Американская интервенция в Сибири. 1918–1920. Воспоминания командующего экспедиционным корпусом

© ЗАО «Центрполиграф», 2018

* * *

Предисловие

В начале 1918 года президент Вильсон сказал мне, что его склоняют к тому, чтобы американские войска совместно с силами союзников предприняли экспедицию на север России и в Сибирь, и попросил меня подумать, что ему следует ответить французам и британцам. В качестве аргумента в пользу данного предприятия приводился тот факт, что в окрестностях Архангельска располагаются очень крупные военные склады, которые могут попасть в руки немцев, если их не защитят союзнические силы. Кроме того, значительная часть проживающих на севере России людей остается верной союзническим обязательствам и готова присоединиться к силам союзников, чтобы снова организовать Восточный фронт или по меньшей мере оттянуть на Восток существенную часть германских войск. Что же касается Сибири, одной из причин было то, что значительный контингент чешских солдат откололся от австрийской армии, воевавшей на Восточном фронте, и теперь направляется через Сибирь во Владивосток с целью перебраться из этого порта морем во Францию и снова вступить в войну на стороне союзников. Сообщалось, что эти чехи недостаточно хорошо вооружены и к тому же испытывают нехватку продовольствия, чтобы проделать такой переход, и их необходимо защитить от отрядов германских и австрийских пленных, которые после Октябрьской революции в России были выпущены из лагерей для военнопленных и теперь под командованием немецких офицеров превратились в хорошо организованные и боеспособные отряды, нацеленные на то, чтобы, захватив военные склады русских, предоставить их в распоряжение Германии и Австрии, а также преследовать русских, содействующих союзникам. Кроме того, говорилось, что жертвы, принесенные Россией во время войны, дают ее народу право на любую возможную помощь, которую союзники могли бы оказать в поддержании порядка и становлении новых общественных институтов. Это соображение уже привело к отправке в Сибирь так называемой комиссии Стивенса, призванной содействовать в восстановлении работы жизненно важных для этой территории железных дорог.

Несколько дней спустя мы с президентом обсудили этот вопрос во всей его полноте. Я высказал точку зрения своих армейских коллег, что война на Западном фронте должна быть выиграна и что для достижения максимально быстрого успеха необходимо предпринять все возможные усилия, чтобы сконцентрировать там максимальное количество войск, обеспечив численное превосходство, тогда как распределение их по нескольким театрам военных действий приведет, в лучшем случае, к отсрочке окончательной победы, не давая возможности достичь существенных результатов ни на одном из направлений. Мои доводы произвели на президента такое сильное впечатление, что он послал за начальником штаба и обсудил с ним возможность успешного восстановления Восточного фронта и влияние предлагаемой экспедиции на боеспособность союзных армий на Западном фронте. Во время нашей третьей беседы президент сказал мне, что удовлетворен единодушием военного ведомства, однако по причинам отличным от чисто военных чувствует себя обязанным принять определенное участие в обеих экспедициях. Обстоятельства, подвигнувшие президента к такому решению, были дипломатическими, и я воздержался от их обсуждения. В то время я полагал – и не изменил мнения позже, – что ситуация, как она была ему представлена, оправдывала такое решение, однако последующие события в обоих случаях полностью подтвердили справедливость мнения Генерального штаба.

Сибирская экспедиция, описанная генерал-майором Уиль ямом Грейвсом, командовавшим американским экспедиционным корпусом, была наиболее важной из этих двух предприятий и почти ежедневно порождала ситуации столь же щекотливые, сколь и опасные. До определенной степени – хотя, должен признаться, далеко не полностью – мы это предвидели, и предложенное начальником штаба генералом Марчем назначение генерала Грейвса на должность командующего американским контингентом встретило мое немедленное и полное одобрение. Когда я был назначен военным министром, генерал Грейвс служил секретарем Генерального штаба, так что я находился с ним в постоянном контакте. Благодаря этому я знал его как уверенного в себе, образованного и прекрасно подготовленного военного, обладавшего здравым смыслом, скромностью и преданностью – качествами, наиболее востребованными в тех многочисленных сложных ситуациях, которые я мог предвидеть. После завершения этого удивительного предприятия я более чем удовлетворен сделанным нами выбором американского командующего. Опрометчивый, непоследовательный офицер на посту командующего американскими силами в Сибири мог с легкостью создать ситуации, требующие несоразмерных военных усилий со стороны союзников, и особенно со стороны Соединенных Штатов, и мог доставить нашей стране самые нежелательные сложности. Возможности их возникновения встречаются едва ли не на каждой странице нижеследующего повествования.

Генерал Грейвс приводит, например, так называемые Aide Memoire, написанные президентом Вильсоном, которые, как подтверждает генерал, я собственноручно передал ему на железнодорожном вокзале Канзас-Сити. Поскольку я был прекрасно осведомлен о тех ограничениях, которые президент наложил на участие американских сил в сибирской операции, как и о причинах, по которым наше правительство решило в ней участвовать, мне не хотелось, чтобы генерал Грейвс отбыл из страны, предварительно не встретившись со мной лично. Во время этой встречи я хотел обратить его особое внимание на некоторые трудности, с которыми он может столкнуться, и на особую твердость, которой президент ожидал от него в вопросе следования вышеозначенной политической линии. В связи с этим я предпринял инспекционную поездку в Левенвортскую военную тюрьму и отправил генералу Грейвсу приказ встретиться со мной в Канзас-Сити, что позволяло ему избежать задержки в приготовлениях к отъезду, которые бы непременно возникли, если бы ему пришлось приезжать ко мне в Вашингтон. К несчастью, его поезд опоздал, и наша встреча оказалась короче, чем я планировал, однако и этого времени хватило. С того дня и до возвращения Сибирской экспедиции назад в Соединенные Штаты генерал Грейвс неукоснительно следовал политике правительства, невзирая на сложные и зачастую возмутительные обстоятельства. В Вашингтоне мне нередко приходилось слышать от военных атташе союзников, а иногда и от Государственного департамента критические замечания в отношении генерала Грейвса и обвинения в нежелании сотрудничать. Однако когда я просил предоставить мне подробную информацию, неизменно убеждался в том, что приписываемые генералу неудачи не что иное, как его отказ отступить от буквы и духа данных ему предписаний. В июне 1919 года я встретился с президентом Вильсоном в Париже, и он рассказал мне о представлениях, сделанных ему со стороны Франции и Британии, в которых они сетовали на упрямство генерала Грейвса, его тяжелый характер и неспособность к сотрудничеству. Однако когда я напомнил президенту политическую линию, изложенную в его Aide Memoire, и посвятил в детали аналогичных жалоб, поступавших ко мне в Вашингтоне, мне удалось убедить его в том, что генерал Грейвс полностью верен его политике перед лицом желания части союзного командования превратить Сибирскую экспедицию в военную интервенцию и вмешательство во внутренние дела России, против чего президент возражал с самого начала. В завершение нашей встречи президент улыбнулся и сказал: «Полагаю, это старая история, Бейкер. Люди часто получают репутацию упрямцев только потому, что постоянно оказываются правы». Так или иначе, но и в то время, и потом президент полностью одобрял поведение генерала Грейвса. И если на поверку Сибирская экспедиция оказалась неоправданной, если в результате не удалось достичь существенных результатов – как оно и было в действительности, – то это объясняется сложившимися в то время условиями. Она не превратилась в военную авантюру и, удержав от подобных авантюр других, создала условия, которые сделали необходимым вывод союзных сил с территории Сибири, тем самым не допустив завоевание и присвоение русской земли другими странами, чьи интересы на Дальнем Востоке могли с легкостью привести к нарушению перемирия и, в конечном счете, к установлению постоянной колониальной администрации на огромной территории российского Дальнего Востока.

Если отвлечься от ее последствий для всего мира, Сибирская экспедиция остается загадочным предприятием. В самом деле, даже сам генерал Грейвс «…никогда не мог прийти к какому-либо удовлетворительному заключению насчет того, почему Соединенные Штаты вообще приняли участие в этой интервенции». Однако если посмотреть на ситуацию в мире, можно найти адекватное, хотя и непростое объяснение. В мире шла война. Наиболее страшные военные столкновения были сосредоточены на Западном фронте от Ла-Манша до швейцарской границы, но эхо этого конфликта затронуло весь мир, и повсюду, то в одном, то в другом месте затевались странные побочные авантюры. Все эти «побочные явления» были в той или иной степени периферийными отголосками глубочайшего потрясения центральной нервной системы планеты. Некоторые из них тщательно планировались, чтобы отвлечь силы противника или подорвать его ресурсы. Некоторые были предприняты для поддержания духа союзников на фоне затянувшейся патовой ситуации на Западном фронте и несли на себе оттенок романтики, как, например, взятие Иерусалима фельдмаршалом Алленби и изгнание неверных из святых мест Палестины. Некоторые явились следствием выброса подавляемых настроений отсталых народов на фоне ослабления их сдерживания колониальными властями, все усилия которых сосредоточились на боях в Европе и которые не имели ни времени, ни сил для поддержания своей власти на удаленных территориях. Успех революций в России привел к утрате Москвой реальной власти на Дальнем Востоке и развязал руки хищным амбициям таких казачьих атаманов, как Семенов и Калмыков. Просторы Сибири на протяжении долгого времени являлись ареной коммерческих и военных авантюр и конфликтов между немцами, англичанами, французами и японцами. Сама же Сибирь была населена частично полудикими народами, частично политическими ссыльными, к которым теперь добавилось большое число освобожденных военнопленных. Меняющаяся власть в Москве меняла свое отношение к мировой войне и участию в ней России, и эти противоположные мнения, с трудом понимаемые в далекой Сибири, затуманивали и без того смутное представление о национальных интересах России. На Западном фронте нации были привержены одним доминирующим стремлениям, но в таких местах, как Сибирь, это понимание и напряжение отсутствовало. Сибирь оказалась в том же положении, что и сержант Гриша, не имевший представления, зачем все это, но понимавший, что старый мир пришел в какой-то непонятный всеобщий беспорядок.

В условиях, которые описаны выше, военная интервенция союзников уже не кажется такой противоестественной, учитывая сложности, присущие подобным ситуациям. Заинтересованные нации без труда обнаружили, что меняющиеся день ото дня обстоятельства предполагают, если не требуют, изменений в их политике. Большинство наций, имевших войска в Сибири, были слишком заняты тем, что происходило у них дома, чтобы уделять много внимания тому, что происходит вокруг Байкала. Неудивительно, что, как следствие, их военные командиры получили большую свободу в решении политических вопросов, и у генерала Юи или генерала Нокса возникло ощущение, что, воспользовавшись новым поворотом событий, они смогут сделать большой скачок в достижении целей союзников и параллельно с этим удовлетворить коммерческие и территориальные пожелания своих правительств, как они их понимали. В книге генерала Грейвса приведены доказательства того, что время от времени сходные идеи пускали корни в умах некоторых официальных лиц и в Соединенных Штатах. Я не могу догадаться, как объяснить очевидный конфликт, возникший между военным министерством и Государственным департаментом США в отношении сибирской операции, как не могу понять, почему Государственный департамент предпринял попытки – и временами преуспевал в этом – внушить свои идеи в отношении политики в Сибири непосредственно генералу Грейвсу. Возможно, на Государственный департамент произвели большее, чем на меня, впечатление определенные взгляды союзников в отношении расширения сотрудничества за пределы того, что было указано в Aide Memoire. Возможно, некоторые из этих суждений были просто отражением недовольства союзников тем, на что они могли рассчитывать. Однако они не были предварительно представлены государственному секретарю и не рассматривались им как то, что могло бы повлиять на четко сформулированную линию поведения Соединенных Штатов в Сибирской экспедиции. Несомненно, в один прекрасный день все это будет тщательно изучено, и пытливый исследователь найдет документы, записки и отчеты о беседах, в которых предлагалось изменить курс, основываясь на каких-то новых фактах, но, даже когда все они будут открыты, Сибирь останется сержантом Гришей. Ситуация, сложившаяся в Сибири, навсегда останется иллюстрацией странностей, порожденных на периферии тем безумием, которое господствовало в центре воюющего мира.

Тем не менее я не могу закончить это предисловие, не выразив, в меру своей возможности, благодарность от лица всей нашей страны тем солдатам, которые мужественно и безропотно несли в том далеком и загадочном краю возложенную на них страной службу. Даже воины Демократии не всегда могут понять причины, стоящие за спиной определенных стратегических решений. Политические и военные решения принимаются в кабинетах и генеральных штабах, а солдаты выполняют приказы. Поэтому те, кто оказался на берегах Белого и Желтого морей, несли свою службу точно так же, как те, кто был на Марне и в Маасе. И если окажется, что кому-то понадобятся подробности, оправдывающие Сибирскую экспедицию с точки зрения национальных интересов, они могут, хотя бы отчасти, найти удовлетворение в сознании того, что американские войска в Сибири вели себя храбро и гуманно. Что они выполняли приказы командира, который действовал, руководствуясь высоким желанием своей страны оказать стабилизирующее и благотворное влияние на огромную территорию, населенную сбитыми с толку, но дружелюбными людьми. Также я полагаю, они могут быть уверены, что история найдет свои плюсы в том, что может расцениваться как неудачный исход американской интервенции в Сибири, ведь если бы не присутствие американских солдат в составе союзнических сил, могли случиться вещи, которые еще больше осложнили бы ситуацию в России и серьезно повлияли на будущее всего мира.

Ньютон Д. Бейкер

От автора

Трудно писать и даже говорить о России, чтобы не быть обвиненным в сочувствии советской власти. Однако во время моей службы в Сибири российский Дальний Восток был полностью отрезан от остальной части России, контролируемой советским правительством. Таким образом, я не имел никаких дел ни с советским правительством, ни с какими-либо лицами, называющими себя его представителями.

Единственная власть, с которой я контактировал за все время службы в Сибири, – это правительство Колчака, если его можно назвать правительством. Я сомневаюсь, что без поддержки иностранных войск Колчак и его правительство смогло бы иметь достаточно сил, чтобы выступать в качестве суверенной власти. В договоре, известном как Межсоюзническое железнодорожное соглашение, касавшемся обслуживания и эксплуатации железных дорог в Сибири, все нации, имевшие там свои войска, признавали Колчака представителем России, и это наивысшая степень признания, которой когда-либо удавалось добиться его правительству. Ни одно государство никогда не признавало Колчака главой какого-либо существовавшего де-факто или де-юре правительства России.

Основная причина того, что я решил вспомнить факты и обстоятельства, связанные с интервенцией, заключается в уверенности, что не только в Соединенных Штатах, но и повсеместно существует ошибочное впечатление в отношении предписаний, на основании которых действовали американские войска в Сибири. Другой причиной стал тот факт, что английский полковник Джон Ворд написал книгу, которая создает – и, по моему мнению, делает это намеренно – неверное впечатление относительно поведения и верности своему долгу американских войск, находившихся в Сибири. Эту книгу можно найти в американских библиотеках, и я не думаю, что будет правильно по отношению к тем американцам, которыми я имел честь командовать, если эти несправедливые выводы останутся потомкам без опровержения.

При написании этой книги я не ставил перед собой цели оправдать какие-либо свои действия или действия американских войск в Сибири, поскольку военный министр, достопочтенный Ньютон Д. Бейкер и начальник Генштаба, генерал Пейтон С. Марч, занимавшие свои посты весь тот период, когда американские войска находились в Сибири, как показано ниже, сделали любое оправдание излишним, дав действиям американских войск свое великодушное и всеобъемлющее одобрение. От военного министра я получил следующее личное письмо, датированное 31 августа 1920 года:

«Я только что закончил читать ваш подробный отчет от 26 мая, относительно операций американских экспедиционных войск в Сибири с 1 июля 1919 года по 31 марта 1920 года. Сибирская экспедиция полностью завершена, и теперь, когда ее последний акт стал предметом отчета, я с удовольствием поздравляю вас с тем, что на посту командующего экспедицией вам неизменно удавалось действовать с таким тактом, энергией и успехом.

Данные вам предписания соответствовали целям, изложенным в Aide Memoire, выпущенным Государственным департаментом, чтобы объявить всему миру задачи и условия использования американских войск в Сибири. В сложившейся неоднозначной ситуации ваши обязанности были зачастую весьма сложными и деликатными, и благодаря удаленности вашего поля деятельности от Соединенных Штатов вы могли рассчитывать только на собственные ресурсы и инициативы. Если же учесть сложности с коммуникациями, обеспечением гласности и в особенности предвзятой интерпретацией положения дел в Сибири и действий вашей команды, ситуация еще больше усложнялась.

Вам будет приятно узнать, что военное министерство с самого начала с полным доверием полагалось на ваши оценки, и я счастлив вас заверить, что сейчас ваши действия на протяжении всего времени экспедиции одобряются министерством».

В своем докладе военному министру за финансовый год, закончившийся 30 июня 1920 года, начальник штаба писал в отношении Сибирской экспедиции: «Ситуация, с которой столкнулись командующий, его офицеры и солдаты, оказалась на удивление сложной и рискованной. То, как он выполнил свою трудную задачу, достойно самых лучших традиций нашей армии».

Уильям С. Грейвс

Цели военной интервенции в Сибирь

6 апреля 1917 года, в день, когда Соединенные Штаты вступили в мировую войну, я служил в военном министерстве в качестве секретаря Генерального штаба. Я был подполковником Генерального штаба и его секретарем начиная с августа 1914 года. До этого я был секретарем с января 1911 года по июль 1912 года.

Так же как все остальные офицеры военного министерства, я надеялся, что меня освободят от текущих обязанностей и направят служить во Францию, но начальник Генштаба генерал-майор Нью Л. Скотт отклонил мою просьбу. 22 сентября 1917 года генерал Скотт достиг возраста, когда по закону должен был уйти в отставку, и его место занял генерал Таскер Х. Блисс, который до этого служил заместителем начальника Генштаба. Генерал Блисс ушел в отставку 31 декабря 1917 года, и вскоре начальником стал генерал-майор Пейтон С. Марч. О своем назначении он узнал, находясь во Франции, и приступил к исполнению своих новых обязанностей 1 марта 1918 года.

По приезде в Соединенные Штаты генерал Марч сообщил мне, что хочет, чтобы я продолжал выполнять свои текущие обязанности еще около четырех месяцев, после чего он намерен разрешить мне отправиться во Францию. Однако в мае 1918 года он сказал: «Если кто-то и должен ехать в Россию, так это вы». Это замечание весьма удивило меня, но, поскольку оно было высказано как предположение, я не стал его комментировать, понимая, что генерал Марч прекрасно осведомлен о моем желании служить в Европе и о том, что каждую возможность, которую давали мне текущие служебные обязанности, я посвящал изучению условий и военных операций во Франции. Я даже не думал о том, что американские войска могут быть направлены в Сибирь, и замечанию генерала Марча не придал большого значения, поскольку не предполагал, что кому-то действительно придется туда отправиться.

В конце июня 1918 года генерал Марч сообщил, что меня намерены сделать генерал-майором национальной армии, после чего назначат командиром одной из дивизий, находящейся в Соединенных Штатах и оставшейся без постоянного командира. Это вселило в меня уверенность в том, что от идеи отправки войск в Сибирь отказались или что меня туда определенно не пошлют. На следующее утро я сказал генералу, что хотел бы командовать 8-й дивизией, расквартированной в Кэмп-Фремонте, Поло-Альто, Калифорния. Он согласился, и вскоре моя кандидатура была представлена в сенат на утверждение в чине генерал-майора национальной армии. 9 июля 1918 года меня утвердили, после чего я немедленно сообщил генералу Марчу, что хочу отбыть в свою дивизию, и 13 июля уехал из Вашингтона. 18 июля 1918 года я вступил в должность командира 8-й дивизии и приступил к исполнению своих новых обязанностей. Я был очень доволен и счастлив, когда узнал, что в октябре 8-ю дивизию решено отправить во Францию.

2 августа 1918 года после полудня начальник моего штаба сообщил, что из Вашингтона получено шифрованное сообщение и его первая фраза гласит: «Вы не должны передавать никому из своих сотрудников или кому-то еще содержание данного сообщения». Я спросил начальника штаба, кто подписал сообщение, и он ответил «Маршалл». Тогда я сказал, что Маршалл не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к нему, и велел заместителю начальника штаба расшифровать сообщение. В нем мне приказывали «сесть на ближайший и самый быстрый поезд до Сан-Франциско и ехать в Канзас-Сити, где направиться в отель «Балтимор» и спросить военного министра. Если его там не окажется, то ожидать его приезда». Эта телеграмма показалась мне одной из самых странных депеш, которые когда-либо отправляло военное министерство, и если только подпись Маршалл не была поставлена ошибочно вместо Марч, то я бы оказался поставленным в сомнительное положение офицера, который либо не подчинится приказу, либо оставит часть, не сказав никому о том, кто дал ему это право и куда он направляется.

В телеграмме не сообщалось ни зачем меня вызывают в Канзас-Сити, ни сколько времени я буду отсутствовать, и вообще вернусь ли назад. В то же время такая информация могла существенно повлиять на то, как мне готовиться к отъезду. Я не знал, что должен взять из одежды, и сомневался, не означает ли данный приказ безвозвратное изменение моего положения. Посмотрев расписание, я увидел, что поезд до Санта-Фе отправляется из Сан-Франциско через два часа, поэтому, сложив немного вещей в дорожную сумку и еще кое-что в небольшой чемодан, отправился в Сан-Франциско. Я успел на поезд, но не смог купить билет в спальный вагон. По пути в Канзас-Сити я телеграфировал военному министру мистеру Бейкеру в отель «Балтимор», сообщая, с каким поездом прибуду. В пути я пытался представить себе, о какой секретной миссии может идти речь, и со страхом думал, что это касается Сибири, хотя в прессе не видел ничего о том, что Соединенные Штаты намерены отправить войска в Россию.

В 10 часов утра, когда я прибыл в Канзас-Сити, меня встретил служащий, сказавший, что мистер Бейкер ожидает меня в зале вокзала. Поскольку до отхода его поезда оставалось совсем немного времени, мистер Бейкер сразу же сообщил, что, к сожалению, должен отправить меня в Сибирь. С присущим ему великодушием он выразил свои сожаления и сказал, что знает о моем нежелании ехать и что, возможно, когда-нибудь он расскажет, почему я должен это сделать. Кроме того, ему хотелось, чтобы я знал, что генерал Марч пытался избавить меня от отправки в Сибирь и хотел отправить во Францию. Он сказал: «Если в будущем вам захочется проклясть того, кто послал вас в Сибирь, знайте, что это сделал я». Потом он вручил мне запечатанный конверт со словами: «Здесь изложена линия поведения Соединенных Штатов в России, которой вы должны следовать. Взвешивайте каждый шаг, потому что вам придется ходить по минному полю. До свидания, и храни вас Господь».

Как только добрался до отеля, я вскрыл конверт и увидел внутри семь страниц, озаглавленных «Aide Memoire» без указания авторства, однако в конце значилось «Государственный департамент, Вашингтон, 17 июля 1918 года». После того как я тщательно изучил документ и почувствовал, что понял предписанную линию поведения, я лег спать, но не мог заснуть, продолжая размышлять, как действуют другие нации и почему меня не проинформировали о том, что происходит в Сибири. На следующий день я прочел документ еще несколько раз, чтобы проанализировать и понять значение каждой фразы. Я почувствовал, что никаких разночтений в понимании линии поведения Соединенных Штатов быть не может и что я не нуждаюсь ни в каких дальнейших разъяснениях. Предписанная мне линия поведения выглядела следующим образом:

«Aide Memoire

Народ Соединенных Штатов всем сердцем желает выиграть эту войну. Руководящий принцип правительства Соединенных Штатов состоит в том, чтобы делать все необходимое и действенное, чтобы ее выиграть. Оно желает любыми возможными способами сотрудничать с правительствами союзников и будет охотно делать это, поскольку не преследует каких-то собственных целей и полагает, что война может быть выиграна только сообща и при тесном согласовании принципов действий. Оно готово изучить все возможные стратегии и действия, в которых союзники желали бы воплотить дух этого сотрудничества, и с уверенностью пришло к заключению, что, если оно сочтет себя обязанным отказаться от участия в каких-то предприятиях или действиях, следует понимать, что это делается только потому, что оно считает необходимым воспрепятствовать этим планам и действиям».