Когда все сказано

Anne Griffin

When All Is Said

© Anne Griffin, 2019

© Школа перевода В. Баканова, 2020

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

* * *

Посвящается Джеймсу и Адаму

«КУПЛЮ:

Золотой соверен с профилем Эдуарда VIII 1936 г. выпуска.

Готов предложить высокую цену. Рассмотрю любые условия продажи. Письмо с указанием желаемой суммы направлять по адресу: Лондон, Феннел-Уэй, д. 3, Томасу Долларду».

Из объявлений в журнале «Международный коллекционер монет», май – июнь 1977 г., № 51.

Глава 1

18:25

Суббота, 7 июня 2014 г.

Бар отеля «Рейнсфордхаус»

Рейнсфорд, графство Мит, Ирландия

Это со мной что-то не так, или барные стулья здесь уже не такие высокие? Пожалуй, все дело в возрасте. К восьмидесяти четырем годам человек усыхает, а еще в ушах начинают расти волосы.

Сколько же сейчас времени в Штатах, сынок? Час дня, два? Сидишь, наверное, под кондиционером в кабинете, печатая что-то на ноутбуке. Или устроился на веранде в том кресле с шатким подлокотником и читаешь свою новую статью в этой, как ее там… Господи, совсем забыл название газеты, где ты работаешь. В общем, сидишь ты, сосредоточенно сморщив лоб, а Катрина с Адамом носятся вокруг – хотят тебя отвлечь.

А здесь тихо. Ни души. Единственный грешник – я, бормочу себе под нос и постукиваю пальцем по барной стойке в предвкушении первого глотка. Если, конечно, дождусь, чтобы кто-нибудь мне налил. Кстати, Кевин, я рассказывал, что мой отец был мастером в этом деле? Стучал пальцем по столу, по моей спине, да по чему угодно, лишь бы втолковать мысль и обратить на себя внимание. Моему шишковатому пальцу далеко до талантливых рук отца, таким стуком никого не дозовешься. Правда, и звать-то особо некого. Стоит тут одна у конторки на входе, делает вид, будто меня здесь нет. Так и умрешь от жажды.

Понятно, что у всех дел по горло, готовятся к важному вечеру – сегодня будут вручать награды спортсменам. Городку вроде Рейнсфорда повезло отхватить эту церемонию у Данкашела, даром что там целых две гостиницы. И все благодаря Эмили, управляющей, или, если быть точнее, хозяйке отеля. Кого угодно в чем угодно убедит, особенно в прелестях нашего городка.

И хотя за многие годы ничего особо прелестного я тут не увидел, все равно я сижу здесь, и у меня есть на то свои причины, сынок.

Эх, какое передо мной зеркало! Эта громадина тянется вдоль всей стены над полкой с бутылками. Наверное, понадобилось человек десять, не меньше, чтобы его поднять. Не знаю, висело ли оно еще в старом доме. В зеркале отражаются диваны и кресла в ожидании пятых точек, которые прямо сейчас затягивают в модные наряды. А вот и моя дурацкая голова торчит в самом углу. В последнее время, знаешь ли, я не так уж часто смотрюсь в зеркало. Пока твоя мама была жива, я еще старался приводить себя в порядок, но теперь-то какая разница? Глядеть на себя больше не хочется, потому что в отражении я вижу надрыв. Ну, ты понимаешь, о чем я, на собственной шкуре почувствовал.

И все-таки сегодня на мне чистая белая рубашка с накрахмаленным воротничком, темно-синий галстук, зеленый джемпер – подарок от твоей мамы на последнее в ее жизни Рождество, – костюм и начищенные до блеска туфли. Люди еще чистят обувь, или я один до сих пор практикую это искусство? На одежде ни пятнышка. Сэди была бы довольна. Мне восемьдесят четыре, а я по-прежнему хорошо одет и могу похвастаться растительностью на голове и подбородке. Не знаю только, зачем я бреюсь каждое утро, если к обеду лицо опять превращается в проволочную щетку.

Я и в молодости не слыл красавчиком, а теперь уж вовсе растерял все, что в моей внешности было хорошего. Кожу точно магнитом тянет вниз, зато голос никуда не делся.

– Морис, от такого голоса и айсберг растает, – любила повторять твоя бабушка.

Низкий и ровный, он все еще звучит наподобие виолончели. И привлекает внимание людей. Стоит мне только окликнуть ту девушку из-за конторки с притворно занятым видом, и она тут же наполнит мне бокал. Однако лучше не буду никому досаждать. Впереди и так долгая ночь. Меня ждет дело.

Опять этот запах. Вот бы ты тоже его почувствовал. «Мистер Шин», помнишь? Каждую субботу, когда мама затевала уборку, в нашем доме пахло этим чистящим средством. Тошнотворный аромат бил мне в нос прямо с порога, и я потом чихал до самого утра. Зато по пятницам… по пятницам она натирала полы, и от аромата воска, домашних чипсов и копченой трески на душе разливалось тепло. Запах усердной работы и еды – беспроигрышное сочетание. В наше время никто уже не полирует полы. Интересно, почему?

Наконец из-за двери за баром, ведущей в подсобку, появляется человек, который избавит меня от мучительной жажды.

– А вот и ты, – говорю я Эмили. Она настоящая красавица и очень предприимчивая женщина. – Пришла спасти меня от унижения? Я уж не знал, что и делать: то ли налить себе самому, то ли обратиться к вон той Мисс Сама Любезность.

– Я как раз вовремя, мистер Хэнниган, – отвечает она с намеком на улыбку и, положив на стойку кипу бумаг, проверяет что-то в телефоне. – Так что не нужно беспокоить сотрудников и расточать на них ваше обаяние.

Эмили на мгновение отрывает взгляд от экрана, в ее глазах вспыхивает искорка.

– Вот, значит, как. Уже нельзя спокойно посидеть в баре и выпить?

– Светлана скоро подойдет. У нас было небольшое совещание насчет сегодняшнего вечера.

– Какая ты деловая.

– Смотрю, вы в хорошем настроении. Не знала, что придете. Чему обязаны?

– А что, надо звонить и предупреждать заранее?

– Неплохая идея. Я бы сразу объявила тревогу.

Вот оно: уголки рта ползут вверх, будто шарик мороженого по кусочку теплого яблочного пирога. Глаза блестят от любопытства.

– «Бушмиллс»?

– Давай-ка бутылочку стаута для начала. Только не из холодильника.

– Для начала?

В ее голосе слышится беспокойство, но я, как ни в чем не бывало, спрашиваю:

– Присоединишься ко мне попозже?

Эмили буравит меня взглядом.

– Вы в порядке?

– Просто немного выпьем вместе, вот и все.

– Вы в курсе, что у нас сегодня церемония вручения наград? – спрашивает она, уперев руку в бедро. – А еще в отеле забронирован номер для какой-то таинственной ВИП-персоны… Все должно пройти идеально. Я приложила столько усилий…

– Тише, Эмили, тише. Обещаю, никаких сюрпризов. Просто посидим с тобой и выпьем. И на этот раз обойдемся без откровений.

В подтверждение своих слов протягиваю руку. Ее недоверие вполне обоснованно, учитывая все, что было в прошлом. Улыбка исчезает. Кажется, я так до конца и не объяснил вам с матерью насчет Доллардов, да? Пожалуй, отчасти это связано с сегодняшним вечером.

– Вряд ли я успею, но постараюсь к вам подойти, – отвечает она, по-прежнему глядя на меня с подозрением.

Эмили наклоняется и уверенным движением руки достает с полностью забитой полки бутылочку хорошего пива. Как же красиво у нее все расставлено, этикетками вперед. Во всем любит порядок.

Из-за двери появляется худенькая девушка.

– Отлично, теперь бар в твоем распоряжении, – говорит ей Эмили. – Налей мистеру Хэннигану, пока он еще не отключился. А вы… – она указала на меня пальцем с красивым длинным ногтем, – ведите себя хорошо. Светлана у нас новенькая.

Раздав указания, Эмили забирает стопку бумаг и уходит.

С моей подсказкой Светлана находит открывалку, затем подает мне пиво и бокал, после чего быстрым шагом устремляется в дальний угол. Наклонив бокал, я заполняю его до краев и даю пене осесть. Осматриваюсь, думая о том, как провел этот день, этот год, точнее, уже два года без твоей матери. Я устал, и, честно говоря, мне страшно. Снова провожу рукой по щетине на подбородке, наблюдая, как всплывают пузырьки пены. Кашляю в надежде, что вся тревога выйдет из меня наружу. Назад дороги нет, сынок. Назад дороги нет.

Слева, через окна от пола до потолка, можно увидеть проезжающие мимо автомобили. Некоторые из них я узнаю: вот Бреннан из Данкашела, хозяин цементного завода, приехал на «ауди-А8», а вот Мик Моран на «шкоде-октавии» – с левой стороны нет одного колесного колпака. Драндулет Лэвина, допотопный «форд-фиеста» красного цвета, стоит у его газетной лавки. Обожаю парковаться на этом месте, когда оно пустует. Когда Лэвин возвращается, вечно кричит мне, высунувшись из окна «форда»:

– Не ставь здесь свою машину, Хэнниган! У меня куча заказов по всему городу, уже и отъехать нельзя!

Он бешено мотает головой, растрепанные волосы покачиваются в такт. Затем паркуется вторым рядом, задерживая движение.

– Ты что, знак не видишь? Стоянка запрещена в любое время.

А я читаю себе газету, прислонившись к стене его лавки.

– Угомонись, – отвечаю, хорошенько пошуршав бумагой. – У меня была крайняя необходимость.

– С каких пор покупка утренней газеты – это крайняя необходимость?

– Если что, могу найти и другую лавку.

– Ну конечно, Хэнниган.

– Говорят, владелец газетной лавки в Данкашеле установил кофейный автомат.

– Вот и езжай туда на своем чертовом джипе.

Открываю дверь, сажусь в машину и включаю заднюю передачу.

– Я не любитель кофе, – бросаю ему напоследок.

Важны детали, сынок.

Время покупок заканчивается. Люди машут и сигналят друг другу. Локти торчат из опущенных окон автомобилей. Еще немного поболтать со знакомыми – и домой, к телевизору. Впрочем, некоторые переоденутся и пойдут гулять, демонстрируя новые наряды и прически.

Выливаю из бутылки остаток пива и стучу потрескавшимся пальцем по бокалу, чтобы пена оседала быстрее. Последний раз смотрюсь в зеркало, поднимаю бокал, как бы чокаясь сам с собой, и делаю долгожданный первый глоток.

Насыщенный кремовый вкус стаута не сравнится ни с чем. Этот напиток укрепляет тело и массирует голосовые связки. Кстати, вот еще кое-что насчет моего голоса: он звучит очень молодо. Да-да, во время разговора по телефону никто и не заподозрит во мне морщинистого старика со вставными зубами. Наоборот, люди представляют меня красивым статным мужчиной. Человеком, с которым нужно считаться. Между прочим, так и есть. Не знаю, от кого мне достался этот голос, никто из родственников подобным даром не обладает. Он возымел свое действие даже на риелторов, хотя наша ферма, расположенная на границе между графством Мит и Дублином на зависть всей округе, в любом случае их заинтересовала бы.

Когда я рассказывал о нашей земле, эти парнишки в шикарных галстуках и сияющих туфлях не могли наслушаться, все кивали, как игрушечные собачки на приборных панелях. Уж я их прощупал, не сомневайся. Отработали свое сполна. Все как один исходили ферму вдоль и поперек, не боясь запачкать обувь, – так сильно хотели заполучить меня в клиенты. В общем, ребята не промах, как говаривал мой отец. В итоге я поручил продажу своей небольшой империи Энтони Фарреллу. Дело не в том, что он впечатлил меня болтовней (все они бросались умными словами) или проницательным выражением лица. Нет, просто парень оказался тезкой дяди Тони, которого я по-прежнему боготворю, хоть он уже семьдесят лет как умер. Юный Энтони оправдал мое доверие и наконец продал дом с фермой за кругленькую сумму. Вчера я там все закрыл и уехал.

Весь последний год я каждый день понемногу складывал вещи: сначала в одной комнате, потом в другой и так далее. Подписал коробки именами – Морис, Сэди, Кевин, Норин, Молли (у нее получилась самая маленькая), – чтобы ты понял, что где лежит. Короче, натягался так, что едва не испустил дух. Спасибо Энтони, прислал мне ребят, я один не справился бы. Как их там звали… Дерек? Или Дес? Да какая разница! Я делал вид, будто помогаю им, а сам лишь руководил процессом. Парни умелые, сейчас среди молодежи таких нечасто встретишь.

Последнюю коробку с самым необходимым Энтони увез сегодня утром. Знаешь, Кевин, странно было расставаться с прошлым. Поразительно, какой небольшой оказалась эта коробка, поместившаяся на пассажирском сиденье в машине. Чайник, радио, кое-какая одежда, принадлежности для бритья – ну ты понял, ничего особо ценного. Для остального хлама специально заказывал огромный мусорный контейнер. Под конец расстался и с кипой газет «Хроники графства Мит» – из них я всегда узнавал новости окрестных ярмарок и результаты игр Гэльской атлетической ассоциации, хотя все равно смотрел трансляции по воскресеньям. Больше всего меня интересовали местные матчи. За полгода рядом с диваном накапливалась целая гора газет (Сэди вечно пилила меня по этому поводу), которая при правильном расположении служила идеальной подставкой для кружки чая. Если, конечно, не делать резких движений, ну а я как раз в том возрасте, когда ловко встать с дивана уже и не получается.

Коробки будут храниться где-то рядом с офисом Энтони. Поверить не могу, что частички наших жизней сейчас в Дублине. Все важные мелочи у меня с собой: во внутреннем нагрудном кармане лежит бумажник, а еще ручка и пара листков из блокнота – в последнее время память подводит все чаще. В наружных карманах увесистый ключ от номера в отеле, черно-коричневая отцовская трубка, которую я никогда не курил, но загладил до блеска, потирая большим пальцем, пара фотографий, несколько чеков, очки, мешочек со шпильками твоей мамы, телефон. Еще есть резинки, скрепки и булавки – всегда могут пригодиться. У ног стоит пакет с твоей бутылкой виски.

Кстати, пса забрала Бесс – женщина, занимавшаяся уборкой. Адам с Катриной, наверное, расстроятся. Им нравилось играть с Рычагом, когда они приезжали в гости. Помню, гуляли с ним на поводке, и он держался очень благородно, хотя никогда в жизни не видел ни цепей, ни ошейников. Таких послушных псов больше не найдешь.

Помнишь, что сказала мама, когда я привез его домой? А, точно, ты к тому времени уехал. «Нельзя давать ему такую кличку – Рычаг», – твердила она, только как еще назвать пса, который всю дорогу жевал рычаг переключения передач? И я возразил: «Да ему-то какое до этого дело?»

Тогда он побывал в самом доме первый и последний раз. Пару месяцев назад я стал оставлять заднюю дверь открытой, пытаясь заманить его внутрь, однако пес лишь неохотно переступал порог и заглядывал на кухню, как бы давая знать, что он рядом. Громко дыша, ждал очередной прогулки, и сколько бы я ни размахивал перед ним кусочком ветчины или бекона, никак не хотел сидеть рядом со мной перед телевизором или под столом на кухне во время обеда. Относился ко мне с опаской, ведь все эти годы я не стеснялся поднимать на него руку. В итоге Рычаг устраивался на грязном коврике у двери и засыпал под приглушенные звуки моей жизни.

Бесс приехала за ним со всей семьей: с мужем и тремя детьми. Они улыбались друг другу, а я кивал, делая вид, будто понимаю, о чем идет разговор. Родом они вроде с Филиппин, в общем, не местные. Дети немного побегали по двору с Рычагом, а тот послушно прыгал и носился за ними.

– Что он кушать? – спросила Бесс.

– Да все, что у вас на столе.

– На столе?

– Остатки ужина.

– Вы готовить ему ужин?

– Я отдаю то, что остается после моего ужина. Например, хлеб, смоченный в молоке.

Бесс изогнула бровь и посмотрела на меня с таким видом, как будто я только что испортил воздух.

– Он ест все. Можете кормить его чем угодно.

Я решил, что с меня хватит. Напоследок почесал Рычага за ухом, а он склонил голову и прикрыл глаза.

– Хороший пес. Ну давай, иди.

Я подтолкнул его к Бесс, но он не сдвинулся с места. Я погладил шелковистую голову, провел рукой по шее, и Рычаг радостно свесил язык и посмотрел на меня. В тот момент перед глазами пронеслись все мгновения, которые ты, Адам, Катрина и Сэди провели с ним. Вспомнил, как мы с Рычагом гуляли по ферме, и едва не передумал его отдавать. Хотел уже было сказать Бесс, чтобы уезжала. Глядя на пса, я молчаливо умолял его не усложнять ситуацию. Стоило мне только отступить на шаг назад – и он тут же следовал за мной. А чего я ожидал? Что эта верная душа возьмет и бросит меня? Мысль о предательстве комом встала в горле – ни проглотить, ни откашляться. В конце концов я просто ушел в дом и закрыл за собой дверь. Прислонившись к ней спиной, думал лишь о том, что Рычаг остался снаружи, что он смотрит мне вслед и ждет моего возвращения. Поборов желание выглянуть в окно, я заставил себя пойти на кухню и уже оттуда услышал, что семья Бесс пытается посадить Рычага в машину. Направился вглубь дома, бормоча что-то себе под нос и стараясь сбросить с усталых плеч груз очередной потери.

Я так и не спросил, где они живут. Знаю только, что где-то в городе. Возможно, в доме с садом, обнесенным кирпичной стеной, или, еще хуже, в квартире. Вряд ли Бесс поняла, во что ввязывается, забирая рабочую собаку с фермы. Другим вариантом – может, более милосердным – было отдать его в приют. Конечно, Рычага с удовольствием взял бы кто-нибудь из соседей, однако я не хотел, чтобы раньше времени пошли всякие слухи. Когда Бесс наконец-то уехала, я сел на диван в гостиной с закрытыми глазами и, прислушиваясь к затихающему вдалеке звуку двигателя, представлял себе, в каком замешательстве оказался Рычаг. Я потер лицо рукой, чтобы унять жжение в глазах.

Понимаю, для тебя это неожиданность – узнать, что все продано: и дом, и земля. Понимаешь, сынок… я боялся, что ты меня отговоришь.

Светлана осваивается в баре: проверяет холодильники, рассматривает бутылки, водит пальцем по этикеткам, беззвучно читая и запоминая названия. Периодически она окидывает взглядом зал, и тогда наши глаза встречаются. Я приподнимаю бокал в ответ на ее едва заметную улыбку. Светлана выходит из-за стойки бара и начинает протирать столы. Неужели не чувствует запах «Мистера Шина»? В зеркало я вижу, как ее руки совершают круговые движения, натирая до блеска и так уже чистую поверхность. Отодвигает табуреты, затем возвращает их на место. Настоящая трудяга.

Сегодня утром после отъезда Энтони я направился к поверенному, Роберту Тимони. На этого человека можно положиться. Он не из тех, кто болтает про своих клиентов, сидя в баре. Весь в отца. Правда, никакими секретами я с ним и не делился: Энтони нашел поверенного в Дублине, чтобы на этот раз мне не пришлось обращаться к Роберту. Вдруг продажа дома вызвала бы у него подозрения и он решил бы позвонить тебе? Пока что я просил его лишь об одной услуге: забронировать для меня номер в отеле.

– Он у себя? – спросил я у секретарши, когда в прошлый раз заезжал к Тимони.

Секретарша его, кстати, из семьи Хини. Помнишь, ты дружил с ее братом Доналом?

– Скоро будет. Присядьте.

Она показала на сиденья черного цвета, встроенные прямо в нишу окна, выходящего на главную улицу.

– И пусть все видят, что я здесь? Нет уж, подожду лучше у него в кабинете.

Я начал подниматься по ступенькам.

– Вам туда нельзя, мистер Хэнниган! – Секретарша побежала за мной, но не сумела обогнать на узкой лестнице. Я продолжал неспешно и размеренно шагать вперед.

– Тут заперто, – самодовольно заявила она, когда мы оказались перед кабинетом.

– Ничего страшного. – Я достал запасной ключ, лежавший сверху на дверной раме, и показал ей. – Готово.

Я зашел внутрь и широко улыбнулся негодующей Хини перед тем, как захлопнуть дверь.

– Это взлом с проникновением! Я вызываю охрану! – крикнула она из коридора.

– Отлично, – отозвался я из кресла Роберта. – С Хиггинсом мне тоже надо поговорить, так что убьем двух зайцев сразу.

Секретарша промолчала и начала спускаться по лестнице, а я слегка задремал под звук ее шагов. Не прошло и пяти минут, как пришел Роберт.

– Смотрю, ты быстро здесь освоился, Морис, – с ухмылкой заявил он и протянул мне руку. – Правда, Линду теперь весь день придется успокаивать.

– Рад тебя видеть, Роберт.

Я встал с кресла, чтобы пересесть на куда менее удобный стул.

– Не надо, сиди. – Он сам устроился по другую сторону стола. – А ты умеешь держать слово, да? Ни днем раньше, ни днем позже. Сейчас достану ключ.

Роберт положил на стол свой портфель, открыл его и подал мне старомодный увесистый ключ, который перекочевал ко мне в карман.

– Они в курсе, что это я заказал комнату?

– Я просил номер для ВИП-персоны – и добавил, что этой персоне требуется как минимум люкс для молодоженов. – Роберт усмехнулся. – Эмили пыталась вытянуть из меня информацию всеми правдами и неправдами.

– Отлично. Послушай, Роберт… – Мой голос прозвучал не так уверенно, как обычно. – Я… э-э… я переезжаю в дом престарелых в районе Килбоя. Продал ферму, чтобы покрыть все расходы. Кевин мне помог, нашел покупателя из Штатов.

Прости, сынок, что вовлек тебя в обман.

– Серьезно? – переспросил Роберт таким высоким тоном, который обычно могут различить только собаки. – Когда ты успел все провернуть?

– Мы с Кевином обсуждали этот вариант в его прошлый приезд. Если честно, я думал, что все забудется, а потом, месяцев шесть назад, он ни с того ни с сего позвонил мне и сообщил, что нашел покупателя. Какой-то американец решил приобрести настоящий дом. И вот я здесь, чемоданы собраны, а на банковском счете огромная сумма. Странно, что Кевин ничего тебе не сказал. Хотя он так занят в этой своей газете, что-то там в связи с реформой здравоохранения… Он тебе еще позвонит.

– Что ж, ладно. – Роберт явно расстроился из-за того, что мы не прибегли к его услугам. – Раз уж все прошло законно и без афер, то мне и вмешиваться не надо.

– Да, бумаги подписаны, деньги получены.

– Никогда не думал, Морис, что человек вроде тебя согласится на дом престарелых.

– Я и сам не ожидал. Просто Кевин все твердил и твердил об этом… Мне ведь теперь хочется жить попроще. После ухода Сэди и так, знаешь ли, нелегко.

Надо уметь растрогать собеседника, сынок. Всегда работает.

– Конечно, Морис, я понимаю, как тебе тяжело. Сколько… сколько ее уже нет с нами?

– Сегодня ровно два года.

– Два года? – искренне удивился Роберт. – Кажется, это случилось совсем недавно.

– А для меня прошла целая вечность.

Он отвел взгляд и включил ноутбук.

– Я-то поддерживаю идею с домами престарелых. Так и сказал Ивонн – мол, забронируй мне местечко. Жду не дождусь, что меня там будут холить и лелеять.

Легко говорить, когда тебе сорок, а дома жена и двое детей.

– Значит, люкс для молодоженов – это своего рода прощание с Рейнсфордом?

– Можно и так сказать, – ответил я, рассматривая через окно залитую солнечным светом гостиницу.

Знаешь, когда в 1940 году я только устроился сюда на работу, никакого отеля и в помине не было. В то время там жила семья Доллард. Говорят, выглядело здание необычно. Дверь выходила прямо на главную улицу, будто дом стоял не в деревне, а на какой-нибудь площади в Дублине. Первоначальным хозяевам, видимо, нравилось, что вся деревушка буквально лежала у их ног. Большие ворота, длинная подъездная дорожка – все это было с тыльной стороны. Спереди же границы владений обозначались рядами деревьев, тянущихся, словно занавес, вдоль всего дома. Сейчас этих посадок уже не увидишь. Центральная улица обогнула отель с правой стороны, слева появились магазинчики. Если администрация и не выкупила какую-то часть земли для расширения города, то гостинице, как известно, она все равно уже не принадлежит.

Я начал трудиться на их ферме, когда мне было всего десять лет. Наша земля – точнее, земля моего отца (тогда еще совсем небольшой клочок) – граничила с территорией Доллардов. После шести лет тяжкой работы я поклялся, что никогда больше не переступлю порог этого дома, и сдержал бы клятву, не пожелай вы с Розалин устроить там свадьбу. Никогда не понимал, чем вам понравилось это место. Сэди, та вообще без умолку твердила: «Какая чудесная гостиница, какие роскошные номера!» Чуть с ума меня не свела с этим люксом для молодоженов. Я уж боялся, что в день свадьбы ее вообще удар хватит. Видать, Сэди проявляла энтузиазм за нас обоих. Я-то не умею притворяться.

«До перепланировки здесь находилась спальня хозяев, Амелии и Хью Доллард», – с сияющей улыбкой заявил организатор, будто сообщая нам какой-то изумительный факт.

Вы продолжили осматривать номер, а я пошел в бар. Выпил виски – за крах этого дома. Не помню, кто меня тогда обслуживал, но точно не новенькая. Вот она, осторожно несет целый поднос бокалов, которые некуда ставить: все полки уже заняты. Никогда я не был настолько увлечен алкоголем, как в тот день. Моей голове явно казалось, что шея сломана, и поэтому я не отрывал взгляда от стакана. Стены всех комнат и коридоров были увешаны фотографиями, мучительно напоминающими о прошлом.

Когда вы спустились в бар, я угостил всех выпивкой. Слушая ваше восторженное бормотание про люстру в банкетном зале и вид из люкса для молодоженов, я спросил:

– Вид на мою землю?

К тому времени почти все поля вокруг гостиницы принадлежали мне.

– Вот именно! Разве это не прекрасно, Морис? Окна выходят прямо на великолепные просторы нашей фермы. На гряду живописных зеленых холмов, – ответила Сэди, сжав мою руку. Она слегка опьянела.

Начался разговор о прелестях отеля. Все это время я потягивал виски, чтобы заглушить ваши голоса. Затем приехали родственники Розалин, и вы снова отправились на экскурсию по гостинице. Я не выдержал и ушел. Сел пьяным за руль и поехал домой, хотел побыть в темноте и тишине.

К моему величайшему удивлению, сама свадьба мне понравилась. Наверное, я просто был рад видеть и вас, и Сэди такими счастливыми. С гордостью я наблюдал за вашим с Розалин первым танцем в качестве мужа и жены. Потом мы все тоже вышли на танцплощадку – я с матерью Розалин, а Сэди с ее отцом. Твоя мама смеялась, с ее губ не сходила улыбка. Ближе к вечеру она даже уговорила меня еще раз взглянуть на люкс для молодоженов.

– Разве не прекрасно, Морис? Вот бы и мы с тобой женились в таком чудесном месте. Ты только представь, а? Прямо мистер и миссис Сноб.

Я покружил ее по комнате. Сэди чуть не врезалась в туалетный столик, и в итоге мы, захмелевшие, упали на кровать. Однако целовал я ее не под действием спиртного. Нет, этот поцелуй был полон любви, которую она пробуждала во мне все эти годы. Парой мы были не идеальной, но довольно крепкой и надежной. По крайней мере, мне так казалось. Что на этот счет думала Сэди, я не спрашивал.

– Обещаю, однажды этот люкс для молодоженов будет только нашим, – сказал я, лежа в постели и глядя на нее. Не знаю, поверила ли Сэди моим словам. И вот я здесь, только с опозданием на два, черт возьми, года.

Она умерла во сне. Не болела и ни на что не жаловалась, прямо как ее сестра. Сэди всегда говорила, что предпочла бы именно такую кончину. Перед тем как лечь спать, она поцеловала меня в щеку и перевернулась на другой бок. Вокруг головы у нее был нимб из бигуди, повязанных сверху моим старым платком. Сэди не ленилась каждый вечер завивать свои идеально прямые волосы. Наблюдая за ней, сидящей у туалетного столика, я поражался: зачем все это? Что не так с длинными шелковистыми прядями, которые можно было увидеть лишь в течение пары секунд? Все бы сейчас отдал, чтобы еще раз увидеть, как она сидит у зеркала и накручивает волосы на бигуди. Я бы замер и с восхищением следил за каждым движением ее рук.

Тем утром я уже успел побриться и слушал радио на кухне, когда вдруг осознал, что Сэди не шаркает тапочками и не напевает себе под нос. Чайник вскипел, а она все не спускалась, и тогда я понял: что-то не так. Пошел в спальню, следом все еще доносился голос диктора, какая-то болтовня про Мика Уоллеса и уклонение от налогов. Образ этого политика в розовой футболке и с шапкой тонких побелевших волос так и отпечатался у меня в мозгу. Потом я заглянул в нашу комнату и увидел, что Сэди по-прежнему лежит в постели.

Гребаный Мик Уоллес.

Я дотронулся до ее лица – холодное. Колени мгновенно подкосились, и я рухнул на пол у края кровати. Присмотрелся к Сэди. Она выглядела довольной, беззаботной. На щеках еще играл румянец… или мне почудилось? Я провел пальцами по мягкой коже вокруг ее глаз, затем нащупал под одеялом ее руку и сжал, пытаясь согреть. Поднес к щеке, начал растирать… Нет, я понимал, что не сумею оживить Сэди, просто… даже не знаю, зачем я это сделал. Наверное, не хотел, чтобы она замерзла. Она терпеть не могла холод. В принципе, я отчетливо помню как раз только тот момент наедине с ней. Даже не спрашивай, что было потом, кто пришел на похороны и какие произносили речи – все как в тумане. Я просто сидел в кресле в гостиной, все еще мысленно держа за руку мою Сэди.

Конечно, я тогда позвонил тебе. По крайней мере, ты сам мне об этом рассказал, ведь несколько месяцев спустя я признался, что ничего не помню. Когда вы с Розалин и детьми приехали попрощаться с Сэди, мне следовало вести себя по-другому. Сначала ты хотел обнять меня, но, заметив выражение моего лица, передумал и вместо этого протянул руку. Крепко сжал мою ладонь, похлопал по плечу и зашел в дом. Лишь долгое рукопожатие и помогло выделить тебя среди толпы знакомых, желавших выразить свои соболезнования. Вот позор-то. Надо было обнять тебя, выплакаться – и позволить тебе сделать то же самое. Но нет, в моей жизни не нашлось места ни для твоего, ни для моего горя.

В итоге ты уехал домой в Нью-Джерси весь в волнениях из-за меня. Зря я отпустил тебя в таком состоянии, однако в тот момент ничего не мог поделать – сил хватало только на то, чтобы вылезти из кровати и дойти до кресла в гостиной, да и то не всегда. Там я погружался в мысли о Сэди, пока внезапно появившаяся передо мной чашка чая не напоминала о нежеланном вдовстве. Если бы Роберт не пообещал присматривать за мной и звонить тебе в случае каких-либо проблем, ты не поспешил бы так скоро вернуться в Штаты.

Вы приехали ко мне всей семьей на следующее Рождество. Мы собирались поужинать с родителями Розалин. Они хорошие люди, хотя я никогда особо не пробовал наладить с ними отношения. Так вот, в самый последний момент я отказался идти. Мол, как же тут ферма без присмотра.

До них было всего полчаса езды, на самом деле я не хотел бросать Сэди в первое же Рождество после ее смерти. Ты отправил Розалин с детьми к ее родным, а сам остался со мной. Даже не помню, что мы тогда ели. Может, суп из скороварки. Через пару часов твои вернулись и привезли огромные пакеты с детскими подарками и два закрытых фольгой блюда с праздничными запеканками.

Не знаю, купил ли я вообще что-нибудь внукам на то Рождество. Этим ведь всегда занималась Сэди.

В тот вечер и начались разговоры про дом престарелых. Точнее, вы наверняка и раньше обсуждали данную тему, а тогда впервые затронули ее при мне. Как любой вдовец, живущий в одиночестве, я знал, что к этому все идет, и ответил прямо:

– Отстаньте от меня! Ты можешь хоть на мгновение представить, чтобы я бросил свой скот и целыми днями просиживал штаны у телевизора в окружении старушек?

Справедливости ради замечу, что ты рассмеялся – громким и уверенным смехом. Видимо, мой потрясающий голос все же отчасти тебе передался.