Эксперимент. Код потери

© Текст. Светлана Греза, 2021

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2021

Эмма
1962 год

В один день все перевернулось с ног на голову.

Массивная дверь за спиной Эммы закрылась, отрезав ее от прошлого. Октябрьское солнце неожиданно ослепило, заставив остановиться и зажмуриться.

«Брата у меня больше нет! Он для меня умер!» – пронеслось в голове.

– Здравствуйте, Эмма Робертовна…

Она открыла глаза. Мимо прошел опрятный молодой человек. Наверное, ее ученик. Теперь уже бывший.

Эмма сделала глубокий вдох и быстро пошла в сторону улицы Кирова.

Позади были надежные стены Лубянки, защищавшие ее почти восемь лет. Впереди – огромная площадь и суета. «Железный Феликс» стоял к ней спиной. Казалось, даже памятник всем своим видом показывал, что ее больше не существует. Вердикт: «Уволена в связи с сокращением штата».

Но перед этим, в приватной беседе с неким очень уважаемым чиновником, Эмма узнала новость. Это заставило ее умереть и родиться заново.

– Мы очень ценим то, что вы сделали для нашего дела. Подготовка офицеров проводилась качественно, но факт остается фактом, – продолжало греметь в голове. – Ваш брат – предатель…

Эмма шла, не замечая шума улиц. Мысли летели в прошлое.

Две недели назад Карла провожали на конференцию в Германию большим, дружным медицинским коллективом. Последние наставления, перспективы… Эмма была счастлива, что именно ее брата Учитель выделил, сделав своим преемником. И вот теперь она потеряла брата, потеряла статус «незапятнанной личности», интересную работу в одной из самых влиятельных организаций страны, но главное – возможность общения с дорогим человеком, с Учителем. Он явно дал понять, что между ними, между их семьями не может быть никаких отношений. Карл ранил его слишком глубоко.

Впереди показался вестибюль станции метро «Кировская». Пятнадцать минут до «Кропоткинской» – и Эмма дома.

«Нет, только не домой!..»

Она обогнула красивое здание с колоннами, пропустила трамвай и побрела по бульвару.

Вокруг почти никого: только пенсионеры, порой слишком громкие в своих пересудах. Протирая краску на скамейках, они с любопытством провожали взглядами невысокую женщину с подчеркнуто королевской осанкой.

«Эмма, помни, ты уникальна. Ты сможешь добиться многого…» – голос Учителя отрывался с пестрыми листьями и летел, подгоняемый холодным ветром.

Ей сорок восемь. Она выдержит. Как выдержала первый удар: сильный и не менее болезненный.

В ту осень тридцать первого года Эмме было почти семнадцать. И прекрасно образованная, уверенная в себе девушка превратилась буквально в ребенка: как сухая почва, она впитывала все, что ОН говорил.

ОН. Учитель. Молодой талантливый ученый-психолог, притягивающий к себе таких же увлеченных тайнами человеческой сущности коллег.

Его ум, интеллигентность и целеустремленность полностью завладели мыслями многих студентов. Образовался узкий круг единомышленников. Карл входил в него, был одним из немногих, кто сопровождал Учителя в поездках. А Эмма, пользуясь новыми веяниями о свободе женщины в молодом Советском государстве, сопровождала брата. Она преклонялась перед талантливым ученым, чуть дышала рядом с ним и не покидала часами последний ряд аудиторий.

Брат подшучивал над ней и называл «кроликом под гипнозом». Ей же было все равно. Не имело значения, что думает и говорит брат или кто-то еще. Главное, ОН позволяет посещать его потрясающие лекции.

Когда же студенты и Учитель никак не могли расстаться, она шла за ними, вслушиваясь в Его голос, и часто чувствовала на себе Его умный пронизывающий взгляд.

Тот опыт и те ощущения давали ей теперь возможность не сойти с ума.

«Эмма, представь. Ты в лесу. Ты идешь по тропинке. Светит солнце, пропуская косые лучи через пышные кроны сосен. Лес светлый, сухой, приветливый. Каждое дерево будто кланяется тебе и хочет поведать свою историю. Что ты слышишь? Расскажи мне…»

Ватага мальчишек пронеслась мимо скамейки, на которую присела Эмма: она вздрогнула и напряглась всем телом – не хотелось возвращаться, не хотелось терять звук Его голоса.

Тогда она покорила Его, увлекла. Ее юность и любознательность не могли остаться незамеченными. Он стал для нее единственным счастьем и самым близким человеком. Но ненадолго.

Никто не узнал о катастрофе, которую пережила Эмма, прощаясь с первым настоящим в жизни чувством. Так бывает… Так случается… Учитель неожиданно встретил другую. И Эмма заболела.

Месяц прошел как в тумане – ни жива ни мертва, – но простила. Не смогла не простить. И не могла уйти из жизни, оставив Его в ней.

Став более жесткой, более независимой, она собралась с силами и склеила свой мир из осколков. Получилось коряво, холодно.

«Что ж, пусть…»

Она очень быстро согласилась выйти замуж за Георгия Шеллинга, друга брата.

«Коряво, холодно – и что ж… Многие так живут».

Ее семья с радостью приняла будущего ученого-врача: надежный, ответственный, к тому же у него близкие им немецкие корни. Впоследствии Георгий стал ведущим кардиологом Москвы.

Уже через семь месяцев после свадьбы родился первый сын – Герман, а через два года – второй, Александр.

Но ничего не менялось. Эмма оставалась рядом с Учителем под любым предлогом. Вела дневники, помогала с переводами научной литературы. Упорность сродни безумству: «Пусть ОН женат, а я замужем – и что?»

А в сорок первом началась война. Мужа отправили на фронт, но Эмма сильно не переживала. Да, получала его письма. Да, знала, что он герой. Да, в глубине души гордилась им, верным другом, но не более. Она жила другой жизнью, перемещалась по стране за братом и Учителем, куда бы ни забросило их неспокойное время.

Вернувшись из эвакуации в Москву, Эмма устроилась на кафедру лаборантом. Это было наслаждение: участвовать в творческих поисках гения, создавать для Него условия идеального научного процесса. Документы были в порядке, свежий чай заварен. В любой свободный момент они могли разобрать работу какого-нибудь перспективного студента или интересную научную статью. Он увлекал ее своими рассказами о возможностях человеческого мозга, о глубоком значении молодой науки – нейропсихологии. Она же была прекрасным слушателем, собеседником и соратником в Его повседневных трудах и заботах о нуждах других.

Конечно, со временем возникли вопросы. В штат научных сотрудников стали брать только узких специалистов, и Эмма оказалась не у дел. Но все же на курсах психологии или на совместных семейных вечерах она находила возможность общения с Учителем.

Он посоветовал ее, как отличного репетитора иностранных языков, высокопоставленным знакомым. И когда в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом был сформирован Комитет госбезопасности СССР, Эмму рекомендовали туда специалистом в области немецкого и французского.

Новая работа преподавателем и консультантом при Высшей школе КГБ помогла ей почувствовать себя «значимым членом общества», каковым она всегда желала стать. Она прочно держалась, имела знакомства и возможности. Весна. Лето. Осень.

Но все рухнуло в один день.

Эмма медленно шла по бульвару. Солнце затянуло тучами. Холодный ветер, пронизывающий насквозь, напоминал о скорой зиме ее нового существования, о вечной зиме – приближающейся старости и безвозвратно потерянной прежней жизни.

«Ты сможешь добиться многого…» – повторял Его голос.

И она свято верила в это, сопротивляясь ненастью.

Часть первая
Понять
1995 год

Девяностые для кого-то были наполнены надеждой, а для кого-то – страхом.

Смутное время: одни имели возможность получить от этого мира все, а другие обожглись и потому устремились к иным – духовным поискам.

Вместе с воображаемой свободой бывшие советские почувствовали беззащитность перед новой жизнью – а она кого-то миловала, но чаще все же казнила, заставляя ожесточиться, чтобы продержаться, чтобы вытащить себя и семью. И пусть другие остаются в развалинах старого быта и в нищете, пусть кто-то умирает, теряет близких в военных конфликтах или в темных подворотнях города… Хотелось думать о будущем. Хотелось осветить мрачные улицы и получить возможность жить не только свободно, но и красиво. Мечты, надежды… Жизнь менялась и в стране, и в каждой семье.

1

Марина оторвала взгляд от книги и посмотрела в окно.

Снег… Подумать только… Лишь вчера, возвращаясь от подруги, она думала именно про снег… Так хотелось его белизны в мрачный октябрьский вечер. И вот, как по взмаху волшебной палочки, – крупные белые хлопья!

Отложив книгу, она подошла к окну. Земля тихо укрывалась пуховым одеялом: было хорошо и спокойно, как утром первого января, когда новый год уже наступил, а ожидание чудес еще осталось.

Однако скоро что-то изменилось.

Черное блестящее пятно на фоне чистого, нетронутого снега быстро приближалось. Оно тревожило, беспокоило резким контрастом. Стали различимы детали: пятно оказалось иномаркой, на капоте которой красовался значок «мерседеса». Редко к ним во двор залетали такие важные птицы!

Плавно повернув к девятиэтажке, машина остановилась под окнами. Из салона вышел высокий мужчина, не похожий ни на чопорного банкира, ни на хамоватого бандита. С высоты восьмого этажа Марина с любопытством проследила его путь до подъезда, вернулась в уютное тепло дивана и… читать больше не смогла.

Минут пять она боролась с мыслями и пыталась зацепиться за буквы. И в этот самый момент короткий звонок в дверь неприятно резанул слух. Вздрогнув от неожиданности, девушка поспешила в прихожую.

На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати. Он совсем не вписывался в унылую картину обшарпанного подъезда: слишком яркий в необычной рыжей замшевой куртке, слишком нездешний, с легким налетом чего-то сильного, нового. И вот что странно – недовольство на его лице, и так непонятное Марине, сменилось еще более непонятным напряжением, даже жесткостью: он в упор смотрел на нее, хотя смотреть было точно не на что – бесформенный свитер, растрепанные волосы, припухшие от долгого чтения глаза.

– Вы, наверное, ошиблись? – не выдержав тяжелого взгляда, нарушила молчание Марина.

Почему-то только теперь вспомнилось правило: не открывать незнакомым дверь.

– Извините… Нет… Не ошибся…

Голос оказался приятным, глаза же были какие-то тревожные, странные – Марина словно застряла в них.

– Мне неудобно, но другого выхода нет… – выдохнул гость. – Можно попросить вас передать это вашей соседке? Она, похоже, забыла про меня, а ждать я не могу, – на лице мужчины появилось подобие улыбки.

– Кире? – Марина приняла из его рук небольшой сверток.

– Вы же знакомы?

– Да… Что-то нужно объяснить на словах?

– Нет… Большое спасибо. И извините еще раз!

Марина машинально улыбнулась, проводила взглядом его силуэт, закрыла дверь и посмотрелась в зеркало. Улыбка тут же пропала, а рука потянулась к беспорядочно спутанным темным прядям волос: «Ну и чучело. Угораздило же Киру опоздать!..»

* * *

Московские улицы пугали темнотой и бесконечностью.

Странный сон!

Она чувствовала, как усталость наваливается, а ноги не могут сделать ни шагу. К тому же не было понимания того, куда и зачем идти. Но вот она оказалась в темной комнате. Покой, безмятежность… Марина спала, ощущая, что над ней склоняется мужчина. И она вроде бы знала его и даже больше – любила. Хотелось, чтобы он остался, поцеловал ее, но, как только она почувствовала прикосновение, сон оборвался. Понимая, что это уже явь, Марина испуганно подскочила, больно ударившись о нос молодого человека.

– Андрей, ты с ума сошел? Что ты тут делаешь?

– Извини, не удержался…

«Ну и оправдание! Не удержался…»

Отстранив ничуть не смутившегося Андрея, она подошла к окну.

Уже стемнело. Мама вернулась с работы и гремела на кухне посудой. Похоже, она-то и впустила гостя.

Яркий диск луны то пропадал, то вновь появлялся между клочьями облаков. Настроение было отвратительным, таким же мрачным, как эти мутные обрывки в небе – и обрывки ее странного сна.

Что с ней происходило, она не понимала. Кто тот человек во сне – не знала. Но это был точно не Андрей.

Сердце быстро стучало, отдаваясь каждым ударом в висках.

Молодой человек подошел сзади и уверенно обнял ее. Даже слишком уверенно.

* * *

Они вместе учились в колледже: он познавал азы юриспруденции, она – экономики и финансов. Отношения продолжались уже больше месяца, но пока далее поцелуев дело не заходило.

До этого Марина с грустью наблюдала, как его самолюбие раздувается от повышенного внимания со стороны слабого пола: отдельным бонусом были милые улыбки педагогинь, прощающих недочеты высокому темноволосому мальчику с небесно-синими глазами, обаятельной улыбкой и хорошо сложенной фигурой. Андрей был неглуп, болтлив и симпатичен. А что еще, собственно, нужно в восемнадцать, чтобы влюбиться?

И ведь Марина искренне думала, что ей повезло, когда они неожиданно стали встречаться!

Сначала повезло стать лучшей подругой его сестры-близняшки Юльки. Потом постоянным свидетелем и миротворцем в их бесконечных ссорах.

Первые полгода знакомства Андрей посмеивался над ней, больно задевая самолюбие, вторые полгода с иронией посвящал в свои проблемы в отношениях с сестрой, родителями, учителями. Летом они не виделись: Андрея и Юлю отправили к родственникам в Лондон для закрепления языковых навыков. Но осенью, на первой же дискотеке, он пригласил Марину танцевать и с этого момента уже не выпускал из поля зрения. Они стали так называемой парой.

Юля была не очень счастлива, считая их отношения странными, а своего братца – совершенно никудышным выбором подруги. Его родители тоже не испытывали восторга, волнуясь за будущее сына: дочь простой учительницы не входила в их планы. Мама же боялась подобных отношений, видя их неглубокую и ненадежную основу.

И лишь Марина просто наслаждалась первым в ее жизни серьезным чувством и не хотела ничего знать.

Теперь же она стояла у окна, ощущала его тепло, его руки, но состояние счастья не возвращалось. И, как во сне, усталость наваливалась, а ноги не могли сделать ни шагу, и не было понимания, куда, зачем и нужно ли идти…

– Что с тобой? – полушепотом спросил Андрей.

– Ничего… Просто сон…

– И о чем он?

– Так, ерунда. Не хочу вспоминать.

– По-моему, ты что-то скрываешь…

Повернувшись, Марина уткнулась носом в пуловер Андрея.

Надо было постараться вернуть себя в знакомую колею не такой уж и серой, не такой уж и скучной реальной жизни.

«Не такой уж?..»

Дневник Егора

«20 октября

Прошло пять лет. Я вернулся.

Эмма права: Москва изменилась, а я, похоже, нет.

Что это было? Возможно, показалось…

Я очень хочу, чтобы мне показалось…

Хорошо, хоть стены больше не давят!

Что с этим делать?

Первое – убить Киру!

Второе – еще раз увидеть ее соседку!

Третье – если не показалось, четвертовать Киру…

Тяжело вдруг осознать, что ты всего лишь слабый человек, а твой измученный мозг сам решает, что ему помнить и как реагировать».

2

В конюшне конноспортивного клуба в Сокольниках было тихо, и только изредка переговаривались конюхи да пофыркивали лошади.

Марина привычным движением отодвинула дверь в стойло.

Красавец по кличке Руслан бодро потряхивал черной гривой: здоровый блеск шоколадной масти радовал глаз.

– Ну, мой хороший, успокойся.

Погладив упругую шею коня, она прижалась к ней и поднесла Руслану кусочек сахара.

Ее связь с лошадьми существовала всегда: возможно, еще до рождения – так она, во всяком случае, думала.

Конечно, будь она просто девушкой Мариной, не видать ей лошадей как собственных ушей: зарплата мамы позволяла любоваться ими только издалека. Но она была Марина Северова – дочь известного жокея, заслуженного тренера клуба.

* * *

Год тысяча девятьсот семьдесят четвертый…

Марью Николаевну посоветовали Дмитрию Северову как хорошего репетитора. Она работала в школе преподавателем русского и литературы в старших классах: строгая, холодная, замкнутая.

В свои двадцать семь Марья Николаевна после пары неудачных романов уже поставила крест на личной жизни. Время медленно и скучно вело ее от школы до дома, от уроков и тетрадей к книгам и журналам, а редкие встречи с неинтересными подругами оставляли лишь неприятное послевкусие.

И в тот вечер, возвращаясь с очередного педсовета, Марья Николаевна вновь думала о том, что жизнь ее и люди вокруг ужасно скучны. Казалось, кроме связей и полезных знакомств, теперь никому ничего не нужно. Хотелось поскорей добраться до дома, закрыть за собой дверь и до утра остаться наедине с возвышенными мыслями, книгами, мечтами. А у ее подъезда стоял невысокий хмурый мужчина и разглядывал палисадник…

Марью Николаевну предупредили: сегодня к ней придет очень важный человек, которому надо помочь поступить в институт. Опять знакомства, связи, нужные люди! И даже смотреть не хотелось в сторону гостя. Ведь всем своим видом он показывал, как не нравится ему старый двор, полуразрушенный подъезд, грязный асфальт и вообще все, что его окружает.

«Очередной бездарь», – с неприязнью подумала она: ей было все равно, что этот «важный человек» от завуча. Да хоть от самого министра образования! Она не хотела иметь с этим мужчиной в дорогом кожаном пиджаке ничего общего. Думала, как бы сразу отправить его восвояси… Думала, думала, а когда подошла, онемела.

Он повернулся, улыбнулся, прищурив светло-зеленые глаза, и тихо спросил:

– Вы Марья Николаевна?

Как же он был похож на столь любимого ею Олега Даля! Практически одно лицо, одна фигура, а главное – одна на миллион улыбка: скептичная, с тонкой грустью.

– Да… – только и смогла произнести Марья Николаевна, навсегда ставшая для Дмитрия Северова просто Машей.

Встреча произошла в конце сентября, и почти год Маша потратила на своего VIP-ученика, чтобы он поступил в институт со спортивным уклоном на вечерний факультет.

Постепенно все тайны жизни Дмитрия были раскрыты. Он любил задержаться у нее после занятий за чашкой чая.

С шестнадцати лет талантливый жокей участвовал в скачках. Невысокий рост и малый вес как нельзя лучше способствовали успешной карьере. Да и с лошадьми он был на «ты» с детства: отец работал на конном заводе ветеринаром. Были многочисленные победы, поездки за границу, удивительные знакомства в разных кругах. Его приятная внешность и врожденная интеллигентность открывали многие двери, практически сразу располагая к себе.

За год до знакомства с Машей произошла трагическая случайность. Лошадь оступилась – Дмитрий рухнул, сильно ударившись головой об ограждение манежа. Серьезная травма, сильнейшие головные боли, полный запрет врачей на занятия спортом: любым, не говоря уж о верховой езде! Выписавшись из больницы, он, парализованный депрессией, долго не общался ни с кем из старых знакомых: ему всего двадцать девять, а жизнь кончена… тяжелая ноша для звезды ипподрома.

Помог тренер. Однажды он пригласил его на занятия с детской группой. Лошади так себе, но дети оказались потрясающими. Их любовь к конному спорту и искреннее восхищение его карьерой постепенно вернули Дмитрию вкус к жизни: он снова загорелся. Его внимательно слушали, его советы помогали подрастающей смене. Опять же, прослышав о новом помощнике тренера, к нему стали подтягиваться непростые клиенты.

Вся загвоздка состояла в том, что для работы тренером было необходимо соответствующее образование: неожиданной преградой на пути к этому стал своенравный старый профессор словесности института физкультуры. Чем ему так не понравился Дмитрий – непонятно, но экзамен Северов завалил…

Маша слушала, сочувствовала, строгая маска сходила с лица. Дмитрий же после занятий никак не мог выбросить из головы ее образ… Привык он к ней, ощущал потребность в постоянном общении… И то ли это общение, то ли привычка покорять всех и вся, но Северов понял: мало ему ее заботливого сочувствия – хотелось большего. При всей Машиной внешней неприступности он видел, что нравится ей. Оставалось найти подход и приручить «Марью Николаевну». Впрочем, укрощение строптивых всегда было по его части.

Все началось с правильных подарков на Новый год и Восьмое марта. Да, дефицитные издания худлита Маша принимала без особого восторга, так как ее смущал, что называется, сам момент, но и отказаться от книг она не могла: Ахматову, Пастернака, Уилки Коллинза или того же Луи Буссенара было не достать. По-настоящему же сблизиться им помогла еще одна «находка» Дмитрия: он стал приглашать своего репетитора на всевозможные премьеры и творческие вечера – появились как будто бы свидания. После всех этих выходов в свет они пешком добирались до ее дома: с каждым разом общих тем для разговоров и романтики становилось все больше. Наступившая весна беспощадно требовала быть открытыми, безрассудными, счастливыми, и лед в сердце Маши таял.

Да, им было чем поделиться. Оказалось, оба практически не знали нормального детства: он – из-за серьезного спортивного режима, она – из-за строгого родительского контроля. Оба не успели насладиться беззаботной юностью из-за того, что потеряли родителей в двадцать с небольшим: пришлось быстро взрослеть.

Маша стала чаще улыбаться и даже позволяла ему говорить приятные глупости в свой адрес. В конце апреля, после посещения съемок телеспектакля «Проснись и пой» в Театре сатиры, он провожал Машу домой, счастливую и легкую… У подъезда она повернулась к нему, чтобы сказать спасибо, крутанувшись на одном каблучке, и сама не поняла, как оказалась в его объятиях, получив вместо «пожалуйста» решительный поцелуй.

– Маш, выходи за меня!

Она замерла, ошарашенная таким развитием событий, и через секунду, смущенная, сбежала. Он же смотрел ей вслед, удивляясь самому себе: женитьба до этого момента не входила в его планы.

В июне он все же смог поступить в институт, а в августе они тихо расписались.

Марина родилась через полтора года. И если до беременности Маша старалась бывать на всех привычных для Дмитрия шумных посиделках и откровенных пьянках, то, когда она была на сносях, ее натура взяла верх над стремлением угождать любимому тогда еще мужчине – и, мало того, стала всеми силами, пользуясь положением, превращать гулену-мужа в домашнего кота.

Дмитрий терпел. Он был рад появлению дочери и безумно любил улыбчивую и спокойную малышку, в умном личике которой, как в зеркале, волшебным образом проявлялись самые лучшие черточки и штрихи, взятые от родителей.

Марина подрастала, делая уверенные шаги навстречу любимым родителям, а родители в противовес этим шажкам все больше отдалялись.

Домашнего Дмитрия хватило ненадолго. Он быстро возвращал свою прежнюю свободную жизнь. Пользуясь свалившимися дополнительными нагрузками, которыми его одарило руководство клуба, он стал позже приходить, а вскоре и вовсе частенько оставаться в клубе. Маша ревновала и сходила с ума не только от возникающих в воображении ярких образов измен, но начинала тихо ненавидеть его за непозволительную свободу.

Вернулась строгая, холодная, замкнутая Марья Николаевна. Самодостаточность, твердость и требовательность к себе снова стали ее главными спутниками. Но она все же испытывала справедливую благодарность к Северову за дочь, за финансовую поддержку и за то, что он смог переселить их из ветхого двухэтажного дома в новую девятиэтажку недалеко от «Сокольников».

Марина росла спокойной и разумной: Маша занималась ее образованием и следила, чтобы девочка читала «правильные» книги, «правильно» говорила, «правильно» одевалась. Северов же появлялся в их доме как праздник, раз в неделю и посвящал дочери целый день – зоопарк, музеи, театры, кино были исхожены ими так же, как и все московские парки, где они изучали причуды природы и, конечно же, лошадей.

Маша категорически запретила мужу отдавать дочь в профессиональный спорт и даже просто обучать секретам жокейского мастерства: разрешались только тихие прогулки верхом. Дмитрий понимал и разделял беспокойство жены за дочь и, дабы переключить врожденный интерес Марины к так называемому лошадиному делу, поддержал инициативу занятий бальными танцами. Он аккуратно каждый раз отшучивался или уводил разговор в сторону, лишь бы не касаться вопроса о карьере жокея. Теперь, когда кто-то делал девочке комплимент как первоклассной наезднице, удивляясь, почему она не идет по стопам отца, Марина с юмором отвечала, кивая в сторону любимого родителя:

– У всех, кто посвящает себя этому спорту, ноги, мягко говоря, далеки от идеала, а для девушки разве это хорошо?

У Дмитрия ноги и правда были кривоваты. Он улыбался, с обожанием глядя на дочь, и радовался ее умению держать марку: «Папина девочка…»

Всегда была папиной и осталась ею даже после его нелепой смерти.

В тот морозный мартовский вечер в квартиру позвонил помощник Дмитрия по тренерской работе – Виктор. Дмитрий догнал и остановил лошадь, понесшую клиента, но из-за скользкого грунта сам упал и разбился насмерть.

Ступор у Марины был недолгим. Рванув с вешалки куртку, она понеслась из дома в темноту. Виктор нашел ее в тренерской, на любимом диване отца. Она не плакала, а просто лежала, замерев, не желая никуда уходить. Он позвонил Маше, чтобы успокоить… Уговорить Марину вернуться домой получилось только после того, как мать пообещала разрешить ей заниматься верховой ездой: только через это Марина могла чувствовать присутствие отца и как-то продолжать жить дальше. Ей исполнилось четырнадцать: на возникшие в их семье финансовые проблемы на фоне всеобщей неразберихи в стране ей было, грубо говоря, наплевать. Между тем на мизерную зарплату учительницы падала неподъемная сумма расходов в виде очень дорогих занятий верховой ездой.

На помощь пришел Виктор. Он смог договориться с начальством о бесплатном членстве в клубе (в память о Северове) и стал для девушки любимым тренером Виктором Владимировичем – еще одной ниточкой, связывающей с ушедшим так рано отцом.

* * *

Странно знакомый смеющийся голос вернул Марину в настоящее.

– Какие нежности…

Она обернулась и от неожиданности еще ближе прижалась к лошади.

– Привет. Не ожидал, что встречу тебя здесь…

Насколько Марина помнила, в прошлый раз хозяин «мерседеса» обращался к ней на «вы»:

– Извините, я не уверена, что мы знакомы.

Поспешив отвернуться, девушка сделала вид, что очень занята подготовкой лошади. Только так она могла скрыть легкий мандраж от непонятной радости, вызванной появлением этого человека.

– Давай помогу, – он перехватил у нее тяжелое седло. – Вижу, вы с Русланом прекрасно понимаете друг друга! А я спорил с Виктором, что к этому красавцу невозможно найти подход!

Марина хмурилась, краснела, чувствуя непривычное внимание к себе, и не могла отделаться от мысли, что в потертых джинсах и пестро-сером свитере он нравится ей даже больше, чем тогда, в подъезде, одетый с иголочки.

Наконец, собравшись, она взяла Руслана под уздцы.

– Разрешите, меня уже ждут. – И, не дожидаясь пока он уступит дорогу, попыталась пройти.

– Марина, погоди!

Вместо того чтобы отойти в сторону, мужчина вдруг резко протянул руку, поймав ее за запястье. Она растерялась, а удивление, отразившееся на лице, заставило его ослабить хватку.

– Извини, – он убрал руку. – После тренировки ты домой? Я еду к Кире и мог бы тебя подвезти…

От одной мысли воспользоваться этим предложением Марине стало жарко, но вновь появившееся напряжение на лице нового знакомого заставило тут же остыть:

– Нет, спасибо. Я сама.

– Что ж, тогда до встречи…

«До встречи? До какой встречи?» – явный вопрос читался на ее лице.

Он улыбнулся и, не сказав ни слова, направился к выходу.

– Ничего себе? Кто это? – удивленный голос Юли заставил Марину очнуться. – Что у вас тут произошло?

– Ничего… Пойдем…

Они шли рядом, стараясь держать лошадей подальше друг от друга.

– Как тебя угораздило подцепить такого?

– Не говори глупостей… – буркнула Марина.

– А в чем, собственно, проблема?

– Юль, а ничего, что он, наверное, вдвое старше нас?!

– И что в этом плохого? По-моему, даже наоборот… – Она мечтательно улыбнулась.

– Прекрати! У меня есть твой брат!

– Ой, не смеши… Да Андрей просто птенчик по сравнению с этим.

Иногда эта худощавая брюнетка теряла контроль над своими фантазиями, и тогда только держись.

Марина резко остановилась.

– Юль, ты серьезно?!

– Ну ладно, сдаюсь… Не возмущайся… Просто я на твоем месте даже и не знаю, что бы отдала, только б побывать в объятиях этого экземпляра! – От удовольствия она поежилась, а у Марины по спине побежали мурашки: она машинально потерла то место, где еще чувствовалось прикосновение сильной руки.

Юля ускорила шаг, оставив подругу в глубокой задумчивости. Руслан тревожно косился на свою любимицу, не понимая, что происходит: такой рассеянной он видел ее впервые.

* * *

Последнее время в жизни все явно двигалось не туда и не так. Обычно Марина отвечала за свои слова и поступки, а действия всегда продумывала и планировала на три шага вперед. Теперь же она, с одной стороны, наслаждалась теплом, сидя на заднем сиденье дорогой машины, а с другой – была очень смущена тем, что не выдержала, позволила себе изменить принятое решение. Но чего еще можно было ожидать от Юльки, которая, лишь увидев притормозившую у трамвайной остановки машину, мысленно уже сидела рядом с ее хозяином, а не стояла, вцепившись в руку окаменевшей подруги, на ледяном тротуаре!

И пожаловаться было нельзя, пока салон наполняла кокетливая болтовня подруги про Марининого Руслана и особенности «мерседеса»… Но, как только она выскочила из машины, махнув рукой, и Марина осталась наедине с новым знакомым – с его изучающим взглядом в зеркале заднего вида, – все резко изменилось. Она ерзала, все больше напрягалась, а он молчал.

«Какой же он странный…»

Неожиданно машина остановилась.

Марина не сразу поняла, что они уже у ее подъезда, и нерешительно подняла взгляд: да, как-то по-другому все выглядело из окна этой необычной для нее жизни! Очнувшись, она стала судорожно соображать, что нажать, чтобы открыть дверь, но безуспешно. Не было у нее опыта общения с личным транспортом: все больше как-то с общественным.

Он же, облокотившись рукой о спинку своего сиденья, улыбаясь, наблюдал за ее беспомощностью и, лишь когда девушка подняла на него вопросительный взгляд, не спеша вышел и галантно открыл дверь.

– Прошу вас…

Быстро шагая впереди, она готова была провалиться сквозь землю, под этот чертов мерзлый асфальт. Секунды замкнутого пространства лифта наедине со знакомым незнакомцем показались вечностью, а собственная квартира – спасительным островом.

Марья Николаевна была не одна – в коридор из кухни долетало щебетание Киры:

– Представляете, Егор не забыл про мою просьбу! Начальница в полном восторге!

– Похвально, – сдержанно отвечала мама Марины.

Со стороны они казались настолько разными, что видеть их вместе, а уж тем более слышать задушевные беседы за чашкой кофе было по меньшей мере странным.