Эта книга печатается в рамках проекта Союза Писателей Азербайджана
Предисловие
ANAR, Народный писатель
Чингиз Абдуллаев, Народный писатель
VAQİF YUSİFLİ. QANADLANDIQ UÇMAĞA
– Bakı: Mütərcim, 2019. – 144 səh.
© AYB, 2019
© Мутарджим, 2019
Что на роду написано, что на бумаге сказано…
В судьбу верю, порою хочется узнать, что на роду написано, но от кого?..
Эльчин Гусейнбейли
Эльчин Гусейнбейли писатель по-писаному и на роду, и на бумаге.
Писательский дар – дар Божий. А подтвердить этот дар написанным – дело писателя.
Писатель начинается с таланта, но если талант не оттачивается и не оплодотворяется непрерывным, неустанным, не знающим ни дня, ни ночи, ни сезонов трудом, – рано или поздно он засыхает и сходит на нет.
Писательский труд измеряется не только временем, потраченным тобой на начертание букв на бумаге или их воспроизведением на дисплее компьютера. Писательство – это несметные подробности жизни, ежемгновенно видимые, наблюдаемые, слышимые, запоминаемые тобой, человеческие лица и характеры, тысячи проблем мира, мысли, занимающие мозг, чувства, волнующие душу, воспоминания, надежды твои, точнее говоря, это месяцы, дни, часы, минуты, в которые ты стремишься, пытаешься обуздать этот многоцветный, многоликий мир, свести в единое русло, понять и объяснить, преломить, преобразовать своей фантазией и отражением. Если ты занимаешься главным делом жизни, не обращая внимания на бытовые заботы, несправедливые нападки, болезненное соперничество, сплетни, – на все, что отвлекает от этого неустанного, непрерывного, одержимого труда, – то это второе условие писательства после таланта. Эльчин Гусейнбейли знает эту простую и в то же время мудрую истину и ежедневно, ежечасно подтверждает ее своим пером.
С младых лет Эльчин снискал признание как один из самых плодовитых наших писателей, в этом отношении его можно, наверно, сравнить с другим нашим талантливым писателем Чингизом Абдуллаевым. Эльчин, к тому же, работает, по меньшей мере, в трех жанрах литературы. Я сперва узнал Эльчина Гусейнбейли как прозаика, но потом познакомился с его успешной драматургией, образцами его острой публицистики, эссеистики. Если жанровая полифония связана с творческими пристрастиями Эльчина, то содержательная сторона питается его биографией.
То, что он вырос в селе, получил образование в Баку, Москве, оказало свое влияние на его творчество, и синтез очень разнящихся сфер создал интересную писательскую личность. Помимо жанрового разнообразия, его творчеству присуща и разнообразие стилевой, повествовательной палитры. Я совершенно солидарен с высказыванием об Эльчине другого представителя молодой смены, талантливого критика Асада Джахангира: «Эльчин Гусейнбейли, которого мы знали до последних двух лет как автора книги лирическо-романтических рассказов «Танцующий мальчик», своим романами «Дерева тутовые, ягоды медовые», «Человек-рыба» предстает как потенциальный романист. Его художественное мышление формировалось с одной стороны, на основе традиций нашей национальной прозы, а с другой стороны – традицией современной мировой прозы… Художественному языку и мышлению характерна синтетичность, – синтез смеха и слез, трагизма и комизма, города и села, национального и глобального, сна и реальности, природы и человека, романтики и реализма, эстетизма и антиэстетизма и т. д.».
Знакомясь с рассказами Эльчина Гусейнбейли, написанными за последние два года, вновь убеждаешься в справедливости приведенного высказывания. В рассказах «Те красавицы, что были…», «Женщина в черной чадре» очень органично дополняют друг друга проникновенная печаль и тончайший юмор. В рассказе «Верзила» за антипатичной, на первый взгляд, натурой злоязычного угрюмого увальня, изображенного реалистичными красками обнаруживается таившееся в нем хрупкое, ранимое чувство; в «Сикстинской Мадонне» с мистическими элементами сопрягаются реальности нашей современной жизни, нашего сегодняшнего города.
Одна из новых работ – рассказы, собранные в книге «Полынные чайки». Произведение этого сборника, а также рассказы, повести и роман, опубликованные в периодике, вновь подтверждают хорошую осведомленность Эльчина Гусейнбейли в течениях современной мировой литературы. И в его новых произведениях я увидел элементы ряда модных литературных течений двадцатого и двадцать первого веков. Есть элементы и сюрреализма, и магического реализма, и мифическое мышление, и фольклорные переклички… наряду с диффузией модных течений, внимание мое привлекло более всего идущая от восточного пантеизма черта, – в творчестве Эльчина Гусейнбейли ощущается стремление к целостному, космическому восприятию мира – наряду с человеческими характерами, и человека-рыбу, и человека, превратившегося в корову, и букашку, и природные явления, – словом, постижению всего живого и неживого мира, реальности, вселенной в совокупности, в единстве, и по-моему, это стремление, преимущественно, оказывается успешным. Наряду с этим, в его произведениях вне всяких «измов», существует и тема трепетной, ранимой любви. Писателю удается передать в точных психологических подробностях тончайшие оттенки первой любви. То есть, он умеет в убедительных красках и нюансах воссоздать крушение романтических грез любви, переход отношений в чувственную плоскость, в утомленное самозабвение страсти, последствия первой интимной близости и последующие переживания.
Не случайно Эльчин упоминает имя Марселя Пруста. По-моему, наш писатель более всех иных течений близок к М.Прусту. У Пруста есть известное высказывание: «Мои герои никогда не подходят к двери, к окну». В том смысле, что ни один из его персонажей не само-проявляется в физическом действии, писатель предпочитает проникновение в их внутренний мир.
Герои Эльчина, однако, не бездейственны. Один отправляется в Крым, другой гуляет по Москве, но эти внешние действия, перемещения не главное; главным остается внутренний мир человека. Который писатель умеет подробно отобразить. Скажу еще вот что: мне кажется, Эльчин немножко самоустраняется от реалистичного письма, тогда как сильная сторона его именно реалистические изображения. Может быть, наш молодой писатель думает, что ему могут попенять «ты пишешь вышедшим из моды стилем, это пройденный этап», и словно именно ради этого он порой вплетает в свои тексты элементы модернизма. Но и не будь этих модернистских «присадок», меня, как читателя, в работах Эльчина привлекает именно реальное описание реальности.
Я познакомился и с последним пока романом Эльчина Гусейнбейли, опубликованным в журнале «Азербайджан» «Шаги командора или 141-й Дон Жуан».
И это произведение я прочел в компьютерной распечатке, и от души поздравил Эльчина.
У романа очень оригинальное построение. Эльчин создает и роман о легендарном персонаже Орудж-бее Баяте – Дон Жуане, живописует его интересную и изобилующую превратностями и приключениями жизнь, и в то же время следуя маршрутом своего героя, дает сведения о странах и краях, в которых побывал его герой.
Хотя иногда это производит впечатление исторического экскурса, путевых заметок, но в общей атмосфере романа воспринимается естественно, и должно расцениваться как удачная находка.
Порой Эльчина Гусейнбейли и его литературных ровесников рассматривают как своего рода современных продолжателей шестидесятников. Это естественно. Когда наше поколение вступало в литературу, я написал статью «Новое поколение – новая проза», где стремился проанализировать новые качества, привнесенные в азербайджанскую прозу Юсифом Самедоглу, Исой Ме-ликзаде, Фарманом Керимзаде, Максудом Ибрагимбековым, Акрамом Айлисли, Рустамом Ибрагимбековым, Эльчином, Мовлудом Сулейманлы.
Поэтому, самые талантливые представители поколения Эльчина Гусейнбейли, включая его самого, не из разряда тех, кто пренебрежительно отвергает предшествующую литературу. Не заблуждается объективная критика, расценивая их как преемников шести-семи-десятников. Но у арабов есть мудрое изречение: Люди больше похожи на свою эпоху, чем на своих родителей.
Кстати, о драматургии, – несколько слов о сценических произведениях Эльчина Гусейнбейли… Я читал некоторые его пьесы, иные – видел на сцене. «Императора» и читал, и смотрел в театральном воплощении.
И здесь Гусейнбейли смог сотворить синтез реализма и метафоричности; представление отдельных людей, индивидов звучит как притча, выражающая само Время. Некий домовладелец сперва превращается чуть ли не в бомжа, затем, в результате фантасмагорического превращения получает выдуманный им самим статус Императора.
Эта императорская блажь, сперва кажущаяся «сдвигом по фазе» опять же реализуется в метафорическом смысле, и новый-бывший хозяин дома либо утихомиривает старых жильцов, либо же выбрасывает на улицу, обрекая на участь отверженных.
Как я говорил, Эльчин Гусейнбейли работает на трех важных поприщах литературы – в прозе, драматургии и публицистике. Я внимательно прочел и сборник его эссе, статей и полемических работ – Господин XXI век». В литературной среде в наши дни немало тех, кто живет по принципу «не тронь меня – не трону тебя», кипятятся и огрызаются, только когда наступят на их любимую мозоль.
Эльчин Гусейнбейли находится не на первопутке, а на рубеже зрелости. Верю, что к написанным им ценным произведениям прибавятся новые, еще более значимые в разных жанрах.
ANAR, Народный писатель
29 апреля 2007 г
Эльчина гусейнбейли вносит новые краски в нашу многовековую литературу
За много лет старался не давать публичных оценок нашим писателям и поэтам. Нельзя быть секретарем Союза и раздавать подобные оценки. Критика может уничтожить, а ненужная патока заставить бездарность поверить в свое предназначение. Может поэтому Секретарям Союза запрещено давать рекомендации для приема новых членов, чтобы не оказывать невольного давления на приемную комиссию.
Однако за последние годы в азербайджанскую литературу пришло новое поколение, которое уже успело заявить о себе. После очевидного провала начала девностых, которые произошел по всем бывшим советским республиками нашей стране появилась новая плеяда поэтов и писателей. И один из самых своебразных и талантливых – Эльчин Гусейнбейли. Он еще успел «зацепить» советское прошлое, закончив Московский Государственный Университет, но его становление пришлось на годы независимости. Уже первые его рассказы заставили поверить в его незаурядный талант. Я бы сравнил его «Письма серого осла» с рассказом Натика Расулзаде об ослике, который я считаю шедевром нашей литературы. У Эльчина есть фраза «Сколько не кричал я, никто на зов не отозвался». Разве это касается только ослов? И рассказ завершается пожеланием, чтобы другой осел хотя бы крикнул в ответ.
Затем было «Солнце бьет в глаза». История о том, как человек проходит в район, оккупированный нашими соседями, чтобы умереть на родовом кладбище. Сама история, заставляющая в который раз, подумать о бессмысленности любой войны. И его роман «Человек-рыба», в котором есть потрясающие строчки, наверно известные любому мужчине – «Каждую ночь я ловил свою жену, а под утро выпускал ее». Убежден: что есть женщины, которые могут высказаться еще сильнее. Некоторые его строки напоминают философию суфистов «Тот, кто лишен грусти, лишен памяти. А без памяти человек, как цветок без запаха». По-существу любая талантливая проза это познание сути божества, как и главный постулат суфизма. Но преломляемый через исламский аскетизм. Может наиболее ценно и то, что свои произведения Эльчин создает на азербайджанском языке, внося новые краски в нашу многовековую литературу. Его роман «Дон-Жуан» критики считают «историко-синтетическим» явлением в нашей прозе. А его рассказ «Ягненок с красной ленточкой» – незамысловатая история об обрезании мальчика и ритуальном жертвоприношении ягненка, отсылает нас к эпическим произведениям Нагиба Махфуза «Дом, не там где вы родились. А там, где прекратились ваши попытки к бегству» – считает великий египетский прозаик. Любая качественная проза всегда интернациональна, так как повествует о вневременных и интернациональных проблемах жизни, любви, ревности, смерти, человеческих отношений и попыток обретения счастья. Но сама проза должна опираться на национальные корни, иначе она просто будет вторична и никому не интересна. В прозе Эльчина еще чувствуется некоторая публицистичность, но это очевидно связано со временем в котором он творит. По восточным меркам он еще достаточно молод. И мы можем надеяться, что он создаст еще немало произведений, которые станут заметным явлением нашей литературы.
Чингиз Абдуллаев, Народный писатель
Август, 2018
Игра в…
На самом деле… как будто если не использовать словосочетание «на самом деле», все пойдет наперекосяк… это всего лишь игра. Не игра слов, и не игра в слова. Это игра в любовь…
В вагоне метро вглядываюсь я в женские лица. Исследую, оцениваю, всевозможные характеры, тратя тем самым, полчаса не лучшим, но весьма приятным образом. Я остро ощущаю, как с каждой новой станцией время уходит в никуда, но не жалею. Потому, что именно в эти полчаса улетаю куда-то далеко, забрав с собой одну, а если повезет, несколько представительниц слабого пола, уже придумав для них слова обольщения, слова близости, придумывая все новые и новые в случае неудачи. И это замечательная, скажу я вам, привычка, или, если хотите, кайф.
Признаюсь сразу – люблю женские губы, и они должны быть непременно пухлыми как у Сезен Аксу. Также хотелось бы отметить, что в дальнейших своих сравнениях ни разу не упомяну о Наших (как никак дело то о чести и достоинстве, да и под нынче модный суд не очень хочется).
Вот, например той, что с тонкими губами и узким носом я ничего не сказал бы, если даже имел бы возможность. К тому же у нее маленькая грудь, как у Джуди Фостер. Мелкогрудые женщины бывают неверными, злыми и эгоистичными. Конечно же, это не относится ко всем представительницам прекрасной половины. Как и везде, здесь есть исключения, особенно среди моих читательниц! Я получал неописуемое удовольствие от слов, которые с особой тщательностью отбирал, заучивал наизусть, повторял, но ни разу не произнес вслух (заметьте ни разу). Я сознательно извожу читателей (читательниц), ибо они пытаются найти хоть какой-то смысл в прочитанном – А никакого смысла-то и нет. Может быть, это игра в слова или игра слов, а любовь вне игры. Бог его знает.
А эта с голубыми глазами, похожая на Туркен Шорай, давно пытается меня заарканить. Какие глаза! Светлые, чистые! Как говорят поэты: необъятные, словно небо, глубокие, как океан и так далее. В общем, ее взяла, я очарован. Теперь я понял, что мужчины – змеи. Их легко околдовать с помощью женских глаз. Но не тут-то было.
Мой взгляд оторвался-таки от двух больших озер глаз незнакомки и ловко переместился на пышную грудь. Тут мне вспомнилась Памелла Андерсон (и несколько наших красавиц). На меня стали наезжать мысли, порочащие мусульманского мужчину. От пышногрудых всегда веет добротой и щедростью, и я признаю, что испытываю в этом острую необходимость, равно как и все мужчины. Необычайно обрадованный такой удаче, я быстренько проштудировал в голове давно подготовленную речь.
Но какая-то сила заставила меня посмотреть на девушку, сидящую прямо передо мной. Я подумал, что ее здесь, наверное, не было. Или же я слишком долго находился во власти пагубных мыслей.
Это была она! Конечно же – это она! Та, которую я ждал тысячу лет, ту, которую я каждый день воскрешал в своих мечтах, и не мог даже в мыслях подумать о ней плохо. Нежное создание сидело сейчас прямо передо мной.
Сначала по неизвестным мне причинам, я долго и пристально посмотрел на нее, а Создание лениво приподняло веки, выкрашенные в цвет фиалки и взглянуло на меня, точно как фиалка выглянула из-под снега и как будто увидев меня во сне, также неторопливо закрыла очи. Борясь с напавшей на нее зевотой, Моя Мечта то и дело прикрывала рот ладошками и тут же опускала их на колени, где красовалась очень стильная сумка с надписью «Levi's». Спрыгнув в вагон прямо с рекламы французских духов, Моя Красавица носила на лице пухлые губы, прямой нос, а на теле – груди, похожие на тот сорт граната, какой был только у дяди Сейфеддина в деревне… Сколько раз я срывал эти гранаты. Интересно, как бы сейчас мне пригодился мой криминальный опыт? Кожа ее источала какой-то необыкновенный свет, подобно Мадонне: не певице – нет, а той, что с картины Рафаэля. В общем, все в совокупности и длинные ресницы, и раскосые глаза, и волосы цвета каштана являли собой образ женщины, которую я мог назвать идеальной. Я влюбился! Я вступил на тайн-ственную тропу любви, которая как бывает таинственной и посему столь притягательна.
После Она принялась немного искусственно протирать свой божественный ротик платочком, вероятно, чтобы скрыть некоторое смущение, и я хорошо разглядел ее нежные, каку Анжелики Варум, руки. Платок был с не очень ровными, выходящими за край узорами и сильно отличался от фабричных, мне подумалось, что она буквально вчера сшила его сама. Об этом я мог судить по запаху новой ткани, который с удивительной быстрой дошел до моего крупного носа. Очень люблю запах, исходящий от новых вещей. Он уносит меня в детство, где очень редко мне доводилось его чувствовать, я был самым младшим в семье… И советская система, приучающая нас к экономии, в общем-то, была тут ни при чем, просто семья моя была слишком бедна. И если мне что-то перепадало, я очень бережно относился к вещи, пока та полностью не утрачивала свое первоначальное благоухание. Судя по ее платку, мы тут могли бы понять друг друга. Может быть, участь последнего ребенка большой семьи также коснулась и ее… Но несовершенная вышивка может также судить и о признаках нервозности в характере этой Милой Особы… Хотя женщины со страстной грудью редко бывают неврастеничками. В мыслях они часто представляют себе, как какой-нибудь мачо ласкает два великолепных образования на их грудной клетке. Этот таинственный, но досягаемый объект они носят прямо перед собой, это их занимает, а мужчин приводит в состояние бешенства. А они сами получают от всего этого и от своих грудей огромное удовольствие! С чего им быть злыми…
А значит, выходящая за край вышивка скорей признак дилетантства (в искусстве вышивки) или в крайнем случае, уносящих ее куда-то романтических мыслей. И еще… она явно была из хорошей семьи… Новый платок и особенные узоры на нем требуют времени и, конечно же, денег. И квартира у нее, наверное, есть…
Я еще раз посмотрел на ее лебединые руки и подумал, что, наверняка еще никто не осмеливался прикоснуться к ним. Очень трудно вообразить, как ее нежные руки хрустят в лапах какого-нибудь волосатого медведя. Ее и обнять-то трудно. Женщины поначалу пугаются волосатого тела, и может именно этот манящий ужас заставляет их полюбить мужчину. Полюбив, они как бы нейтрализуют для себя объект страха. Хорошо, что они понимают всю прелесть волосатости, прежде чем окончательно состариться.
Тем временем Она откинула волосы назад, точно как Ким Бесенджер. И в эту минуту, исходящий от каштанового водопада запах французских духов «Climate», сразив первой волной мой крючковатый, почти орлиный нос, второй волной проник в приемник моего мозга и мгновенно опьянил меня.
Далее Объект Моего Изучения достал из сумки тетрадку… Студентка…! Не могу сказать точно, что там было написано, но явно на латыни и скорее всего названия каких-то лекарств. Стало быть, будущий врач…!
И представьте себе: у мужчины, без образования, можно сказать неуча, но при этом обладающего высоким ростом, здоровыми лапищами и большим носом (нос придавал моему лицу рыцарское выражение) – вот такая хрупкая, красивая жена, к тому же доктор. По меньшей мере, это вызвало бы зависть всего нашего села, а может и всей страны!
Завладеть ею нелегко, нужна борьба! Как говорил мой друг: женщина – это крепость и ее нужно брать! Эта крепость очень таинственна, а сравниваемый с ней объект – манящий до одержимости. Крепость может оказаться неприступной, а может пасть. Ее надо изучить, узнать слабые стороны, а для этого нужно время! Как раз времени у меня и не было! Я повторил про себя абсолютно все выученные наизусть красивые и очень сладкие слова. И не зная куда их деть, сглотнул слюну.
Вот скоро мы выйдем из подземки.
Я подойду к ней и скажу: «Салам! Вы меня не узнали?», а она задаст тот самый вопрос, с которого все и начнется:
«Разве я должна была Вас узнать?»
«Да, действительно с чего это Вы должны были меня узнать… Ну, хотя бы, потому что я долгие, долгие годы ищу Вас, думаю о Вас, и Вы должны были меня узнать по импульсам, по посланным Вам – единственной, энергетическим волнам!»
«Интересно!», – говорит она.
«А я что говорю? Конечно, интересно!»
«Вы всегда такой самоуверенный…», – она говорит.
«Всегда!», – говорю.
Идем дальше… «Знаете, я считаю, что для знакомства совсем необязательны имена, то есть Вы вольны звать меня как Вам заблагорассудится, я бы хотел звать Вас Мила!», говорю.
«Ничего себе! А имя мое Вы откуда знаете?», – вопрошает она.
«Просто по поверью я девять дней подряд насчитывал на небе по девять звезд и увидел Вас во сне. Теперь Вы знаете, что посланы мне небесами!»
Затем я возьму ее за руку… «Нет, нет что Вы!!! Не подумайте ничего плохого, (не могу же я позволить себе лишнего, например, заглянуть ей под юбку, тем более прямо на улице и потом это противоречило бы тому, что я видел во сне) я о Вас, Милочка, только светлые думы думаю! Она смотрит на меня очень тихо своими красиво сонными глазами. Разговор непременно должен продолжаться в таком духе… Прямо как в кино… (Ах, Париж, Париж!)
Мы вышли из метро. Беспощадные пассажиры, не догадываясь о нашей большой любви, создали между нами живую стену. И я увидел ее отдаляющуюся. Длиношеяя, как Джулия Робертс, Она сначала испуганно посмотрела по сторонам и вдруг раскинув объятия побежала навстречу к стоявшему у выхода парню. Его я не мог хорошо разглядеть, после метро свет слишком сильно слепил глаза, но ее очертания в лучах солнца казались еще прекраснее.
Наконец, она достигла своего возлюбленного, и легкие как пух ручки легли на крепкие плечи, только в этот момент я увидел его лицо… Это был я! И я как всегда улыбался……
«Здравствуйте, ханум, долго ли Вы меня искали?..»
2000 г.