Призраки графской усадьбы

Глава I
Свет в темном окне

– А что за письма? – спросил Костик.

– Даже не письма, – Колька достал из кармана и протянул Костику несколько сложенных тетрадных листков. – Записки какие-то странные. Угрожающие.

Ребята сидели в лодке. Привязанная носом к мосткам, она шевелилась в водных струях, как живая: то жалась к берегу, то порывалась оттолкнуться от него к середине реки.

– «Эбенезеру Дорсету, эсквайру, – начал читать Костик вслух. – Досточтимый сэр! Почитаю своим долгом известить Вас, что на бесценные экспонаты вверенного Вам музея готовится злодейское покушение, время которого, к величайшему моему сожалению, мне неизвестно. Не желая обременять Вас изъявлениями благодарности, остаюсь для Вас как Неизвестный».

Костик покачал головой, пожал плечами, развернул следующий листок. Текст на нем был написан другой рукой, в другом стиле, с ошибками: «Дед слиди за сваей хатой а то тут есть пацаны которыи непроч ее навистить и пакапацца в тваем старом барахле».

– Все остальное в том же духе, – сказал Колька. – Ваше мнение, досточтимый сэр?

– Подожди… Как они к тебе попали?

– Дядя Андрей отдал. А ему – начальник милиции. Говорит: ваш участок – вы и разбирайтесь.

– Колян, давай по порядку. – Костик сложил развернутые листки в стопочку, подровнял ее.

– По порядку так по порядку. Ты музей в Дубровниках знаешь? – Костик кивнул. – Примерно месяц назад кто-то стал подбрасывать туда эти письма. Причем только одно пришло по почте. А остальные находили в залах, в кабинете директора, в мастерской, где экспонаты ремонтируют…

– Реставрируют, – машинально поправил Костик, внимательно слушая.

– Какая разница, – отмахнулся Колька. – Директор, конечно, забоялся, сообщил в милицию. Там сначала тоже забеспокоились. Дядя Андрей несколько ночей в засаде просидел. И – ничего, никаких «пакапацца». Ну, решили, что кто-то хулиганит. Из наших пацанов. Вот дядя Андрей эти письма мне и отдал. Говорит, попробуй со своей детективной командой разобраться. Вот так, досточтимый сэр.

– Кое-что мне ясно, – задумчиво проговорил Костик. – Первое: письма писали двое. Один из них – человек достаточно грамотный и начитанный, если он знает рассказ О'Генри «Вождь краснокожих». Другой – попроще. Второе: письма написаны в одном доме.

– Это почему?

– Листки одинаковые, – пояснил Костик. – Из одной тетрадки. Смотри, – он показал стопочку, – страницы одного формата и дырочки от скобочек совпадают.

– Точно, – согласился Колька. – Я еще заметил, что на некоторых листках вдавлинки остались.

– Правильно, – подхватил Костик. – Это, вероятно, на верхнем листе писал тот, что не шибко грамотный. Нажимал сильно, старался, язык высовывал.

– Отпечатков языка не обнаружено, сэр, – хмыкнул Колька. – А третье?

– В этом доме, где писались записки, есть пацан. Ученик первого класса.

– Косая линейка? – догадался Колька. – Но зачем это все делается? Для хохмы?

– Может, и для хохмы… А может, знаешь, для чего? Чтобы на самом деле ограбить.

– Зачем же предупреждать об этом? Дурь какая-то!

– Не дурь, – Костик покачал головой. – Не дурь, а расчет. Помнишь рассказ про маленького пастуха, который все шутил: волки, волки! А когда и впрямь волки напали на стадо, никто выручать не побежал – не поверили. Ты дядю Андрея не догадался спросить: срабатывала в музее сигнализация?

– Он сам сказал: два раза. Оба раза приезжал наряд милиции, но никого не застал.

– Вот видишь! Если она сработает опять, то уже особо торопиться не будут. Знаешь как? «Старшина Иванов, отправляйтесь на вокзал – там совершена кража личного имущества, а на обратном пути заверните в музей, опять у них сигнализация барахлит». – Костик вернул письма Кольке. – Давай, Колян, съездим туда, посмотрим на месте. Может, что придумаем.

– Давай! – загорелся Колян.

– Миху возьмем?

– Однозначно. Он мне надоел уже, говорит, что это привидения по музею бродят и письма подбрасывают. Не спится им в лунные ночи.

Музей располагался на окраине Дубровников, в старинной городской усадьбе графа Шувалова. К нему вела широкая аллея из густых и развесистых лип. В вековых ветвях могучих деревьев зло и хрипло каркали вороньи стаи.

Под липами рядками стояли мраморные статуи, запачканные птицами, исписанные дураками, иные без носов, иные без рук или на одной ноге.

Аллея заканчивалась старинными коваными воротами, одна створка которых скособочилась и, чуть покачиваясь на ржавых кривых петлях, скрипела, как старые вороны на липах.

Снаружи здание имело грустный, заброшенный вид. Оно обветшало, немного присело на один бок. Узкие высокие окна, зажатые меж пузатых, облупленных, в серых разводах колонн. Выбитые ступени и ржавая решетка парадного крыльца. Облезшая на дверях краска завивается стружкой. Вдоль фасада – старинные фонари: покосившиеся, погнутые, без стекол.

– Этот музей, – поморщился Миха, – типичный дом с привидениями.

– Ты много их повидал? – усмехнулся Колька.

– Спроси хоть у кого – тебе скажут: в этом доме всегда что-то происходит. Тут какой-то князь жил в прошлом веке. Так он исчез без следа.

– Испарился?

– А я знаю? Вечером заперся в своей комнате, а утром не вышел. Стучат – не отвечает. Дверь сломали, а там… никого! – Миха уже шептал, тревожно сверкая глазами. – Только на полу – оторванная пуговица.

– Какие подробности! – хмыкнул Костик. – Через полтораста лет.

– А сколько дырочек? – серьезно спросил Колька.

– Где? – оторопел Миха.

– В пуговице. Две или четыре?

– Нисколько. С ушком была пуговица, от мундира… Но с тех пор, если кто в этой комнате ночует, с ним обязательно что-нибудь случается.

– Пуговицы оборвут? – в один голос засмеялись Костик и Колька.

Но Миха и не думал сдаваться. Всегда, если ему не верили, он начинал нести такую околесицу, что потом и сам удивлялся. Так уж он был устроен.

– Один мужик, журналист, там ночевал. Поседел наутро. И заикой стал. Говорит – из с-стены г-глаза на него л-лупали, как ж-живые, даже по-по-подмигивали…

– Все, – отрезал Колька, – пошли в музей, а то мне уже страшно.

Если снаружи здание своим заброшенным видом вызывало жалость и какую-то необъяснимую тревогу, то внутри оно было полно жизни. Правда, совсем другой, словно из другого мира. И тоже – беспокойной.

Это был необычный музей. Каждый зал в нем стал живой иллюстрацией к какой-то эпохе или историческому событию. Здесь экспонаты были не просто предметами старины – они безмолвно, но очень красноречиво рассказывали о людях своего времени, об их быте, светлых мечтах и мрачных трагедиях…

Через пять минут ребята уже забыли, зачем пришли. Они зачарованно, с распахнутыми глазами и открытыми ртами переходили из зала в зал, разглядывая все, что им неожиданно открывалось.

А открывались странички прежней, очень далекой жизни, которую изображали манекены, одетые в костюмы соответствующих эпох. И они не просто стояли истуканами, а очень убедительно представляли характерные жанровые сценки былых времен.

Вот сидят игроки за зеленым столом. На столе – фигуристые подсвечники с оплывшими свечами, карты, золотые монеты, раскрошенные мелки. На лицах игроков – не безразличие масок, а подлинный азарт, отчаяние, восторг удачи.

Вот сцена дуэли. Один из противников, в цилиндре и длинном пальто, уже сделал свой выстрел и еще не опустил пистолет, из ствола которого, казалось, вьется легкий дымок. Другой, видимо, раненный этим выстрелом, припал на колено и пытается встать. Пистолет его безнадежно лежит в снегу. В глазах – боль и мука неутоленной жажды мести.

Вот купеческое семейство за чаепитием вокруг ведерного самовара, под висячей зеленой керосиновой лампой. На самоваре – жарком, пыхтящем и свистящем – ожерелье из аппетитных бубликов. На столе – пироги и пряники, орехи и леденцы. Во главе стола – хозяин с огромной смоляной бородой в распоясанной рубахе, самодовольный, распаренный. А крайний мальчонка-озорник воровато тянет с блюда лишний кусок синеватого колотого сахара.

Вот сцена казни какого-то мятежника. Бородатая голова его – на широкой дубовой плахе, руки стянуты сзади ремнем. Палач, с огромным блестящим топором и в красной рубахе, улыбается за его спиной.

Все это было сделано так выразительно, что даже становилось жутковато. Казалось, застывшее здесь время вот-вот дрогнет и снова пойдет, как ожившие старые часы. Казалось, что эти восковые фигуры замирают только днем, а ночью продолжают свою, неведомую нам жизнь. Казалось – до мурашек по спине, – что они внимательно провожают посетителей недобрыми взглядами.

И ребята, которые вначале в восторге подталкивали друг друга локтем – мол, во здорово, – теперь поеживались, чувствуя себя гостями, из тех, кого хозяева мечтают поскорей спровадить.

Миха особенно недоверчиво осматривал немецких рыцарей, стоявших по бокам широких двойных дверей. Один из них сжимал железной перчаткой рукоять длинного, беспощадно блестящего меча. Другой, поставив у ноги щит с черным вороном на красном поле, опирался на толстое окованное копье. Позы их были настолько естественны, что создавалось впечатление, будто эти доспехи внутри не пусты, а надежно защищают своим железом древних воинов. Казалось даже, что в прорезях забрала посверкивают живые и внимательные глаза. Злые и коварные.

– Эти-то наверняка по ночам шастают, – сказал Миха. – Ножищами железными топают.

– Ты прав, отрок, – насмешливо донеслось вдруг откуда-то со стороны.

Ребята вздрогнули, обернулись.

У окна, у небольшого рабочего столика, заставленного всякими баночками и скляночками, сидел молодой человек в гусарском мундире, похожий на оживший манекен. Он бережно натирал какой-то пастой ржавое лезвие кавалерийского палаша. Под его ловкой рукой прямо на глазах с клинка сползала шелуха времен, и старинное оружие начинало хищно поблескивать.

Молодой человек встал, протер лезвие тряпочкой и несколько раз взмахнул палашом – клинок грозно пропел в воздухе, оставляя за собой сверкающие полосы.

– Ты прав, – повторил молодой человек и вложил палаш в ножны, висевшие на поясной портупее у него на боку. – Все здесь, – он широко повел рукой, – живет своей жизнью.

Ребята подошли поближе.

Скрывая улыбку, юный гусар доверительно продолжил:

– Каждое утро, особенно в последнее время, я замечаю изменения в экспозиции. Без нашего участия.

– Это как? – хлопнул глазами Миха.

– Я вам открою тайну, – хитро прищурился молодой человек и зашептал: – Некоторые экспонаты оказываются не в том положении, что накануне. И даже, бывает, не на своем месте. То карты на столе не так разложены, то дуэлянты пистолетами поменяются. А однажды, – он поманил ребят пальцем, – я сам с вечера заменил свечи в подсвечниках… – Гусар выдержал эффектную паузу. – А утром от них одни огарки остались. Вот так, отроки… А с неделю назад золото со стола игроков исчезло. Монеты, конечно, фальшивые, не жалко, но разве в этом дело… Даже вот эти балбесы, – гусар указал на доспехи у дверей, – однажды поменялись местами.

– Что я говорил! – воскликнул Мишка с торжеством – и с каплей страха. – А князь? Исчез?

Молодой человек не удивился вопросу.

– Исчез, – кивнул он головой в великоватом ему кивере, от чего тот спрыгнул ему на нос. – Это исторический факт, – гусар вернул кивер на место. – Комната его была заперта, окно закрыто. И никаких следов князя. На столе – догоревшие свечи, пистолет со взведенным курком и таинственная записка…

– А пуговица? – не отставал Миха.

– Какая пуговица?

– Оторванная. На полу.

– А! – усмехнулся молодой человек. – А как же! Даже две. С «мясом».

Миха открыл было снова рот, но Колька постарался опередить его:

– А что было в записке?

– Я сейчас не помню в подробностях. Но одна фраза не забылась: «Мне все время кажется, что за мной наблюдают из-за стены чьи-то внимательные, злые глаза».

– Вот! – Миха даже руки в боки упер. – А они не верят, – окинул он широким жестом своих оппонентов.

– А эта записка сохранилась? – недоверчиво спросил Костик.

– Да, – легко согласился молодой человек. – Где-то в запасниках, в архивах графа, бывшего владельца этого дома. Если интересно, я как-нибудь ее разыщу. – Гусар снова вытянул палаш из ножен и положил его на столик. – А сейчас вам пора, отроки. Мы закрываемся. Заходите в другой раз. Спросите Сашу – меня Сашей зовут.

– Вот что, – решил Колька, когда они вышли из музея. – Ты, Миха, брось свои замогильные бредни. Если правда, что экспонаты иногда меняют свои места, значит, кто-то в самом деле бродит по музею ночами и что-то в нем ищет. А светит себе – свечами. И записочки эти – неспроста.

– Что ты предлагаешь? – спросил Костик.

– Предлагаю наблюдать за музеем. И днем, и ночью. По очереди.

– Чур моя очередь последняя, – воскликнул Миха. – Не люблю я привидения с глазами из стен. Однозначно.

Ребята прошли немного по аллее и уселись на скамью рядом с мраморной женщиной, которую Миха за ее вид обозвал Мегерой Милосской.

Смеркалось. Из музея вышел Саша с какой-то светловолосой девушкой, запер двери и, проходя мимо «отроков», подмигнул им.

– Так и будем сидеть? – спросил Миха, поерзав на холодном камне скамьи. – Домой хочу. Нам еще плыть два часа.

Быстро темнело. Сквозь густые кроны лип пыталась пробиться ранняя луна. Здание музея теряло свои очертания, пугало черными провалами окон.

– Между прочим, – деревянно проговорил Миха, – там, за музеем, – кладбище.

– Тихо ты! – Колька привстал, будто что-то услышал. – Смотрите! – и он протянул руку к дому.

В черной глубине одного из окон вдруг возник слабый огонек.

– Начинается… – прошептал Миха. – Поехали домой. Однозначно.

Огонек меж тем дрогнул и поплыл. Будто кто-то невидимый нес свечу, прикрывая ее язычок ладонью.

Это действительно было жутковато: пустой старинный дом со зловещей репутацией, запертый снаружи, – и плывущий в нем огонек! У ребят дыхание перехватило.

Огонек продолжал свое загадочное движение, последовательно появляясь в окнах. Иногда он задерживался, приостанавливался, опускался. Или, напротив, поднимался к потолку, будто кто-то хотел что-то внимательнее разглядеть при его слабом свете.

Потом он исчез в глубине здания.

Ребята перевели дух.

– Все, – решительно выдохнул Миха. – Хватит этих зрелищ не для слабонервных. Пошли в милицию.

– А если это просто сторож ходит? – осадил его Колька. – Над тобой давно не смеялись?

– А чего делать-то? И на кой нам это надо?

– Вот что, парни, – сказал Костик, – по-моему, дело тут серьезное. Для начала нужно поговорить с этим Сашей. Предупредить его. А потом…

– Потом, – задумчиво перебил его Колька, – потом я бы в засаду сел.

– Где?

– В музее.

– Кто ж тебе позволит?

– Кого ж я буду спрашивать? – в тон Михе ответил Колька. – Нужно перед закрытием музея там спрятаться.

– Ты даешь! Однозначно! А если нас засекут? Не отбрешешься. Докажи, что не верблюд. Не, – протянул Миха, – и сам не пойду, и вам не дам.

Но Колька уже загорелся своей идеей. Он не любил нерешенных задач.

– Видели, там карета – здоровенная такая, вроде как трехспальная? Мы все там поместимся. А утром выйдем, как нормальные посетители.

– В наручниках, – буркнул Миха.

– Знаете, парни, – заговорил Костик, – а если нам с дядей Андреем согласовать? В случае чего он подтвердит, что мы не грабить забрались, а совсем наоборот.

– Он нам однозначно по шеям надает – и вся песня, – сказал Миха.

Так ничего и не решив, друзья отправились на лодочную станцию, где оставили свою лодку. И пока шли аллеей, все оборачивались, поглядывали на черные окна загадочного дома…

Двигаясь знакомой речной дорогой, спящими протоками, среди своих лесов и полей, ребята немного успокоились, оставили позади гнетущие впечатления дня. И Костик сказал:

– Я, кажется, придумал, как нам подстраховаться.

Глава II
Тревожная ночь

В этой уютной деревеньке, среди малых рек и больших лесов Синереченского края, Костик жил уже второй месяц. С тех пор, как отец спрятал его здесь от бандитов у своего друга детства – участкового милиционера Андрея Ратникова.

Опасность давно миновала, но Костик упросил отца оставить его здесь до конца лета. Потому что он полюбил эти необычные для городского мальчугана края, где почти нет привычных дорог, а вместо них – извилистые речки с бесчисленной паутиной узеньких проток, густо заросших по берегам склоненными к воде ветелками, а по воде – белоснежными кувшинками. Где вместо машин и автобусов – юркие, легкие на ходу лодки с задорно задранными носами, и каждый малец управляется с веслом лучше, чем с велосипедом. Где в дремучих лесах – никаких ржавых банок, раздавленных пластиковых емкостей из-под пепси и битых бутылок, а только птицы и звери, грибы да ягоды. Где реки порой выбегают из леса на бескрайние, залитые солнцем луга, а на лугах этих плавно волнуются пахучие цветы и травы, словно разноцветное море под ветром…

Но главное – Костик очень сдружился с местными ребятами. И пережил с ними опасные приключения.

Эти ребята сильно отличались от его городских приятелей. Они не посмеивались над его забавной фамилией – Чижик, которая, кстати, оказалась знаменитой и даже героической. Они не издевались над его городской неумелостью и терпеливо учили его всему, что умели сами.

Костик научился косить траву и сметывать душистое сено в стога, колоть дрова и топить печь, ловить рыбу и летать на «тарзанке». Ему нравилось ходить ранним утром к колодцу и нести в дом полные тяжелые ведра, выплескивая ледяную воду на босые ноги. Ему нравилось срывать мимоходом с грядки и с хрустом надкусывать крепенький пупырчатый огурчик, собирать в лесу первую землянику и нанизывать пахучие ягоды на тонкую травинку. Ему нравилось ночевать с ребятами на островах, в шалаше, у домовитого костерка с закоптелым чайником…

Признанным командиром в компании был Колька Челюкан – отважный, решительный, справедливый. За своих – горой. Но и на расправу скорый: «кто не согласен – тому в лоб».

Миха Куманьков – «лесной» человек. В лесу – как дома. Знает, где лучшая ягодка прячется, где первый боровичок проклюнулся, крепкий, как зеленое яблочко, в каком орешнике раньше других орехи поспевают. У Михи две слабости – любит чудное словечко перехватить и боязливым прикинуться. А в опасных делах от Кольки не отстает, за чужую спину не прячется.

Шустрый малолеток Вовчик своей преданностью общим делам и сообразительностью не по летам тоже сумел найти свое место в дружной команде. Белоголовый, вихрастый – ровно воробьишка после драки, круглый год в веснушках. Непоседа, спокойно шагу не сделает: чуть что, засверкал пятками – и нет его. Да где же этот Вовчик? А он опять тут, под ногами путается, и откуда взялся-то?

Серега, то есть Галка Серегина, – ясноглазый, надежный, красивый товарищ. По складу ума и характера – аналитик. Завиральные идеи друзей спокойно приводит к логичным выводам.

И, как ни странно, своим человеком в этой юной компании был и взрослый, милиционер Ратников. Отношения у них сложились доверительные, на основе взаимопомощи и взаимовыручки. Ребята даже в некоторых делах помогали инспектору. А он незаметно, ненавязчиво направлял их буйную энергию в мирное русло, отводил от озорства и опасных шалостей.

Довелось друзьям поучаствовать в борьбе с преступниками. Но это особые истории, уже рассказанные. А нам предстоит новая…

– Итак, что мы имеем? – спросила Галка, когда вся компания собралась на терраске у Кольки.

Летом почти все синереченские пацаны перебирались жить на такие терраски. Оно и понятно – намного вольнее и догляд со стороны взрослых не так эффективен: когда пришел да с чем ушел – кто знает?

Каждый обитатель терраски украшал ее в соответствии со своими вкусами и увлечениями. У большинства – надерганные из журналов всякие-разные рок– и поп-звезды, актеры и актерки, а то и просто красивые пейзажи, неизвестно откуда взявшиеся и какие страны изображавшие.

Колькина же терраска – особая. Похожая на учебный класс мореходной школы. На стене – в раздутых парусах, среди зеленых пенистых валов мчатся гордые клипера, пузатые фрегаты, стройные шхуны, строгие корветы. Тут же – карта Мирового океана, на которую Колькиной рукой нанесены красными пунктирами маршруты известных мореплавателей-одиночек. Здесь же – образцы множества хитрых морских узлов, флажковая азбука.

Колька мечтал о море, хотел после школы поступать в мореходку. Правда, по мере того, как крепла его дружба с участковым, Колька все чаще подумывал о другой профессии. О милицейской службе – нелегкой, опасной, но такой необходимой…

– Что мы имеем? – повторила Галка. И сама перечислила: – Загадочные письма угрожающего содержания – это раз. Несомненные попытки неустановленного лица… или группы лиц что-то негласно разыскать в музее – это два. – И сделала первый вывод: – Здесь я вижу явное противоречие. С одной стороны, эти лица вроде как хотят ограбить музей, а с другой – они шарят в нем, но ничего не крадут.

– А может, это разные лица? – предположил Костик. – Одни собираются грабить, а другие что-то ищут.

– Возможно, – кивнула Галка. – Следовательно, мы должны, во-первых, выяснить, кто и зачем бродит ночами по залам музея. Во-вторых, вычислить авторов анонимных записок. Их двое: один книги читает, а другой даже писать толком не умеет. И оба из одного дома, где живет первоклашка.

– Напомню, – добавил Колька, – что только одно письмо пришло по почте. А остальные появились прямо в музее…

– Ну и что? – спросил Миха.

– А то, что эти письма подбрасывал не простой посетитель, а человек, имеющий свободный доступ в музей. Ведь в кабинет директора посторонний не зайдет и на стол ему анонимку не положит.

– Правильно, – согласилась Галка. – Это наверняка делает сотрудник музея. Но мне еще почему-то кажется, что тайные поиски в музее связаны с историей этого загадочного дома.

– Романтика, – небрежно отмахнулся Миха. – Однозначно. Все, по-моему, просто. Какие-то жулики хотят ограбить музей, шляются в нем по ночам, присматривают, что подороже и как поудобнее вынести. А записки… – Он пожал плечами. – Про записки Костик в тот раз еще объяснил. Я с ним однозначно согласен.

– «Просто»? – передразнил Колька. – Сам ты, Миха, простой, как чайник на плите. Серега права. Будем искать по всем направлениям. И по романтическому тоже.

– А это как? – удивился Миха.

– А так. Заваливаемся в музей: «Здрасьте, мы – юные краеведы! А это Костик – потомок князя Сергея, интересуется своим предком…»

– Хорошая идея, – признал Костик. – Кстати, при музее, во флигеле, гостиница есть. Я могу там поселиться…

– Блеск! – обрадовался Миха. – Все привидения твои будут! Однозначно!

(Эх, знал бы Костик, что его ждет в старом флигеле, он бы эту идею ногами бы растоптал…)

– А завтра, – сказал Колька, – попробуем разобраться, что за призраки по музею ночью бродят. Кто не согласен…

– Тому в лоб, – хором закончили друзья.

Перед тем как отправиться в засаду, Костик написал записку участковому и незаметно вложил ее ему в планшетку. Записка гласила: «Ув. тов. капитан, кто-то хочет обокрасть музей в Дубровниках. Мы решили его подкараулить и задержать. Если что – не поминай лихом. К. Чижик (псевдоним – К. Оболенский)». Это послание, как рассчитывал Костик, поможет им оправдаться, если возникнет какая-нибудь накладка.

Явившись на следующий день в музей, «отроки» постарались не попадаться на глаза гусару Саше и вообще не привлекать внимания. Побродили по залам, задержались в том, где стояли старинные экипажи, выбирая подходящий момент, чтобы «занять места» в трехспальной карете.

Страшновато было, что и говорить. Но если вначале ребята опасались, что их застанут в запертом музее и с позором передадут в милицию, то теперь они, оставшись в темных таинственных залах, боялись совсем другого…

Вначале им повезло. Но удачное начало это еще не залог благополучного конца.

Карета была хороша. Ее огромный, но изящный по форме кузов, весь в резной позолоте, висел меж громадных деревянных колес на широких ременных рессорах. Правая дверца была закрыта и задернута изнутри плотными кожаными шторками. А левая, ближе к стене, гостеприимно распахнута, и из нее спускались до самого пола ажурные металлические ступеньки.

Перед самым закрытием музея, когда в залах никого уже не осталось, ребята скользнули за карету и осторожно, чтобы не качнуть ее, забрались в ее пыльное бархатное нутро. Уселись на мягкие подушки сидений, с любопытством осмотрелись.

В карете было уютно, как в мягком вагоне поезда. На дверцах – карманы для разных дорожных вещей и хитрые ремни, чтобы поднимать и опускать стекла, под ногами – какой-то резной деревянный сундучок, для припасов, наверное.

Сидели молча, затаив дыхание, не шевелясь. Миха зажал пальцами нос – ему, конечно, захотелось чихнуть: то ли от вековой пыли, то ли просто по закону ехидства. Колька приник к щелочке меж шторок.

Разошлись сотрудники. Пришла уборщица, долго, ворча, шаркала шваброй и звенела ведром. Потом вдруг что-то негромко сказала. И ей ответил односложно… мужской голос. Ребята переглянулись. Наконец она стала гасить везде свет – музей погрузился во тьму.

Где-то вдалеке хлопнула входная дверь, и все замерло.

– Ща начнется, – прошептал Миха. – Ща эти манекенты гулять станут.

– Молчи! – тоже шепотом отозвался Колька.

Долго было тихо. Только зловеще каркали снаружи вороны, устраиваясь в своих гнездах на липах, да завыла вдруг собака на кладбище.

В самой дальней комнате ударили часы. Гулко отбили полночь и смолкли, будто им самим стало страшно.

– Во, – опять не выдержал Миха. – Самое время настало. Однозначно.

И словно в подтверждение его страхов послышался непонятный лязг, а за ним мерные тяжелые удары в пол.

– Рыцарь идет, – угадал Миха и сполз на самое дно кареты, снова зажимая некстати зачесавшийся нос.

Колька и Костик чуть раздвинули шторки, уткнулись в щелочку.

В зале было достаточно светло. В окна падал лунный свет и лежал на полу ровными квадратами. В его неверном сиянии казалось, что зал пришел в какое-то неясное движение.

Лязг и шаги приближались. Замерли у дверей.

Стало по-настоящему страшно – безоглядно, как в кошмарном сне.

Двери медленно раскрылись, и в зал, звеня и лязгая, вступил рыцарь в полном боевом доспехе. Постоял на пороге, словно осматриваясь, снова забухал железными ногами в пол, поднимая в далеких углах зловещее эхо.

Он ступал тяжело и важно, будто обходил свои владения.

– Ну погоди! – Колька стал решительно нашаривать ручку дверцы.

– Не связывайся! – прогундосил с зажатым носом Миха и вцепился в него.

Но не удержал.

Колька вылетел в распахнувшуюся дверцу на середину зала, сорвал со стенда шпагу и стал на пути рыцаря.

Тот, не говоря ни слова, высоко поднял свой длинный, блестящий в лунном свете меч.

Миха оглушительно чихнул и вслед за Костиком вывалился из кареты…

Миха, надо сказать, учился не очень усердно, но из истории хорошо запомнил, что, если пса-рыцаря сорвать с коня или свалить с ног, подняться ему уже без посторонней помощи из-за тяжелых доспехов не по силам. Поэтому он завопил и, бросившись на рыцаря сбоку, изо всех сил толкнул его в железное плечо. И точно: со всего маху, со звоном – будто на кухне оборвалась со стены полка с кастрюлями – рыцарь рухнул на пол. Ребятам даже показалось, что он рассыпался, покатился в разные стороны всеми частями, гремя железом.

Но приглядеться не успели – тут же Михин вопль был словно подхвачен эхом. В соседнем зале тоже раздался испуганный крик, грохот, и кто-то стремительно, свалив городового в мундире, промчался к выходу.

Ребята, не сговариваясь, рванули за незнакомцем: впечатлений на сегодня хватит! Однозначно…

Таинственная фигура, вопя и размахивая руками, промчалась по залам, на секунду замерла у входной двери, чем-то звякнула – и вылетела наружу.

Угнаться за ней не было мочи. Да и не думалось об этом – самим бы удрать поскорей.

Ребята почти одновременно подлетели к захлопнувшейся двери и толкнулись в нее со всего маху! Но – дверь не поддалась!! Еще раз ударились в нее плечами. Вместе. По очереди. Бесполезно! А сзади, в темноте залов, уже мстительно звенел поднявшийся на ноги рыцарь…

Первым пришел в себя Костик. Он оттолкнул Миху, который колотился в дверь, как мотылек в ламповое стекло, и… потянул дверь на себя – она охотно распахнулась. Миха нервно хихикнул, и ребята вылетели из музея, помчались темной аллеей, на которой лежали густые от луны тени лип и мраморных статуй.

– Все, – перевел дыхание Миха, плюхнувшись в лодку и хватая весла. – Я больше так не играю. У меня и так дикция плохая. А с вами вообще заикой останешься. Или поседеешь до пенсии. Однозначно. Эти рыцари ходячие… Эти чучела стоячие… Все! Сдаюсь без боя…

Он ворчал всю дорогу до села. Греб так, что за кормой бурлила разбуженная вода.

Причалили – уже светало. Взбежали на горушку, мимо школы и церкви – в штаб-квартиру. По дороге свистнули под Галкиным окошком.

На терраске еще не отдышались, а Галка уже прибежала.

– Я почему-то так за вас волновалась, – сказала она.

– Еще бы! – вздохнул Миха. – Это не музей, однозначно. Это какое-то бандитское гнездо. С призраками…

– Это еще не все, – перебил его Колька. – Дверь-то в музей не заперта была.

– Это как? – Миха разинул рот.

– Вернее, она была закрыта на засов.

– Какая нам разница?

– Сообрази, – посоветовал Колька. – Попробуй.

– Значит, кто-то посторонний заперся в музее, – заключила Галка. – Изнутри.

– И ему кто-то НЕ посторонний отпер двери! – добавил Костик.

– Вот именно, – кивнул Колька. – Темные дела там творятся.

– Кто же это был? – задумалась Галка. – Вы не разглядели его?

– Темно было, только луна светила.

– Вроде в пиджаке, – стал припоминать Костик. – По-моему…

– И в штанах, однозначно, – перебил его Миха.

– Кажется, в таком… в клетку.

– В клетку! – завопил Миха. – А то, что нас какой-то железный истукан чуть не стоптал, – забыли?

– И мне показалось, что в клетку, – добавил Колька, не обращая внимания на его панику. Казалось, Колька был так спокоен, потому что догадывался, какой такой истукан гремел доспехами по залу. – Давай, Костик, покупай себе красивый чемодан и вселяйся в гостиницу. Иначе мы в этом деле не разберемся.

Костик вздохнул. А Миха посмотрел на него с сочувствием.