Вечеринка на Кипре
Стой, мой божественный. Больше не буду гнаться.
Ты существуешь, пока я не догнала.
Татьяна Леванова
Бывший муж должен умирать в день развода.
Желательно мучительной смертью, но сойдет и обычная.
Чтобы не видеть его потом в обнимку с другими женщинами, не натыкаться в Фейсбуке на фотографии со свадьбы, из отпуска или со свежим младенцем и счастливой улыбкой.
Чтобы не останавливалось сердце, когда вдруг видишь на улице мужчину с похожей прической.
Чтобы не столкнуться с ним внезапно в тот момент, когда совершенно к этому не готова.
Как я сейчас.
Мы были женаты пять лет. Мы не виделись больше лет, чем были женаты.
Я давно сменила прическу, цвет волос, гардероб, работу, хобби, круг общения, квартиру – и даже страну! Прилетела на Кипр по приглашению своей бывшей компании, чтобы поучаствовать в праздновании двадцатипятилетнего юбилея со дня основания. За это время она так разрослась, что могла себе позволить даже говорящих енотов, а не то что пригласить старых любимых сотрудников на корпоратив на Кипре.
Пришла на грандиозную вечеринку: гремящая музыка, вечерние платья, маленькие канапе на деревянных шпажках, тысячи бутылок шампанского, сотни воздушных шаров с логотипами, десятки танцовщиц в микроскопических юбочках корпоративных цветов… и один бывший муж, последний человек, которого я ожидала здесь встретить!
Я надеялась, что он отрастил брюшко и полысел. Совсем чуть‑чуть мечтала, что он спился и сдох под забором, а свою карьеру и достижения, отмеченные в ЛинкедИне, придумал. Но на это все‑таки меньше шансов. Неужели я не заслужила лысину и брюшко? Большинство мужчин после тридцати так выглядит, почему мой бывший муж не может?
Но вот он передо мной – и прошедшие шесть лет только пошли ему на пользу. Высокий, все еще стройный, даже, кажется, подкачался. В отличие от большинства присутствующих программистов в парадных шортах и любимых нердских футболках с Футурамой, он учел строчку про дресс‑код торжества. Ему идут белые летние брюки и рубашка поло – оттеняют его загар и белоснежную улыбку.
Если бы мы не были женаты когда‑то, я уже обязательно начала бы флиртовать. Но флиртовать с бывшим мужем, все равно что в третий раз разогревать макароны в микроволновке.
К тому же у нас довольно специфические отношения. Последние слова, которые мы друг другу сказали, были:
– Я тебя ненавижу! – это я. Искренне.
– А я тебя люблю, – это он. Издевательски.
После такого финала как‑то и не подберешь, с чего начать непринужденный разговор, поэтому мы стоим и сверлим друг друга взглядами. Вокруг гремит праздник, все танцуют, все болтают, все пьют и стараются не замечать две застывшие на расстоянии метра друг от друга гранитные фигуры, давно забывшие, как много лет назад часами не могли разомкнуть объятий.
На этой непринужденной ноте нам решает помочь менеджер Витя – отличный парень, душа компании, сын полка и внук бухгалтерии. Все его обожают, все его знают, называют «в каждой жопе затычка» и другими нежными словами. Именно таких товарищей изображают на карикатурах про экстравертов. Здоровый человек после получаса общения с Витей потом неделю не отвечает на звонки и не выходит из дома. Такта в нем, как в щеночке бульдога, поэтому неудивительно, что он вообще не ловит возникших между нами волн и вступает со своей партией:
– О, вы же не знакомы! – Он поворачивается ко мне. Я на него не смотрю, я смотрю в глаза своему бывшему мужу и жалею, что у меня в роду не было ведьм. Так бы хоть сглазила его, и он бы облысел. – Это наш любимый бывший дизайнер, Леся Шумская, специально прилетела из России на юбилей!
Никто из нас не реагирует. Но Витю это никогда не смущало.
– А это наш новый проект‑менеджер, Антон Шумский… – К концу фразы его глаза все сильнее округляются. Он всегда туго соображал, а сейчас еще и пьян, и потому только переводит взгляд с меня на Антона и недоуменно спрашивает:
– Шумский… Вы родственники, что ли? Или однофамильцы?
– Хуже! – хором говорим мы с Антоном, синхронно поворачиваясь к нему, и Витя впервые, наверное, в жизни, допирает, что прямо сейчас ему здесь не рады. Он исчезает в мгновение ока, а мы снова буравим друг друга взглядами.
– Я смотрю, ты оставила мою фамилию, – цедит Антон сквозь зубы. – Ты же так усиленно не хотела ее себе брать.
– Лень было документы менять, – отвечаю ему ядовитой улыбкой и холодным взглядом.
По сути, нам нечего больше друг другу сказать.
Почему он устроился в мою бывшую компанию? Почему в филиал на Кипре? И не изменил место работы в соцсетях, чтобы я хоть узнала и подготовилась? Значит ли это, что он и семейное положение изменил? Какие еще сюрпризы меня ждут? И не все ли мне равно?
Антон меряет меня ледяным взглядом с ног до головы. Мне ли не знать, как отлично он разбирается в моде и цене на шмотки. И сейчас все, что на мне надето, тщательно скалькулировано, помещено в граничные условия – сверху добавлены допуски и обстоятельства, – и в итоге вынесен вердикт. Теперь он точно знает мое финансовое положение, семейный статус и даже настроение. И все бы ничего, но я тоже слишком хорошо его знаю и могу сравнить нас.
Он успешнее. По всем фронтам.
И данный факт меня бесит невероятно – особенно то, что он это тоже знает.
Если я еще хоть минуту постою рядом с ним, у меня случится разлитие кислоты и желчи одновременно, так что я криво улыбаюсь, вдыхаю поглубже и делаю вид, что заметила кого‑то знакомого в другом конце зала. Даже не извиняюсь, потому что Антон, разумеется, понимает, что я вру.
Он смотрит мне вслед, пока я иду, все быстрее и быстрее, к выходу из зала, прячусь за спинами тех, кто разоряет столик с фруктовыми тарталетками, выхватываю бутылку шампанского прямо из ведерка со льдом и выскакиваю в пустой коридор. Там привычно и как‑то по‑школьному режет глаза свет флуоресцентных ламп, почти не слышно музыку и очень холодно.
Я пью шампанское прямо из горла, давясь пеной и не отличая, что там за фруктовый букет, обещанный на этикетке. Почему никто еще не додумался выпускать шампанское с экстрактом пустырника и валерианы? Специально для нервных женщин тридцати с лишним лет, неожиданно повстречавшихся с бывшим мужем.
Поесть я с утра не успела, поэтому голова начинает кружиться моментально, в ногах разливается ватное тепло, и меня чуть‑чуть отпускает. Если бы можно было приравнивать постразводный синдром к посттравматическому, у меня была бы инвалидность, и шампанское мне бы выдавали ящиками по льготному рецепту. Хотя коньяком я тоже возьму.
Возвращаться в зал не хочется. Ни тарталетки с ежевикой, ни «Ты похорошела!» от бывших коллег мне сейчас не нужны. Веселиться как‑то вообще расхотелось.
Но я еще не встретилась с Егором, который просил обязательно его найти, поэтому сбегать с бала тоже рановато. Так что я встаю с холодного подоконника, оставляя недопитую бутылку шампанского, и отправляюсь на поиски, во‐первых, туалета, во‐вторых, логова сисадминов, которые наверняка заныкали себе все самое вкусное с фуршета. Если Егора не было в общей тусовке, то он наверняка там.
И когда я ковыляю по бесконечному холодному коридору мимо безликих дверей с табличками на греческом, русском и английском вперемешку, чьи‑то руки вдруг ловят меня и увлекают в крошечную комнату, загроможденную коробками, пыльными мониторами, сломанными стульями и горами упаковочной пленки.
Знакомый запах «Кензо» бьет в ноздри – и я плыву.
Знакомые губы раскрывают мои – и у меня подгибаются колени.
Забыто и привычно поднимаюсь на цыпочки – он намного выше меня.
Поцелуй сносит мне голову – кровь вскипает и разбегается горячими волнами по застывшим от холода мышцам, мы сплетаемся языками, ловим руки друг друга, комкаем одежду и вцепляемся пальцами в волосы, дыхание ускоряется, кто‑то из нас стонет – может, и я, но может, и он…
Я совершенно забываю подумать, возмутиться или даже понять, что происходит.
Пока он не отпускает меня и не говорит:
– Ты же просила это сделать.
Прощальный секс
Я просила?
Все еще ошеломленная тем, как мой организм среагировал на него – просто взял и отверг все, что я думаю, и вернулся в автоматический режим принадлежности этому мужчине – я не сразу поняла, что именно сказал Антон.
Меня окутывал его запах – «Кензо» мы выбирали вместе на его двадцатипятилетие, когда я сказала, что он уже достаточно взрослый мужчина, чтобы перестать носить дешевый аромат с вещевого рынка из флакончика «с долларом». Хорошо, что он оказался не очень популярным. Этот запах настиг меня только однажды после развода, где‑то в переходах метро, мгновенно вернув все эмоции разводных времен. Пришлось присесть на лавочку и долго ждать, пока сердце перестанет колотиться и пройдет комок в горле.
– Ты сказала: «Поцелуй меня на этой вечеринке, как в первый раз, будто мы почти не знакомы».
– Это я сказала?! – Я отпрыгнула от него и зашипела, как бешеная кошка.
И вдруг вспомнила.
Да, я так и сказала.
Это было уже после того, как я все узнала, но до того, как мы развелись. В те недели, когда мы неловко и бессмысленно пытались все как‑то склеить и притворялись друг перед другом – я, что ничего не знаю, он – что не видит, что я знаю.
Мне показалось, что если я снова вспомню то, как это было в начале нашего романа, вспомню, за что я в него влюбилась, я сумею простить что угодно.
Не помню, почему он этого не сделал.
А, хотя помню.
– Я всегда выполняю свои обещания. Просто в этот раз задержался ненадолго. – Пока я хватала ртом воздух, пытаясь справиться с болью воспоминаний, Антон снова прижал меня к себе и зафиксировал ладонью шею – как делал всегда перед особенно жестко‑сладким поцелуем, достойным каталога извращений.
Но я уже пришла в себя.
– Иди к черту! – Так и не научилась бить мыском в колено, зато удачно надела туфли со стальными набойками. Я впечатала каблук в его ступню и для верности еще подпрыгнула. Вот где пригодились мои лишние килограммы, а я‑то расстраивалась!
– Уй! – Он взвыл и пошатнулся, и мне пришлось спасаться бегством – если все его сто девяносто пять сантиметров решат упасть, меня в этой комнатке задавит нафиг!
Я не люблю вспоминать тот день и ту вечеринку, зато Фейсбук не забывает каждый март показывать фотографию чучела единорога из того бара, где мы тусовались. Как мы стояли там по разные его стороны, положив ладони на белоснежную шерсть, и говорили намеками и загадками:
«Если бы я могла читать мысли и вообще мгновенно узнавать все, что хочу, что бы самое главное ты сказал мне словами?»
«Все не то, чем выглядит».
«Совы не то, чем кажутся?»
«Хочу ответить на твой главный вопрос – я останусь с тобой».
«Нет, мой главный вопрос другой».
«Какой?»
«Ты не офигел?»
Но до прямого разговора мы так и не смогли напиться. Упали в такси, сплетясь в единое существо прямо на заднем сиденье, еле дотерпели до дома и трахались как остервенелые несколько часов подряд, стирая слизистые, прикусывая кожу до крови, заламывая руки и оттягивая волосы. Больше дрались, чем трахались – и так и не могли кончить, ни он, ни я, почти до самого рассвета. Ни слова друг другу не сказали.
Когда у меня наконец получилось, и мое тело затряслось в сухих, как яростные рыдания, конвульсиях, он перевернул меня на живот, вошел почти через силу, вжимая собой во влажные простыни и, сделав несколько резких движений, наконец дернулся, прикусив мое плечо. Я расплакалась.
Именно в этот момент я поняла, что – все, конец. Вот это щемящее ощущение – это прощание.
Он встал, накрыл меня одеялом – я свернулась калачиком и плакала в душной темноте – ушел в ванную, а я все плакала и плакала. Вернулся, сел за свой комп, а я все плакала. Встал, оделся, хлопнул дверью – так и не знаю, куда он ушел. Потому что я плакала.
Мы еще не раз занимались сексом до самого последнего дня перед окончательным расставанием. Но по‑настоящему прощальный он был именно в ту ночь.
Коридоры переплелись, обвели меня вокруг лифтовой шахты, продемонстрировали смотровую площадку с видом на Лимассол и море и вытолкнули меня прямо в объятия к Егору, выходящему из комнаты. На двери не было вообще никаких табличек – ни на русском, ни на греческом. И как я должна была его найти?
– Эй, Леська! – Он ужасно обрадовался. – А я как раз шел тебя разыскивать! Ребята сказали, что ты нас тут не найдешь, а ты нашла.
– Вы тут в прятки играете, а меня забыли предупредить? – проворчала я, чувствуя, как прикосновения рук Егора стирают с талии фантомные пылающие ладони моего ненавистного бывшего мужа.
Заходя в логово, где системщики устроили свой юбилей компании – без блэкджека и шлюх, зато с пиццей вместо крошечных канапе и виски с колой взамен дорогого шампанского, я оглянулась через плечо в тот коридор, откуда прибежала.
Антон стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, и смотрел на меня пронзительным злым взглядом.
Выбор хорошей девочки
– Отлично выглядишь, – одобрительно заявил Егор, приглашая меня пройти. У них там была настоящая нердская вечеринка – каждый сидел за своим компом с куском пиццы в зубах, а в центре на столе стояли бутылки с виски и колой. Насколько я помнила, так у них проходили почти все празднования, а максимум разврата выражался в стоимости и выдержке виски. Даже странно, что Егор так себя проапгрейдил, потому что вся остальная знакомая мне компания ничуть не изменилась. И если бы их спросили, почему, они бы страшно удивились и спросили, зачем им это.
Я и правда отлично выглядела. Обычно на праздниках я работаю, поэтому стараюсь одеваться скромно и неприметно, так что воспользовалась случаем, чтобы вырядиться в коктейльное черное платье, туфли на шпильке и сделать полный боевой макияж. Отражение меня, правда, сейчас не слишком радовало. Вот перед разводом я три месяца питалась только сигаретами и кофе и выглядела как модель. Очень несчастная модель, но кто из них счастлив?
А вот оставшись одна, набрала все сброшенное и еще немножко сверху.
Но в глазах Егора было сплошное восхищение, так что я поймала готовые сорваться с языка слова хулы на себя, толстенькую, и просто выдохнула.
Пусть.
Отлично выгляжу.
Егор и сам стал красивый парень, мечта!
Мы с ним познакомились, еще когда я работала дизайнером, а штаб‑квартира компании была в Москве. Тогда он был худеньким мальчиком‑задротом в кепочке «Олимпиада‑80», потому что она казалась ему модно‑винтажной, и в засаленных джинсах. Мы подружились, болтая про онлайновую игру, в которой я зависала вечерами и на выходных, а вот Егор там жил фактически круглые сутки, благо, что на работе у хорошего администратора все крутится и без него.
Мы просто вместе пили плохой кофе из автомата, обсуждали прокачку персонажей и иногда вместе ходили в подземелья.
Компания моя уже пару лет как переехала в Лимассол, чтобы сэкономить на налогах, и перевезла самых перспективных сотрудников. И уже два года Егор по утрам выходит на пробежку в парке среди пальм и апельсиновых деревьев – и, разумеется, выглядит совсем иначе. Хорошая здоровая еда, много чистого воздуха и свободного времени без московских пробок, спортзал прямо в офисном здании – и вот его можно снимать в фотосессиях.
Может быть, мне не стоило увольняться? Тоже бегала бы…
Кстати, о фотосессиях.
– Так, прекращаем мне подливать, у меня завтра детская съемка. Не хочу дышать на малышей перегаром. – Я выплеснула налитый виски в чей‑то соседний стакан и долила себе одной колы.
– Завтра, кстати, второй день празднования. Концерт и дискотека.
– Если вечером, я успею.
Конечно, родная компания оплатила мне билеты на самолет и три дня в отеле, но я прилетела на Кипр не только развлекаться. Как только получила пригласительный на юбилей, пошла и набрала себе заказов на съемку в трех крупнейших городах. Если отработаю их удачно, может быть, даже сниму апартаменты и поработаю месяцок вдали от заснеженной Москвы.
Когда‑то я сидела в соседнем кабинете с Егором, рисовала рекламу для банковского ПО, и меня все устраивало. Но развод разделил мою жизнь на «до» и «после» – и в жизни «после» мне потребовались кардинальные перемены.
Тогда я бросила работу, выспалась, повыла немножко в подушку, а потом взяла зеркалку и пошла в парк. Сначала снимала цветочки и кусты. Потом загружала их на фотостоки. Потом забрела на день рождения подруги и поснимала там. А потом как‑то оказалось, что мои фотографии со свадьбы второй подруги выглядят лучше, чем у нанятого за деньги фотографа… И гости хотят теперь нанимать меня, а не его. Бывший муж, конечно, мне и раньше говорил, что у меня есть талант, собственно, поэтому мы камеру и купили, но я никогда не воспринимала его слова всерьез.
Я и сейчас не особенно верила, но теперь точно знала, что камерой могу заработать на хлеб с маслом, а если напрягусь, то и с икрой, а если не буду лениться, то еще и шампанским запью. Хоть в чем‑то мне развод помог, а то так бы и осталась до старости дизайнером плашечек для онлайн‑банков.
Егор трогательно ухаживал за мной, подливая колы, подкладывая пиццу и маленькие слишком сладкие пирожные, то и дело приобнимая то меня, то мой стул под насмешливыми взглядами остальных ребят. Помню, Антон ужасно бесился, что я с ним дружу. Ревновал, пытался запретить нам общаться. Сейчас небось окончательно убедился в том, что был прав.
Ну и не наплевать ли мне, что там думает мой бывший муж?
Я посмотрела на руку Егора, которую он опять ненароком положил на спинку моего стула.
У Антона самого небось девки косяками. Может, и жена есть.
Нет, кто же при живой жене целуется с бывшей? Хотя слышала я, некоторые считают, будто бывшие как будто не в счет.
Только я всегда думала иначе. Если возвращаешься к бывшим, то как будто перечеркиваешь все отношения, что были потом. Делаешь их незначительными, неважными. Вроде как присутствовал, но на самом деле всегда помнил о той старой любви, которая не ржавеет.
Я зевнула и посмотрела на телефон. Двенадцатый час. Если я хочу выспаться перед фотосессией – а я хочу, потому что меня там ждут две шебутные трехлетки – то надо собираться и ползти в гостиницу.
– Тебя подвезти? – тут же среагировал Егор, и я поняла, почему он весь вечер ничего не пил.
– А давай, – кивнула я. Почему бы и нет? Толстым красивым Лесям тоже нужна личная жизнь.
– Завтра приедешь же?
– Если не сильно устану. – Я помахала ребятам, и мы пошли к лифту. – А на третий день что запланировано?
– Чиллллллл… – потянулся Егор, сверкнув подсушенным прессом в кубиках под футболкой. – Релакс, детокс и смузи из овощей и трав.
– Звучит страшновато.
Мы вышли на улицу. Я глубоко вдохнула прохладный воздух Кипра, пахнущий морем и перезревшими апельсинами вместо снега и реагентов… и поперхнулась им, увидев Антона, опирающегося на алый кабриолет «Порше».
– Подкинуть по старой памяти? – лениво поинтересовался он, кивая на сиденье из белой кожи.
Он всегда умел пускать пыль в глаза, этого у него не отнять. Здесь Кипр, вся эта упрощенная фигня с налогами, и наверняка купить роскошную тачку намного проще, чем в России. Особенно подержанную. Но эффект!
Егор прошел к стоянке, щелкнул сигнализацией – у него оказалась какая‑то простенькая пыльная «Мазда» без всяких понтов. И, конечно, девушка должна уметь сделать здоровый выбор.
Но кабриолет!
– Ты всегда любила «поршики», неужели не хочешь прокатиться? – Антон спустил темные – ночью! зимой! – очки на кончик носа и посмотрел на меня с улыбкой змея‑искусителя.
Зимнее море
Я посмотрела в темное южное небо. Посмотрела на кабриолет. Перевела взгляд на Антона:
– Днем было плюс шестнадцать, сейчас хорошо, если десять. И влажность. При такой погоде – в открытой машине? Нет, спасибо.
Глаза Антона опасно сузились. Но я демонстративно прошла мимо него и села в машину к Егору. Детский сад. Но все равно приятно смотреть, как он там скрипит зубами.
– Представляю, каково в середине лета на такой, – насмешливо сказал Егор, выруливая со стоянки. – Тут даже с кондиционером с ума сходишь от жары, а в открытой еще и прямое солнце. Наверное, купил у кого‑нибудь, кто быстро наигрался.
Он был ощутимо доволен, даже настроение явно повысилось.
Кабриолеееет – обливалось кровью мое сердце.
Я на него шикнула – не последний кабриолет в твоей жизни! Будем надеяться.
Но Антон, черт возьми, помнит мои вкусы. Правда, во времена нашего брака это называлось «прозудела мне всю плешь своими поршами».
На улицах почти не было людей, и мы довольно шустро ехали из условного делового центра в сторону моря. Большая часть отелей по случаю зимы закрыта, но в моем был бассейн с подогревом и разнокалиберные конференц‑залы, так что он вытягивал низкий сезон за счет деловой активности и редких психов, которые не любят толпы туристов. Увы, для моего бюджета даже зимние цены были высоковаты, и, если я остаюсь на Кипре, надо искать съемную квартиру. Посмотрю, как завтра пройдет съемка.
– Егор, а почему тут столько вывесок на русском?
– В Лимассоле большинство русских компаний. Море близко, русский человек не может без моря.
– А остальные города? Море, конечно, хорошо, но лучше без снега подольше, чем с морем и покороче.
– Никосия еще очень популярна. Вроде как столица. Моря там действительно нет. Зато дешевая аренда. Я, кстати, там и живу в основном. В офисе мне появляться надо только раз в неделю или, если аврал, доехать – меньше часа. Да я в Москве на работу полтора добирался!
– Море… – Я мечтательно откинулась на спинку. – Я с самолета сразу на бал, только в иллюминатор его видела. Последний раз на море была…
Я задумалась. Даже и не помню, когда. У фрилансеров отпуска нет. Вроде как можешь в любой момент сорваться, а на практике у моря я была три года назад и тоже работала. Снимала гольф‑выезд в Турции.
– Так поехали сейчас? – загорелся Егор.
– Ночью?!
– Не хочешь?
– Конечно, хочу!
Он резко свернул, проехал два узких переулка, и впереди открылось темное, тяжелое, глубоко дышащее в ночи море. Я открыла окно и глубоко вдохнула его запах. Даже если бы я очень постаралась, я бы не смогла перестать улыбаться.
Егор покосился на меня:
– Ты правда очень изменилась. Стала такая… женственная. Тебе идет эта роковая брюнетистость.
Вообще‑то это цвет красного дерева, и я просто закрашиваю седину, но ему об этом знать необязательно.
– Ты волшебно похорошела, – продолжал разливаться соловьем Егор. Слишком много сиропа на мой вкус.
– Ты уже это говорил.
– Я все еще восхищен.
– Жаль, мои весы не столь восхищены, как ты.
– Не знаю, не знаю. Худой ты бы стала как все, а сейчас просто богиня. И выглядишь очень стильно, такая темная зрелая сексуальность…
Мы подрулили к расхлябанным фанерным домикам пляжного бара, «Мазда» притерлась к краю дороги, и Егор повернулся ко мне, не спеша выходить из машины.
– У тебя только тут помада размазалась… – Он провел пальцем по моей щеке, остановившись у края губ, и голос его стал хриплым.
Сразу тысяча мыслей пронеслось у меня в голове – Егор все‑таки ко мне подкатывает, мне не показалось! И еще – хорошая помада от еды и питья не смазывается, надо еще такую же купить, только потемнее. И еще – а ведь смазал мне помаду Антон! От его неожиданного поцелуя никакая суперстойкость не помогла.
Егор уже перегнулся через рычаг скоростей, его глаза блестели в темноте. И почему‑то мысль целоваться со вторым мужчиной за вечер поверх помады, размазанной первым, показалась мне крайне неуютной.
– Ой, море! – Я распахнула дверцу и выскочила на воздух. Тонкие каблуки тут же увязли в песке. Роскошно я, должно быть, выгляжу – как настоящая русская, которая приперлась на пляж в вечернем платье и на шпильках. Очень хотелось потрогать воду, но идти по песку в этих туфлях было невозможно. Если их снять, я останусь в чулках – тоже то еще удовольствие. Так и осталась стоять на месте и с тоской смотреть на шуршащий прибой – такой близкий и такой недостижимый.
Егор, наверное, как‑то справился с разочарованием, вышел из машины и встал рядом, тоже глядя на могучее темное море, в вечном ритме вгрызающееся в песчаный берег.
– Чего бывший от тебя хочет?
Я пожала плечами, чувствуя покой и умиротворение, веющие от моря.
– Вы не общаетесь?
– Нет, после развода даже не разговаривали ни разу.
– Странно. Мне Ленка говорила, он все то лето, уходя с пьянок, говорил, что к тебе едет. Удивлялась еще, зачем вы тогда развелись, если все равно…
Спим. Если мы все равно спим. Но мы не спали.
– Врал, – коротко отозвалась я. Вот что он умеет в совершенстве – врать, пускать пыль в глаза и выворачивать слова наизнанку.
Ветер нагнал тучи, скрывая луну, но где‑то вдали идущий в порт корабль включил прожектор, засветив мне прямо в глаза.
– Почему вы развелись? – спросил Егор, опоздав на шесть лет. Раньше я очень любила говорить об этом. Рассказывала всем, кто был готов слушать. Тогда мне было еще больно. А теперь все равно, и рассказывать подробности мне уже не хочется.
– Какая разница? – Я передернула плечами. Все‑таки действительно было прохладно, и платье с рукавами три четверти не очень подходило для субтропической зимы. – Все как у всех. Люди рассказывают одни и те же скучные истории. Сходи на какой‑нибудь сайт с историями разводов, возьми горсть наугад – и там окажется пара похожих. И еще одна – такая же, как у меня.
– Каждая история уникальна.
– Нисколько. Лев Николаевич был в корне не прав. Это все счастливые семьи счастливы по‑разному. У всех свой путь к счастью. А вот несчастливые несчастливы одинаково. Иногда даже целые фразы в историях повторяются, как будто мы списываем друг у друга.
– Лесь… – Егор попытался обнять меня за плечи – то ли утешить, то ли наконец занять рот чем‑нибудь более интересным, чем воспоминания о разводе, но его горячие пальцы натолкнулись на совершенно ледяную кожу, и он даже испугался: – Ты чего молчишь, что замерзла? Давай в машину, только заболеть тебе не хватало!
Романтическая сцена у моря как‑то не задалась. Я даже не стала спрашивать, куда он меня везет – только когда узнала улицу, ведущую к моему отелю, сказала быстро, чтобы не успел остановиться и расспросить:
– Если тебе так любопытно – у меня была самая банальная из всех историй. Поехал на встречу одноклассников, встретил школьную любовь, не удержал хер в штанах.
И я выскочила из машины, хлопнув дверцей.
Вода в душе была еле теплой, одеяла слишком легкими, и я долго не могла согреться, даже когда надела все теплые вещи, что привезла с собой. Лежала, стучала зубами и смотрела в темноту.
Я сказала Егору правду. Но не всю.