Что скрывает правда

Посвящается Джудит, необыкновенной женщине

Cara Hunter

THE WHOLE TRUTH

(DI Adam Fawley series #5) © Shinleopard Ltd, 2021.

This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd.

and The Van Lear Agency

© Павлычева М.Л., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Ранее… в материалах о Фаули

Это пятая книга в серии о Фаули, так что, если вы читаете ее первой, вам пригодится краткое резюме об основных членах команды, чтобы вы могли сразу войти в курс дела. И начнем, естественно, с самого главного человека…

Среди других членов команды убойного отдела – Алан Чэллоу, Нина Мукерджи и Клайв Конвей, а также Колин Бодди, патологоанатом, и Брайан Гоу, профайлер.

Пролог

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

13:15

– Кому еще шампанского? Пап, ты как? Ты не за рулем, так что никаких отговорок.

Стивен Шелдон улыбается дочери, нависшей над ним сзади:

– Ну давай. В том, что я такой древний, есть один положительный момент: мне можно наплевать на чертовы правительственные правила употребления алкоголя.

Жена бросает на него строгий, но доброжелательный взгляд: оба знают, что он должен беречь свое здоровье, но сегодня его день рождения, и она дает ему некоторую поблажку.

Нелл Хенеган наклоняется и наполняет его бокал.

– Семьдесят, папа, это не старость. Во всяком случае, в наше время.

– Скажи это моим суставам, – со смешком говорит Стивен, пока Нелл обходит стол, подливая гостям.

Я нахожу под столом руку Алекс и чувствую через тонкую ткань платья ее вспотевшее бедро. Один бог знает, каково это – быть на тридцать пятой неделе беременности при такой жаре. Ее верхняя губа покрыта капельками пота, между бровями залегла крохотная морщинка, которая, вероятно, не видна остальным. Я был прав: для нее это стало тяжелым испытанием. Я говорил, что мы не обязаны ничего устраивать – никто от нее ничего не ждет, особенно по такой погоде, но Алекс настояла. Она сказала, что теперь наша очередь и что будет нечестно просить сестру взваливать на себя организацию праздника два года подряд. Только вот главная причина не в этом. Мы оба это знаем. По мере увеличения срока беременности мир Алекс сжимается: сейчас она практически не выходит из дома, а про двадцатимильную поездку до Эбингдона можно забыть. Я сказал Нелл, что Алекс переживает за ребенка, и та ответила, что тоже так чувствовала себя во время беременности и ничего противоестественного в переживаниях Алекс нет. И она права. Или была бы права, если б дело было только в этом.

…За пределами сада дети Нелл играют в футбол со своей собакой, по очереди забивая пенальти. Им одиннадцать и девять, ее детям. Сейчас Джейку было бы двенадцать. Уже не ребенок, но еще и не взрослый. Иногда, до того, как Алекс снова забеременела, я ловил себя на том, что фантазировал, как бы они общались: он и его двоюродные братья. Джейка никогда особо не интересовал спорт, но стал бы он играть с ними, если бы сейчас был здесь? Часть меня надеется, что играл бы – из вежливости, или чтобы угодить своей маме, или потому, что ему нравятся собаки. Но есть и другая часть меня, которой хочется, чтобы он был таким же угрюмым и упрямым, как все двенадцатилетние. Я на собственном горьком опыте убедился, что слишком легко превозносить ребенка, которого больше нет.

Мы переглядываемся с Одри Шелдон. Ее взгляд добр, мой слегка застенчив. Родители Алекс лучше прочих понимают, через что мы прошли, когда потеряли Джейка, но сочувствие Одри напоминает ее лимонный чизкейк – все замечательно, только я переел его. Я встаю и начинаю собирать тарелки. Джерри, муж Нелл, делает нерешительную попытку помочь, но я дружески хлопаю его по плечу и силой усаживаю на стул.

– Ты привез еду. Теперь моя очередь.

Алекс благодарно улыбается, когда я забираю ее десертную тарелку. В течение последних десяти минут ее отец мягко подтрунивает над ней, уговаривая есть побольше. Кое-что в родителях не умирает никогда. Моя мать делает то же самое. В течение следующих двадцати лет я буду делать то же самое. С Божьей помощью.

…На кухне Нелл закладывает посуду в посудомойку. Она делает это неправильно, но я преодолеваю желание вмешаться, так как знаю, что это взбесит ее. Алекс говорит, что с посудомоечными машинами та же история, что и с барбекю, – мужчины не могут удержаться от того, чтобы не ворваться в процесс. Нелл улыбается, когда видит меня. Она мне нравится, всегда нравилась. Такая же умная, как ее сестра, и такая же прямолинейная. Они хорошо живут, она и Джерри. Дом (особняк), катание на лыжах (Валь д’Изер^[1]), собака (предположительно кокер, но если судить по размеру лап, то это как минимум четверть белого медведя). Он актуарий^[2] (Джерри, а не собака), и, если честно, с динозавром гораздо интереснее, но я никогда никому об этом не говорил.

Нелл смотрит на меня, и я точно знаю, что означает этот взгляд. Она хочет «перемолвиться словечком». И сразу приступает к делу – такова уж Нелл. Как и ее сестра.

– Адам, я немного беспокоюсь за нее. Она неважно выглядит.

Делаю глубокий вздох:

– Я знаю, о чем ты. От этой чертовой жары только хуже. Но Алекс регулярно проходит обследования. Гораздо чаще, чем большинство женщин в ее положении.

Однако большинство женщин в ее положении не госпитализируют с высоким давлением, и от них не требуют, чтобы они соблюдали постельный режим.

Нелл берет кухонное полотенце и вытирает руки.

– Она почти ничего не ела.

– Я стараюсь, честное слово…

– И выглядит совершенно вымотанной.

Нелл хмуро смотрит на меня. Поскольку, что бы ни случилось, виноват я, ведь так? В саду Бен забивает гол и бежит, нарезая круги и размахивая над головой футболкой. Взгляд Нелл на секунду переключается на детей и снова замирает на мне.

Я делаю новую попытку:

– Она плохо спит – ты же знаешь, каково ей на последнем триместре. Она никак не может найти комфортную позу.

Нелл продолжает хмуриться. Никки вопит, что гол забит нечестно. Джерри встает и призывает своих сыновей играть правильно тем самым назидательным родительским тоном, который мы клянемся никогда не использовать. Это еще один аспект, присущий родителям, – кажется, он не исчезает никогда.

– Послушай, у меня напряженка с работой, но я изо всех сил стараюсь больше бывать дома, и еще к нам раз в неделю приходит домработница.

Нелл наблюдает за своими мальчишками:

– Мы тут с ней говорили. Алекс сказала, что ты перебрался в свободную комнату.

Я киваю:

– Чтобы не будить ее. Особенно если учесть, что теперь я встаю чертовски рано четыре дня в неделю ради проклятой тренажерки.

Она поворачивается ко мне:

– Курить все еще тянет?

Взгляд, сопровождающий этот вопрос, холодный, но не недобрый: Нелл тоже бывший курильщик. Она все знает о стратегии вытеснения никотина.

Пытаюсь улыбнуться, но улыбка получается кривой.

– Дико. Но у меня получается.

Она оглядывает меня с ног до головы:

– И ты немного подтянулся… Тебе идет.

– Ну, это можно считать чудом, если учесть, что я съедаю за час упаковку ментоловых «Поло».

Пауза, и она наконец улыбается. Но улыбка выходит жалкой.

– Просто береги мою сестру, ладно, Адам? Она в диком стрессе – ребенок слишком много значит для нее. Не знаю, что она будет делать, если…

– Послушай, Нелл, я бы никогда не допустил, чтобы с Алекс что-то случилось. Ни сейчас, ни вообще. Ведь ты знаешь это, да?

Нелл поднимает голову, потом кивает. Я жду. Я знаю, что именно она хочет сказать и почему ей так сложно это сделать.

– В газетах писали, – наконец говорит она. – Его выпускают, да? Гэвина Пэрри.

– Да, выпускают, – вынуждаю ее посмотреть на меня. – Но его выпускают временно, по специальному разрешению. Будут строгие ограничения. В том, куда он может пойти и с кем видеться.

Ее губы слегка кривятся.

– И у него будет что-то типа метки, верно? Они будут знать, где он, двадцать четыре часа в сутки?

– В большинстве своем они не настолько техничны. Пока. Метка привязана к адресу преступника. Если он выходит за переделы установленного радиуса, мониторинговая служба получает оповещение.

– И, как сказал Джерри, если он хотя бы приблизится сюда, его тут же запихнут в тюрьму, он и пикнуть не успеет. Верно?

Я глубоко вздыхаю:

– Верно.

– Тогда зачем бы ему так сильно рисковать? – Ей очень хочется, чтобы я согласился с ней, чтобы преуменьшил ее страхи. – Он же не дурак. Ему есть что терять. Многое.

– Верно.

Она вздыхает:

– Прости. Ты, наверное, думаешь, что я слишком бурно реагирую. Просто не могу не думать обо всех тех угрозах, что он произносил в суде…

Едва ли Нелл знает, как трудно быть тем, кого она хочет во мне видеть. Но я стараюсь.

– Он просто давал выход своей злобе. Так бывает постоянно. И я не считаю, что ты реагируешь слишком бурно. Семьи всегда беспокоятся, когда преступника выпускают. Другие жертвы будут переживать не меньше.

– У Алекс хотя бы есть ты, – говорит Нелл с несмелой улыбкой. – Ее личный охранник.

Я плохо представляю, как ответить на это, но, к счастью, надобность отвечать отпадает. Нелл ласково дотрагивается до моей руки, а потом забирает стопку тарелок.

– Давай-ка займемся делом, а то они будут гадать, почему мы тут застряли.

…Когда я иду в столовую, то спрашиваю себя, что бы она сказала, если б знала правду.

Гэвин Пэрри не дурак, в этом она права. И ему действительно есть что терять, причем многое – на этот счет она тоже права. Однако у него есть причина. Причина, ради которой – возможно – стоит пойти на риск.

Месть.

Потому что он не просто давал выход злости в тот день, в суде.

Он виновен. Он знает это, и я знаю. Но есть и еще кое-что, что знаем мы оба.

Гэвин Пэрри был осужден на основании лжи.

* * *

«Дейли-мейл»

21 декабря 1999 года

ПРИДОРОЖНЫЙ НАСИЛЬНИК ПОЛУЧАЕТ ПОЖИЗНЕННЫЙ СРОК

Судья назвал Гэвина Пэрри «порочным, нераскаявшимся извращенцем»

Автор: Джон Смитсон

Вчера хищник, которого окрестили Придорожным Насильником, после процесса, продолжавшегося девять недель в суде Олд-Бейли, был приговорен к пожизненному заключению. Судья Питер Хили объявил Пэрри «порочным, нераскаявшимся извращенцем» и посоветовал назначить ему наказание сроком минимум пятнадцать лет. После оглашения приговора в зале суда поднялся ропот; родственники Пэрри, находившиеся на местах для публики, высказывали оскорбления в адрес судьи и присяжных заседателей.

Пэрри до конца настаивал на том, что он невиновен в изнасиловании и попытке изнасилования семи молодых женщин в окрестностях Оксфорда, совершенных в промежуток времени с января по декабрь 1998 года. Дело основывалось на уликах, найденных в гараже Пэрри и связавших его с одной из жертв; по утверждениям Пэрри, эти улики были подброшены по наущению полиции долины Темзы. Когда его выводили из зала, он угрожал расправиться с полицейским, сыгравшим ключевую роль в его задержании, и выкрикивал, что «достанет его», что тот и его близкие «до конца жизни будут озираться в страхе». Означенный офицер, детектив-инспектор Адам Фаули, получил благодарность от главного констебля.

Выступая с заявлением после оглашения вердикта, старший суперинтендант полиции долины Темзы Майкл Освальд сказал, что убежден в том, что осужден был именно тот, кто совершил данные преступления, и подтвердил, что в ходе расследования, в котором были задействованы правоохранительные органы всего графства, не было выявлено ни одного другого подозреваемого. «Я горжусь работой, проделанной моей командой. Наши ребята приложили все силы к тому, чтобы найти виновного в этих гнусных преступлениях и передать его в руки правосудия, поэтому абсолютно недопустимо, чтобы им приходилось выслушивать подобные угрозы и оскорбления. Сотрудники полиции постоянно рискуют жизнью, защищая общество, и вы можете быть уверены в том, что мы предпримем все необходимые шаги для обеспечения безопасности их самих и их семей».

Выйдя из зала после оглашения приговора, Дженнифер Годдард, мать той из жертв, что покончила с собой после пережитого, в разговоре с журналистами сказала, что ничто не вернет ее дочь, но теперь она может надеяться, что ее дочь упокоится с миром: «Человек, разрушивший ее жизнь, наконец-то получил по заслугам и дорого заплатит за свои злодеяния».

* * *

В отделении полиции Сент-Олдейт сержант Пол Вудз проводит день в дежурке, и это его совсем не радует. В последнее время он несет службу на непыльном посту, но дежурный офицер из гражданских в отпуске, а у констебля, заменяющего ее, пищевое отравление, и Вудз вытянул короткую спичку. А вместе со спичкой – и дикое раздражение. Здесь чертовски жарко. По телевизору говорили, что сегодня температура может подняться до тридцати. До тридцати градусов! Проклятая невезуха, вот что это. Он уже открыл дверь на улицу, но оттуда в помещение затекают лишь выхлопные газы. И заходит больше людей. Добрая половина из них просто хочет немного отдохнуть от солнца – никогда еще стенд с листовками не вызывал столько интереса, это уж точно. Раньше кармашки заполняли раз в несколько недель, а сегодня вдруг закончились все листовки «Как защитить свой дом от воров» и «На что следует обратить внимание при покупках через интернет». Вот и сейчас у стенда топчется группка людей – наверняка туристы, и в основном китайцы.

Вудз поднимает взгляд на часы. Еще двадцать минут до того момента, когда он сможет сделать перерыв. Туристы у стенда с листовками оживленно переговариваются. Одна женщина указывает в сторону Вудза; похоже, она набирается храбрости, чтобы подойти и заговорить. Сержант выпрямляется и расправляет плечи, демонстрируя полноту власти. При шести футах^[3] и двух дюймах^[4] и при шестнадцати стоунах^[5] он выглядит вполне авторитетно. Нет, он вовсе не намерен отбить у нее охоту к общению – просто знает, что на все эти вопросы почти всегда может ответить любая сносная карта. За последние годы ему до смерти надоело выступать в роли неофициального путеводителя.

Он спасен – так уж получилось – звонком. Именно в тот момент, когда китаянка начинает двигаться к его столу, звонит телефон. Это оператор с коммутатора, тоже гражданская, Марджори какая-то. Должно быть, она тоже вытащила короткую спичку.

– Сержант Вудз, примите звонок, пожалуйста. Я пробовала убойный отдел, но там никого. Это из Эдит Ланселев.

Вудз берет ручку и тут же раздражается: он никогда не знал, как правильно писать это чертово название. В какую голову забрела идиотская идея назвать колледж в честь кого-то, чье имя никто не может правильно написать?

– Ладно. Соединяй.

Он выставляет руку в сторону китайской туристки таким властным жестом, как будто на проводе сам главный констебль.

– Это сержант Вудз? Говорит Дженис Эпплби из колледжа Эдит Ланселев.

У нее такой тон, что собеседнику сразу хочется вытянуться в струнку.

– Чем я могу вам помочь, мисс Эпплби?

– С вами хочет побеседовать профессор Хилари Рейнольдс.

Она говорит так, будто даже самые мелкие сошки вроде Вудза наверняка слышали это имя. И Вудз, кстати, его слышал, но сейчас даже под дулом пистолета не вспомнил бы когда…

– Директор, – сухо говорит она, – если вы не забыли. Пожалуйста, оставайтесь на линии.

А вот это точно ставит в тупик. Директор, черт побери? Что такого важного у них случилось, если звонит сам директор? И вообще, что она делает на работе в выходной?

Линия со щелчком оживает.

– Сержант Вудз?

Он ожидал услышать женский голос, поэтому пропускает первые слова, пока соображает, что имя Хилари может носить и мужчина.

– Прошу прощения, сэр, вы могли бы повторить?

– Я сказал, что, боюсь, вынужден сообщить об инциденте, связанном со студентом колледжа.

Вудз прищуривается: слово «инцидент» может обозначать множество прегрешений – от тех, что со смертельным исходом, до самых обыденных.

– Какой конкретно инцидент, сэр?

В ответ раздается вздох культурного, хорошо образованного, но слегка возмущенного человека.

– Серьезный инцидент, сэр. Боюсь, это все, что я готов вам сообщить на данном этапе. Вы могли бы соединить меня с детективом-инспектором Фаули?

* * *

В Боарс-Хилл тоже жарко, однако здесь жара кажется терпимее. Без сомнения, этому способствует высота, но свою немалую лепту вносят тридцатифутовый плавательный бассейн и хорошо укомплектованный бар при нем. Бассейн и бар – обычное явление на высоте, только здесь они являют собой высоту иного рода. Зная адрес, не надо быть штатным сотрудником уголовного розыска, чтобы методом дедукции дойти до понимания того, что это за дом, однако Гарет Куинн все же был немало потрясен, когда увидел, что находится за коваными воротами, которые тихо распахиваются, чтобы пропустить его «Ауди», вымытую специально для этого случая. Добрый акр^[6] лужаек (тоже приведенных в порядок специально для этого случая, только, по идее, он не должен об этом знать), партерный цветник, апельсиновые деревья и россыпь того, что риелторы, вероятно, называют «полезными надворными постройками», которые задвинуты вглубь, чтобы не служить фоном резному неопалладианскому^[7] столбу и не нарушать перспективу «Такого Вида». К сожалению, от щетины строительных кранов никуда не деться, но во всех остальных аспектах шпили дремлют на мерцающей жаре так же, как когда их увидел Мэттью Арнольд^[8].

…Когда Куинн познакомился с Мейзи, он не представлял, насколько круты ее родители. На первый взгляд она была одной из многих девчонок с «конским» хвостом и французским маникюром, с мягкой улыбкой и четким выговором. «Авокадо», вот как он их называет: спелые, податливые и зеленые. Хотя в данном случае не совсем зеленая, Мейз была готова лечь с ним в постель на первом же свидании, и за беспрецедентно долгий срок в почти десять дней, предшествовавший этому событию, он понял, что в ней есть гораздо больше, чем в ее однотипных предшественницах. Она заставляла его смеяться, умела слушать, однако не облегчала ему жизнь, и Куинн даже поймал себя на том, что вынужден четко формулировать, почему верит в то, чем занимается, причем некоторые аргументы удивили даже его. Еще он понял – и это тоже было беспрецедентным, – что она на самом деле нравится ему не только в постели, но и вне ее. Вот поэтому, даже несмотря на его чуть ли не аллергическую реакцию на идею познакомиться с родителями девушки, он не только приехал сюда, но и продолжает находиться здесь сверх того времени, после которого они с Мейзи договорились уехать. Говядина была на редкость вкусной, вино тоже, а Тед и Ирен Ингрэм оказались совсем не тем, что написано на этикетке. Да, у них много денег, однако они не стесняются это показывать. Мужчины целых полчаса обсуждали «медвежью западню» Брексита, прежде чем Ингрэм проговорился, на чьей он стороне, и после этого они бросились в объятия друг друга с облегчением угнетенных приверженцев. В Оксфорде, во всяком случае, таковыми совершенно точно являются сторонники «Выйти»^[9], которые не решаются называть свое имя.

…В общем, Куинн вовсю наслаждается жизнью. К тому моменту, когда звонит телефон, хитрый чертенок у него в голове нашептывает, что Мейзи – единственный ребенок Ингрэмов и что если родственники неизбежны, то это двое не такой уж плохой вариант. На столе стоит бутылка «Сотерна» девяносто шестого года и коробка гаванских сигар, а сам он уже отдал Мейзи ключи от своей машины. Что, как ясно говорит выражение на ее лице, тоже беспрецедентно. Она смотрит на него, пока звонит мобильник: эта мелодия установлена для рабочих звонков.

Достав телефон, Куинн окидывает взглядом присутствующих и покаянно улыбается.

– Прошу прощения… они бы не звонили, если б это не было так важно.

Ингрэм отмахивается, принимая извинения:

– Конечно. Мейзи говорила, что такое бывает. Я все отлично понимаю. У тебя важная работа.

Ирен Ингрэм изящным жестом отодвигает стул. Мейзи тоже встает. Они принимаются убирать тарелки, а Куинн выходит в сад. Возможно, он делает это для того, чтобы поймать более сильный сигнал, но, с другой стороны, вероятно, он предпочел бы, чтобы отец Мейзи не слышал, как он разговаривает с коллегами, будучи в своем нынешнем звании.

– Детектив-констебль Куинн.

– Говорит Вудз.

Куинн слышит на заднем фоне звуки улицы – должно быть, Вудз стоит у стола дежурного. Он приносит формальные извинения за то, что испортил Куинну субботу, но по его тону ясно, что раз у него вообще нет выходных, так зачем выходные убойному отделу.

– Только что поступил звонок от директора Эдит Ланселев, просили соединить с Фаули.

– А чем им плох дежурный инспектор?

– Пытался выяснить. Не получилось. Сожалею.

– Ясно, значит…

Вудз перебивает его:

– Я уже звонил сержанту Гислингхэму, но мне сказали, что его не будет до среды…

Куинн игнорирует снайперский выстрел. Он уже привык ко всем не таким уж завуалированным укусам по поводу своего понижения в должности. Он мог бы добиться перевода, но, решив не делать этого, понял, что цена будет высоченной. Естественно, самые смелые остряки получали огромное удовольствие именно от этой фразы. Винить в случившемся он мог только самого себя: он допустил, чтобы его член управлял головой, и связался с подозреваемой. Ему еще повезло, что не уволили. Но он им покажет – и вернет свои нашивки. Это вопрос времени. В сущности – кто знает? – этот звонок может стать блестящей возможностью. Раз Гис в отъезде, у него есть отличный шанс показать класс.

– Не переживай, – беспечным тоном говорит он. – В чем дело? Что удалось узнать?

К тому моменту, когда Вудз заканчивает доклад, возможность выглядит не просто блестящей, а сияет, как бриллиант в двадцать четыре карата, только Теду Ингрэму знать об этом не надо. Для него это сверхважное мегасекретное дело об убийстве, требующее внимания перспективного офицера, предназначенного для великих свершений. Для человека, шепчет чертенок, которого Ингрэм с радостью примет в зятья. Куинн расправляет плечи, вскидывает голову и идет по траве к бассейну.

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

14:35

Я меньше всего ожидаю звонка от Куинна. Сегодня тот у родителей своей девушки – он долго распространялся о том, как ему это безразлично, однако мне это указало на обратное. Впрочем, в этом весь Куинн. Он замещает Гиса, пока тот в отъезде. На настоящий момент у нас ничего важного – во всяком случае, ничего такого, ради чего нужно звонить в выходные. Я даже думал, что Куинн будет рад шансу полетать в одиночку, хотя я ясно дал понять, что это просто неофициальная «замена», а не официальное «исполнение обязанностей».

Когда он звонит, мы все в столовой. День движется к сумеркам, хотя отец Алекс все еще весел – таким словоохотливым я не видел его много лет. Стивен мне всегда нравился. Это аномалия в отношениях с родней со стороны жены: они такого же возраста, что и твои родители, и может получиться, что ты будешь знать их почти столько же, сколько своих родителей, но, если тебе повезет – а мне повезло, – они прикроют тебе спину, однако не станут давить. Правда, они могут и не давить просто потому, что не знают, где расположены самые опасные кнопки.

Алекс бросает на меня тревожный взгляд, но ничего не говорит. Одну руку она положила на живот, а другой теребит салфетку. Она устала. Мне надо как-то половчее устроить так, чтобы гости поскорее разошлись.

Выйдя на патио, принимаю звонок:

– Куинн? В чем дело?

– Извините, что беспокою, босс. Я встречаюсь с Эв у Эдит Ланселев. У них инцидент с участием студента.

Я хмурюсь – я знаю, что сейчас Куинн сверхосторожен, чтобы не напортачить, но разве ради этого надо звонить мне? Однако вспоминаю, что большинство студентов уже разъехались на лето, так что едва ли это последствия шумной студенческой тусовки с переизбытком блевотины.

– Что у нас есть?

– Пока не знаю.

– Тогда зачем…

– Директор просил лично вас. Его зовут Хилари Рейнольдс. Ну, где-нибудь ёкнуло?

Ёкнуло, но отзвук давний. Конференция пару лет назад?

– Я поискал его в «Гугле», – говорит Куинн, – он какой-то крутой юрист по правам человека.

Я был прав – та самая конференция…

– Его только что назначили в ту парламентскую консультативную группу по пожизненному заключению. Ну, вы знаете, в ту группу, где сидит Боб О’Дуайер.

Этого достаточно: Роберт О’Дуайер – главный констебль. Но спасибо Куинну, что выяснил это, а не налетел на меня с новостью, как Одинокий рейнджер^[10].

– Ясно. Мне нужно отвезти домой родственников жены. Я буду примерно через час.

* * *

Колледж Эдит Ланселев – ЭЛ для студентов – расположен на четырнадцати акрах парковой территории, простирающейся между улицами Банбери и Вудсток. Недалеко от центра города, если судить с точки зрения обычной географии, но по отношению к микровселенной, которой является Оксфордский университет, это, по сути, Монголия. Колледж формировался более тридцати лет, однако был основан как образовательное учреждение для молодых женщин в Викторианскую эпоху одной старой девой, которая просто не принимала «нет» в качестве ответа, и назван в честь патронессы стоявшего поблизости женского монастыря Годстоу. Патронесса жила в двенадцатом веке и была такой же энергичной и несговорчивой, как и викторианская старая дева. За более чем сто лет в ЭЛ накопился впечатляющий список выпускников, включающий несколько поколений женщин, которые обладали точно таким же упорством и стойкостью. Среди них была и мать детектива-констебля Асанти, но знать об этом Куинну было не положено. Сейчас эта дама управляет компанией из списка FTSE-100^[11]; правда, количество выпускниц, занимающихся тем же самым, можно пересчитать по пальцам одной руки. Удаленность ЭЛ от центра города с его искушениями являлась преимуществом в глазах бескомпромиссной основательницы, в наши дни это недостаток. Когда в университете проводят дни открытых дверей, руководству колледжа приходится рисовать мелом стрелки на тротуаре, чтобы заманить старшеклассников так далеко на север. С другой стороны, у колледжа есть одно неоспоримое преимущество: здесь почти всегда можно припарковаться. Мейзи находит место прямо напротив проходной и выключает двигатель. Куинн несколько мгновений сидит неподвижно, глядя на ворота.

– Одна девочка с моего курса в Берли-Эбби училась здесь.

Куинн поворачивает голову:

– Да?

Мейзи кивает:

– Она говорила, что здесь все нормально, только не чувствуется, что это Оксфорд. В том смысле, что там парни и все такое, а здесь все как в школе-интернате для девочек.

Куинн опять смотрит на колледж. У главного входа стоит группа молодежи. Они держат в руках папки и бутылки с водой, на шеях у них висят карточки с именами, так что это наверняка ученики летней школы, а не студенты. В любом случае выглядят они радостными. Улыбаются, с уверенностью смотрят в будущее. Группа идеально сбалансирована по расе и полу. С ними получился бы отличный снимок для брошюры с рекламой колледжа.

– Мне подождать, когда приедут твои коллеги?

Куинн снова поворачивается к ней:

– Не, не надо. Эв живет всего в десяти минутах отсюда. Меня удивляет, что ее еще здесь нет. – Он открывает дверцу. – Увидимся в квартире. Если зависну тут надолго, я тебе позвоню.

– Ладно, до встречи.

Мейзи заводит двигатель и стартует, с визгом покрышек поворачивая на развязку. Куинн улыбается, несмотря на то что ему жаль драгоценные покрышки. У этой девчонки есть яйца: она водит почти так же быстро, как он.

…Он переходит дорогу, а на место, которое только что освободила Мейзи, заезжает «Мини» Эверетт. Куинн предполагал, что она пройдет пешком от своей квартиры в Саммертауне, но, вероятно, была не дома. Он редко видит ее в нерабочее время, поэтому ее наряд вызывает у него удивление. Чем бы там она ни занималась, для этого дела, похоже, требовалась юбка.

– Очень элегантно, – говорит Эверетт, подходя к нему и указывая на слаксы и розовую рубашку. – Надеюсь, ты произвел нужное впечатление.

Куинн мог бы и обидеться, однако решает улыбнуться.

– Убил наповал. Они уже едят у меня с руки.

Она поправляет ремешок сумки на плече:

– Так в чем тут дело?

– Какой-то «инцидент». Так как это работа не для экстренной помощи, я предполагаю, что никто не умер. Вудз говорит, что звонил сам директор. Отказался что-либо уточнять и твердил, что хочет говорить с Фаули.

– Значит, что-то серьезное.

Куинн кивает:

– Босс уже едет. Нам с тобой остается только гадать.

У Эв есть кое-какие предположения, но она решает пока попридержать их.

Куинн заходит в проходную, Эв ждет снаружи. Ему не надо, чтобы она держала его за руку, особенно если он позиционирует себя в качестве детектива-сержанта, замещающего высокое начальство. К этому моменту группа у ворот рассеялась и двор пуст. На тротуаре рассыпаны блестки и конфетти – остатки от выпускного. Эв чувствует жар асфальта через тонкие сандалии.

– В общем, так, – говорит Куинн, возвращаясь. – Они сказали, что кабинет Рейнольдса на втором этаже. Направо по коридору и вверх по лестнице. Нас встретит его личный помощник.

* * *

Внутри на удивление прохладно, но что-то в паркете и в звуке шагов наводит Эв на мысль о дезинфицирующем средстве и обязательных хоккейных клюшках. Коридор наверху намного просторнее, и в нем уже маячит личный помощник. Вид у нее слегка раздраженный. У Эв складывается впечатление, что эта женщина точно, до секунды, знает, за какое время они должны были пройти расстояние и что они безнадежно опаздывают.

– У профессора Рейнольдса важный звонок; присядьте, пожалуйста, он скоро освободится.

Личный помощник возвращается к своему письменному столу. Стулья для посетителей выглядят так же, как те, что стоят в ИВС, и это непривлекательное зрелище. Что до Куинна, то он, кажется, не может стоять спокойно – следующие пять минут разглядывает фотографии педсостава в рамках. Наконец на столе у личного помощника пищит интерком, и женщина встает.

– Прошу сюда.

…Кабинет производит впечатление – во всяком случае, своими размерами. Стеновые панели, окна, выходящие в сад, снова фотографии в рамках, на этот раз предыдущих директоров. Все они женщины. В отличие от человека, идущего им навстречу с протянутой рукой.

– Я Хилари Рейнольдс, а вы, должно быть, детектив-сержант Куинн?

Эв видит, как Куинн открывает рот, чтобы ответить, но Рейнольдс уже движется дальше.

– Детектив-констебль Эверетт? Прошу, присаживайтесь.

– Итак, – говорит Куинн после секундного молчания, – вы хотели нас видеть.

Рейнольдс хмурится:

– Вам не кажется, что нам стоило бы подождать детектива-инспектора Фаули?

Куинн едва заметно ерзает на стуле:

– Он сказал, чтобы начинали без него. Сегодня выходной; вы же сами знаете, какое сейчас движение, туристы…

Рейнольдс садится и складывает перед собой руки домиком.

– Вся ситуация чрезвычайно деликатная.

Куинн кивает:

– Мы понимаем, сэр, но пока не узнаем, в чем дело…