Пролог
Шел 2146 год, человечество так и не отправилось к другим звездам, истребило всю фауну, плодясь и занимая все новые территории, некогда принадлежавшие диким животным. Практически не добившись серьезного прорыва в технологиях, исчерпало недра земли и отравило экологию планеты. Онкологические болезни, эпидемии, а также великое множество мутагенных штаммов вирусов, грозили полному вырождению человеческого вида. Тогда в 2154 году светило науки, ученый – генетик Роман Петрович Севергин, на конференции Организации Союза Ученых Мира, объявил о начале работ над очисткой и укреплением ДНК человека путем его искусственных изменений и дополнений. Тем самым дать человечеству еще один шанс. Спустя два года скрупулёзной работы научных лабораторий генетики и биологии всего мира, результаты превзошли все смелые ожидания. Дети, выращенные из «пробирки» с участием передовых биотехнологий, были на несколько порядков сильнее, выносливее, гораздо умнее и абсолютно не восприимчивы к вирусам и болезням. Однако самым ценным было, это способность «новых людей» к наследственной передаче «супергенов» своим потомкам естественным половым путем. Весь ученый мир ликовал от триумфа! Человек теперь мог снова зазвучать гордо! Спустя тридцать лет, следующее поколение оказалось гораздо плодовитее предыдущего и уже к пятнадцатилетнему возрасту, являлось полностью развитым половозрелым человеком. Разница между «старыми» и «новыми» людьми была настолько велика, что большая часть человечества, объявила «новых» людей мутантами, и во многих странах началась видовая генетическая дискриминация. Частые междоусобицы между представителями видов, переросли в полномасштабную войну, охватившую весь мир. Применение массированных ударов ядерным, бактериологическим и всевозможным химическим оружием, уничтожило до семидесяти процентов населения планеты, а огромные территории Земли, стали не пригодными для жизни. Это событие вошло в историю человечества, как «Черный день». Выжившие представители фауны планеты, попав под аномальное воздействие зараженных территорий, изменились практически до неузнаваемости. Выжили только сильнейшие. История начала новый отсчет времени.
Год 76 после «Черного дня», наши дни.
1
Всегда перемена места жительства нихера хорошего не приносит! Вот и наш папаша прет нас в далекие ебеня. В деревню ему видите-ли захотелось! Даром, что мама в больнице с херовым диагнозом, ну да похер, прет. А панорама за окном все херовей и херовей. Ну да, Вам смешно, Вы в благоустроенной квартире, а тут блядь на права глянешь-говно, налево-еще говно! Под ноги, грязь! Ебать- колотить! Тут еще эта старшая сестрица такое ебло скукожила, прям восторг у нее суки. – Глянь! – говорит, – Небо какое! Прям как море, синее – синее! – Ну нахуй, пока едем, спать пойду лягу.
Ага, прибыли наконец то! А домик то ничего, побольше от нашего будет, но первое впечатление сами знаете, обманчиво. Что ж глянем, глянем…
Грязь блядь, грязь везде сука, ебать! А эта цапля, сестрица моя, босиком пездохает по полу и прям как мантру читает: – Вот приберемся, приберемся тут, и заживем!
Заживать она тут сука собралась, видел я уже соседского паренька, что поглазеть на нас, новоселов прибегал, так эта дылда ему таких глазок настроила, что он чуть со штанов не выпрыгнул. Ну хуй с ними, не до них сейчас. Оба-на, да это же чердак! Лезем!
Ну пыль, старая мебель, окно, лучи солнца преломляясь от грязного стекла, играют на полу солнечными зайчиками. А это че за нихуясебе! И там, и под шкафом! И до хуя то их! Бегают прям как мыши, даром что черные, круглые. – Че за нах? Кто блядь такие? Пойду у старшОй спрошу, че за зверье такое.
Сестра уже в «позе зю» херачит тряпкой полы, как услышала про хуиту на чердаке, ржала как цирковая лошадь бля, сказала я глупый и не знаю, что это просто пауки такие, живут в пустых домах там, где пыль и грязь. Не кусаются вроде. Боятся чистоты. А вот это уже полезная информация, пойду ка я их веничком разъебу! Ну не видел я ни разу этих самых пауков, и че теперь ржать с меня? Сама она пизда тупая!
Вот уже и вечер, «лошадь» на всех порах умчалась к соседскому пареньку на свидание, папаша, тоже запропастился в какие-то ебеня. Ну а я, вполне себе нихуйственно с чашечкой чая на чердаке, ну типа обживаюсь. Ах да! Я ведь Вам не сказал, что я приемный ребенок? Вот ведь блядь!
2
Так и есть, год назад меня усыновил этот долговязый чудак, когда мне было десять, ну или двенадцать. Что-то около. Пришел такой очкастый хуй в Детприемник, смотрит из-под своих стекляшек то на меня, то на соседа по нарам в бараке Детприемника, и лыбится сука. Ну думаю пиздец нам, сто пудов с борделя какого за свежим «мяском» пришел. За малым не вцепился я зубами этому пидору в рожу, думаю будь что будет после, но очком торговать ради тарелки похлебки, я не стану! Пусть хоть прирежут после. Лучше уж сдохнуть, хуй им! Разозлился прям, кровь закипела, в ушах шум, зрение обострилось. Ну сука, дай повод! Ну протяни ко мне руку, давай! Мой взгляд сфокусировался на его пульсирующей яремной вене, время как обычно замедлило свой бег, муха, летящая вдоль окна, повисла в воздухе и как сквозь масло стала потихоньку плыть в воздухе. Звуки практически исчезли. Лишь было слышно стук сердца этого типа и слегка тише стук сердца моего соседа по нарам. А я могу быть очень быстрым! Ну…? Из этого состояния меня словно выдернуло, как ледяной водой окатили. Краем слуха, я отчетливо услышал шепот Хозяина приемника. Сказал, что компенсирует содержание, сказал усыновить хочет.
– Усыновить?!
Я возвращался в обычный ритм времени.
– Усыновить… – видимо я повторил это слово вслух, это самое неправдоподобное, самое волшебное, самое НЕНОРМАЛЬНОЕ при нашей жизни слово. Бля…
– Да, усыновить! – повторил этот человек за мной, и улыбнулся.
– Хуясе! Ебать! Как? – видимо я это выкрикнул ему в лицо. Потому, что его передернуло и он, опустив взгляд, после короткой паузы снова решительно посмотрел мне прямо в глаза и совершенно серьезно сказал: – Вот так! Ты тот, кого я искал. Собирайся. Тебя ждут дома.
Пиздец. Нет, это полный пиздец! Такого просто не может быть! Я скорее поверю в то, что один ебанутый старикан, пытался нам, детворе, втемяшить, что давным–давно, собаки не охотились на людей, а были раза в два меньше и жили с людьми в их домах и выходили с ними на прогулку! Мы тогда ржали до усеру с этого дебила, а потом Слон ебнул ему рантом сапога под кадык, и пока этот еблан корчился, мы его качественно обчистили. Правда и «улов» с него был не велик. Да и хуй с ним, такого придурка просто так отмудохать и то, в радость!
– А кто еще ждет? И нахуя ждут? – осипшим от бури противоречивых эмоций голосом, спросил я. А ведь и правда, схуяли там меня ждут? Я тамошним, этим, кто? Они ведь даже не знают нихуя обо мне…
– Как придём, все узнаешь! – уже совсем весело сказал этот тип мне и подмигнул. – Ты собирайся, вон с друзьями попрощайся, а я пойду за тебя с Хозяином порешаю.
Ну хули, я как во сне завороженно, подхожу к Ваське Жмыху, соседу моему, обнимаю его, пездую до Слона, тоже обнимаю. – Ну говорю, прощевайте братцы что ли?
Слоняра аж засопел через свой нос-хобот. А Жмых начал стучать рогами по металлической стойке нар. Так нихуя не проронив не слова, эти уроды, мои закадыки, стали громко выть каждый на свой лад. Так я и вышел со двора почти родного Детоприемника, под аккомпанемент вокала моих друганов, в чем был, с этим чудаком. А хули, все что на мне, то и есть мое имущество. Не богат, хех!
– Звать то тебя как? – спросил мой новый… опекун.
– Чего? А, а че Хозяин не сказал? – я с трудом отогнав назойливую мысль о невероятном случае в моей судьбе, попытался вникнуть в суть разговора.
– Он то сказал, но я хотел сам с тобой познакомиться, понимаешь?
– А, ну Сыч. Сыч меня зовут. Вот! – я посмотрел ему в глаза. Нет, не заржал, даже краем губы не дернул!
– Очень приятно! А меня Семен.
– Угу.
– Че угу то?
– Ну понял, Семен. Очень приятно! – повторил я его реплику.
– Ну вот и знакомы! – обрадовался Семен и сделал такую торжественную мину, как будто только что свершился какой-то особенный ритуал.
Между тем, миновав засеку и пост охраны, мы вышли за город и теперь вокруг куда ни глянь, была степь.
– Далеко идти нам? – спросил я, глядя в даль. Дорога, по которой мы шли упиралась в горизонт.
– Часов пять, до вечера точно будем дома.
Я прикинул в памяти, на сколько знал местную географию. Ну если мы вышли из Южных ворот города, и будем идти прямо, то за пять часов, доберемся до Дмировки, а если будем уходить правее, то до Савура, но это же гораздо дальше! Я решил поделиться своими выкладками с Семеном.
– Ого! Голова! – радостно присвистнув, потряс он мне руку и улыбнулся. – На Савур идем.
– А ночевать в поле? – я с недоверием покосился на него. Зная не понаслышке местную фауну, ночевать на открытой местности, самый верный способ самоубийства.
– Не переживай, нас на машине подвезут. – выдал Семен, и продолжил как не в чем не бывало топать дальше.
– Чегоо? – видимо мои глаза от услышанного запрыгнули на макушку. Шутить дядя изволит, машин уже хуй знает сколько лет нет! Нахуй так? Вроде нормальный мужик, и такую хуйню сморозил. Пиздец.
– Так и есть. На машине! Да не пучься ты так! Вон аж глазища на лбу! Есть, есть еще машины! И у моей дочери, как раз одна такая на ходу.
Меня аж выкрутило. – Слушай Семен! Давай на чистоту! Хули ты мне тут байки ебешь, нахуй я тебе, вам, там всем всрался, а? Если у тебя и дети уже есть, и еще блядь машина, хотя не факт! И еще хуй знает какие сюрпризы меня ждут?
– Дурак! Сына я всю жизнь хотел, а жена дочку родила и не может больше рожать, заболела серьезно! Вот мы и решили скопить денег и усыновить мальчика! Мне ты уж очень, глянулся. Понял? – выпалил он на одном дыхании и пошел так быстро, что я стал еле за ним поспевать.
– Семен, ты это слышь, прости, а? – догнав его я поравнялся с ним.
– Да ладно, че тут… – он махнул рукой, и мы пошли дальше.
– Семен, скажи, а сколько ты за меня Хозяину заплатил? – задал я мучающий меня вопрос, с самого выхода из Детприемника.
– Три.
– Чего три, серебром три?
– Нет конечно, золотых три.
– Хуясебе! Наебал тебя Хозяин, Семен. Это же целый месяц что хошь можно жрать, что хошь покупать! – злорадная улыбочка на моей роже, наверное, поползла к самим ушам, обнажив белые, острые зубы с небольшими клыками.
Семен остановился и обернувшись ко мне, одним вопросом вернул мое ебало в охуевший и растерянный вид: – А ты что, гораздо дешевле?
– Б… бля! Нет! Не-не-не! Я дороже! Я сильный, быстрый, я СОБАКУ убить могу голыми руками! Я бежать могу сутки и не уставать! Я десять, нет, двадцать золотых стою! – видимо я так сильно при этом жестикулировал, что Семен сделал два шага назад от меня подальше.
– Вот и молодец. Если себя сам не уважаешь, тебя никто другой уважать не будет! – подмигнул мне он, и протянул руку для рукопожатия. Я тогда с удовольствием пожал ему руку, было в нем что-то такое настоящее, сильное, что ли. А эти его слова, запомнил на всю жизнь. Они стали моим первым правилом в жизни.
3
Запах воздуха, что попадал на МОЙ чердак из открытого настежь окна, смешивался с запахом хорошего чая в эмалированной кружке, и создавал непередаваемый букет ароматов степных трав, особенного запаха июльской теплой ночи и пения сверчков. Блядь, а ведь мне тут определённо нравится! Сейчас чай допью и будет самое время прошвырнуться по здешним лесам, поохотиться! Я же мутант. Я Вам не говорил? Вот ведь блядь!
Родился я в этом же городе под названием – «Город». Никто уже и не помнит, как он назывался раньше, ну Город и Город. Мамку мою я отродясь не видел, а за отца и речи нет. Да и не особо нынче люди живут семьями в таком понятии. Сейчас Семья, это целый клан. Иные кланы насчитывают до ста человек, и каждый знает и исполняет свои обязанности. Ну кто в охране, кто в огородах, кто плотник, кто на что горазд в общем. А вот ремесло кузнеца, это особый разряд, этому учат много лет и таких на тысячу один. Если ты кузнец, то тебе в любую семью путь открыт. И сыт будешь и одет. Еще воины в цене они же и охотники. Есть еще всякий разный люд, живущий по отдельности от семей. Ну эти в основном бродяги, есть еще торговцы и естественно бандиты, ну как же без них! Хех!
Видимо рожден я был не в клане, а так, как и многие другие дети, от шлюхи или другой залетевшей девки, что не может содержать ребенка. А собственно моему папаше, я и подавно нахуй не впился. Ну да и хуй с ними. Если они живы, и то хорошо. Вот так бы и валялся в канаве голым карапузом, пока крысы бы не нашли. Дальше сами знаете, весь сказ. Но в древние времена, еще во времена всяких машин, произошло нечто, что навсегда изменило человечество как вид «одинаковых». Это же блядь представить себе не могу, как так? Вот ходят по улице одинаковые мужики, такие вот болванчики, только рожи разные и пиздец! А бабы? Ох блядь! Поверил бы, если б сам такое увидал. Вот сейчас каждый по-своему горазд, ух! У кого силенок хоть отбавляй, кобылу взрослую на себе носит. Кто в темноте все видит, вот как я, например. Или баба, что может сразу пять- шесть деток родить и то! А раньше говорят одна баба могла в год, только одного карапуза родить. Ебать, это как же тогда им всем пиздец не пришел? Тут вот бабоньки по три ублюдка каждые четыре месяца рожают, а людей все мало. И один хер большинство не дотягивает и до десяти лет, зверье всех вырезает. Тоже небось пездежь про баб то, ну тех, что раньше были.
Вот так, охотясь на крыс и мышей, я подрос и окреп. Городская помойка и старый заброшенный водосточный коллектор были моими яслями и детсадом. Потом меня, малого звереныша, изловил Пак. Как он смог подкрасться ко мне незаметно, и набросить на меня мешок, не пойму. Я его не «учуял» рядом! Обычно я вот «чую» живность. Не обонянием, нет! Вот знаю и все тут, что за углом человек или за стеной сидит собака. А его нет. Так и попался.
Пак, плоская рожа, да будет ему городская помойка пухом, не был плотником и уж тем более не был кузнецом. Сам он себя называл «Деловой человек», при этом на его заросшей черной щетиной морде, проступала гаденькая такая ухмылочка, чуть обнажая гнилые зубы. Сам он, как мне рассказывал, был родом с Востока, его внешность сильно отличалась от здешнего народа. Был коренаст и не высокого роста, но самое главное отличие, это его узкие раскосые глаза. Бывало смотрит на тебя через свои щелочки, и хуй поймешь, толи рад, толи сейчас въебет тебе в морду кулаком за какой ни будь косяк. А косяков поначалу, с моей стороны, было ох как дохуя!
4
По началу, Пак держал меня в железной клетке, и кормил разной хуетой, толи ради эксперимента, толи ему просто было прикольно смотреть как я сожрав кусок хлеба, блюю в углу клетки и харкаю. Тогда выяснилось, что никакая пища мне не подходит, кроме так сказать «натуральной». Жрал я только свежее мясо. Ну мог и не свежее сожрать без последствий. А вот пить, я мог все что угодно. Даже так полюбившийся мне с детства, чай, черный-байховый. Пак пил именно такой, когда не пил самогон местного производства. Давал и мне. Мы садились с ним за стол на деревянные табуреты пили чай мелкими глотками, и разговаривали обо всем.
Пак учил меня «работать», то есть шнырять по карманам в Толкучке, так назывался наш городской рынок. Учитывая мою скорость и реакцию, «рабочий» из меня вышел знатный, профессионал прямо! Чтобы не схлопотать в морду, я должен был приносить своему опекуну, не менее двух серебряников в день, ну или аналогично всяким другим добром. Остальное все себе. Хотя при нашей жизни у горожан было не густо и наворовать сумму более солидную, чем в два серебром, почти никогда не удавалось. А иногда приходилось и свое докладывать. А Пак бил сильно, нет не просто сильно, а охуеть как сильно и охуеть как быстро! Даже с моей реакцией, я пропускал больше половины ударов.
А еще Пак любил чистоту. В его небольшой хибаре, всегда, сколько я помню, было чисто и все его вещи лежали на «своих» местах. За оставленный где попало свой бушлат, можно было нихуево схватить в рыло. А о брошенных в сенях, немытых сапогах, получив по зубам, вооружиться тряпкой и прочим полагающимся инвентарем, выдраивать всю хибару до блеска. Причем иногда, когда у Пака было хуевое настроение, мыть все дважды. Эта брезгливость к грязи и беспорядку, передалась и мне, путем болючих затрещин и зуботычин. Но я ему за это даже благодарен. Самому приятно, когда чисто и порядок.
Особенным предметом нежной и трепетной любви Пака, была небольшая, стеклянная фигурка черного лебедя. Каждый вечер, когда Пак садился у камина попить чай, он доставал ее из своего старого комода, разворачивал ветошь и любовался этим своим лебедем. На мой вопрос, о таком странном онанизме на кусок черного стекла, я удостоился только фразы, что это «память», и меня, выблядка, не должно это ебать вовсе! Да и похуй, тоже мне цаца какая, пусть теребит этого «черного гуся»! Не очень-то и надо!
Зимой, когда особо делать было нехуй, Пак учил меня читать и писать. Причем методика моего обучения, была аналогична уборке. За что тоже как бы спасибо, мир его праху!
Со временем, в добавок к чтению и письму, я освоил квалификацию «домушника». И теперь наш с ним прожиточный минимум начал повышаться. Пак вставил себе новые железные зубы, а я прибарахлился кожаной курточкой, прочными штанами и предметом черной зависти моих уличных закадык, кожаными берцами. Моя жизнь вообще стала прекрасной, когда во время незваного визита в чужое жилье, я прихватил добротный, явно не кухонный нож. Скорее кинжал. Он сам прилип ко мне в руки. Длинное, семнадцати сантиметровое вороненое лезвие, прочные упоры и удобная при любом хвате, пластиковая рукоять. К нему еще забрал кожаные ножны с петлей для ремня. Вертеть и махать ним, на заднем дворе нашей хибары, я мог часами. Я так полюбил этот нож, что, ложась спать, всегда клал его с собой под подушку, за малым, не желая ножу спокойной ночи. Теперь я понимаю Пака, и его лебедя! Даже странно, что алчный Пак, тогда у меня его не отобрал, хотя и видел не раз.
Однажды Пак, невесть от куда, притащил старое зеркало. Сказав, что заплатил за него дохуя, и если я его разобью, то он будет пиздить меня до усерачки каждый раз, когда захочет в него посмотреться. Урод блядь…
Вечером Пак ушел по своим «делам», и я тут же сунул свою репу в это зеркало: На меня смотрел пацан, лет десяти, с огромными темно-карими, почти черными, лишенными белков, глазами. Бледное, худое и скуластое лицо, прикрывала копна прямых черных волос. Вперед торчал как флюгер, большой острый нос с горбинкой. Нижняя часть лица, плавно переходила в большой рот с тонкими бледными губами и оканчивалось острым подбородком. А теперь улыбочку! И картина резко приобрела жутковатый вид, явив в отражении ровный ряд острых, акульих зубов с небольшими клыками. В прочем я остался крайне доволен своей внешностью. И без отлагательств, продолжил изучать себя. Ровное, «поджарое» тело имело бледный, слегка сероватый оттенок. Небольшие, но тугие, как канаты мышцы, оплетали каждый сантиметр, и заметно бугрились под кожей. Я спустил трусы, и ехидно ухмыляясь, стал демонстрировать перед зеркалом, свое, как мне тогда казалось, – «нихуйственное достоинство»! Видимо сильно увлекся, и проебал возвращение домой Пака. Он стоял сзади меня и закипал, краснея прямо на глазах!
– Ах ты ебаное, мелкое, дрочило! – взвыл мой опекун и сжав кулаки, начал лупить меня по чем попадал.
Потом, закончив воспитательный час, спрятал зеркало в комод и заявил, что самолюбие – это огромный порок! В моем случае клинический. Хотя сам, регулярно разглядывал свое ебало в этом блядском зеркале.
Все изменилось, весной.
5
Я отсыпался после ночного «рейда» в своем углу, Пака не было дома и мне вовсе не хотелось вставать с моего топчана, когда я почуял ЧУЖОГО! Чужой человек, подошел к дверям нашей хибары и стоял, не решаясь войти. Вообще у нас никогда не было никого постороннего в доме. Пак гостей не жаловал, и мог просто пальнуть с обреза через входную деревянную дверь, а после выйти и поглядеть, кого это угораздило постучаться. И правильно делал! Потому, что обычно приносило разную хуету, вроде бродяг, попрошаек или грабителей. Да и не принято у нас в городе, по гостям ходить. Ебатеньки! А ведь Пак, под «страхом смерти», запретил трогать обрез! Нож! Есть же нож! Секунда, и я с ножом наготове, возле двери. Там молчат и я лихорадочно обдумываю что дальше делать, даже вспотел весь! Неожиданно замок на двери щелкает, я сжимаюсь будто пружина, дверь открывается и входит… Пак!
Я, еще не осознав того, кто передо мной, машинально делаю прямой удар ножом. Чудом, лезвие утыкается в деревянный ящик, который тащит под мышкой мой опекун!
Я оторопел, мое тело одеревенело, отказываясь мне подчиняться! Все исправил Пак. Охуев от моей атаки, огромный кулак, обрушился на мою родную голову с такой силой, что я, отлетев на добрых два метра, отключился.
Сознание пришло также мгновенно, как и отключилось. Просто раз, и дали свет! Первая мысль в моей голове, -почему голоса в комнате все-таки два? Один знакомый хриплый и проглатывающий букву – «Эль», голос Пака. А вот кто второй? Гость? Схуяли у нас теперь гости?
Ну правильно! Я почуял чужого человека, а Пака, я так никогда и до этого не чуял. И чуть не укокошил. Вот было бы забавно, заходишь в свой дом, а тут хуяк, и весь ливер, наружу!
Видимо в тот момент, по моей роже, поползла ухмылка. И Пак, заметив это проскрипел своим пиздопротивным голосом: – Эй бля, убивец недоделанный! Хорош бока отлеживать! Вижу, что очнулся! Давай бля, поднимайся! С учителем твоим познакомлю!
– Чегоо, блядь…? С кеем?
Поднявшись с топчана, и потерев ушибленную челюсть, я подошел к столу и мельком глянув на гостя, уставился на Пака в ожидании.
– Вот познакомься, это твой учитель, зовут Кол. Пора тебе расти, повышать так сказать, квалификацию! Я ему кучу бля денег за науку отвалил, будет месяц тебя учить ножичком махать. А то вишь, днями машешь, воздух режешь, а толку ноль! Только и можешь ящики бля дырявить! Да людей пугать! – Пак поставил чайник на печь. – Сейчас чайка заварю, потолкуем, ты с человеком познакомишься. И гляди у меня бля, не научишься, выгоню нахуй, будешь жопой долг отрабатывать мне!
Вот оно как, неспроста Пак кинжал у меня не забирал! Да я не то, что учиться, я буду так учиться! Лучше всех учиться буду! У меня снова рожа растянулась в улыбке.
– Да ты не лыбься, семь потов с тебя сойдет!
– Да хоть восемь блядь! Я смогу! – я было набрал воздуха, чтобы продолжить, но меня прервал гость.
Он повернулся ко мне, и блеснув на свету желтыми глазами, начал говорить таким каким-то тихим голосом, но в тоже время этот почти шепот проникал мне прямо в голову. Мне оставалось только сесть и отвечать на его вопросы.
– Сколько лет?
– Где-то десять.
– Вес?
– Где-то тридцать кило.
– Мутации?
– Чего? – мои глаза поползли вверх.
– Мутации, это особенные способности такие. Что есть у тебя?
– А! Эта… В темноте все вижу, могу быстрым быть, могу пролезть куда хошь! Ну в окно или дымоход там… – я стал загибать пальцы.
– Людей убивать приходилось?
– Ну было пару раз…– че-то даже смутился я как-то, сдулся прям!
– Кого и как давно это было?
Я мельком глянул на Пака, тот лишь молча кивнул, разрешая рассказать.
– Ну в прошлом году весной, мужичка одного придушил. Он пидор, не хотел мешок свой отдавать. И бабу одну неделю назад прирезал, чтоб она сука крик не подняла, когда увидела, что я к ним в хату лезу. Думал никого там, ан- нет! Встала ночью и шарится по дому. А тут я! Ну и пришлось…
Кол хлебнул чаю и прикусив кусочек сахара, продолжил: – Ты сказал к «ним» в хату лез. Кто-то еще там был?
Я заерзал на табурете.
– Ну, говори! – вклинился Пак, пододвинув к гостю блюдечко с сахаром.
– Да, были! Две девочки! Дочки ее! – выпалил я и стиснул зубы.
– Ну? Что? – Кол повернулся ко мне, и две пары глаз, включая Пака, уставились прямо на меня.
– Они проснулись, когда я резал тетку, она громко бухнулась на пол. А в хате всего одна комната и они спали у противоположной стены. Проснулись, в хате темно, начали мамку звать, а я их… В общем тоже зарезал! – я стух, реально стух, и опустил голову.
– Ебать-копать! – Пак даже подпрыгнул на табурете.
Ну думаю все, пиздец мне. Вон опекун мой аж побледнел весь.
– Подходит! – прервал паузу Кол.
– А…? Че? – слова гостя проходили ко мне словно через вату.
– То, что ты не оставил свидетелей, это правильно. То, что ты смог убить бабу и детей, значит, что ты можешь идти до конца. А это мне нравится. И значит, ты мне подходишь!
Пак, все это время, теребивший в руках пустую кружку, шумно выдохнул и улыбнулся.
– Вот и ладушки! Чаю еще? А мож по сто грамм? Или покушать?
Блядь, на Пака было противно смотреть, он вел себя так, как будто ему объявили помилование, прямо перед самим повешеньем. Видимо этот Кол совсем не прост, ох как не прост! Позже, я спросил у опекуна, о таком странном подходе к оплате за обучение. На что пребывающий в хорошем настроении после изрядной дозы спиртного Пак, мне все разъяснил. Оказалось, что этот Кол, со своими охуенными придурями, но нельзя с ним шутить. Сразу берет немалый задаток, но если ему что-то не по нраву, мало того, что денег не вернет, живым оставит, и то огромная удача. Хотя, наверное, лучшего учителя не сыскать.