Пролог
Первое что бросилось в глаза Энн, когда она проснулась – это яркий свет светодиодной лампы, – он ослепил девушку. Перед глазами сразу запрыгали чёрные точки, и они тут же заслезились. От яркого беспощадного света и непрошенной жалости к себе. Когда тебе девятнадцать, то жизнь кажется невероятным, захватывающим приключением непременно с кучей эмоций и счастливой концовкой. Перед тобой открыты все дороги. Ты и только ты хозяин своей жизни. Вот только у Анны так не вышло, её сверхъестественные приключения привели её прямиком на больничную койку, сделав тело молодой девушки, с совсем ещё юной, по-детски непосредственной душой беспомощной старухой.
Повернув голову на бок избегая яркой пытки она влажными, опухшими глазами неторопливо пробежалась по своей палате, которая за три месяца её пребывания здесь стала ей уже вторым домом. Всё было на своих местах: букет цветов на тумбочке у кровати, поставленный сюда её несостоявшимся ухажёром – Робертом; капельница с неизвестным Энн физраствором, что по словам её лечащего врача должен был в скором времени поставить девушку на ноги, вернув ей возможность нормальной жизни; небольшой столик в углу комнаты и рядом стоящий с ним стул, на котором обычно сидели немногочисленные посетители Анны, а сейчас устроился любимый плюшевый павлин девушки с вычурным именем Паблиссио; даже мигающая и издающая монотонный писк установка с кучей трубочек подсоединённых к ней отбивала привычную, медицинскую «азбуку Морзе».
Была уже глубокая ночь и Энн со всей доступной ей сейчас силой сжала руки в кулаки и до боли закусила губу, чтобы не расплакаться. Одиночество, что было её верным спутником вот уже три месяца с приходом ночной владыки ощущалось острее и безнадёжнее. Оно не просто накатывало, оно захлёстывало с головой и тянуло на дно внутреннего отчаяния, словно морская волна, накрывшая незадачливого пловца в шторм утаскивая его в свою пучину. Всем нам суждено остаться один на один перед лицом смерти, этот крест каждый из нас понесёт в одиночку, Анне же всё это предстояло пережить ещё до встречи с костлявой старухой с косой. Она умирала много раз, ещё до того, как оказалась на больничной койке, просто не чувствовала и не понимала этого.
В палате девушки никогда не гасили свет, обход странной пациентки с неведомым заболеванием производился каждые два часа, что только сильнее подкрепляло догадки Энн и её недоверие к врачу по поводу того, что этот до омерзения позитивный и оптимистично настроенный доктор понятия не имеет, как её вылечить. Не знает он и когда она умрёт. Замешательство, вот что видела каждый раз девушка во время её осмотров врачом сопровождающееся каждый раз бахвальством с его стороны и убеждениями, что болезнь отступает и сегодня Анна выглядит ещё лучше, чем вчера, более свежей и живой. Парадокс – вот только она сама с каждым днём всё больше и больше чувствовала себя живым трупом. Узники концлагеря Освенцим и то выглядели поживее её. По крайней мере в их глазах горели надежда и жажда жизни, в её же они давно угасли, словно обгорелые поленья, превратившиеся в угли. Вот только на эти угли сколько не дуй – пламя ты не разожжёшь.
Шелест в коридоре и звук чьих-то шагов вытянул Энн из её грустных раздумий словно человеческая рука кота за шкирку. Грубо, бесцеремонно и без каких-либо предупреждений. Было время обхода. Сейчас дверь в её палату откроется и в неё влетит лёгкая словно птичка колибри – медсестра. И Энн завистливо в очередной раз возненавидит ту за её молодость и беспечность, за то, что в её теле кипит и бьёт ключом жизнь, жизнь которая ещё недавно точно так же била и в ней самой.
Как всё-таки ничтожна сущность людей, как мы малодушны и слабы. Вместо того, чтобы признать собственные ошибки и взять ответственность за них нам проще возненавидеть ближнего своего, переложив всю ответственность за собственные неправильные решения на плечи другого человека. Это не я ошиблась, это счастье и безмятежность медсестры не уместны! А её молодость и свежесть преступны в этом склепе!
Какой бред! Какая инфантильность! Какое лицемерие!
Разве не вела бы себя точно так же Энн, если бы не её болезнь? Разве она не щебетала бы соловьём? Не порхала ласточкой? Не плыла бы грациозно по коридорам этой больницы словно лебедь по водной глади вместо ходьбы?
Да! Да! И ещё раз да!
Дверь в палату распахнулась, впуская вместе с молоденькой, рыжеволосой ещё по-детски щуплой девчонкой запах весны – её духов. От этой рыжеволосой бестии с зелёными глазами всегда пахло сиренью и свежестью летнего луга с едва заметными нотками цитруса. Энн была ей за это сердечно благодарна, духи этой сестры милосердия были практически единственным источником не больничного запаха, который Анна за своё нахождение здесь просто возненавидела. Другим источником были цветы на тумбочке, что с каждым своим посещением приносил Роберт.
«Роберт… Роберт… Бедный, преданный Роберт… Нельзя сейчас думать о нём!»
Вообще-то Анне нравилась эта рыженькая, в отличие от всех остальных медсестёр, что занимались ей она была вполне сносной: не лезла в душу с ненужными расспросами, приятно пахла, была чудо как расторопна и самое главное не смотрела на неё с жалостью. Но даже эти достоинства в глазах больной удерживали её от того, чтобы хотя бы узнать имя медсестры и перекидываться время от времени хоть парой слов с ней. У неё был один, но перевешивающий все её достоинства недостаток – она была молода!
Не желая идти ни на какого рода контакт Энн закрыв глаза притворилась спящей. Это был её единственно-оставшийся способ уединения. Жаль она не могла закрыть ещё и уши руками, не выдав своего истинного состояния. Ничего не слышать и не видеть сейчас было бы идеально.
– Шли бы вы, Пётр Алексеевич к своим пациентам, – раздражённо произнесла рыжая медсестра, переступив порог палаты.
Но вместо того, чтобы внять её просьбе никто иной, как молодой, только что закончивший обучение и поступивший на службу в больницу Пётр Алексеевич Гнедой, двадцати шести лет отроду шагнул вслед за девушкой в палату.
Он представлял собой интересное создание. Высокий, с хорошо развитым плечевым суставом и широкой рельефной грудью мужчина больше был похож на бойца боёв без правил или санитара в псих больнице. Такой внушительной была его фигура. А вот лицо напротив было до смешного безобидным. Слегка курносый нос, усыпанный веснушками, пухлые, не по-мужски чувственные губы и ясные, небесно-голубые глаза, что выгодно контрастировали с его чёрными как смоль волосами, смягчая немного острые, мальчишеские черты лица. Доброжелательность и открытость, что светились в его взгляде делали Петра Алексеевича похожим пусть и на большого, но всё же плюшевого мишку.
– Лика ты ведёшь себя как неразумный ребёнок, – устало выдохнул слова Пётр Алексеевич. А вместе с ними кажется и все свои доводы. – У тебя есть потенциал и глупо хотя бы не попытаться поступить в институт. Неужели быть обычной медсестрой для тебя лучше, чем использовать возможность стать врачом?
«Лика, вот как её зовут», – непроизвольно подумала Энн. – «Доктор Грачёв, когда производил осмотр Анны с ней всегда обращался к медсестре не иначе как – «голубушка»».
Лика недовольно фыркнула себе под нос так как будто она была не молоденькой девушкой, а самой настоящей кобылой.
– Ты так говоришь, как будто поступление зависит только от моего желания. А ты хоть знаешь какой там проходной балл!
– Знаю.
– Знает он! – буркнула себе под нос Лика.
Пётр Алексеевич, пропустив мимо ушей недовольство Лики продолжил наседать:
– Ректор института старый приятель моего отца, так что с поступлением проблем не будет, да и я тебе помогу подготовиться к экзаменам.
– А взамен – что? – девушка повысила голос переходя с собеседником на «ты». – Что ты хочешь взамен, Петя?
– Шанс, – голос мужчины напротив стал тише.
Пётр Алексеевич или просто Петя, как часто его звали медсёстры за глаза, был просто безумно влюблён в Лику. Он вздыхал о ней так открыто, что уже вся больница, от врачей до больных знала об этом сильном, светлом, но пока безответном чувстве, что испытывал молодой человек. Даже намеренно ограждающаяся от всех слухов Энн и то знала об этом.
– Петь, ну какой к чёрту шанс? Ну подумай сам какое будущее нас ждёт вместе? – Лика подошла к капельнице и вынув пустую бутылку с физраствором заменила её на новую, продула трубку, а затем вставила иглу в катетер, аккуратно, чтобы не побеспокоить спящую пациентку. Покрутив колёсико настроила подачу лекарства. – Ты правда думаешь, что для меня достаточно будет стать врачом, выйти за тебя замуж и нарожав детишек думать, как поддерживать домашний уют в перерывах между совместными сменами в больнице и болезнью детей? Нет Петь, мне этого мало!
– Чего же ты хочешь Лика?
– Я хочу путешествовать! Хочу рассекать на яхте! Хочу греться в лучах солнца на Лазурном берегу! Хочу одеваться в брендовых магазинах! Хочу ездить в самых дорогих машинах! Хочу есть омаров и устрицы на завтрак запивая всё это самым дорогим шампанским!
Мечты Лики заставили молодого врача повесив голову умолкнуть. Он не мог сейчас дать всего этого любимой. И неизвестно сможет ли когда-нибудь. Ничего обещать он не стал, этот мужчина был на удивление честным малым, далеким от несбыточных мечтаний и строительства воздушных замков, а его любовь была трезвой. Молча развернувшись он покинул палату, не обернувшись на свой предмет воздыхания. Энн могла поклясться, что слышала, как вдребезги разбилось его сердце. Но Пётр Алексеевич был не единственным в этой палате кого слова Лики ударили словно хлёсткая пощёчина. Для Анны они были издёвкой, брошенной ей в лицо, плевком в душу, позорным напоминанием, её личной моральной пыткой. Ведь ещё два года назад она сама говорила тоже самое, слово в слово мужчине безумно влюблённому в неё. Мужчине, чьё сердце так и не удалось никому собрать воедино.
Прийти в себя она смогла только тогда, когда, закончив проверять работу приборов и сделав соответствующую пометку в карточке больной медсестра засобиралась уходить. Слова Анны застигли её на пороге.
– Лика…
– Да? – участливая медсестра тут же оказалась у её кровати. – Вы что-то хотите?
– Да, дать тебе совет. Выходи замуж за Петра Алексеевича. Забудь о своих несбыточных иллюзиях.
Слова Энн вызвали неудовольствие Лики граничащее с гневом, но она быстро подавила свою агрессию. Она на работе, а эта старушка лезет в её жизнь со своими ненужными советами только от скуки и убеждённости, что знает эту жизнь лучше неё, потому что уже прожила большую её часть. Пытаться доказать ей что каждый видит жизнь по-разному и что то, что хорошо для одного может быть плохо для другого – пустая трата времени.
От Анны не укрылась настоящая реакция на её слова хоть она и была мимолётной и девушка, глядя на которую язык не повернулся бы её так назвать, убедилась в правильности своей догадки. Эта рыжеволосая девчонка отравлена тем же недугом, что была и она. Она не просто хотела лучшей, более сытой, красивой, насыщенной, красочной жизни и стремилась к ней. Нет, она хотела чужой жизни! Лика мечтала, жаждала примерить её накинув словно дорогое, лёгкое манто на плечи и пройти с ним по жизни красивой походкой от бедра ничего не заплатив при этом. Но так не бывает, уж Энн точно это знает. Платить придётся за всё.
– Вы конечно извините, но это в ваше время женщинам для счастья нужно было выйти замуж и нарожать детей. Сейчас времена изменились. Женщины стремятся к большему, – как можно мягче выразила своё возражение Лика.
– В ваше время! – со злой издёвкой повторила Энн. – У нас с тобой одно время! Сколько тебе? Восемнадцать? Девятнадцать? Двадцать?
– Мне девятнадцать.
– О, так мы ровесницы…
Глаза Лики округлились, а брови сами полезли на лоб, девушка ничего с собой не могла поделать, как не старалась. Глядя на эту сухую, дряхлую старуху с прозрачной серой кожей и седыми жидкими волосами она не могла уместить в своей голове мысль, что та могла быть с ней одного возраста.
– Вы так шутите? – это всё что смогла выдавить из себя медсестра Лика Любимова думая про себя, что должно быть из-за возраста, прогрессирующей болезни и бесконечных лекарств старуха выжила из ума.
– Ну какие могут быть шутки?.. У тебя ведь есть моя карточка, ты можешь сама посмотреть и убедиться, что я говорю правду.
Конечно у Лики была её карточка, она взяла её в регистратуре прежде чем пойти на обход. Она даже уже внесла в неё все сделанные ей процедуры и показания мониторов, а ещё ранее она ознакомилась со странной болезнью её больной, правда ничего не поняла. А вот посмотреть на личные данные не подумала.
Сжимая карточку в руках Лика не смело поднесла её к глазам, чтобы убедиться или опровергнуть только что услышанное. То, что она увидела повергло её в самый настоящий шок. Девушке пришлось перечитывать несколько раз чтобы принять прочитанное: «Анна Викторовна Вишневская. 19 лет. Диагноз: преждевременное старение, вызванное сбоем генов».
– Я никому этого не рассказывала, но… Хочешь я расскажу тебе свою историю? Почему я стала такой…
– А почему вы решили рассказать эту историю именно мне? – в глубине души Лики нарастала неведомая тревога.
– Потому что ты поймёшь. И потому что, очень скоро я уже не смогу рассказать ничего.
В больничной палате стояла мёртвая, девственная тишина, нарушаемая лишь писком приборов, шепотом Энн и тяжёлыми вздохами Лики.
Глава 1
Это солнечное, летнее утро в жизни Анны должно было стать самым счастливым за последний месяц. Месяц поражений, разочарований, взаимных упрёков и претензий, а также безысходности и смирения перед волей родителей.
Лето началось совсем не так, как должно было для юной и полной надежд Энн. Сначала она завалила школьный экзамен по математике, а потом умудрилась недобрать приличное количество баллов при поступлении в ВУЗ. И даже запасной план, имевшийся у неё на случай как раз такого исхода – участие в популярном ток-шоу – с треском провалился. Аня осталась один на один со своими проблемами.
Всегда всё понимающий и лояльно относящийся к живущей в своём собственном, выдуманном мире Анне отец на сей раз просто не смог игнорировать инфантильность дочери. Он рвал и метал, устроив ей такую головомойку, что девушка ещё не скоро её забудет. Её мать, обычно всегда в любом споре и конфликте становящаяся на сторону дочери была подавлена и молчалива, за всю тираду отца она не вымолвила ни слова. И это был конец, конец свободе действий Энн. Наступил период жёстких репрессий и диктатуры отца в следствии которых в жизни Анны появились: список дел по дому, что необходимо было выполнить; необходимость отчитываться отцу о каждом своём шаге, куда бы не пошла девушка; комендантский час и… ненавистная работа.
Это солнечное, летнее утро должно было стать самым счастливым за последний месяц, но не стало им. Её лучший друг всё испортил! А как всё хорошо начиналось: её начальник позволил прийти на работу к обеду, всегда бывавший не в настроении отец был нежен и приветлив с дочерью и вместо домашних дел позволил той с утра поваляться подольше в постели, а после сходить прогуляться. Даже солнце сегодня было ласковее, его лучи не обжигали, а лишь согревали.
Они сидели в летнем кафе окружённые искусственно вырытым каналом, закрытые от любопытных глаз свисающими ветвями ив, что были специально высажены вдоль водной глади. Лёгкий ветерок, пробивающийся сквозь природный занавес приятно холодил разгорячённую кожу, а восхищение и блеск в глазах спутника светившие ярче софитов заставляли почувствовать Энн себя настоящей кинозвездой. Девушка знала, что нравится Роберту и без стеснения наслаждалась его увлечённостью, купаясь в симпатии молодого человека, как в ванне с дорогим шампанским.
Роберт Граф был старше Анны на три года, но по мышлению казалось, что лет на десять, не меньше. Всегда не по-юношески трезво смотрящий на жизнь, ответственный и серьёзный он просто млел, как несмышлёный юнец перед этой девушкой, становясь похожим на глупого мальчишку. Тот вздор, что несла Энн он списывал на её неопытность и несмышленость, а не на глупость и эгоцентризм, которыми девушка с завышенной самооценкой просто фонтанировала во все стороны. Его чувство делало его слепым. Про таких часто говорят: умный, но дурак!
– Анна… – не смело начал юноша, но был грубо перебит.
– Энн! Сколько раз я просила тебя называть меня Энн!
– Ну да, Энн… Прости, я забыл, – на самом деле Роберт прекрасно помнил об этой блажи дорогой его сердцу подруги, но никак не мог смериться с этим. Юноша чувствовал, что с чужой и далёкой Энн у него нет никаких шансов. Другое дело его Анна, его лучик солнца, его путеводная звезда.
В воздухе повисла неловкая тишина. Роберт перебитый Анной теперь вновь пытался собраться с мыслями перед своим признанием. Признанием, после которого их дружба может развалиться, как песчаный домик встретивший морскую волну.
Медленный глубокий вдох и такой же выдох. Юноша изо всех сил пытался замедлить свой бешено бьющийся пульс, но выходило неважно. Ему нужно было чуть больше времени, чтобы окончательно успокоиться. Больше, чем он мог позволить себе сидя в полной тишине глядя на Анну.
– Знаешь, я никак не могу понять почему ты так настаиваешь на том, чтобы все звали тебя Энн? – разбавить тишину помог давно напрашивающийся вопрос.
– Пф! – презрительно фыркнула девушка. – Ещё бы! Тебя то Роберт зовут и не просто Роберт, а Роберт Граф! Где тебе меня понять, Анну Вишневскую?! – при произношении своего имени Энн презрительно скривила губы. – Хорошо ещё Нюркой, как принято в деревне не называют.
– В деревнях давно уже никого так не называют. И имя у тебя очень красивое, имя императрицы! А я всего лишь на всего какой-то Граф! – Роберт пытался давить на «больное» место Анны – гордыню. Обычно это приносило свои плоды, но не сейчас.
– Ты это серьёзно? – она подняла вверх одну бровь, от чего её всегда приятное лицо стало выглядеть комично. – Думаешь я на это куплюсь? Быть императрицей и иметь имя императрицы не одно и тоже! К тому же лучше вообще не вспоминать такую тёзку. Другое дело ты, даже если у тебя и нет никаких аристократичных корней ты в любом случае Граф! Боже мой, это так романтично!
Ничего романтичного Роберт в этом не видел. Редкая Фамилия Граф досталась ему от деда немца, впрочем, имя Роберт было дано парню с его же подачи. Дедушка парня Генрих Граф так стремился сохранить в своём роду хоть что-то немецкое, что буквально силой заставил свою дочь Эльзу оставить после замужества девичью фамилию иначе никакой свадьбы не будет. Молодые влюблённые, родители Роберта, согласились не подозревая, что это только «цветочки»! «Ягодок» долго ждать не пришлось, узнав о беременности дочери Генрих с новой силой стал терроризировать будущих родителей, у ребёнка должна была быть его фамилия. После недолгого сопротивления и пары нервных срывов у материи Роберта его отец сдался. Так появился на свет Роберт Владимирович Граф. Глупее не придумаешь! Но деда даже этим было не пронять, он называл внука Роберт Вольдемарович Граф.
– Ну если проблема только в этом, то ты тоже можешь стать Граф, – юноша решил, что открыться возлюбленной в непринуждённой шутливой форме будет проще. – Нужно только твоё согласие.
– Твоя мама согласна меня удочерить? – в ситуациях, когда Энн не хотела давать ответа или принимать решение она была невероятно изворотлива и до последнего делала вид, что не понимает, что именно пытается сказать ей собеседник. Обычно это действовало, но в случае с Робертом это было просто оттягиванием времени, и девушка это понимала.
– Нет, я готов на тебе жениться, – от непринуждённости ситуации не осталось и следа. Шутки кончились.
– Мне семнадцать, – вновь попыталась уклониться Анна, от обсуждения щекотливой темы.
– Я готов подождать год.
Растерянность, вот что испытала Энн, но не от предложения своего друга детства. Тут как раз всё было логично. Рано или поздно это должно было произойти. А от того, что сейчас напротив неё сидел не мальчишка, а взрослый мужчина. Мужчина готовый взять на себя ответственность, а она этого даже не замечала. Когда он так повзрослел и возмужал? Когда его симпатия переросла во что-то большее? Или, когда он окончил школу и покинув отчий дом поступил в лётное училище?
Не зная, что сказать Анна дрогнувшим голосом произнесла:
– Почему сейчас?
– Потому что тебя больше ничего здесь не держит. Я хотел раньше признаться тебе в своих чувствах и уговорить поехать поступать в другой город вместе со мной, но решил, что это эгоистично. Я не имел права лишать тебя выбора. Но ты не поступила и тянуть больше смысла нет.
– Может я поступлю на следующий год.
– Нет, не поступишь, – Роберт любил Анну, искренне и самозабвенно, всей душой, но врать он не собирался. Ни ей, ни себе. – Тебе это не нужно. А даже если и решишь поступать, то это можно сделать и в другом городе.
– Ты что возомнил себя Господом Богом, что сидишь и утверждаешь здесь что кому нужно, а что нет?! – взорвалась Анна. Она не знала какую цель преследовал Роберт своим откровением, но то что единственное чего он добился это разозлил её – это факт!
– Нет, я просто наблюдатель, – всё так же спокойно произнёс он. – Ты же даже не знаешь, чего хочешь от жизни.
– Я знаю! – зло выплюнула ему в лицо девушка.
– Да и чего же?
– Я хочу купаться в океане, хочу красоваться на обложках глянцевых журналов, хочу есть чёрную икру на завтрак огромной ложкой, хочу иметь свои собственные виноградники и именное вино, хочу иметь яхту, дачу, крутую машину и дом на побережье! – всё это Энн выпалила на одном дыхании и теперь пытаясь отдышаться смотрела в лицо Роберту, который сделав глоток кофе с молоком нарисовал на своём лице кривую ухмылку.
– Так кем ты говоришь хочешь стать?
Это был контрольный выстрел. Искренне верящая, что заслуживает всего этого Анна понятия не имела чем она хочет заниматься по жизни, кроме как предаваться мечтам. Не считала она и нужным что-то делать, чтобы приблизить наступление осуществления хоть одного её желания. Она ждала, когда все блага мира сами упадут ей на голову. Но произнесли это вслух значит проиграть, признать, что её друг детства прав.
Вскочив со своего места, как ужаленная Анна бросилась прочь, даже не удосужившись что-либо сказать на прощание Роберту. Он не заслуживал этого. Время от времени, когда девушка отошла уже достаточно далеко, она пару раз оборачивалась чтобы посмотреть на него. Юноша по-прежнему сидел и пил свой кофе, на его губах словно застыла кривая улыбка, но сейчас она была печальной.
Взвинченная и напряжённая, как пружина что готова в любой момент выстрелить, Энн добралась до работы в глубине души надеясь хоть на какой-то покой в стенах этого здания. Но открыв металлическую дверь крематория и столкнувшись в холле с траурной процессией девушка поняла, что её ожидания вновь не оправдались.
Состроив на лице кислую мину она ни привлекая к себе лишнего внимания юркнула в небольшое помещение справа, служившее комнатой для персонала. Здесь Анна неторопливо переоделась, сбросив с себя лёгкий цветочный сарафан и натянув вместо него хлопчатобумажные штаны и такую же футболку с длинным рукавом. Закончила своё перевоплощение девушка закрытой обувью на ногах.
Работа Энн в стенах этого мавзолея с вратами ада, как сама называла его она, была вполне сносной. Девушке всего лишь нужно было поддерживать порядок в помещении, сметать остывший прах покойников в специальные урны и после выдавать его родственникам или пометив имя прошедшего кремацию и присвоив номер поставить в специальный шкаф. Где хранились такие же образцы, за отдельную плату, ожидая своего часа.
Это было редкостью, обычно родственники сразу забирали урны, но были и те, кто ждал лучших времён чтобы развеять прах дорогого сердцу человека где-нибудь над Атлантикой, тем самым исполняя последнюю волю усопшего. Или такие, кто, заплатив начальнику Анны Остапу Вениаминовичу искренне верили, что этот предприимчивый плут за их деньги сам возьмёт на себя эту обузу. Но вместо обещанного места поживописнее, Гробовой просто вытряхивал прах на ходу из машины по дороге домой, открыв окно своего старенького форда.
Выйдя обратно в холл Энн обнаружила, что он опустел. А это значило, что-либо родственники не стали забирать то, что осталось после кремации и вверили заботы об этом Остапу Вениаминовичу, либо она слишком долго переодевалась и сейчас получит нагоняй от начальства. Тяжело вздохнув она отправилась исследовать содержимое печи в сердцах проклиная этот день.
– А вот и ты! – слишком радостно для человека, которому пришлось делать всю грязную работу пропел Гробовой.
«Видимо не хило упало на карман», – подумала про себя девушка, произнося вслух: – Добрый день, Остап Вениаминович. Я видела в холле людей, мы кого-то кремировали?
– Действительно добрый! – противоестественно счастливым тоном для этого места подтвердил он. – Но к сожалению, не для всех.
Его «К сожалению, не для всех» прозвучало так искусственно и неубедительно, что Энн скривившись едва не сплюнула, но пол, прямо ему под ноги.
– Страшное несчастье, страшное! – ничего не замечая продолжал он. – Автомобильная авария. Совсем молодая девушка, не намного старше тебя. Двадцать лет! Что такое двадцать лет? Разве это нормальный возраст для смерти?! Нет, говорю тебе я! Так не должно быть!
Глядя на своего просто лоснящегося от счастья начальника Анна молча кивала головой на каждую его реплику, ожидая развязки. И она наступила сразу же после того, как он выдал весь тот поток информации, что хотел.
– Анечка я уеду сегодня пораньше, мне по делам нужно. Прямо сейчас отъеду, – это было ещё одно доказательство, говорившее в пользу того, что Гробовой «состриг» большой куш с родственников погибшей. – А ты займись пока урной кремированной. Номер ей присвой, да на полочку в шкафчик поставь. Да чего я тебя учу? Ты сама всё знаешь. Я потом развею его в каком-нибудь чудном месте, как пожелали её родные!
«Ага, вдоль трассы по дороге домой»
– Конечно Остап Вениаминович, можете ехать и не о чём не переживать.
Гробовой выскочил из крематория, как бабочка из сачка. И откуда только в этом тучном теле обнаружилась такая лёгкость? Некоторых деньги действительно окрыляют!
Оставшись одна в тишине и покое, как и хотела изначально Энн против всех существующих доводов логики не обрела его. Наоборот оставшись наедине с самой собой и своими мыслями она раз за разом возвращалась в своем сознании к её утреннему разговору с Робертом. Её гнев нарастал в ней, поднимаясь волной испепеляющей лавы со дна души.
– Да кто он такой, чтобы говорить всё это мне? – присваивая урне номер зло спрашивала она сама себя и каждое её движение приобретало нервозную резкость. – Тоже мне мудрец без бороды!
Закончив с урной, девушка поставила её в открытый шкаф на полку.
– Думает, если он поступил с первого раза и без блата, так он самый умный! – набирая воду в ведро с моющим средством продолжала разговаривать с пустой комнатой она. – Я может хочу, чтобы мои желания исполнились без усилий с моей стороны, как по волшебству! Точно, волшебства хочу! А если он не умеет верить в чудо, то это уже его проблемы!
Намочив тряпку в ведре и набросив её на швабру Анна принялась натирать полы, резко и с остервенением словно не отмывала с кафеля грязь, а играла в кёрлинг. Все её мысли были заняты выяснением отношений с Робертом, который сейчас явно был не в выигрышной позиции и совсем не мог защитить себя в глазах девушки, сказав пару весомых аргументов в свою защиту.
В пылу разыгравшегося спора девушка не заметила, как подошла слишком близко к шкафу с урнами. Резкий размах шваброй и – ба-бах – конец черенка швабры угодил по шкафу, посылая вибрации по нему и приводя в движение стоящие на нём урны.
Бросив швабру, она кинулась ловить хрупкое содержимое. Крепко обняв шкаф, девушка пыталась унять его «дрожь». Это помогло, движение урн замедлилось их звон стал тише, но одна из них, стоявшая недостаточно глубоко, сегодняшняя, всё же завалилась на бок. Неплотно закрытая крышка упала и на голову Энн посыпался прах недавно кремированного человека. Девушки разбившейся на автомобиле.
Это было ужасно! Глаза, волосы, лицо, нос, губы – всё оказалось в сожжённых останках чужой плоти. Анна не могла сделать и вдоха не рискуя поглотить прах. Но и не дышать совсем она не могла. Ей стало дурно, к горлу подступила тошнота, голова закружилась, а потом ничего не в силах поделать с собой Анна крепко зажмурив глаза вдохнула. Чужая смерть вошла в неё облепляя пазухи носа, всё закружилось, а потом ей в лицо ударил…ветер.
Сначала девушка подумала, что кто-то открыл окно, но потом она поняла, почувствовала кожей, это был другой ветер! Следом за ним ушей девушки коснулся крик чаек, и Анна наконец-то распахнула глаза. То, что предстало пред ней ошеломило её. Она больше не была в гнетущем помещении крематория, она была на огромной яхте посреди отливающего всеми оттенками синего – океана.
В небе, которое могло посоревноваться с водной поверхностью своей глубиной, летала стая белоснежных чаек. А солнце так обжигало, уже ставшую бронзовой кожу, что казалось хочет прожечь её до костей.
– Коктейль? – сильная мужская рука обвивается вокруг талии девушки притягивая её спину к крепкому торсу, другая рука вытянутая вперёд протягивает напиток.
– Ты просто читаешь мои мысли, дорогой! – слышит чужой женский голос Энн и наблюдает, как её тело само берёт стакан с прохладительным напитком.
«Что происходит?» – внутри разгорается паника, но девушка управляющая телом Анны совсем её не чувствует. Она пьёт коктейль и наслаждается близостью мужчины, что, слегка покусывая плечо, Аня уже и не знает чьё именно, шепчет непристойности на ухо чужачке.
Опустошив стакан, девушка бесцеремонно отбрасывает его в сторону, совсем не переживая, что он может разбиться. Резко обернувшись эта самозванка, обвив шею мужчины томно закусив губу пытается заглянуть ему в глаза через солнечные очки. Её лицо отражается в тёмной поверхности стёкол и Энн понимает, что самозванка – это она. Именно она каким-то невероятным образом смогла подселиться в тело незнакомой ей девушки и разделять сейчас с ней события её жизни.
– Алиса… – тяжело выдыхает красавчик, не спуская глаз с губ девушки, а после словно сорвавшийся с цепи пёс набрасывается на них сминая в грубом, страстном поцелуе.
Девушка отвечает ему с не меньшим остервенением, Энн ощущает весть спектр её чувств и это украденное ею интимное действо, предназначенное только для этих двух, пьянит её похлеще вина. Анну больше не волнует ни то, что она оказалась заперта в чужом теле, ни моральная сторона вопроса. Когда ощущения становятся настолько острыми, что она готова задохнуться от счастья, её хрупкое сознание пошатывается и Анна оказывается выброшенной из этого Эдема на холодный грязный кафель крематория.