Толик допивал графин с ледяной водкой. Спасибо Надюхе, или, как говорили уважительно поварихи, Надежде Сергеевне, начальнику производства ресторана «Невский». По Толиному телу разлилось приятное тепло, и он думал о Наде, Наденьке или просто Надежде – «компасе земном». Так Толик называл свою подругу в минуты нежности. Хорошая она тётка, думал Толя, добрая, порой даже чересчур. Хотя, Толина мысль продолжала анализировать Надежду Сергеевну, доброта свойственна всем русским женщинам из маленьких провинциальных городов и деревень. А Надюха была из «лимиты», пусть и прошло больше двадцати лет, как она очутилась в большом городе, но вологодский говорок у неё остался.
На тарелке перед Толей лежала очень неплохая закуска. Несколько ломтиков слабосоленой сёмги, немного красной икры, крупные оливки. Сбоку на блюдце заботливая Надя положила порезанный лимон. «Жизнь хороша, если пьёшь не спеша», – подумал Толя, наливая в хрустальную стопку очередные пятьдесят.
– Ну, как ты, Толенька? Полегчало? – на кресло рядом с ним села Надя.
– Угу, уф… – Толя зажмурил глаза после выпитой стопки, – да, отпустило маленько.
– Как же тебя, сволочи, – Надя погладила его по голове, – понаедут в Ленинград уроды деревенские, шпана разная.
– Да ладно, Надь. Шрамы украшают мужчину. Я же мужчина, а, Надь? – Толя попытался ущипнуть крепкое женское тело под большой грудью.
– Да ну тебя! Украшают… вот так дадут по башке, вроде ничего, а на третий день раз, и кровоизлияние. Ты, Толик, сходи сегодня в поликлинику. А перед ней в травму, пусть побои зафиксируют. И в милицию, в милицию заявление пиши! Пусть этих козлов найдут!
Толя криво ухмыльнулся, – Ну вот ещё, Надя, с ментами связываться… Они меня сами и виноватым сделают. Что делал там, в арке дома на Невском проспекте, а, Анатолий Петрович? Да ну это всё, – Толик махнул рукой и налил себе водки.
– А что ты там делала, Толя? Ну-ка, ну-ка, расскажи…
– Двух бундесов хотел отработать, что ещё можно делать на Невском проспекте? Только зря время потратил и вот… по жбану получил.
– Эх, Толик, Толик… Анатолий! Взрослый мужик, а всё, как мальчик бегаешь. Ты бы на работу устроился, по специальности бы, а? – Надя пристально посмотрела в лицо Толику.
– По специальности говоришь? Ага, возьмут меня по специальности… то есть возьмут, конечно, на рейсы по Волге, например, или просто на берегу груши околачивать… Меня ж по статье выгнали, Надя.
– Ты, Толик, много хотел. Быстро и много. Вот тебя и турнули. Ещё и конфликт устроил, как ты сам рассказывал. Конфликтный ты, Толик, справедливости везде ищешь. А жизнь штука такая, несправедливая. Да ты и сам это знаешь, только всё бодаешься. Ладно, пойду на кухню. Тебе сейчас харчо принесут. Поешь и давай, уходи. Начальство скоро будет, по залу пройдутся, а тут ты с такой физиономией, – Надя вздохнула и пошла своей величавой походкой к дверям на кухню.
Толя посмотрел на графин. Оставалось еще на три стопки. Нормально. Посижу, подумал он, и надо двигаться к себе, на Обводный. Подумал, что надо, наверное, Надю послушать. Чего он носится оленем по жизни. Кому это нужно? Потом подумал, что ему и нужно. Деньги, деньги решают всё в этой жизни. Он не рассказывал Наде, что занимается валютой. Зачем? Она женщина тревожная, будет ещё больше беспокоиться о нём. Это не Вера из «Кавказского», та хищница. Как радуется Толиным подаркам. А в глазах только деньги. Да, там характер другой. Вера была любительницей обсчитывать поддатых посетителей. Ресторан «Кавказский» на углу Невского и Плеханова был ещё тем местом. Разгуляево там было практически каждый вечер. Толик вспомнил эпичную драку с дагестанцами два года назад. Он сидел с партнёрами по валютному бизнесу. Культурно отдыхали – коньяк, шашлыки, хачапури хорошие были, это Толик запомнил. Драка началась у туалета. Двое кавказских мужчин начали бить Коляна, закадычного Толиного друга. Поначалу никто и не понял, из-за чего вся эта заварушка началась. Потом, когда они возвращались по Плеханова к ресторану, Коля рассказал, что к нему привязался невысокий дагестанец с небритой физиономией и предложил купить его, Колины солнцезащитные очки. Он, может быть, и продал бы их, но это был подарок от одной страстной итальянки, с которой у Коли был скоротечный роман. Подарок, никак не для перепродажи. Коля не согласился, кавказец настаивал, предлагая, как понял Толян, нормальные деньги. Тридцать, потом пятьдесят рублей. В общем, слово за слово, кое-чем по столу, и конфликт образовался очень быстро. Точнее, драка. Но горячие парни из Махачкалы не знали, что в зале «Кавказского» в этот вечер гуляли валютчики, то есть Толя и Коля были не одни. Сработала цеховая солидарность. В общем, всё завершилось, как говорил преподаватель истории в школе, славной викторией. Очки и Колю отбили, а в качестве трофеев досталась кожаная сумка одного из гостей Ленинграда, где лежали сто семьдесят рублей, два яблока и карта-схема общественного транспорта. Деньги были отданы Вере, за неоплаченный кавказский ужин и в качестве компенсации за сломанный стул. Который, как понял Толя, сломал о спину одного из горячих мужчин Гоша, здоровенный парень с румянцем на щеках.
Принесли харчо. Толя попробовал ложку. Как обычно, на высоте. Горячо и терпко. Он любил густые наваристые супы. Выпил и решил не спешить. Пусть остынет немного. Ну и что с того, что начальство должно придти? Что, в баре нельзя сидеть людям со слегка отрихтованным лицом? Покажите это в правилах советской торговли. Нету, нету таких правил. У нас, как думал Толя, в советском обществе все равны. Ну, или почти все. Толик прочёл в машинописной копии роман «Скотный двор», поэтом мог размышлять достаточно критически. Да, жизнь несправедливая штука. Порой чересчур. Он очень хотел вырваться из монотонных будней, как он сам про себя называл начало своей жизни. Родители, инженеры с «Кировского завода», рядовое детство, школа, кружки. В начале авиамоделизма, потом секция самбо в ДК на Стачек. Всё прилично и традиционно, как в миллионах советских семей. Маленький Толя думал, что это и есть такая нормальная жизнь, имеющая, конечно, свои огорчения, но в целом радостная и уютная.
Всё изменилось, когда Толе было 13 лет. К ним в гости приехал двоюродный брат отца, энергичный моряк торгового флота. Шумный, весёлый, человек – праздник. Таким его запомнил Толя. Больше он никогда его не видел. И в семье старались говорить о нём вполголоса. Двоюродный брат оказался невозвращенцем, дезертиром, как презрительно говорил папа. В Марселе брат сошёл на берег, и больше и не вернулся на корабль. Через два дня поисков капитан и команда узнали, что он попросил политического убежища и французы его предоставили.
В общем, про дядю старались не вспоминать.
Его приезд запомнился Толику надолго, если не навсегда. Дядя подарил отцу моднейшие расклешённые джинсы, маме японскую синтетическую блузку. Толя поучил в подарок игрушечный пистолет, тяжёлый, с крутящимся барабаном. К нему прилагалась коробка пистонов, которые надо было вставлять в барабан, как настоящие патроны. В общем, дядин визит был сравним с визитом инопланетянина. Они курили на кухне с отцом ароматный «Camel» и говорили о неслыханных до сей поры вещах. О немецких машинах, о том, что каждый работяга в ФРГ или Франции может себе позволить отпуск на испанских курортах. Толик слушал сначала недоверчиво, а потом, очарованный убедительной речью папиного брата, заворожено. В школе им говорили абсолютно другое. Про «загнивающий Запад», про постоянные кризисы и агрессии империалистов. А здесь был свидетель той, далёкой жизни, и рассказывал абсолютно противоположные вещи. С того дня в Толину голову закрались очень сильные сомнения. Хотя папа и говорил, что работать надо везде и при любом строе, что «там» жизнь тоже не мёд, но Толик начал сомневаться.
Сомнения усиливались в праздники, когда папа приносил продуктовые наборы из стола заказов на Кировском. Подросток Толя думал, почему такие вкусные, но, в общем-то, простые продукты, так трудно «доставать». Индийский кофе в банках, сырокопчёная колбаса или испанские сардины. Это всего лишь продукты, не какая-то экзотика с далёкой Африки, а самые обычные консервы. Только иностранные и очень вкусные. И вот так всё – с какими-то ограничениями, ожиданиями.
Папа и мама баловали Толю, это он сейчас понимал. На Новый Год, пока маленький Толя верил в Деда Мороза и Снегурочу, к ним приходил сосед с третьего этажа, здоровый мужик с густым басом. На нём были красный кафтан и, как казалось Толику, огромная белая борода. Толе очень нравился именно такой Дед Мороз, с густым басом, немного грассирующий. Особенно чудесен был момент доставания подарка из мешка. Деревянный конструктор, или несколько больших иллюстрированных детских книг. Которые, как сейчас он понимал, тоже были острым дефицитом. А запах мандарин до сих пор ассоциировался у него исключительно с новогодними праздниками.
И в армии свой первый Новый год он встречал с двумя мандаринками, которые им выдали на ужин в огромной столовой бригады Северного флота. Толик, испуганный молодой матросик второго месяца службы, сидел перед двумя мандаринками, положенными справа от алюминиевой тарелки с порошковым пюре и котлетой, слепленной непонятно из чего, и ему остро хотелось домой, к маме и папе. Потом это чувство прошло. Как понял Толик позднее, родительский дом после службы представляется немного другим, таким, изменившимся, что ли.
После армии Толик захотел нормальной работы, чтобы мир повидать и не испытывать нужду в деньгах. Не крохоборничать, как говорила его бабушка. Мореходка, та же армия по сути, потом, через отца однокурсника, оформился на хорошее судно. Денег захотелось быстрых. Вот и сделал быстрые деньги, не выдержал субординацию, нарвался на старпома. Точнее, не поделился, как надо.
Толик вздохнул, подумал, что переел. Харчо лёг тяжеловато в желудок. Надо было ехать. Сначала домой, сменить одежду. Потом скататься на «Галёру», поговорить с пацанами. Может, видели этих двух козлов, в клетчатых штанах. Штаны приметные, таких модников залётных кто-то мог запомнить.
Из двери подсобки вышла официантка Марина, лицо у неё было явно заплакано. Толику нравилась Марина. Всегда спокойная, молчаливая, и лицо у неё было явно не местное. Ну, то есть Толик думал, что в официантки она попала случайно, не её это дело. Пошла, как многие тогда шли, за хорошими деньгами. Иногда, в выходные дни или праздники, официанты могли за смену заработать тридцать или даже пятьдесят рублей. Гости были разные, некоторые, особенно южане, на чаевые не скупились.
«Что это она такая расстроенная? Всегда такая спокойная, приветливая», – Толик вытащил последнюю сигарету из пачки, закурил, посмотрел задумчиво Марине вслед.
– Толя, ты еще здесь? Дружочек, давай домой, по дороге в травму… хотя, блин, ты поддатый…зачем пил, – подошла Надя, села около, – тогда домой, душ прими, лицо обработай чем-нибудь, герой мой…
– Слушай, а что это с вашей Мариной-то? Зарёвана вон как… обидел кто?
– А, это… да беда у девки такая… так жалко её… молодая, а судьба вон как её мутузит, – Надя вздохнула, – ты же слышал, брата у неё убили в Афгане в прошлом году. Лейтенант, десантник. Погиб. Мать, как это случилось, с инсультом слегла, Марина еле выходила… а сейчас у дочки, в третьем классе она учится, врачи нашли опухоль…ну, онкология, короче. Уже несколько месяце лежит в больнице детской на Васильевском, не отпускают домой… и сказали на днях что того, девочке осталось немного… горе страшное… А еще и без мужа её растила. Совсем ужасно это всё. Мы тут всем коллективом сбросились, кто двадцать рублей, кто тридцать, я сотню дала… девочку жалко. Какие-то лекарства привозили из Финляндии, стоят, как «Жигули», а вот видишь, ничего не меняется… видимо, крест такой. Девочку только жалко, – голос Нади задрожал и глаза стали влажными.
– Да… круто… на девку навалилось, – Толя расстроился, начал тушить сигарету.
– Граждане, прошу оставаться на своих местах. Проводится рейд по соблюдению трудовой дисциплины! – в дверях стоял капитан милиции, а по проходам между столами зашагал пожилой сержант и три дружинника, по виду традиционные работяги.
– Ну вот, Толя, а ты тут квасишь, вот ведь! Давай, я тебя выведу через подсобку!
– Зачем, Надь, у меня корочки есть. Вот, я оператор котельной, смены сутки через трое. Сегодня мой законный выходной. Не докопаются, всё чисто! – Толя улыбнулся и достал удостоверение «Ленгаз».
У стола остановился дружинник, мужичок с плохо выбритым серым лицом.