Без срока давности

© Гурьев К.М., 2023

© Художественное оформление серии «Центрполиграф», 2023

© «Центрполиграф», 2023

Глава 1

Август. Москва. Корсаков

Вот времена-то! Даже погода меняется по сто раз на дню…

Поначалу Корсаков ехал по шоссе, пригреваемый солнышком, потом, когда стал подъезжать к Лобне, по небу поползли тучи, на въезде в Москву заморосило, а возле Савеловского вокзала стекло уже заливал дождь.

Люди развернули зонты, накинули капюшоны или просто прикрылись кто чем смог и продолжали скользить дальше, прячась от ливня. Натыкаясь друг на друга, люди стервенели, будто враз став под своими укрытиями еще собраннее и злее. Хотя уж куда злее-то…

«Ты чего это сам себе жить мешаешь, Корсаков? – мелькнуло в голове. – Ты отдыхал четыре дня, и не надо все разом портить! Думай о хорошем!»

Но мысли о хорошем не спешили… Корсаков посматривал на небо, пытаясь найти хоть какие-то намеки на прекращение дождя, и не находил их…

Ну и ладно, решил он, когда до дому было всего ничего, ничего серьезного сегодня делать уже не хочется, значит, надо готовиться к ближайшему будущему, и, заехав в супермаркет, затоварился на неделю. Шагая с пакетами к подъезду, он увидел на скамейке что-то знакомое. «Предчувствия меня не обманули», – вяло огорчился Корсаков.

На лавочке возле подъезда сидел Гоша Дорогин, репортер светской хроники, человек тусовки и старый товарищ Корсакова. Правда, Дорогин Корсакова не увидел. Он вообще никого не мог видеть, погруженный в сон пьяного человека. Корсаков, переложив все пакеты в одну руку, второй потряс Дорогина за плечо. Дорогин тотчас открыл глаза. Это был взгляд человека, отрешенного от окружающего мира.

– Не поверишь, я тебе звоню, а ты не отвечаешь, – сообщил он. – Ты где был-то?

– Да отдохнуть уезжал на выходные, – улыбаясь, ответил Корсаков. – А ты что тут делаешь?

– Я тут с поминок иду, Игорь.

– С поминок? А кого поминали?

И тут Гоша ожил, лицо его дернулось, губы как-то безвольно расплылись. Он помолчал, и видно было, что пытается взять себя в руки. Помолчав, проговорил быстрым, деревянным голосом:

– Милку хоронили.

– Милку Гордееву? – бессмысленно переспросил Корсаков.

…Милка Гордеева…

Лет десять назад Корсаков и Дорогин только начинали свой «московский путь», и, как часто бывает, двое «приблудных» невольно объединились в «группу взаимоподдержки». Позднее, правда, пути их разошлись, но связка, спаянность, рожденная и проверенная во многих редакционных сражениях, осталась. Именно тогда и начался у Гоши Дорогина бурный роман с Милой Гордеевой, а Корсаков, по праву и обязанности друга, регулярно был посвящаем в подробности отношений, становясь для Дорогина и советником, и прокурором, и адвокатом, и попом, принимающим исповедь.

Людмила была женщиной яркой, упорной, всегда достигающей нужного результата. Она и Гошу долго тащила за собой на верхние этажи, но что-то потом случилось между ними. Случилось, видимо, что-то серьезное, потому что Дорогин и слова об этом не проронил, а Корсаков не решался спрашивать.

Ну, в общем, вот так… А сейчас, стало быть, Людмила умерла, и Дорогин переживает смерть близкого человека. Именно – близкого. Что бы там ни говорили, а наши привязанности потому и называются привязанностями, что крепятся к нам надолго, порой навсегда, пожизненно.

– Ну, пошли ко мне, – помолчав, решил Корсаков. – Сейчас хоть поешь по-людски.

Корсаков быстро накрыл на стол, выложив для начала то, что нужно было только порезать, но, войдя в комнату, увидел, что Гоша спит. Он улегся на диван, накрывшись пледом. Ну, и это хорошо, подумал Корсаков. Пусть проспится.

…Корсаков проснулся, как от толчка, неожиданно и напряженно: он ощутил присутствие в квартире чужого, квартира была наполнена табачным дымом. И сразу же вспомнил: у него ведь Гоша Дорогин остался ночевать.

Корсаков вышел на кухню. Гоша сидел у стола, курил. Увидел Игоря, сообщил:

– А я тебя жду не дождусь. Кофе твоего хочу – аж зубы ломит.

– Кофе получишь, – пообещал Корсаков. – А ты рассказывай, что случилось? Когда она умерла? Что произошло? В общем, все, что знаешь…

Дорогин затушил сигарету, закурил новую.

– Толком я и сам не знаю. Мне только вчера утром Томка позвонила…

– Томка – это та пигалица? – уточнил Корсаков.

Он вспомнил, как встретил однажды Дорогина с Милой и девчушкой-нескладехой, испуганной и сердитой, дочерью Милы, приехавшей на каникулы в Москву из сибирского своего захолустья. Видимо, не случайно Мила привозила в Москву дочку, просила Гошу «показать девочке Москву» и выделяла для этого своего водителя с машиной, и дочери денег давала столько, что хватило бы на ужин где-нибудь в «Метрополе». Видимо, хотела задеть в нем семейную жилку и самой остепениться. Не получилось…

– Ты бы ее сейчас видел. – Гоша сразу же понял, о чем говорит Корсаков. – Такая, брат, невеста вымахала, – и замолчал, слезы потекли по его лицу. – Понимаешь, – продолжил он после долгого молчания, – на поминках-то я почти не пил. Это потом, у Томки, набрался, пока разговаривали.

Игорь молчал, понимая, что сейчас Дорогина лучше не трогать.

– Ты вопросы задал, и я отвечу, то есть, собственно, просто повторю то, что сам от Томки узнал. Дело в том, что обстоятельства смерти довольно… непонятные. Много странностей, но все их как-то не замечают. То есть, конечно, делают вид, что не замечают. На самом-то деле их нельзя не замечать. То есть…

Дорогин снова затушил сигарету и закурил следующую. Потом продолжил:

– Томке позвонили в воскресенье, часов около пяти утра, сказали, что мать попала в аварию, попросили приехать в больницу. В какую-то больницу за МКАД. Томка удивилась, конечно, но поехала. Приехала туда часам к семи, к ней вышел врач, который сказал, что Милка умерла. Была без сознания около трех часов, а потом… Попросили подождать, пока напишут свидетельство о смерти. Томка спрашивает: что случилось? А ей говорят: это в милицию, там все расскажут. Она в милицию, а там дежурный вдруг говорит: вы чего так рано приехали? У нас еще ничего не готово. Она попросила позвать того, кто выезжал на аварию, ей отвечают: его сейчас нет, он сменился. Понимаешь, Игорь, среди ночи сменился! Так бывает? Она, умничка, ругаться не стала, позвонила какому-то Милкиному другу. Тот еще куда-то позвонил. Короче, отделение встало на уши, шум-гам, извинения. Сейчас, мол, начальник приедет. Через час начальник приехал, потом еще какой-то майор-гаишник прибыл, пригласили Томку в кабинет. Соболезнуют, говорят: трагический случай, жалко, конечно, но, уж извините, погибшая сама виновата. Она, дескать, пьяная шла по обочине дороги тут, за МКАДом, представляешь?

Корсаков продолжал молчать, и Дорогин пояснил:

– Во-первых, что Милке делать за МКАДом? Во-вторых, Игорь, ты-то знаешь, что она пьяной не бывает.

– Это точно. Она не любила пьянство и сама себе его никогда не позволяла, – согласился Корсаков. – Ну а потом что?

– А потом она будто бы неожиданно шагнула с обочины прямо под колеса машины. И это еще не все. Машина была не просто машина, а угнанная машина. А раз угнанная, то ехала она быстро, и водитель был пьян. Гаишник-то вообще Томке сказал: «Был тоже пьян, как ваша мать». В общем, она, мол, сама под колеса шагнула, и водитель избежать столкновения не мог. Томка говорит: дайте мне все протоколы, а гаишник аж побледнел: не готовы, текучка, не успеваем. А где водитель? Он задержан, но находится в другом отделении. Томка говорит, поехали туда. Но тут еще кто-то позвонил. – Дорогин поднялся, налил стакан воды прямо из-под крана, жадно выпил. – Кто-то позвонил, Томку попросили выйти в коридор. Минуты через две-три зовут и говорят: показывать вам покойную не имеем права, и вообще это дело следствия, а вам потом сообщат о его результатах. И вообще… Она так и не смогла узнать, кто Милку сбил. Вот такие дела, Игорь.

– Чем я тебе могу помочь?

– Ничем не надо! – жестко ответил Дорогин. – Тебе спасибо, конечно, но это мое дело, и я его сделаю сам. Я уже с Никой договорился. Где твой кофе?

Ника Зарембо была замужем за очень богатым человеком и в деньгах, как таковых, не нуждалась. Но была она «свободным художником», работающим в свое удовольствие, и материалы у нее получались хорошие, задорные. Потому и брали их самые разные издания.

Муж Ники был жутким ревнивцем, который старался ее все время контролировать, а Ника, конечно же, старалась при первой же возможности наставить ему рога. Вот тут ей и нужен был Дорогин, который предоставлял ей свою квартиру. Жил он неподалеку от Белого дома, и Ника назначала свои свидания на то время, когда там проходила какая-нибудь пресс-конференция. Мужу Ники никак не приходило в голову, что можно отвечать по мобильному телефону, находясь в постели с другим мужчиной, поэтому каждый раз, услышав деловито-злой шепот жены: «Ревнуешь? Я сейчас министру отдамся прямо в конференц-зале», муж Вики радостно отключался, уверенный, что все в порядке.

Как-то так получалось, что любовники Ники в основном были милицейскими чинами высокого уровня. То ли ее заводила униформа, то ли генералов – ее плотная фигура со слегка оттопыренным задом – неведомо. Но факт оставался фактом, и Дорогин об этом знал, поэтому лучшей помощницы и не искал.

Вечером Дорогин прилетел буквально на крыльях. На ходу сбрасывая куртку, оттирая животом Корсакова, пронесся на кухню, уложил в морозилку бутылку водки и стал варить пельмени. Вел себя, как в те давние времена, когда были они настоящими друзьями, и Корсаков улыбнулся:

– А чего одну-то взял, Гоша?

– Дел до хрена, – доходчиво аргументировал Дорогин.

– Есть результат?

– А то! – напористо отчитался Гоша.

По его рассказу, дело было так. Утром они встретились с Никой, которая уже обо всем договорилась с кем следует. В отделение они не заезжали, остановились возле какого-то кафе неподалеку. Ника ушла одна, вернулась минут через тридцать. Села на заднее сиденье, закурила.

– В общем, так. Дело странное, очень странное. Человек, с которым я встречалась, информацией владеет серьезно. О смерти Людмилы сообщили в три часа ночи, но группу отправили только ближе к четырем. Кто-то кого-то все время вызывал, дергал, в общем, время теряли. Когда приехали, там уже был какой-то гаишный капитан и их, то есть этого отделения полиции, заместитель начальника. Это – не те, кто с Людмилиной дочерью встречался, а другие. Как этот заместитель туда попал – неизвестно. В том смысле, что ему никто не звонил, не докладывал, и в отделении его в такое время никто и никогда не видел. В общем, чутье проявил, видимо, – усмехнулась Ника.

– Странно, – протянул Дорогин, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, ты знаешь, странностей в наших органах столько, что можно создавать «Книгу рекордов МВД», но тут их действительно многовато. Короче, когда приехала группа из отделения, тот гаишник их уже с точным докладом встречал. Дескать, ему доложили, а он позвонил замначальника домой, вызвал на происшествие. Ну и тот, бравый офицер, сразу же приехал и оказал товарищескую помощь. Вдвоем они и осмотр провели, и предварительную версию выдвинули. И по этой предварительной версии выходило, что автомобиль, на котором был совершен наезд, находится в каком-то из соседних дворов.

– Это почему такое предположение? – изумился Дорогин.

– Вот и ты, Дорогин, такой же, как я, недоверчивый, – усмехнулась Ника. – А версия-то оказалась правильной, и машина стояла во дворе, метрах в пятидесяти от того места, где обнаружили труп Милы. Водителя замначальника нашел в течение двух минут: там паспорт лежал, а прописка в соседнем доме, чуешь радость?

– Ну а потом?

– А потом поднялись на двенадцатый этаж, хотели двери открыть.

– Только не говори, что этот пьяница с испуга в окно сиганул, – тихо попросил Дорогин.

Ника отвернулась.

– С тобой, Дорогин, неинтересно. В общем, как говорится, конец – делу венец.

– В каком смысле?

– В прямом. Закрывают дело.

Рассказывая эту историю, Дорогин ел, пил и наливался яростью.

– Я этих сук найду, – пообещал он, подводя итоги.

– Тебя даже в материалы дела не пустят, – возразил Корсаков. – Как искать станешь?

– Знаю как, – самодовольно ухмыльнулся Дорогин. – Не заметил я на похоронах двух пареньков.

– Каких?

Дорогин помялся, решая, надо ли рассказывать, потом решился:

– В общем, ты знаешь, что Милка иногда была слаба на передок, как говорится. И я об этом знал и думал, что все о ней знаю, но тут она и меня удивила.

Оказалось, дней десять назад они случайно встретились в баре холла «Балчуга». Дорогин там был по каким-то делам и уже собирался уходить, когда увидел Гордееву. Она шла к столику в сопровождении двух молодых красавцев лет двадцати с небольшим каждому. Увидев его, улыбнулась, что-то сказала своим спутникам и двинулась к Дорогину. Он видел, какие рожи скорчили ее «мальчики», и ему стало неприятно и обидно за Гордееву.

– Это что за сокровища? – спросил он.

– Ой, Дорогин, наконец-то ты ревнуешь! – радостно воскликнула Мила.

– Дура ты, – попытался умерить ее радость Дорогин.

– Ну и что? – резонно возразила Гордеева. – Ты посмотри, как мне молодые девки завидуют! Знаешь, какие мальчишки прелестные?

– Ну, только не предлагай мне проверить, – поморщился Дорогин.

И Гордеева снова захохотала.

– Ну, что ты все хохочешь? – Он не хотел говорить то, что собирался, но и молчать не хотел. Ему было жалко ее. По-настоящему жалко. И он не сдержался. – Кинут они тебя, и кинут безжалостно!

– Ох, Дорогин, Дорогин, – искренне вздохнула женщина. – Все меня кидают, а сожалела я только о тебе. Правда, правда. Чего уж я бы сейчас-то врала? – закурила, обвела взглядом холл, оценила устремленные на нее взгляды. Потом сказала жестко: – Этих я купила, Гоша, и купила надолго.

Дорогин попытался ухмыльнуться пожестче, пообиднее:

– Расписку, что ли, взяла?

– Ну, зачем такие дикости! Я каждому из них купила и машину, и квартиру. Но все под моим контролем. Я время от времени к ним заваливаюсь с неожиданными проверками. Такое иногда там застаю! – захохотала она. – И наказываю!

– Кинут они тебя, – обиженно повторил Дорогин, – в худшем случае – убьют, раз такие деньги тебе должны.

Гордеева глянула на него остро, почти зло!

– На это у них кишка тонка. Так часто бывает: член мощный, а кишка тонюсенькая! И потом, платила я, а оформила-то все на Томку, которую они знать не знают. Так что от меня тут почти ничего не зависит, – хищно улыбнулась Гордеева. – И сидят они подо мной крепко-крепко и никуда не денутся, пока не отпущу.

– Вот я и думаю, – делал выводы Гоша, – вряд ли она успела их «отпустить» за эти дни, но ни того ни другого мальчика я на похоронах не видел.

– Ну что… – соглашаясь, кивнул Корсаков. – Две машины и две квартиры – это какие бабки! Мотив, мотив, и железный мотив.

– А я о чем? – удовлетворенно наполнил рюмки Гоша. – Посошок и спать. Я у тебя переночую. Ты не против?

Утром Дорогин был деловит, молчалив, выпил кофе, сжевал пару бутербродов.

– Вечером созвонимся.

Игорь убирал со стола, когда с улицы раздался визг шин и глухой удар.

Корсаков метнулся к окну, уже понимая, что он сейчас увидит.

Гошка распластался на асфальте, неуклюже вывернув руку, и не шевелился. Из синей «девятки», напряженно застывшей метрах в трех от него, выскочил парень в спортивном костюме. Лицо его было закрыто темными очками, на голове – бейсболка, в руках – стволы. Выстрелил три раза. И вскочил обратно в машину с заляпанными номерами.

И всё.

Когда Корсаков сбежал вниз, глаза Гоши уже тускнели.

Глава 2

Август. Москва. Корсаков

Первым, кого назвала Томка, когда Корсаков ее разыскал, был Сёма Каримов. Точнее, она его не называла, потому что, услышав о смерти дяди Гоши, она слова сказать не могла и ревела горько-горько. Потом, кажется слегка успокоившись, попросила ее оставить, и Корсакову пришлось вести себя совершенно дурацки, объясняя, что время идет, а преступники…

В общем, Тома вышла из комнаты и вернулась через пару минут, протягивая лист бумаги, который подсказал Корсакову имя, а все остальное было делом техники, и вот сейчас Корсаков в окно наблюдал, как Сёма гордо шествует к подъезду. Корсаков, увидев Сёму, стал неспешно спускаться вниз, чтобы встретиться с ним в тот самый момент, когда тот откроет двери квартиры. Снизу хлопнула дверь, Корсаков двинулся навстречу. И сразу же дверь хлопнула еще раз и затопал кто-то еще.

Вот непруха! Не хватало еще, чтобы это были соседи, которые остановятся на площадке и начнут какой-нибудь пустой разговор, а Корсаков не хотел, чтобы кто-то увидел его вместе с Сёмой. Понимая, что ничего тут не изменить, Корсаков перешел на пролет, ведущий к квартире Сёмы Каримова. Он сделал пару шагов, когда на площадку вышел Сёма, и тотчас туда же выскочили два парня бесспорной наружности. Такие будут делать то, что им велят, не задумываясь ни о смысле происходящего, ни о последствиях.

Ухватив Сёму за руки – каждый за свою – они прижали его в двери, будто распяли. Вся красота Сёмы стекала с него, будто плохо нанесенный грим. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался, а может, и мыслей в этот момент в этой голове просто не было. Он глянул на Корсакова, и была в его взгляде безнадега.

Ну что же, надо помочь, решил Корсаков. Не зря же он потратил на поиски этого хлыща сутки. Гоша Дорогин жаждет возмездия.

Тогда, сразу после убийства, сидя возле трупа, Корсаков понял, что обо всем надо молчать. Ни слова. Ничего не знаю, ни о чем не говорили. Потом, когда приехала полиция, так и вел себя, отвечая на вопросы. Потом, узнав, что Дорогин ночевал у Корсакова, следователь оценил важность этой информации, прицепился к нему как клещ, но и тут Игорь вел себя совершенно спокойно.

Рассказал, что у Дорогина погибла любимая женщина, с которой он, кажется, давно расстался. «Когда расстались? Да не помню. Я же не летописец. Как погибла? Да не в курсе». Гоша все это время не просыхал, приходил уже поздно, так что поговорить не удалось… Конечно, если бы знал, то… Врал напропалую, понимая, что, в сущности, ничем не рискует. Невозможно будет потом доказать, что он обладал важной информацией, которую скрыл от следствия. Никто при их разговорах не присутствовал и ничего рассказать не может.

Для себя же Корсаков все решил еще в тот миг, когда увидел лежащего на асфальте Дорогина и стреляющего в него парня. Гошу убили потому, что он полез в дело о смерти Милы Гордеевой, и, видимо, влез быстро и слишком глубоко. Иначе сперва бы предупредили.

Едва следователь ушел, Игорь позвонил Нике Зарембо. Это был первый шок. Ника заявила, что с Дорогиным виделась уже давненько, о смерти Гордеевой впервые слышит только сейчас, и вообще ей некогда, ее ждут. Корсаков хотел заорать: «А с кем же он вчера ездил в полицию?», но в трубке уже хозяйничал отбой. Конечно, можно было поехать и разыскать Нику в редакции, но Игорь понимал: это уже не имеет смысла. Нику кто-то «убедительно попросил» помолчать сейчас, чтобы не замолчать навсегда.

Он долго сидел, перебирая в уме всех, к кому можно было обратиться, и постепенно понимал, что сейчас ему никто не сможет помочь. Если уж Гошу убили после визита в полицию, значит, дело серьезное. А в чем суть этого дела, замешаны там «оборотни в погонах» или Милу сбил чей-нибудь высокоподставленный отпрыск – в этом ли суть? Значит, надо что-то придумывать самому. С этой публикой проще разговаривать, когда есть чем их припугнуть. А иначе…

И надо же, такая неприятность. Хотя почему – неприятность? Даже хорошо, поправил себя Корсаков. Не похоже, что такой красавчик быстро придет в себя. «Спасибо, ребята», – поблагодарил он пареньков, но произнес это мысленно. А вслух спросил, поравнявшись с группой:

– Куда спешим, пацаны?

Пацаны, казалось, только теперь заметили его присутствие.

– Дуй дальше, хрен старый, – почти беззлобно посоветовал один из них. Тот, который стоял к нему лицом.

Ну а что, он же лицом стоит, так что все видит, отметил Корсаков и пробил. Пробил почти неуклюже, как-то бесхитростно, тягуче. Он сделал это, чтобы паренек не жаловался потом, что, мол, били «не по правилам». Все видел, значит, должен был думать и уворачиваться. Парень не ждал такого и рухнул будто подкошенный. Корсаков-то знал, что падает паренек не от силы удара, а от его точности и отработанности. Попав в челюсть, Корсаков сбил ему равновесие, только и всего. Но этого не понимал второй нападавший и тем более Сёма.

Второй паренек попытался принять положение для какой-то кинодраки имени Джеки Чана, но делал это картинно и слишком долго. Корсаков опередил его, нанося удар. И тоже результативный.

– Ключи где? – спросил он Сёму, старающегося понимать, что же тут произошло.

Сёма что-то промычал, вытаскивая руку из кармана. Корсаков обернул руку платком, взял ключи и открыл двери. Втолкнул Сёму, втащил пареньков, вошел сам, связал им руки шарфиками, свисавшими с вешалки. Втащил Сёму на кухню, налил стакан воды:

– Пей.

– Я пить не хочу, я писать хочу, – честно ответил Сёма.

– Ну, сходи, да недолго, – разрешил Корсаков.

Сам он встал в двери, чтобы Сёма, не дай бог, со страху не устроил какой-нибудь шум. Но, судя по всему, это и в голову Сёме не приходило. Глаза приобретали осмысленность, и Корсаков усадил его к кухонному столу, а сам занялся делом и упаковал ребят. Закурил.

– Ну, и кто это такие? – спросил Игорь таким обыденным тоном, будто они вот так каждый вечер обсуждают, кто и за что хотел сегодня избить Сёму.

– Я не знаю. Поверьте мне, не знаю, – прижал ладони к груди Сёма. – Первый раз их вижу.

– Хм, странно, – выпустил мысль Корсаков. – Разве так бывает, чтобы ни с того ни с сего напали на человека?

– Бывает, – не убирал ладошки от груди Сёма.

– Ну, смотри, – согласился Корсаков. – Они ведь не отстанут. Придут в следующий раз, когда меня уже тут не будет, понимаешь?

– Что же мне делать? – искренне попросил совета Сёма.

– Ну, не знаю, – затруднился с ответом Корсаков. – Надо бы тебе куда-то исчезнуть на время. Ты сам-то откуда?

– Из Новосибирска, – сразу же ответил Сёма, – и поправился: – Но сейчас я уже москвич.

– Да ты что! – обрадовался Корсаков. – Давно?

– Два месяца.

– Квартиру купил, что ли?

– Ну… можно и так сказать, – слегка замялся Сёма.

– Ну а что? Район хороший, дом хороший, – похвалил Корсаков. – А квартира как? Не маленькая?

– Хотите посмотреть?

Проводя экскурсию по своему жилищу, Сёма, казалось, стал приходить в себя. Квартира, мало того, что сама по себе была хороша – трехкомнатная, с лоджией и высокими потолками, так еще и обставлена и обустроена была со вкусом и достатком.

Вот засранец, подумал Корсаков, нашел ведь, чем масло на хлеб намазывать.

– А ты кем, собственно, работаешь? – поинтересовался он.

Кажется, к Сёме возвращалось сознание. Во всяком случае, он вдруг стал бдительным.

– А вы, собственно, кто? – Он повернулся к Корсакову, и лицо его приобретало привычный вид преуспевающего человека.

– Я, собственно, тот, кто недавно тебя спас от бандитов, – напомнил Корсаков.

– Ах да, – вспомнил Сёма и полез в карман. Он вытащил несколько стодолларовых бумажек: – Вот, возьмите. И – спасибо вам.

Хамит, – значит, приходит в себя, понял Корсаков. А это ему сейчас было не нужно, и он шлепнул ладонью. Два раза. Сперва по руке, в которой были зажаты купюры, потом – Сёме по лицу.

– Ты, сучонок, так со своими телками разговаривай!

Он подтолкнул Сёму к стене, схватил его левой рукой за левое плечо так, чтобы можно было предплечьем надавить на горло. И – надавил. Не больно, конечно, но дискомфортно: в таком положении человек ощущает себя под полным контролем противника. Под контролем и в опасности.

– Ты почему на похоронах не был? – выдохнул он в лицо Сёме.

Лицо парня снова превратилось в маску бледную и плоскую. Потом он попытался вдохнуть, но внезапно ослаб и повалился на пол. Приходил в себя он, перетащенный к открытому балкону и облитый водой из-под крана, медленно, будто нехотя.

Сел, прислонившись к стене, спросил:

– На похоронах Милы?

– Милы.

– Что с ней случилось?

– Вопросы ты будешь задавать потом. Сейчас я тебя буду спрашивать, понял?

– Спрашивайте, – вяло согласился Сёма.

– Ты почему сразу подумал именно о Миле, когда я спросил о похоронах?

Лицо Сёмы несколько оживилось. Кажется, он хотел соврать. Но потом снова обмяк.

– Понимаете… Мы в пятницу пошли на… вечеринку.

Ох, не хотел Корсаков лезть во все это, но делать было нечего. Мила всем своим прошлым заставляла его копаться в грязном белье. И Корсаков лез, понимая, что иначе он ничем не отплатит за смерть Гоши Дорогина.

– Что за вечеринка?

– Ну… Вы же взрослый человек, – заюлил Сёма.

– Взрослый, взрослый, – нетерпеливо кивнул Корсаков. – Ты резину не тяни, ты дело говори. Что за вечеринка?

– Ну… Вы же слышали о свинге? – потупившись, уточнил Сёма.

– Свинг – это когда мужчины и женщины…

– Ну да! – облегченно согласился Сёма. – Мы меняемся партнерами. Половыми партнерами. В конце концов, это наше личное дело, мы никого не заставляем.

– Да хватит тебе стонать! – рявкнул Игорь. – Пошли вы на эти свои… игры. Так. Втроем?

– Да.

– Ты, Денис и Мила?

– Да.

– Ну, и что?

– Мы только начали… ну… в общем, уже отдыхали после… первого раза… У Милы зазвонил телефон. Она поговорила, подозвала Деню, и они уехали.

– Куда?

– Не знаю. Честное слово, не знаю, – снова приложил Сёма ладошки к груди. – Милочка сказала, что они вернутся через час, чтобы я не скучал там без нее.

– И что потом?

– А потом ничего.

– Как это ничего? Совсем ничего? И ты не удивился, что твоя подруга и друг уезжают среди веселья и исчезают?

Глаза у Сёмы наполнились слезами, и он произнес каким-то тусклым голосом:

– Я испугался. Я очень испугался, но не знал, что делать. Не знал, куда обратиться!

– Звонил им?

Сёма помолчал, будто взвешивая: признаться или умолчать, потом, томно прикрыв глаза, сказал:

– Денискин телефон был вне зоны приема.

– А Людмилы?

– Сначала не отвечал. Потом ответил, но мужским голосом.

– И что сказал?

– Спросил, кто говорит. Потом сказал, что он из полиции и мне необходимо к нему приехать.

– Куда приехать? Он назвал адрес?

– Нет. Я отключил телефон.

Понятно. Его хотели вытащить туда же, где в тот момент были Мила и Денис. Скорее всего, для того же, для чего и их увезли. И если телефон Милы отвечал, а Денис был «вне зоны», может быть, уже были они разлучены… Да что тут гадать! Дело надо делать!

– А не мог Денис домой уехать? Он откуда? – решил проверить искренность Сёмы Корсаков.

– Он из Ярославля, – сразу же откликнулся тот.

– Точно?

– Точно! Там у него невеста…

– Невеста? – Брови Корсакова полезли к затылку.

– Ну а что? Милочка – это же… так… приятное знакомство, не больше.

– И ты знаешь, где живет Денис и где – его невеста?

– Где невеста – не знаю, а у родителей мы и останавливались. Мы к нему ездили пару раз по делам.

Это хорошо. Это уже перспективно. Это упускать нельзя!

– По каким делам? – Корсаков постарался до предела наполнить свой голос сарказмом и недоверием.

– Ах, вы же не знаете, – почти подпрыгнул Сёма. – Ой, а пойдемте на кухню, а? Я кушать очень хочу.

Кушать хотел и Корсаков, поэтому кивнул: мол, давай поедим.

В кухне Сёма продолжил рассказ: Дениска привез какие-то бумаги и предложил Милочке найти на них покупателя. Она, кажется, нашла, но что-то там расстроилось. Денис очень огорчился, потому что сначала те готовы были заплатить большие деньги.

– Что такое «большие»? – уточнил Корсаков. – Я такой денежки не знаю. Десять тысяч рублей?..

– Не знаю, – искренне ответил Сёма. – В эти дела я не лез. Но Денис бы не сказал про «большие деньги», если бы речь шла о тысячах рублей.

– Почему? Это что – мало?

Непроизвольная усмешка появилась в уголках рта Сёма, но он ее согнал. Впрочем, Корсаков и так уже понял ответ. Значит, какие-то бумаги, привезенные, скорее всего, из Ярославля, стоили больших денег, но сделка сорвалась. Или – не сорвалась? Может, Гордеева хотела сама провернуть всё, получить деньги и не делиться с Денисом? А он, узнав об этом, убил ее и скрылся? В голове мелькнуло: если «покупатели» решили все, включая и эти «бумаги», и тех, кто ими торговал, скрыть, сделать «совершенно секретным»? Тогда понятно, почему исчезли и Мила, и Денис и зачем два паренька пришли к Сёме.

– Ну а что это за бумаги?

– Не знаю. Денис говорил, что купил их у какого-то коллекционера. Тот, мол, в таких бумагах не разбирается, а знатоки за них заплатят, не торгуясь.

– Так, вы с ним за бумагами и ездили?

– Ну да. Вдвоем веселее ехать.

– Это точно, вдвоем веселее, – легко согласился Корсаков. – Вот и поедем вдвоем.

– Куда? – изумился Сёма.

– В Ярославль, конечно.

– Когда?

– А чего тянуть? Сейчас поедим и отправимся.

– Да вы что! Я устал, я спать хочу! Никуда я не поеду!

Корсаков положил руку Сёме на плечо, внимательно уставился в глаза.

– Ты хотя бы понимаешь, что эти двое пришли не случайно? И уж, конечно, они пришли не для того, чтобы я им морды набил.

Надо напомнить этому окурку, кто тут хозяин, а то, ишь, приободрился, подумал Корсаков и жестко спросил:

– Согласен?

Сёма был согласен.

– Ну а раз сегодня, благодаря мне, у них не получилось, значит, что им остается делать?

– Что? – Губы у Сёмы задрожали.

Корсаков улыбнулся, надеясь, что выглядит хищно, и ответил:

– Дождаться, когда ты снова выйдешь из дома, и решить все вопросы разом. Впрочем, – безжалостно продолжил Корсаков, – впрочем, вряд ли они будут ждать. Проще вломиться к тебе ночью, когда ты крепко спишь. Спишь-то крепко?

– Крепко, – признался Сёма. – За день так устаю! Представить себе не можете.

– Ну, вот видишь, – подвел итоги Корсаков. – Вряд ли ты до утра доживешь. Ребята серьезные…

– Что мне делать? – покорно спросил Сёма.

– Уехать домой ненадолго.

– Прямо сейчас? – обреченно ужаснулся Сёма.

– Ну, тебе решать, – равнодушно ответил Корсаков. – Я тебе перспективу обрисовал.

– А знаете, – решился Сёма. – Я и сам собирался домой съездить. Правда. Уже подарки маме купил. Папе куплю по дороге на вокзал. Или лучше самолетом?

– Ой, Сёма, Сёма, – почти по-цыгански загоревал Корсаков, – хороший ты парень, а дурной!

– Почему?

– Да потому, что тебя эти ребятишки и на вокзале, и в аэропорту найдут. И с тем же результатом, понимаешь?

Сёма понимал.

– Как же быть?

– И что бы ты без меня делал? У тебя машина далеко?

– Машина? В сервисе. Что-то там застучало, обещали завтра после обеда сделать.

– Это даже хорошо, что твоя машина в сервисе.

– Почему?

– Потом объясню, – отмахнулся Корсаков. – Есть у тебя надежная подруга, которая сможет войти в положение и одолжить тебе машину до завтра?

– Есть. А зачем?

«Мальчиков», так и лежавших спеленатыми у дверей, вынесли на площадку: соседи увидят – решат, что делать.