Иллюстратор Ася Батурина
Иллюстратор Юлия Котлярова
© Евгения Хамуляк, 2019
© Ася Батурина, иллюстрации, 2019
© Юлия Котлярова, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-4496-8906-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
Мои сказки нравятся не всем. Они не похожи на хорошеньких собачек или котиков, которые умиляют даже тех, у кого аллергия на шерсть. Скорее напоминают ежиков. Да, ежиков! Смешных, странных монстриков с иголочками, которые могут испугать и даже уколоть. Вот такое сравнение! И тут сразу же, держа книгу в руках, вы можете определиться, нравятся ли вам ежики? Хотя, если честно, в книге нет ни одного упоминания об игольчатых крысках, потому что главными героями становятся сами приключения, в которые готовы отправиться некоторые смельчаки, поверившие мне на слово, что будет невероятно интересно и увлекательно, а местами, даже страшно.
И вот однажды на горизонте появляется такой читатель или читательница, подбирающие книгу для себя… Это похоже на то, будто мы встречаемся на берегу одной маленькой, но резвой речки, где стоит привязанной небольшая, но крепенькая лодочка для одного гребца. Это моя лодочка, ее я придумала только что и сдаю внаем тем, кто хочет отправиться в дальнее или короткое, но очень необычное приключение, где все будет не так, как всегда… Каждому предстоит через сказку, скрытое волшебство, знаки судьбы увидеть события своей жизни. Обещаю, нечто затронет вас в этих историях, и даже покажется, что они написаны про вас. А может быть, сказка не откроет вам свои секреты, и вы ничего не поймете… Я давно заметила, что мои герои живут своей самостоятельной жизнью и не все читатели приходятся им по душе… Вот так!
– Но на что это будет похоже? – спрашивает тот, кто пришел, и медленно, пока неуверенно, перебирается в лодчонку, беря из моих рук веревку.
Я загадочно качаю головой.
– Не скажу. Это сюрприз! Все, что ты прочтешь и представишь у себя в воображении, все равно не будет походить ни на мои описания, ни на впечатления других читателей. Эти сказки как квесты – все зависит от твоей смекалки, фантазии, чувствительности и готовности понять и разгадать мои загадки. Лучше даже не спрашивай…
Сзади доносится какой-то гул, можно подумать, что это страшный рев какого-то монстра, а также слышится шум большой реки, наверное, туда впадает эта резвая речушка. Мурашки бегут по коже! Мы понимаем, это сама книга призывает окунуться в приключения, ей не терпится через тебя заново прочесть свою историю, увидеть ее теперь твоими глазами…
Ты волнуешься и даже намереваешься спрыгнуть с лодки, думаешь: а оно мне нужно?! Какие-то монстры? Может, лучше вернуться к ежикам? Они понятные и простые.
В этот момент я смело отталкиваю лодку, речка весело хватает ее в свои бурлящие потоки и резво уносит вглубь.
– Не бойся! – кричу я, приложив руки к губам, потому что шум большой реки заглушает все. – Мои сказки всегда заканчиваются хорошо! Я буду ждать тебя здесь. До свидания…
– Н-и-я… – последнее, что слышишь ты, уже забывая обо мне. Ведь маленькая синяя речка просто влетает в бурные, клокочущие черные воды зовущей истории… и уже через мгновение теряются очертания берегов и сквозь белый туман, укрывающий черное бездонное море, проступает гигантская скала, издали похожая на огромную голову… Голову куклы.
– Долли… – говоришь ты себе, ошеломленно прозревая.
И гигантская фарфоровая башня улыбается в ответ, приветствуя и медленно открывая красный громадный рот-ворота, впуская шумные воды вместе с крошечной лодочкой и тонкой смелой фигуркой внутри.
Я стою на берегу и немного волнуюсь.
Меня зовут Евгения Хамуляк и я поставила себе грандиозную, но выполнимую задачу возобновить интерес к сказкам всех читающих и размышляющих людей на свете! Но это не все. Грандиозность так же состоит в том, чтобы прославить через свои произведения мою дорогую и любимую родину на тысячи световых километров вперед, назад, а также желательно вправо и влево. По дороге найти себе множество друзей и единомышленников, попытаться вдохновить этих смельчаков на творчество. И, самое главное, заставить поверить в существование другой сказочной реальности, которая находится так близко, что даже трудно себе представить. В нас самих! Там живут мириады наших фантазий, полные магии и волшебства, которые по сути являются всего лишь не изученными законами физики и естествознания… Чтобы в один прекрасный день сказку сделать былью! Грандиозной и выполнимой.
«Великая миссия Любы»
Посвящается моей собаке Любе, действительно очень красивой собаке с человеческими глазами. Уход за брошенным, испуганным животным сделал меня, как человека, лучше.
Этой сказкой мне бы хотелось поделиться с теми, у кого доброе сердце. Жила-была на свете одна собака, и кому-то взбрело в голову назвать ее Любой. На самом деле за этим стояла романтическая и немного трагическая история.
Виктору Семеновичу, трудившемуся инженером на заводе стали и сплавов, предложил взять дворового щенка коллега, приговаривая, что хоть тот и не породистый, да шибко красивый народился. А Виктор Семенович как раз подумывал над подарком своей дорогой жене Любови Геннадьевне, которую крепко любил и, как мог, радовал разными подарками по случаю и без, отчего та в нем души не чаяла. И хоть в паре они давно пережили горе, утрату сына и невозможность иметь больше детей, решили остаться лишь вдвоем, посвящая весь досуг любимой даче и редким поездкам на море и в горы. И вот на даче, которая хорошела раз от разу от умений и стараний Виктора Семеновича и его замечательной хозяйственной жены Любови, понадобился-таки помощник и охранник.
Охранница. Виктор Семенович назвал ее Любой в честь жены и в красивой коробке принес после работы, укладывая в руки счастливой, плачущей от радости именинницы, которая напрочь забыла о том, что с детства имела аллергию на животных. Однако вид милого щенка просто ослепил Любовь Геннадьевну, что она забыла про все на свете.
Люба и в самом деле была удивительна хороша: смесь каких-то гончих пород дала собаке длинные стройные ноги, умные ищейки-прародительницы подарили красивую правильной формы голову. Ну и непонятно, кто и как одарил собачку выразительными, словно бы человеческими, огромными голубыми глазами с пушистыми девичьими ресницами.
– Человеческие! – твердили слева.
– Ну просто человеческие! – кричали в восторге справа.
– Подумать только, глаза-то как у человека! – не могли успокоиться третьи.
– Это ж надо, взгляд-то какой осмысленный, будто человеческий! —хлопали в ладоши четвертые под умильные улыбки добропорядочной семьи, гордо гуляющей с Любой по местным окрестностям.
Виктор Семенович не один час, напялив очки по самые уши, сидел перед компьютером, высматривая эту аномалию на кинологических форумах. Связывался со знающими людьми. Уж больно аномалия была аномальной. И наконец разгадка, вполне себе логическая, но очень уж мистическая, нашла ум Виктора Семеновича. Генетики утверждали, что между волком и человеком, несмотря на внешнее различие, имеется много общего. Не меньше, чем с шимпанзе. Когда-то, говорили особенно убежденные, человек и волк явно имели общего предка, именно поэтому до сих пор рождаются люди, так похожие на волка, обросшие шерстью, с волчьей пастью… А порой вся схожесть проявляется в дикой ярости и хитром уме хищника. И Виктор Семенович верил, что Люба пришла к ним не просто так. Часто, глядя на нее, на ее действительно осознанный взгляд, он отводил свои глаза, не в силах долго смотреть на одушевленную собаку.
– Витя, это лучший подарок, который ты мне только мог сделать! – растроганная жена обняла невероятно счастливого и гордого мужа. И чихнула. Потом еще раз и еще раз.
Но трагедия, которая случилась только через год, не имела отношения ни к собаке Любе, ни к аллергии Любови Геннадьевны, которая на седьмом десятке еще очень красивой, ухоженной интеллигентной дамой отправилась спать, намазав руки питательным кремом по самые локти, уснула сном ангела и больше уже не проснулась.
Такую сонную и умиротворенную запомнил ее Виктор Семенович, не в силах более думать ни о чем, кроме ушедшей жены. И поэтому на сорок первый день после смерти любимой, он отвел Любу в ближайший приют, больше не глядя ни в ее человеческие, полные сострадания и печали глаза, ни в свои, виня ее и себя за глупый подарок и трагическое стечение обстоятельств.
То, что Любовь Геннадьевна ушла из жизни, потому что ее волшебный песок в хрустальном безвременном часе истек, чтобы слиться с песком утраченного сына, Виктор Семенович узнал, только когда встретился с любимой супругой и дорогим сыном, которые все ему рассказали. Это случилось через два года. Не так много, но и не так мало для душ одинаковых словно половинки одного апельсина. Взявшись за руки, половинки двинулись дальше по зигзагу, который никогда не начинался и никогда не закончится. Поэтому печали и горести испарились в безвременье, ведь здесь каждый понимал, что одной жизнью путь не заканчивается, а является лишь чередой встреч и расставаний…
Их часы, дав несколько оборотов вокруг своей оси, начали новый отсчет, в этот раз менее трагичный. Пока шестеренки крутились, а хрустальные песчинки падали, – зрелище волшебное и радующее каждый раз по-новому – Виктор Семенович узнал, а точнее, вспомнил, что, во-первых, собачка Люба не была виновата в смерти хозяйки. И успокоился. И во-вторых, у собак и у человека действительно имелся общий предок, именно поэтому многие хозяева относятся к питомцам порой лучше, чем к соседям. Но это была уже совсем другая история… Перед тем как отправиться в новое путешествие под руки с любимыми, Виктор Семенович попросил прощения у Любы и пожелал ей удачи на прощанье. А удача ей ой как пригодилась.
***
После того как собаку с человеческими глазами отвели в питомник, у нее началась тяжелая собачья жизнь. То ли предок сильно напортил судьбу всем песьим, то ли жизнь собак сама по себе несправедлива, то ли у жизни, человеческой или собачьей, совсем нет никакого смысла, Люба додумать не могла. Жизнь замкнулась в один большой день, который никогда не заканчивался, и где постоянно приходилось держать ухо востро.
Но не все было так плохо. Пожелание удачи от бывшего хозяина принесло Любе по-настоящему удачное соседство. В бетонно-железных камерах, два на два по нормативу, содержалось по две собаки. В питомнике, который, к сожалению, являлся муниципальным, не таким богатым, как те, что настроили добросердечные богачи, – а такие тоже встречаются в наше время, хотя все твердят, что мир катится в тартарары, – работали люди, от собачьей никчемной жизни устроенные мыть и кормить своих собратьев в волчьем обличье, в назидание о том, что их ждет буквально в следующей жизни. И от такой картины их умы и сердца, а также руки и ноги не горели желанием продлить или осчастливить жизнь своих визави. Поэтому жизнь в питомнике ждала жесткая, волчья: утром холодный душ из шланга и одновременно мытье камеры, потом скудный обед, потом долгое лежание до следующего утра в любую непогоду, где ждал холодный душ из шланга и одновременно мытье камеры. Прогулок не предполагалось. Для этого роскошества не имелось ни персонала, ни территории. Самыми страшными днями приходились понедельники, когда собачий патруль привозил новеньких. И тогда, если мест не хватало, к волкам, голодным и озверевшим, подсаживали больных и уже не чаявших выйти на волю помертвевших от страха собак. Таким образом решались вопросы и места и пропитания. Такими же страшными были дни ревизии. Если за два года пребывания на этом «курорте» собаку так и не забирал редко заходящий зевака с добрым сердцем, ее тоже скармливали голодным троглодитам-соплеменникам.
Конечно, ни Люба, ни Искра – так звали собачку-терьера, компаньонку по камере, – не имели ни малейшего понятия ни о понедельниках, ни о ревизиях, ни о личных трагедиях работников муниципального питомника, они не знали и причины, почему оказались в этом аду. Но животные, в отличие от людей утратившие интеллект, сохранили то, шестое, а может, седьмое и восьмое чувства, предугадывая грядущее плохое по ветерку, по сгущению свинцовых тучек над клеткой их дома. Рассказывая друг дружке о чувствовании по дрожанию испуганных ушей, по особому блеску глаз, по истошному вою накануне беды.
Так Люба прожила почти два года, все больше предчувствуя, как ее дни на этой земле подходят к концу. И больше всего боялась она потерять Искру. Несмотря на голод, частое подъедание какашек друг у друга, невыносимый холод зимой и тяжкий зной летом, это были самые счастливые годы в жизни двух подружек. Любе и Искре повезло: никому – слава собачьему богу! – за все два года не пришло в голову подсадить или рассадить их. Обе они, хоть и не были воспитаны добропорядочными хозяевами, не выли ночью, как другие, не мешали спать уставшим охранникам, работавшим и жившим в питомнике. А часто за вой скучающие по прежней жизни псы, которых легко могли бы забрать только за родословную, попадали под горячую руку. Такова была жизнь в псарне.
Искра тоже чувствовала надвигающуюся катастрофу, поэтому все чаще отказывалась есть, отдавая свою порцию подруге. Люба ела. Голод не тетка, но обязательно в знак благодарности нежно терлась об Искру, чтобы развеселить уставшую, отчаявшуюся, обросшую, словно горная овца, терьершу. Когда однажды в питомник завалилось сразу много людей, которые ходили от клетки к клетке и шумно разговаривали, размахивая руками, Люба и Искра спрятались в дальний угол своей бетонной коморки, боясь сделать что-то не то.
Две девочки подбежали к их клетке и стали дружно и ласково зазывать собачек подойти. Первой оттаяла Люба, в душе любящая и детей, и игры. Искра же осталась на месте. Дети так крепко обнимали красивую собаку с человеческими глазами, что пару раз Люба взвизгнула от боли, но все равно не отошла от вкусно пахнущих добрых детишек.
Сзади подошел мужчина и сказал:
– Эта не подойдет. Помесь гончих. Ей надо много места и желательно дом, да и выгуливать минимум час. Кто это будет делать?!
Дети стали орать наперебой, что готовы на все условия.
– Нет, терьера – нет, – подошла женщина, всматриваясь в обросшую и запутавшуюся в колтунах Искру. – Во-первых, шерсть, во-вторых, грязь. Ни времени, ни терпения, ни денег на все это не хватит.
– Мы! Мы! Мы будем выгуливать и мыть! – не переставали кричать дети, согласные и на Любу, и на Искру.
– Для гончих нужен дом. Квартира не сгодится, – неустанно повторял мужчина.
– За терьерами нужен уход. Это как третий ребенок. Я не могу! – будто сама себе вторила женщина.
Конечно, ни мама, ни папа Лизы и Вали не знали о том, что у Искры заканчивается срок жизни ровно через тринадцать дней, а у Любы через двадцать пять. Может быть, узнав об этом, они отбросили бы какие-то свои интересы и попытались помочь живым существам вопреки «дорого», «не мое», «мне кажется», «я». Но они не знали эту жестокую правду жизни брошенных собак. А Люба с Искрой не могли им это рассказать. Человеки не понимали языка подрагивающих от страха ушей, особого слезливого блеска в глазах, где по слезинкам можно было б посчитать эти последние деньки. Человеки думали о себе и образе своей жизни. Спокойной. Счастливой. Понятной. Распланированной. Это нормально. И Люба с Искрой это тоже, как ни странно, понимали. Может быть, поэтому в этой жизни они родились по линии предка собаки? Что же будет с родителями девочек в следующей жизни?
Впрочем, человеческий взгляд Любы перевесил все минусы на чаше добра и терпения, названные папой и мамой, и уже через час, заплатив пошлину за какие-то бумаги и клятвенно поклявшись ловцам собачьих душ стерилизовать собаку, семья отправилась домой, по очереди гордо неся нового члена семьи у себя на руках. Люба весила как пушинка.
Искру, как уже стало понятным, никто никогда больше не видел. Потом, когда Люба стала мудрой бабушкой, она надеялась, что, когда ее хрустальные с песчинками часы перевернутся, они с подругой обязательно встретятся и узнают, почему их свела судьба на эти счастливые года. Почему все вышло так, как вышло. Все ответы на все «почему» найдутся, нужно только дождаться. Люба-бабушка не ошиблась.
***
Любу привели домой и попытались помыть. Но это оказалось непростым делом. Шланг, вода отныне – но, слава богу, не навсегда, – стали кошмаром для собаки с человеческими глазами. И испытанием для семьи. Но дети обожали Любу, даже с запашком жуткой псарни, оставшейся теперь в прошлом. Мама не теряла надежды – а врачи скорой помощи ее никогда не теряют! – помыть красивую собаку и сделать ее по-настоящему домашней питомицей и любимицей. И родство имен Люда и Люба прибавляло маме надежды.
Папа наблюдал за нервными перебежками Любы из комнаты в комнату в поисках Искры или угла, где приткнуться от страшных новых шумов и запахов, и на пятый день устал повторять про характер гончих и про необходимость пространства для таких животных. Просто вздыхал и тихо терял надежду на то, что собака приживется. В уме стал прикидывать знакомых, у кого имеются дома или дачи, а лучше даже хозяйства, где собака могла бы пригодиться.
После того как Люба от страха и непонимания новых слов про «гулять» накакала огромную плохо пахнущую кучу на белом красивом любимом мамой паласе, привезенном из Турции, который семья тащила в чемодане, пожертвовав личными вещами, мама тоже стала терять надежду, начиная выспрашивать коллег и больных, нет ли желающих на собаку с человеческими глазами.
Мама даже подумывала отдать собаку бабушке Наде: у той имелись и дом, и пространство, и полувековое терпение. Но дедушка Валера, папа мамы, сильно и долго болел, там было бы сейчас не до Любы. Тем более все понимали, что ждать осталось недолго…
Люба старалась как могла, она хотела показаться очень скромной, всегда пряталась под столом, кроватями, забивалась под стулья так, что ее не могли вытащить ни вкусняшками, ни веником. Хотела показаться воспитанной, ела быстро, оглядываясь на домочадцев: никого ли не объедает или не обижает своим чавканьем. Спала мало, торопливо озираясь по сторонам, ожидая, что вот-вот ее отведут назад к Искре. Хотела быть готовой, чтобы не привыкнуть к хорошей сытной жизни. Одним словом, делала что могла, чтоб не быть надоедливой.