. Те переглянулись и покачали головами. Король повернулся к ним спиной. Достав из-под плаща клочок бумаги, он подошел к переднему краю эшафота. Обвел взглядом пехотинцев, кавалеристов и толпу за ними. Видимо, Карл понял, что слов его никто не услышит, поэтому вернулся на прежнее место и зачитал свою речь перед офицерами. Нэйлер ничего не разобрал, но на следующий день отпечатанную речь можно было купить на половине лондонских улиц. «Если бы я позволил себе вступить на путь произвола, меняя все законы силой меча, то не стоял бы сейчас здесь. И потому говорю вам (и надеюсь, что Бог не взыщет с вас), что я мученик народа…»

Король расстегнул плащ и скинул его, потом снял кафтан и передал епископу вкупе с каким-то блестящим украшением. Стоя на лютом холоде в белой рубашке, он убирал длинные волосы под шапку. И не дрожал. Он сказал что-то палачу и протестующе указал на колоду, пожал плечами, опустился на колени, затем растянулся во весь рост, повозившись, пока не пристроил шею поудобнее на плахе. Вытянул руки за спину. Палач расставил пошире ноги и как мог высоко занес топор над плечом. Прошло несколько мгновений, затем король сделал руками жест, грациозно выбросив их, словно собирался нырнуть, и лезвие опустилось с такой силой, что в тишине звук удара разнесся по всему Уайтхоллу.