000
ОтложитьЧитал
Пролог
Одним темным-темным вечером в одной небольшой лаборатории университетского кампуса горел свет. Свет извлекался из потрескивающего и шипящего искрами экранчика, к которому десятком проводов была присоединена печатная машинка. Клавиши оной то и дело хлестко ударяли воздух, распуская неприличный шум, в столь позднее время пугавший страдающих от неврозов лабораторных летучих мышей, для которых подобный звук означал начало протоколирования очередного эксперимента. Но в этот вечер им нечего было опасаться, в отличие от маленькой печужки, только что собравшейся спеть свою ночную идиллически прекрасную песнь. Как только птаха раздулась, набравши воздуха для знаменательной начальной ноты, чья-то черная когтистая лапа успела схватить несчастную и уволочь во мрак.
Под хруст костей на пыльном от неприличной россыпи злорадно перемигивающихся звезд небе тяжелыми тушами волочились накудрявленные облака. То и дело из них выпадали мелкие тучки, которые тут же, не жуя, жадно заглатывала желто-зеленая пасть заката. Ветер, тоскливо завывающий в трубах, в исступлении сорвал единственный листочек на голой ветке ивы, и, не удовлетворенный отсутствием внимания к собственной персоне, потащился выламывать лист железа с карниза лаборатории. Об этом самом давно шатающемся листе университетский «живой зомби» Геркулай вот уже двадцать пять раз предупреждал равнодушного к его просьбам и вселенной вообще толстячка завхоза с широкими усами и квадратным лицом.
Примечание: по правде говоря, с научной точки зрения Геркулай не являлся зомби, скорее жертвой неудачного эксперимента с астральными сферами, застывшей между «там» и «здесь», между мистическим и физическим мирами. К вящей неудобице «здесь» застряло лишь его тело и некоторая часть примитивных личностных качеств, в которые как нельзя кстати затесалось умение делать проблемы из ничего и возводить их до уровня абсолюта. Для помощника завхоза – качество наипервейшей важности, для самого Геркулая – единственный доступный ему вид магии. Тем не менее, научное сообщество университета не смогло определиться, «недоумер» Геркулай, или же «пережив». И потому, ради уменьшения бумажной волокиты на закрытом заседании Комиссии по этике решено было инвентаризировать несчастную жерву излишней веры в экспериментальную науку как «Зомби. Исключительный подвид – живой» и причислить к лаборатории факультета прикладной магии в качестве особо ценного экспоната «с зачатками разума».
Меж тем, ветру удалось покончить со своим подлым делом и вырвать-таки несносный лист железа, от чего тот насупленно бросился вниз и с грохотом обрушился на крышу коморки Геркулая. Разбуженный и злой, Геркулай вышел на улицу и сразу получил каплей дождя в ухо, а затем и в лоб. По неизвестным науке причинам Геркулай ненавидел дождь с еще большей яростью, чем вампиры ненавидят, когда кто-то пытается укокошить их серебряной пулей или забросать чесноком. Так что в следующую четверть часа зомби Геркулаем были поставлены с ног на уши все ответственные и безответственные лица, а упавший лист усилием воображения превращен в злонамеренную попытку вредительства казеного имущества. По этому поводу на место преступления была вызвана охрана кампуса, собранная из весьма незаурядных существ, о которых мы узнаем позже.
Об этих событиях, конечно же, не подозревала маленькая ведьма, увлеченно печатающая в визире свой первый в жизни литературный труд. И еще она не знала о том, что черная когтистая тень жидким пятном пролилась вокруг оконца и заглянула внутрь, сузив глаза и облизнувшись. Еще больше она удивилась бы, если бы догадалась, что этот противный визг, оторвавший ее от кипучей деятельности и так похожий на арию умирающей игуаны, был спровоцирован довольно грубым вторжением одного скучающего оборотня, пожелавшего влезть в то же самое оконце и заглянуть за ведьмино плечо прямо в ее новорожденную историю.
Ну, что ж, заглянем и мы с вами – не пропадать же удачно сложившимся обстоятельствам.
Сказочка первая, в которой рушатся тщательно подготовленные ведьмины планы
– Так, что тут у нас? Ведьмы, магия, иномирцы… декан! Да это будет премия века по литературе!
Мой бывший треснул меня по плечу в порыве вдохновения и дико взоржал. Между всхлипами слышалось слово «ректор» и еще что-то нечленораздельное, но матерное.
– Это только вступление, идиот! – яростно защищала свое творение я.
Вот помните какое у вас лицо, когда вы случайно находите в супе волос? Еще хуже, когда он там не случайно, но это уже другая история… Так вот, вот такое именно лицо сейчас было у меня, когда я смотрела на агонию Луки. Он даже похрюкивал. Вот-вот задохнется. Честное слово, я бы с удовольствием посмотрела, как он откинет ласты, но его папочка знатный оборотень. Не приведи Ковен, меня еще обвинят в намеренной попытке убийства. Так что мы переглянулись с Фуфом, сидящим на подоконнике и мерзко вылизывающим свою ушибленную лапку. Естественно, мы посмотрели друг на друга с ненавистью. То, что он мой фамильяр, вовсе не значит, что я должна любить эту злокозненную сволочь. Дабы спасти Луки, я ловко пнула ножку стула, и несчастный повалился на пол. К моему удивлению, смех не прекратился – гад валялся по полу и продолжал ржать. Нет, ну это уже не моя вина! Я сделала все, что могла! Однако я тут же живо представила, как буду рассказывать лорду Диваку о причинах безвременной кончины сыночка, и немного расстроилась. «Понимаете, сэ-э-э-р-р, так получилось, что не так давно я вырвала клок волос из волосатой груди нашего декана… Ну, а что, у него их много, а мне для дела нужно!». Тут даже я улыбнулась, это звучало ужасно дико. Но и ужасно подходило месту. Гренлок, так его и раз так.
К этому моменту Луки перестал ржать как ненормальный и просто тихонько всхлипывал. Он-то знал всю эту историю с самого начала. Тоже мне друг. Да, мы с ним решили остаться друзьями, но мне все больше казалось, что это я ему друг, а он мне так – пользователь. Но, сейчас это не так уж и важно. Не исключено, что скоро меня и вовсе попрут из Гренлока с овациями и оркестром. Я вздохнула…
Но, кажется, пора представиться!
***
Всем привееет, чао, саламалейкун, хай, здраво, жонапот, алоха и так далее! В общем, это, типа, моя социальная сеть, так что, дорогие иномирцы, ежели я чего напутала в ваших приветствиях, не держите на меня зла! Заполните форму обоснованной жалобы, у нас в вузе их раздают в первый день учебы. Начну с празднословия, а то эмоции щекочут мозжечок, ну или не знаю там что, на самом деле я нифига не смыслю в анатомии. Суть в том, что они рвутся наружу. Главное, я честная, да? Вы же мне верите? Верите? :-))))) Надеюсь, что да. По крайней мере у вас принято совать побольше скобок в конец предложения, чтобы вызвать доверие собеседника. И я обязуюсь честно выполнять это правило! По крайней мере какое-то время. Но, вернемся к несправедливости мира сего (не вашего, я про ваш знаю маловато, но, наверняка и у вас полно всякого нехорошего). Так вот…
Видите ли!!! Ведьмы и социальная сеть несовместимые понятия!!! Так мне и сказали на студ совете. О, жабры красощекой журпежи! А ведь я была очень убедительна, даже график нарисовала на трех листах, между прочим! И Фуф мне помогал. Правда, преимущественно наводить художественный страх и ужас на плакате, но на то он и ведьмин фамильяр. Но про это позже.
Я подсмотрела эту идею в визире, через который мы подглядываем в иные миры. Преимущественно смотрим всякое кинцо, разумеется. Особенно любим поглазеть на супергероев – спорим из каких они универов выпустились. Это всегда смешно, поверьте! Визир у нас запечатан в лаборатории, и смотреть в него можно только строго по пятницам. Исключительно строго! Но я дружу с Айко – он у нас вечный студент и вечный лаборант. Он говорит, что у меня красивые волосы, и я иногда отдаю ему то, что осталось на моей расческе, на опыты. Не, не подумайте, будто я не знаю, что по волосу можно навести какое-нибудь проклятье, я вообще-то выпускница. Просто мои волосы не только рыжие, а у всех ведьм черные или каштановые, но еще и полностью лишены отпечатка моей ауры. Такое вот аномальное явление. Айко первым это заметил (интересно, чего он там пытался на меня навести?), и поэтому, как первооткрыватель, взял с меня слово, что я никому не скажу. И теперь делает с ними что-то в лаборатории. Мне не страшно, потому что моя бабуля Зловещая Розамунда. А дядя по папиной линии Геральт Кривощек. Вам это пока ни о чем не говорит, но, надеюсь, тоже немного пугает. В общем, я это к тому, что иногда я пялюсь в визир по своим личным целям. И мне подумалось – ведь не плохая, в сущности, идея, а? Почему бы не стать дружнее и взаимосвязаннее?
Однако мою мысль не оценили от слова «не пошла бы ты, Зелин, далеко и надолго?». Да еще и смотрели взглядом, с каким можно запросто прожечь дыру в озоновом слое. Нет, я, конечно, понимаю, что в нашем образцово-показательном ведьминском сообществе опасно выставлять свои чувства напоказ… Эх, может, меня и правда подбросили, как говаривала бабуля, темная и ужасная ей память? Кстати, про бабулю.
Бабуля у меня была действительно страшная и злобная колдунья, умевшая проклинать одним взмахом брови. Так что именно поэтому взгляды из студсовета не прожгли во мне дыру, а лишь слегка подпалили окружающее пространство. То, что бабуля давненько почила, не делало никого смелей. Ведьмы легко и весело могли восстать из могилы, если им того хотелось. Но им чаще всего не хотелось. Считалось, уж не знаю, как там на самом деле, что после отшествия в мир иной, ведьмина душа упокаивается, потому что там, ну, типа, круче что ли. Вот нафига ей наш дурацкий запутанный мир, пропитанный всякой там ненавистью и мракобесием? А, ладно, не люблю философию. Это скучно.
Один лишь человек обрадовался моему нескромному предложению – Хамс, плотоядное чернявое чудовище. Еще и прыщавое. И настоящий упырь, между прочим. Потомственный. Но без клыков и повадок летучей мыши, он у нас редкий вид – так называемый энергетический. Не было таких никогда, пока этого гада кто-то из другого мира не выкинул в наш. Видимо, там он все, что мог, высосал. Крептозоя ему в печенку! (Это такой вид паразитов, если вы не знали). Нет, ну вот с его-то знаниями можно было запросто свести с лица эту хмарь! Хотя, поговаривали, что это его бывшая прокляла – навела так называемый «неизбывный угорь». И теперь ему ничто не поможет, только искреннее раскаяние. По всей видимости Хамс предпочитал ходить прыщавым, нежели извиниться.
И вот я с отвращением смотрела, как упырь потирал ручонки. Еще бы – такой ведь простор для сплетен и козней эти социальные сети. Он еще подошел ко мне потом в темном, разумеется, коридоре, подмигнул левым косоватым глазом, и сказал, что он на моей стороне. Фи-и-и-и. Но ведь я-то хотела иного! Камон, гайз? Неужели никому не интересно, что чувствует и чем живет обыкновенная среднестатистическая ведьма, студентка Гренлокского университета подозрительных сил? (На самом деле «таинственных», но тут что-то такое иногда преподают, что мы в общаге его иначе и не называем, как Гупсом, иногда просто Упсом).
После этого моего вопроса на меня фыркнули. Двадцать пять фырков. Один воздержался. И как я это вынесла? Еще и Фуф, гаденыш, высунул язык и скорчил препротивную рожу, выставляя ее всем на обозрение! Да ну вас, ведьмино отродье! Я на самом деле не сильно-то и расстроилась. Чтоб меня расстроить нужно что-то более увесистое и душещипательное. Так что я просто гордо удалилась, не дослушав остальные пятьдесят восемь вопросов на повестке дня. В спину мне гаденько рассмеялись.
Ну, знаете, этот такой традиционный ведьмин смешок? У нас, кстати, каждый год Фестиваль веселья на первое апреля. И Лилинда, да, которая вот сейчас вовсю гоготала, всегда одерживала победу в конкурсе злобного смеха. Ее поэтому на все стрелки брали с собой для устрашения. Однажды даже наш местный Гренлокский авторитет Лысый Хельмуг пригласил на кровавую битву между восточным и западным районами. Лилинда была страшно хороша в своем деле. Поэтому Лысый Хельмуг ее больше не приглашал, ибо после этой битвы у него самого начались кошмары. Правда, сейчас она вдруг подавилась (ну, я просто щелкнула пальцем пока никто не видит, ибо нечего смеяться мне в спину, – если бы в лицо, я бы, может, стерпела). Еще не отойдя от приступа кашля, Лилинда случайно оступилась (это уже не я) и, падая, порвала свое красивое платье из кожи страстоцветки о заботливо подставленный коготь Фуфа (я не просила, честное слово!). В общем, неудобненько вышло. Пожалуй, пропущу пару собраний.
После этого я ускорила шаг и направилась в лабораторию, решившись-таки завести свой собственный аккаунт на вашем фейсбуке. Надеюсь, друзья, вам-то интересно?
***
Вы, наверное, подумали, что Фуф это кот?
Ахаха! Ой, не могу, щас лопну от смеха! Держите меня двадцать восемь!
Короче, Фуф это такая помесь обезьянки с крокодилом, исполненная коварства и подлости. Химера, как настаивала бабуленька, когда дарила мне на пятый день рождения, хотя всем казалось, что Фуф более похож на исчадье ада. Я на эту пакость смотрела с отвращением, но бабуленьке не откажешь. Так что Фуф присох ко мне, как гречневая каша к оставленной в раковине тарелке. Ну, вы понимаете. Пришлось выращивать, воспитывать, вычесывать… и терпеть все Фуфовы выкрутасы, пока бабуленька была жива.
Но когда она, наконец, почила (я тогда была курсе так на втором), я посмотрела на эту угольную зубастую морду, помещавшуюся у меня в ладошке, и нехорошо улыбнулась. Фуф все понял без промедления и бросился наутек, наворотив приличный беспорядок. Я гонялась за ним несколько дней, а потом плюнула. Хорошо так плюнула, по-настоящему, от души. Так что даже пришлось потом избавляться от последствий, так как в порыве чувств я попала на тетрадку соседки. После этого я установила с десяток твареловок по всей комнате, но Фуф изящно обошел их все, и утром я обнаружила его неспешно вылизывающим свой зад на моей кровати у меня же в ногах. Поскольку я сильно не выспалась, а мне еще нужно было участвовать в предвыборной гонке в студсовет, пришлось оставить его целым и невредимым. Все же по части порчи имущества он был неоценим. А в выборах, сами понимаете, все средства хороши, особенно когда твои соперники ведьмы и колдуны. Так вот и живем с тех пор, неотрывно вместе.
Фуф, надо сказать, засранец еще тот. Не одно свидание мне подпортил. А когда началась вся эта история, я встречалась с Луки. Непонятно почему, но Фуф его не трогал и даже, о ужас, пытался ластиться! Я умоляла Луки скормить Фуфа кому-нибудь из пестрого зверинца его папеньки, а там всяких чудищ навалом. Ну, или сожрать самому на худой конец. Луки оборотень что надо, Фуф бы ему на один зубок пришелся. Но Луки как-то странно кривил глазом, подергивал ноздрей и отказывался, мотивируя страхом перед памятью Зловещей Розамунды. В общем, подозрительно это все. Нечто хранило Фуфа, а Фуф продолжал делать гадости, преимущественно мне. Но и другим он тоже норовил залезть в печенку, не без этого. А уж если кто по незнанию насолил Фуфу (на хвост, там, наступил, или пытался погладить – да, бывают и такие извращенцы), все – тут уж проще было уехать из Гренлока, присыпав дорожку волшебным пеплом, чтобы никто не мог отследить путь.
И-и-и… в общем, как только я дописала сие предложение, в лабораторную ворвались вооруженные спесью и черными плащами учинцу (это такие странные твари неопределенного вида, которых наш ректор притащил с каких-то болот и определил охранять универ) и, зловеще ругаясь (наверняка, я их язык все равно не понимаю), вырвали все провода из визира! Луки тут же смылся, и я его в чем-то понимаю – попадись он на нарушении университетских правил, и папочка заставит его вечно вычесывать вшей из своего зверинца. Но все равно я была возмущена до предела! Наверняка это Лилиндины проделки – накапала ведьма! Ну, подумаешь, испортилось одно из тысяч ее платьев, ну, подумаешь, слегка пострадала самооценка… и что теперь – жители Земли никогда не узнают про Гренлок?!
В общем, я вздохнула, манерно, глубоко и несчастно, и попыталась воздействовать на учинцу укоризненным взглядом. Вот только у них, скорее всего, вообще нет глаз, мир они видят как-то иначе и вроде как могут протягивать свои невидимые руки к самым чувствительным струнам души, чтобы как следует их выжать. Так что мне оставалось лишь усилить свои эмоциональные вибрации, внушая им все, что я о них думаю. Меж тем, учинцу, конечно же, должны были меня арестовать и доставить в нашу местную кутузку – отделение для выяснения обстоятельств всяких там происшествий. Тут я даже немножко обрадовалась – там дежурным сегодня был мой двоюродный братец Мико, тринадцатый сын дяди Геральта. Из всех двадцати пяти дядиных детей с Мико у меня сложились самые добрые отношения. Хоть какое-то утешение под конец этого несносного дня! Однако учинцу почему-то не стали меня вязать, кидать на пол, заламывать руки и все такое.
И я поняла почему, когда немного пришла в себя и до моих ушей донесся этот скрежет – Фуф противно переминал челюсти, обнажив все свои сто восемьдесят клыков, между которыми застряло синее птичье перышко, и зловеще сверкал глазами у меня за спиной. Учинцу попятились и, грозно потряся крюковатыми руками в мою сторону, испарились за дверью. Я снова выпустила печальнейший вздох и повернулась к Фуфу. Тут, надо сказать, я тоже испугалась. У Фуфа было настолько гадкое выражение морды и настолько плотоядно блестели голодным огнем его глазенки, что мое сердце, как пишут в романах, неистово ударилось о ребра и принялось суматошно метаться по грудной клетке. Не знаю, как писатели себе это представляют, но было похоже – запульсировал аж кончик носа. Так вот и закончилась моя история с социальной сетью.
Впрочем, я не стала огорчаться, а только сжала кулаки так, что новенький маникюр вонзился мне в ладони, о чем я не подала вида, и, сделав коварно-злобное лицо, вознамерилась вернуться в свою комнату для продумывания плана мести. Выйдя из визирной, я прошла по коридору мимо кабинета с лабораторными животными, в которой обычно зависал Айко. Как ни в чем ни бывало, будто и не было тут никакого шума и гама, произведенного учинцу, он ковырялся во внутренностях очередной распятой на столике крысо-ящерицы. Не поворачиваясь ко мне, он безэмоционально поинтересовался:
– Ты закончила?
Я остановилась. Фуф врезался мне в лодыжку, оцарапав щетиной голую кожу. Я хихикнула от возникшей вследствие этого щекотки. Айко медленно повернулся, осмотрев меня с ног до головы. На лицо ему упала волнистая черная прядь. Я всегда считала его привлекательным, но этот его невероятный снобизм и полная закрытость не оставляли мне и шанса на ковыряние в его сущности – а ведь это мое любимое занятие, по психомагилогии у меня всегда были отличные оценки!
Айко был смугл, у него были черно-карие большие глаза, смотревшие флегматично и подозрительно, будто он знает все-все твои постыдные мыслишки и даже то, что мое воображение всегда рисовало его этаким мартиратийским воином с далекого востока, не будь он настолько замкнутым и неподвижным. Иногда он отращивал короткие усы и бородку и становился вылитым пиратом, но и без этого он умел производить опасное впечатление одним только своим проникновенным взглядом. Волосы он всегда собирал в пучок на затылке. В общем, Айко повернулся ко мне и, закончив свой беглый осмотр, спросил:
– Я могу выключать визир?
– Так его уже того… выключили…
Тут я снова немного испугалась, потому что бровь Айко дернулась и сделала опасный вираж, так что я кинулась наутек, спасая свою сущность и предоставив ему самому разбираться с последствиями.
– Это не я, это Лилинда! – выкрикнула я напоследок.
Ну, а что? Пусть ей тоже достанется. Мести Айко, при всей его загадочности, я бы опасалась куда больше, чем учинцу.
Сказочка вторая, в которой Зелин проводит максимально научное разграничение между котами и китами
Я старательно щурила глаза и скребла пальцем по бумаге – как будто это могло помочь мне разобраться в корявейшем почерке нумы Антинуйи Благоухающей. Вам должно быть смешно, а человек, между прочим, живет с таким именем! Хотя за спиной мы, разумеется, звали ее У̀хающей и иногда Бу̀хающей.
Нумами у нас называют преподавателей, достигших определенного уровня таинственности, и это не шутка. Орден Тайны – самый жуткий орден, перед которым трясутся и нервно смахивают пот со лбов все магически одаренные люди. Именно Орден выдает разрешение на колдовство всех уровней и определяет возможные пределы и беспределы его использования. Не будь Ордена Тайны, все колдуньи и колдуны уже давно понаводили бы друг на друга разные неизлечимые заклятья. Но в этом им, к счастью, мешает Свод правил Кодекса Вражды – огромная книга толщиной с мою голову вместе с взлохмаченной шевелюрой, в которой Орденом Тайны были изложены все способы взаимодействия, которые могли сложиться между магически одаренными людьми от проклятий до благословений. В общем, используй магию с умом! И не попадись. Вот что я поняла, когда готовилась к вступительным экзаменам.
Сдав же выпускные экзамены и защитив дипломный проект, можно получить низшую ступень нума. Тогда тебе будут доступны разного рода мелкие манипуляции, а более сложные и энергозатратные – только под наблюдением куратора (альговея). Нормальные студенты, такие, как и я, подыскивали кураторов заранее, чтобы потом не пришлось полвека исполнять прихоти какой-нибудь сумасбродной ведьмы, пока тебе, наконец, не дадут возможность обрести самостоятельность и отвечать за свои проступки исключительно перед Орденом. У Ордена, естественно, были свои рыцари. Эта особого рода полиция, в народе лениво именуемая «магической», маячила тут и там и имела свойство появляться в неожиданных местах с недобрым прищуром во взгляде. У рыцарей ордена на отворотах рубашек можно было заметить латунные типсы, изображающие глаз. В остальном они одевались, как все, с явной целью обескураживающего появления перед нарушителями.
Но я отвлеклась. Произошло нечто!
Это случилось полтора месяца назад, в конце марта, когда всем нам выдали задание на дипломный проект, которым должно было стать зелье высшего уровня. Я догадывалась, что у меня будут проблемы, поскольку куратор нашего потока – нума Антинуйя, дряхлеющая мадам с невероятно высокой прической по моде прошлого века, была в некоторой вражде с моей усопшей бабуленькой. Это, если честно, скромно сказано, потому что об их сумасбродных баталиях писали в Гренлокском вестнике еще лет пятьдесят назад. Журналисты следили за животрепещущими событиями, не успевая придумывать меткие комментарии и определения изворотливой и остроумной мести бывших подруг. Что они только не натворили, не поправ, меж тем, ни одного правила из Свода (вот чему стоило бы поучиться). И когда одна из соперниц отошла в мир иной, а я осталась без защиты, у нумы Антинуйи сложилось настолько сладостное выражение счастья на лице, что первые три года она не проявляла по отношению ко мне никакой агрессии. А после кто-то обнародовал бабулины мемуары, где в выражениях, каких стеснялись репортеры, было описано все, с чего началась эта памятная вражда. Случилась эта напасть аккурат за пару недель до выдачи задания. Никогда я так сильно не расчесывала лицо от волнения. Дошло до того, что Сэйни, моя подружка и соседка, начала тайно капать яд своей фамильярной бабочки, то есть бабочки-фамильяра, мне на пальцы, чтобы я перестала тянуть их к лицу. Сволочь она, конечно, но спасибо ей – это подействовало. После этого я начала барабанить пальцами по всем поверхностям, зато с чистой рожей, по меткому замечанию Сэйни.
И вот настал сей памятный день. Я получила свое задание и нервно сглотнула. Мои худшие страхи были оправданы. Ведьма решила не только сорвать мою выпускную работу, но и прилюдно опозорить. Буквы в моих глазах перемешались. Остановились, побегали еще немного и снова замерли, нарочно издеваясь. Я силилась вспомнить приличное ругательство, но у меня не хватило бы букв, способных выразить всю степень моего возмущения.
Уна, моя вторая подружка, быстро подхватила меня под локоть и потащила за парту. Я сидела с перекошенным лицом еще долго, чувствуя всеми фибрами души гаденькую ухмылочку на лице нумы Антинуйи, которая как следует любовалась произведенным эффектом. Нет, решительно, таких ингредиентов мне не достать! Я провалю защиту и меня выпрут из ГУТСа, посмеиваясь и пританцовывая. Наконец Уна выхватила бумажку из моей руки и сунула куда-то в глубину своей необъятной сумочки, пространственно-временные характеристики которой могли бы послужить предметом для хорошей магической диссертации. Уна что-то говорила, пыталась шутить, била меня по плечу ладошкой, но я не слушала, потому что представляла себе свои помпезные похороны, и как маменька и папенька утирают слезы над моим бархатно-кремовым гробом, а дядя Геральт сурово покачивает головой и хвалит одного из своих сыновей за хорошо проделанную работу по моему упокоению, так как никто из семейства Деантар не мог позволить себе бросить тень на безупречную репутацию магического рода. И такое преступление, как провал дипломной работы, не могло быть допущено ни при каких обстоятельствах.
***
После занятия на меня налетел Луки. Как всякий оборотень, он довольно приветлив и навязчив по части проявления эмоций. Он принялся трепать мои волосы и кружить меня на руках, пока, наконец, я не отмерла от окоченения и не треснула его по счастливой физиономии. Справедливости ради, я только метила в физиономию, а залепила в ухо. Луки перестал поясничать, выслушал мою грустную историю и даже заботливо покачал головой, а потом спросил: «Ну, мы же все равно пойдем сегодня воровать птиц из птичника нума Батиста?».
Луки не всегда занимался такими делами, но он сильно в чем-то провинился перед отцом и теперь ему нужно было загладить вину. Сделать это он намеревался достав необычное животное для папиного зоопарка. А так как долгие поиски решений никак не относились к личностным качествам Луки, он тут же сообразил где можно достать нечто редкое и бесплатное, а я нужна была ему в качестве отвлекающего маневра. Луки клялся и божился, что нум Батист положил на меня глаз, а то и оба. Я покачала головой – Луки был неисправимым чудовищем и слушал только себя. Так я и дошла до дома, продолжая раскачиваться как умалишенная, в сопровождении Уны. Там я снова потребовала у нее выдать мне зловещую бумажку и начала читать:
– «Мариандра, 5 унций; коктобус обыкновенный, 2 листа; эпокрит толченый, унция; раствор кликтобелии Александрийской очищенный, 200 мл; верещанка желторотая, 5 перьев; клинкоберон пугливый, 10 шипов; кость зуборыла, средний помол, 2 унции….» да чтоб тебя! Где я это возьму? Подамся пираткой в Сиреневатое море?! – вскричала я. – Ты вообще слышала, чтобы такое можно было найти в Гренлоке?
Уна вздохнула, поглаживая Зевуса, своего желто-белого кота. Больше ничем она мне помочь не могла, и обе мы это знали.
– Ну, может, дядя тебе поможет?
– Дядя принципиально не помогает никому, даже своим детям! – всхлипнула я. – Нет, но ты… – тут я часто-часто заморгала, не может же быть в конце-то концов… – «волос декана»?
– Чего? Может, пекана?
Уна подскочила ко мне, сбросив Зевуса на пол. Фамильяр зевнул, оправдывая свое имя, и тут же оказался на подоконнике, щурясь от солнца и присаживаясь поудобнее.
– У пеканов нет волос, они орехи! – завопила я, теряя самообладание.
– Может, не волос, а колос? – робко предположила Уна.
– Ррррр! – все, что я могла на это сказать.
В этот, полный боли и напряжения, момент дверь распахнулась, и из спальни вышла Сэйни, вся в лучах полуденного света.
– Что тут у вас? Кричите и рычите.
Хорошо ей – дрыхнуть до обеда, ее-то куратор только глазки ей строит, а никак не дорожку в преисподнюю выкладывает.
– У нас тут волос декана! – прыснула Уна.
Я посмотрела на нее с подчеркнутым раздражением. Все это походило на первоапрельский розыгрыш, а никак не на настоящую тему для работы. Но дело было щекотливым. Вернись я к нуме Антинуйе с вопросом о разумности, и на меня тут же обрушится обвинение в неуважении, пожалуюсь декану – весь Ковен никогда мне этого не забудет. Выходила глупая и абсурдная ситуация. Но и готовить зелье по этому рецепту – заведомо провальное дело, что из него могло получиться? Старая карга наверняка собирала ингредиенты просто из редко встречающихся названий.
Сэйни вырвала у меня бумажку и начала читать сама:
– «…ноготь бугриуса, толченая кожа змеедавки, жилкоплещ бледнорогий, златоглавка ворсистая…», а почему сразу не сопля из правой ноздри чупакабры? Или понос больного носорога?
– Две унции! – расхихикалась Уна.
– С чупакаброй бы проблем не было, кстати, – задумчиво отозвалась я. – У отца Луки наверняка найдется хотя бы одна… да и носорог… скорее всего, трехрогий, конечно…
– А это что? – присмотрелась Сэйни и, потеснив Уну, положила бумажку на самое светлое место на подоконнике прямо рядом с Зевусом, который не обратил на нее никакого внимания, даже ухом не повел.
– Где?
– Ко…ки… китовий ус?
– Не может быть, тогда был бы «китовый»! – поправила Уна.
Я вздернула руки, сотрясая воздух.
– Да черт бы разобрал ее подчерк! Наверняка писала так, чтобы никто не догадался какой ответ правильный!
– Да, похоже на «котовий», – задумчиво промямлила Сэйни.
– Почему не «кошачий»? – резонно вопросила Уна.
– Потому что мадам – приверженка Латунного века и любит архаизмы! – взвыла я, расхаживая по комнате. – Котовий! Китовий! Кит… – я развела руки на немыслимую щирину, – …кот! – я сузила их до масштаба Зевуса, быстренько примерившись к нему и замерла, впившись в него взглядом.
Видимо мои глаза засветились болезненными искрами, потому что Уна тут же закрыла Зевуса собой, успев отгородить его от моих резко протянутых цепких рук. Сэйни же схватила меня за талию, пытаясь оттащить от источника ценного ингредиента, а я вопила:
– Ус! Котовий ус! Кот маленький! Кит большой! У кота когти! У кита плавники! Кот пушистый и теплый, а кит лысый, гладкий и мокрый! Кот близко, а кит далеко! Как я буду выдирать ус у кита?! У него вообще есть усы? Дайте мне кота! У него много, зачем ему столько! Подумаешь, ус! Да он их десятками по комнате роняет, а потом Фуф ими вместо зубочисток пользуется! Отдайте кота, сволочи! Вы мне не подруги! Ведьмы! Чтоб вас всех загребли рыцари Ордена на экзекуции! Какого-то кота, и без того драного, вам жалко для родной меня! Да моя бабуленька…