Метро 2035: Приют забытых душ

© Глуховский Д. А., 2018

© Харитонов Ю. В., 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Дочери: спасибо за осознание мной того, какими наивными и одновременно взрослыми, а порой до жути мудрыми могут быть дети.

– Ты слышишь, как ветер разносит чужие души?

– Да, Отец.

– Ты чуешь запах тлена, что вместо положенного ему подземелья над землей стоит?

– Да, Отец.

– Ты слышишь неутихающие крики женщин и детей?

– Да, Отец.

– Ты хочешь все вернуть и забыть День Великой Чистки, как мрачный сон?

– Да, Отец!

– Ты – лекарь нового мира.

– Я – лекарь нового мира.

– Ты – защитник Homo sapiens.

– Я – защитник Homo sapiens.

– Ты – искатель юных душ.

– Я – искатель юных душ.

– Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века…

– Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века.

– Ты отыщешь выживших и казнишь всех старше восемнадцати за их вину перед потомками, а также юродивых, обезображенных и пострадавших от радиации: на них проказа, и Бог пометил их. И соберешь всех детей, не подверженных болезни. Чистых и здоровых. И с их помощью мы создадим новый мир, новый порядок, новых людей. Поклянись служить храму Новой Жизни!

– Клянусь! Во славу великого Атома Стронция, показавшего несостоятельность жизни прошлого, во имя Изотопа Урана, который забрал неспособных жить и продолжает еще забирать. Клянусь! Я отыщу всех…

– Тогда приступим!

Пролог

Десятилетняя Катя была непослушной девочкой. Она любила убегать из дома и прогуливаться по пустующему поселку. Забегала в дома, играла с тенями, ловила начавший недавно падать снег, находила старые вещи и представляла, что бы это могло быть. Ей очень нравились фотографии: они показывали странных людей, которые никогда в селе не жили. И Катя с любопытством рассматривала их. Такие разные и такие веселые. И почему сейчас взрослые всегда хмурые? Почему не умеют веселиться, как те люди с картинок?

Родители порой с ног сбивались, разыскивая дочку, но потом махнули рукой: особой опасности не было. Пустошь – она уже лет десять пустошь и есть. В том смысле, что никого здесь не отыщешь. Люди исчезли навсегда. И животные словно сгинули. Ну, на кого им тут охотиться? Кем питаться? Траву волки не едят… Да и рыси тоже. Не мышей же гонять по полю? Собаки тоже оголодали и подались к более крупным поселениям. Местные кошки еще не настолько одичали, чтобы бросаться на людей. Наоборот, чуют в них кормильцев: Ма кисок молоком коровьим одаривает по утрам. Хорошо, что они в поселке остались: теперь мышей и птиц, разносчиков болезней, от дома отгоняют. А то девятнадцать лет назад первенец от какой-то заразы помер. Потом еще двое. И только десять лет спустя родилась здоровая девочка, порадовавшая родителей уже одним своим появлением.

Научили малышку, если увидит или услышит что-нибудь подозрительное, сразу бежать с криками домой. Несколько раз Катя прибегала с выпученными от ужаса глазами. Сначала – когда впервые увидела зайца. Отец примчался, а тот удивленно на него уставился: людей никогда не встречал, непуганый оказался, вот и закатили в тот день ужин с зайчатиной. Второй раз – когда медведь бродил по поселку. Катя, как увидела, кричать не стала, тихо огородами прокралась домой и сообщила. Отцу пришлось нелегко, но он застрелил того медведя. Теперь шкура зверюги лежала на полу, согревая ноги долгими зимними вечерами.

С тех пор и махнули рукой, мол, пусть гуляет, главное, что теперь у семьи есть свой маленький «защитник». Или Сигналка, как прозвал ее Па. Чуть что – поднимет такой крик, что взбудоражит все окрестные села.

Тот день выдался особенно пасмурным, отчего невзрачная серость домов приняла более темные оттенки. Лил холодный осенний дождь. Осень так и не передала права зиме, все еще сопротивлялась: снег выпадал, а после сменялся затяжным дождем, растворявшим белое и чистое грязным и серым.

Катя шлепала старыми резиновыми сапогами по вязкой жиже, обходя самые глубокие лужи стылой воды и стараясь держаться ближе к поваленным заборам. Частично сгнившие за двадцать лет бревна и доски, словно устав, уныло прилегли на землю и кустарник, все еще приносящий летом съедобные ягоды: крыжовник, смородину. Малина вообще разрослась на полпоселка, вылезая кое-где и на дорогу, заслоняя от глаз, что там, за поворотом. Широкая улица поворачивала налево, скрывая от девочки дальние дома. Они как будто погрустнели – по-другому не назвать унылый вид, что приняли строения, покосившиеся и завалившиеся набок. Рассохшиеся бревна съехали друг с друга, окна перекосило, а крыша действительно «поехала». И вполне нормальные раньше дома со стороны казались теперь похожими на очень печальных гномов, удивленным пустым взглядом таращившихся на проходившую мимо девочку. Катя, давно привыкнув к этому, осторожно и тихо ступала по мокрой земле, не обращая на понурые дома внимания. Рука ее сжимала большой тесак, один из выкованных когда-то на сельском подворье для забоя коров, отданный ей отцом для самозащиты, хотя девочка ничего не боялась. Тут давно никто не жил, да и в случае чего она успеет продраться через густой кустарник прямо к дому, и никакой зверь не сможет тягаться с юркой малышкой в зарослях, которые она уже излазила вдоль и поперек.

Особенно Кате нравилась изба бабы Нюры, умершей лет пять назад. Она находилась на другом конце села и «висела» на пригорке, откуда открывался вид на раскинувшиеся вокруг холмистые поля. Изба более-менее сохранилась, и девочка любила ухаживать за домом: стирала пыль со старых деревянных поверхностей, протирала, когда могла, полы и наслаждалась запахом влажной древесины, застирывала в ручье ажурные и невесомые декоративные покрывала, которые бабка Нюра давным-давно связала собственноручно. А потом Катя садилась в старое кресло, брала в руки фотоальбом и рассматривала фотографии, представляя прошлую жизнь, прошедшую без ее участия. Та история, которой девочка оказалась лишена, нравилась ей больше, нежели тусклое и бесцветное настоящее, где никаких развлечений, никаких новостей, одна лишь скотина в стойле, от которой уже тошнит. А картинки показывали совсем другое – то, что ребенок утратил из-за войны. Тут дети с радостными лицами катались на странных, но интересных ярких штуках, или с довольным видом кушали не виданные Катей пирожные, или просто все вместе играли на клочке желтой земли, огражденном узкими досками. Да, оказалось, что детей в то время жило много, и они никогда не скучали в одиночестве, как Катя, помогавшая иногда взрослым в их тяжелом труде – ухаживать за зверьем.

Вот и сейчас Катя направлялась в любимую избушку. Отдохнуть от быта, представить, как вместе с другими детьми весело катается на каруселях – она все-таки выпытала у Па, как называются те странные яркие штуки, – как живет совершенно другой, совсем детской жизнью, какой жили раньше, до нее, все дети без исключения. Среди фотографий нашлась удивительная, необычная. Обнимая лучащихся радостью детей, с картинки смотрел ярко-рыжий клоун: так назвал его Па после описания дочери. Лицо белое, глаза обведены голубой краской, губы – ярко-красные, непривычно увеличенные, вызывающие невольную улыбку. А в руках он держал привязанные к веревочкам разноцветные шары, и они парили над детьми, отражая яркий свет. Эта фотография несла в себе столько добра и радости, что становилось немножко грустно: такого ей не испытать. Мир лишился ярких красок, и Кате всю жизнь придется довольствоваться лишь блеклым и унылым, как все вокруг.

Девочка вздохнула, вспоминая фотографию, и вдруг остановилась. Зрение зацепилось за ярко-красное пятно, парившее где-то за кустами. Поворот дороги и спутанные ветки не давали разглядеть предмет, летящий вдалеке, но сердце неожиданно забилось радостней: пятно напоминало шарик с фотографии.

Ребенок заторопился. Что же это? Откуда взялось? Неужели сейчас такое возможно? Воображение рисовало потерявшийся и улетевший от хозяина красный шарик, а чувство самосохранения исчезло напрочь. Катя ускорила шаг, стараясь побыстрее обогнуть кусты. Нужно разглядеть поближе удивительный предмет! А вдруг удастся его поймать? Может, серый-серый день, наконец, хоть на миг превратится в праздник, как у детей с фотографии бабы Нюры?

Тем сильней было разочарование. Что бы это ни было, но уж точно не шарик. Девочка выскочила из-за кустов и увидела высоко в небе красный квадрат. На шарик не похоже! И летит выше! Намного выше. И еле заметная отсюда лента тянется вниз, куда-то за дом бабы Нюры. А вдруг это все-таки такой странный шарик? И девочка, шлепая по лужам, побежала к любимому дому, ожидая чуда: там, где заканчивалась веревочка, мог быть подарок! Как минимум, она найдет конец веревочки, за которую можно поймать интересный и яркий предмет!

Взволнованная Катя выскочила из-за угла крайнего дома, за который уходила почти заросшая травой дорога, и в замешательстве застыла. Страх сковал конечности ребенка. На дороге замерло странное металлическое сооружение на колесах… Нет, на металлических лентах, а позади к нему был прицеплен длинный фургон, на блеклом красном фоне еле заметно проступала белая надпись: «The Coca-Cola company». Катя читать не умела, но испугалась девочка не букв. Рядом с первым железным монстром ходили люди и ковырялись в металлических ржавых лентах, навешенных на колеса. Они, казалось, не заметили девочку. Веревка от странного квадрата в небе была привязана к крыше ненормальной машины.

Катя тут же отпрянула, развернулась и уже было кинулась за дом, но путь ей преградил огромный мужчина. Он заслонил дорогу, широко расставив ноги и руки. Ярко-рыжие волосы копной выбивались из-под небольшой шапочки, покрывающей голову. Такого же цвета борода топорщилась в стороны, а в ней пряталась довольная ухмылка. На незнакомце был теплый, но грязный и засаленный комбинезон защитного цвета и серые пушистые сапоги. Слово «унты» девочке было неведомо. Из-за спины неизвестного угрожающе выглядывал ствол какого-то оружия.

– Деточка, поиграть не хочешь? – пробасил он.

– Н… н… н… нет, – заикаясь, выдохнула Катя.

– Да не боись ты! Я же добрый! Ничегошеньки тебе не сделаю, – здоровяк присел на колено, все еще оставаясь выше девочки. – Я пришел тебя спасти, – потом затряс головой и передразнил Катю: – Не-не-не-не, не бойся меня.

– Н-н-не н-н-надо меня спасать, дяденька клоун! – вспомнила она название для таких ярких людей.

– Клоун? Хе-хе, – рыжий осклабился шире, обнажив ряд гнилых зубов. – Не-не, девочка, ты ошибаешься! Я не клоун…

– Клоун-клоун, – убежденно перебила Катя. – Я на картинке видела! И мне Па рассказывал, что такие, как ты, – клоуны!

– Па? – заинтересовался вдруг здоровяк. – Он рядом?

– Рядом-рядом, – кивнула девочка, а рыжий завертел головой, пытаясь увидеть отца ребенка, но того поблизости не оказалось.

– Слушай, – бугай вновь повернулся к девочке и, указав на тесак в ее руке, сказал: – Давай лучше дружить. У меня тут куча игрушек. Не хочешь посмотреть?

– Что такое игрушки? – недоуменно спросила та.

– Это… – замешкался рыжий. – Это такие штуки, которыми дети играют…

– А! Это карусели! – вспомнила Катя.

– Карусели? – было видно, как здоровяк задумался, но потом кивнул: – Именно! У меня и карусели имеются! Много! Так пойдем? Посмотрим?

Катя замялась: выставив вперед нож, она пыталась сообразить, что делать и как предупредить родителей, но идти с вызывающим невольный ужас клоуном ей не хотелось. И тут она поняла, что клоун-то как раз ничего не знает о папе. А значит, ничего не ведает и о ее семье.

Рыжий лишь ухмыльнулся, когда девчонка прыгнула в сторону и затерялась в кустах через дорогу. Он-то знал, что если есть девочки, то существуют и родители – без них маленьким девочкам не выжить в этом мире, – а также знал признаки, отличающие пустые дома от жилых.

– Эх, егоза! – крякнул он поднимаясь. – Свирид! Виктор! Айда за мной!

От передвижного средства отделились двое мужчин и последовали за рыжим по дороге. Они не преследовали девочку, а искали ее дом…

А Катя пробиралась сквозь скрученные ветки кустарника, цепляясь за них и падая на сырую землю, бежала мимо престарелых домов-гномов, склонивших крыши-шляпы к прогорклой, насыщенной водой земле. Надо успеть! Надо предупредить родителей! В селе – незнакомцы! Зачем они пришли? Девочка не жалела ног, дрожа от ужаса: что-то ненормальное было в их появлении, что-то необъяснимое! И клоун у них какой-то неправильный! Страшный и уродливый! И глаза злые! Детское сердце скакало в груди, как резиновый мячик. Прутья обдирали незащищенную кожу лица и рук, но ребенку было все равно: самое важное и самое любимое ждало впереди, а люди, что гнались за ней, несли угрозу.

Девочка запыхалась и остановилась, тревожно прислушиваясь. Сердце отбивало барабанную дробь, а в груди нещадно хрипело: холодный воздух с сипом вырывался из легких. Где-то потерялся нож, но не это главное. Звуков погони не слышно! Куда подевались эти странные мужчины с не менее странным клоуном во главе? Почему не бегут следом? Почему отстали? Или кустарник слишком густой для них? Катя уже медленней стала пробираться меж кустов: чужаки отстали, а может, ей удалось невероятное – запутать преследователей и замести следы, ведь никто так хорошо не знал переплетение скрюченных прутьев, связавших забор, дома и кустарник в единый лабиринт. Ну, теперь можно и дух перевести. Она спокойно дойдет до дома, предупредит Па и Ма, и все будет хорошо. Как прежде. До того, как ушедшие когда-то люди почему-то вернулись. Девочка и не думала, что это могут быть не те люди, что ушли когда-то. И что они специально пожаловали в их поселок.

Последние скрюченные прутья расступились перед родным домом, и Катя застыла в оцепенении. На нее смотрело дуло оружия. Какого, девочка не знала, но его держал клоун. Сердце вновь зашлось в безудержном ритме. На земле лежал, постанывая, отец, рядом, раскинув руки в стороны и глядя неподвижными стеклянными глазами в небо – мать. Красное пятно расплылось у нее на груди. Один мужчина выскочил из избы, держа за ногу братика и осматривая его, второй целился в голову Па.

– Мутант, – произнес первый, поднимая ребенка выше. Годовалый младенец зашелся криком, кровь прилила к голове, наливая кожу лица красным. – Мочки ушей нетипичные и рудиментарные перепонки между пальцев.

– Витька… – прошептала Катя, дернувшись в сторону братика.

– Стоять, – хрипло предостерег клоун, ткнув ствол оружия в живот девочке.

– Но… – пролепетала испуганная Катя. – Он мой брат! И мои родители!

– Хочешь, все будет хорошо? – улыбнулся рыжий. – Хочешь?

– Хочу, – прошептала девочка.

– Тогда ты должна пойти со мной, – еще шире осклабился клоун. – Будем много играть, вкусно есть… И карусельки! Обещаю…

Девочка колебалась, страдания отца и брата словно передались ей. И мать… почему она не двигается?

– Решайся, – мягко проговорил клоун. – Пойдешь со мной – и с твоими родными ничего не будет. Я хорошо отношусь к мутантам, не трогаю их, если они не трогают меня. А твой братик – мутант. А его и твои родители виноваты в этом. И только ты можешь спасти их. Решайся, принцесса!

Переполненная ужасом Катя просто кивнула. Она не могла выдавить из себя ни слова. Со страхом протянула руку рыжему клоуну, он крепко сжал маленькую ладонь и потащил девочку за собой, кивнув сопровождавшим его мужчинам.

Не успели Катя и рыжий миновать поворот дороги, как раздались два выстрела. Девочка вздрогнула всем телом, бросилась назад, но ее крепко держал клоун. Он схватил ребенка за шкирку и, словно пушинку, прижал к груди.

– Все хорошо, деточка. Все хорошо. Мы идем туда, где много таких же детей, есть игрушки и красный-красный змей. Тебе не место с мутантами.

Но Катя лишь выла на одной высокой ноте и вырывалась. Ей все равно было, кто ее родители и братик. Она хотела к ним. Слезы душили не меньше огромных рук страшного клоуна. И вскоре Катю утащила с собой тьма. В беспросветный, но облегчающий страдания глубокий обморок.

Глава 1. Засада

Пошел снег – плохо! По грязи трудно дотащить тушу мутанта до села, но делать нечего: жены и дети нуждаются в еде, а поиск другой добычи поближе займет лишнее время. Семья будет голодать! Ну, ничего, как-нибудь дотащат. И дочка поможет, если что. Девице пятнадцать, но она уже не по годам рослая и крепкая: яростный мир вокруг не дает быть юным и нежным долго. Закаляет, и если ты не инвалид, то просто обязан стать сильным. Вот и Саша у него уродилась – кровь с молоком и, с десяти лет помогая отцу на охоте, окрепла и могла бы дать фору любому пацану своего возраста или старше. Правда, если б они еще были, эти пацаны, а то километров на «дцать» не то, что пареньков, вообще людей не увидишь. Заскочил летом путешественник, врач не врач, а только жизнь ему пришлось спасать его бабам. Благо ивановские шершни – те еще антидоты, да и похлеще адреналина любого будут. В общем, за последние десять лет это был первый живой представитель рода человеческого в их общине. Потом ушел по каким-то своим непонятным делам куда-то в сторону Москвы. А и леший с ним! Меньше народа – больше, как говорится, кислорода, да и своих кормить надо… а не пришлых.

Михаил Семенович Прохоров, известный всем в семействе как Отец, раздвинул кусты, за которыми прятался. Ну, где же Алекса? Она должна обойти небольшой пруд и из кустов с той стороны начать кидать в воду палки и камни. Напуганный таким образом мутант выскочит из воды и, надо думать, направится в сторону охотника. Тут-то его Семеныч и грохнет… Еще ни одна тварь не убежала, способ охоты на эту амфибию уже давно освоен. За зиму у уцелевших вылуплялось потомство, которого хватало потом на все лето. Зимой, конечно же, водоем замерзал, и приходилось другими средствами искать пропитание. Но пока лед не сковал пруд, этот вид мутантов давал, по сути, деликатесное мясо на стол Отца, и семья питалась, как раньше не ели и в лучших домах Парижа. Таких лягушек у них точно не водилось. Раньше и свиней-то таких размеров не было. А тут… амфибия скорее пришлая, ведь радиации в этом районе нет. Может, и была, но развеялась со временем ветром и дождями. Да и первые десять лет Михаил не замечал присутствия голиафа в этом пруду. А вот откуда сей экземпляр «приквакал», поди разбери.

Прохоров занервничал, сжимая цевье охотничьего ружья MP-94, патроны к которому делал сам, благо отец и дед еще во времена СССР были заядлыми охотниками и впоследствии научили сына этому ремеслу. Дома же еще от довоенной жизни в избытке остались все ингредиенты для производства патронов. Что ни говори, а его семейство всегда отличалось запасливостью, и это после Катастрофы очень пригодилось. Многие бежали в поисках лучшего места, не понимая, что земля, не зараженная радиацией, – уже подарок в нынешних условиях, а он вот остался и приспособился, к нему девоньки неплохие прибились, хозяйственные. Ну и что, что много их на одного, но ведь как-то и с ними справлялся, и дети голодными не оставались.

С той стороны донесся визг. Александра! Сердце екнуло в груди: случилось что-то из ряда вон выходящее. Не раздумывая, Прохоров побежал на другой берег пруда. Приходилось нелегко, густой кустарник цеплялся за одежду – местами порванный ватник и заскорузлые, засаленные ватные штаны. Ноги в теплых армейских берцах спотыкались о корни.

Выверенный план по ловле лягух все-таки дал сбой. Надо потом подумать, что улучшить в тактике охоты, а сейчас нужно поторопиться. Огромные, в половину человеческого роста жабы были способны на многое. Широкая пасть, полная мелких зубов, перемалывала даже древесину, а как-то раз на глазах Михаила тварь утащила под воду огромного серого пса, предварительно выдавив из него жизнь мощным ртом, при этом смачно причмокивая. Видимо, поэтому серые твари семейства собачьих и покинули эту местность.

– Ах, ты… Курица недожаренная! – воскликнул охотник, уворачиваясь от языка, выпущенного в его сторону мутантом. Липкий розовый язык длиной три метра пролетел в считанных миллиметрах от лица и грохнулся в ствол березы, охватив ее студенистой массой. Пока тварь втягивала язык обратно, Михаил кувырнулся, раздирая одежду о жесткие ветки ивняка, развернулся и всадил лягухе дробью с обоих стволов по очереди. Тварь накренилась набок, закатив глаза и так и не собрав язык в пасть. Он желейной массой растекся по земле, словно розовый слизняк.

Мужчина поднялся с колен, переломил ствол MP-94, достал патроны и дослал два в ствол, затем резко защелкнул ружье. И все это на ходу. Многие часы охоты натренировали тело, давно сделали движения Михаила автоматическими. Но сейчас он все равно торопился, в спешке чуть не споткнулся о корень, ведь на кону стояла жизнь дочери. А он очень любил свою семью. Всех трех жен и семерых детей, в том числе и немощного Алешку, который был старше Александры на два года, но ни телосложением, ни умом не блистал, а скорее, и вовсе был лишен последнего. Юродивый, безобидный идиот, никакой пользы не приносивший, но никому и не мешавший, и то ладно.

Алекса вновь закричала. Уже сильней и дольше. В голосе прорезались истеричные нотки, видимо, организм устал сопротивляться.

– Держись, дочь! – тихо бормотал охотник в бороду, уверенно преодолевая препятствие за препятствием. И вот сквозь ветки ивняка увидел серо-зеленую тушу лягухи. И не одну! Первая тварь схватила языком девчушку, которая изо всех сил держалась руками и ногами за тонкую березу. А второй мутант как раз подпрыгнул ближе и уже раскрывал пасть, чтобы тоже «склеить» жертву.

Тут Михаил и выскочил из кустов.

– Эй, прынцессы! Мать вашу! – рявкнул он.

Одна тварь, резко подпрыгнув, развернулась и выпустила приготовленный язык в мужчину. Но тот, зная повадки этих существ, уже перекатывался по притоптанной лягушачьими лапами земле. Прыжок, группировка, кувырок и выход в стойку на одном колене. Выстрел. Тварь еще жива и собирает язык. Второй выстрел – снизу вверх, в подбородок, чтобы точно повредить мозг.

Расправившись с одним животным, которое неподвижно замерло на месте, Прохоров повернулся к напавшему на Сашку.

– Отец! – надрывно крикнула она.

– Сейчас! – гаркнул он в ответ, чувствуя дрожь в руках. Оружие было уже переломлено, но патроны не лезли в стволы и падали на землю, руки тряслись.

– Отец! – было видно, что дочь держится из последних сил. Руки ее соскальзывали с дерева. Вот-вот тварь дернет ее к себе и сомнет мощными челюстями, попросту раздавит! Нет времени заряжать ружье! И тогда Михаил принял единственно верное решение. Он отбросил в сторону ружье, выхватил из ножен, привязанных к голени поверх ватных штанов, широкий армейский нож и прыгнул на лягуху. Одной рукой воткнул нож в основание языка – мутант запищал в диапазоне ультразвука. Другой рукой мужчина ухватился за верхнюю челюсть, потянул вверх, а ногой, как распоркой, стал отталкивать нижнюю.

Острые, как иглы, но короткие наросты на деснах тут же вспороли перчатку и кожу, но Прохоров не обратил на это внимания. Он вынимал нож и втыкал обратно, в розовый язык. Р-р-р-раз! Широкий взмах, чтобы поглубже вошло лезвие. Р-р-р-раз! Чтобы шире рассечь. Р-р-р-раз! Больше крови! Больше ран! Р-р-р-раз! Чтоб тебе пусто было, царевна, мать твою, лягушка! В остервенении Михаил просто оторвал язык рукой, когда рана стала слишком широкой и язык держался уже лишь на последней тонкой мышце. Лягуха от боли так сильно мотнула головой, что мужчина отлетел на несколько метров. Стукнулся головой о пенек и почти потерял сознание, но тут мутант прыгнул, и сто килограммов чистого веса навалились на охотника, выбив из него дух, но в то же время не дав впасть в забытье. Ярко-алая кровь капала на лицо и одежду, стекала ручьями на стылую землю, превратившуюся из-за падающего мокрого снега в грязь. Существо пыталось убрать отрезанный язык и захлебывалось кровью, но не прекращало попыток ртом захватить голову человека, раздавить в лепешку, смять. Руки Михаила скользили по слизистой коже твари, но не могли ни за что зацепиться. Ни скинуть, ни ударить, ни выстрелить. Нож куда-то отлетел при падении. Мужчина уже дышал с трудом, хрипло, помалу вбирая сжатыми легкими крохотные порции воздуха.

И тут донесся оглушительный выстрел, потом еще один. Лягуха на нем перестала двигаться, но самостоятельно скинуть ее Михаил не смог. Почувствовал толчки: дочь пыталась помочь отцу сбросить мертвую тварь.

И наконец, долгожданный воздух. Такой необходимый сейчас, такой живительный! И дочка прижалась к груди, слушает… Но в этом нет необходимости. Михаил дышал самостоятельно, воздух с хрипом врывался в грудь, будто легкие скрутило в спазмах.

– Папа! Папочка! – Александра сидела рядом и почему-то плакала.

– Все норм, Алекс, – прошептал мужчина, – все норм! Что я говорил?

– Не распускать сопли.

– Никогда и ни в коем случае!

– Да, пап, – дочка вытерла слезы, размазав кровь по щекам. Лицо серьезное, а на губах – улыбка облегчения.

– Все норм, Сашка, все норм, – Михаил вновь откинулся в грязь. – Сейчас полежу чуток, и пойдем. Братьям и сестрам кушать-то надо.

– Ты лежи, отец, лежи, – Алекса, больше испугавшаяся за него, чем за себя, переводила дух. – Потерпят эти дармоеды чуток. Потерпят. Не помрут с голоду.

– Не говори так, дочь, – Михаил поднял окровавленную руку, которой мешал мутанту закрыть пасть, и положил на руку дочери. – Они – твои братья и сестры. Они – твоя семья.

– Знаю, отец. Но тебе отдых нужен. Ты – наш главный защитник и кормилец. Без тебя… – она прервалась, стараясь унять чувства, рвущиеся наружу, потом продолжила: – Без тебя, не знаю, что бы мы делали.

– Жили бы, Саш, жили бы…

Серые тучи медленно плыли на запад, уже окрашивающийся красным. Где-то там садилось солнце, настолько редко выходившее из-за туч, словно оно пряталось от людей, так сильно поглумившихся над Землей. Снег усилился. Крупные снежинки летели сверху, ассоциируясь у Михаила, лежащего на спине, со звездами, несущимися ему навстречу. Будто он – звездный корабль, улетающий навсегда из этой погрязшей в войнах Солнечной системы. Вот было бы здорово действительно свалить с убитой планеты! Вместе с детьми и женами! И основать где-нибудь в миллионах световых лет отсюда новую колонию, новый мир построить, создать новое общество, где не страшно будет жить и, что самое главное, не опасно…

Эх, мечты… Они канули в небытие вместе с прежней жизнью, вместе со всеми фантастами, мечтавшими о лучшем мире, который не будет поражен ядерным ударом.

Михаил страстно любил когда-то фантастику, но никогда не думал, что пророческими окажутся книги о постапокалипсисе, а не, например, о космосе. И потом долго размышлял, за что провидение так жестоко подшутило над людьми, воплотив в жизнь сценарий самого страшного из фантастических допущений. Но, конечно же, он понимал, что виной тому – никакая не судьба, и не разгневанный бог, решивший наказать человечество, а обычные люди, которым доверили самое страшное оружие в мире. Они сами оказались палачами друг для друга… И для миллиардов невинных жертв.

Прохоров нехотя поднялся. Нужно уходить, так как уже вот-вот наступит ночь, а тащиться во тьме по заснеженному полю – та еще радость! Земля пока не промерзла, и падавший снег таял, превращая ее в жижу. Нет ничего изнурительней, чем тащить добычу по такой каше. Поэтому следовало поторопиться.

– Заряжай ружье, дочь! И посматривай по сторонам, а я пока займусь мясом. Нам четырех лап теперь за глаза на месяц хватит, а потом придумаю еще что-нибудь. Ну что, царевна-лягушка! Подавай сюда свою лапищу! Будем примерять на нее хрустальную туфелищу? Или сапог? Или то другая сказка? – он с сомнением посмотрел на жирную склизкую ляжку, а потом уверенно шагнул к мутанту.