Вообще Вова регулярно огорошивал меня своими вопросами. Как-то вечером он спросил:
– Александр Владимирович, вы думаете, я извращенец?
– Почему?
– Ну, как же: хожу дома голый.
– И что?
– Я в каком-то журнале читал про этих, как их, как-то на «э» начинается…
– Эксгибиционисты?
– Ага.
– Ну, это не про тебя.
– А про кого?
– Вот если ты в тёмном подъезде будешь тёток подкарауливать и демонстрировать им то, что у тебя в ширинке, тогда будешь из этой команды…
– А так?
– Ну, насколько я знаю, это для здоровья полезно. А ты у нас известный поборник здорового образа жизни. Я уж забыл, когда курил последний раз…
– А почему сами тогда ходите одетым?.. – хитро спросил Вова.
Я чуть не подавился со смеху:
– Представляешь, как я буду выглядеть на твоём фоне?..
Он критически посмотрел на меня:
– Да, поработать есть над чем. Ну, ничего, справимся…
Работать надо мной Вова принялся начиная прямо со следующего утра. Растолкав пораньше, заставил для начала повторить то, что он в это время показывал по телевизору. Занятие оказалось из разряда суперсложных…
Надо отдать должное Вове: отжимаясь, он с трудом подавлял смех, но всё-таки не ржал во весь голос.
Наивно полагая, что экзекуция окончена, я в изнеможении вновь повалился на кровать.
– А сейчас – холодный душ! – бодрым голосом возвестил Вова.
Под его бдительным контролем, издавая дикие вопли, я выстоял под ледяными струями, наверное, целую вечность.
– У меня будет воспаление лёгких! – стращал я Вову.
– Да ладно, от этого ещё никто не умирал…
Но и это, как оказалось, было ещё не всё…
– Знаете, при моей э… работе надо посещать определённые места, – важным голосом сообщил он мне после завтрака.
– Стрип-клуб, что ли?..
– У вас одно на уме. Тренажёрный зал, солярий, сауну…
– Ну, если надо… Только ты же не можешь ходить туда, куда ходил раньше!
– Я найду новые, – с энтузиазмом сказал Вова, беря в руки рекламные газеты. – …Ну вот, можно ехать. Собирайтесь!..
Через несколько минут Вова с подозрением посмотрел на сумку с моим лэптопом.
– Вы что собрались делать?
– Над сценарием поработаю…
– Мы над вашей фигурой работать будем. Спортивная одежда есть?
– Откуда…
Мы заехали в спортивный магазин, и так же придирчиво, как недавно выбирал себе трусы, он набрал мне целую гору какой-то амуниции.
В тренажёрном зале Вова посовещался с похожим на себя по габаритам юношей, периодически кивая в мою сторону.
С улыбкой тот подошёл ко мне и радостно сообщил:
– Случай, конечно, сложный, но не смертельный. Сейчас подберём вам индивидуальную программку…
В то время как Вова с неописуемым удовольствием тягал громыхающие железяки, юноша то сажал меня куда-то, заставляя дёргать какие-то тросы, то укладывал на какую-то доску и совал в руки штангу… Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, меня милостиво отпустили в душ, сказав, что для первого раза достаточно.
Руки и ноги меня не слушались. Закрывшись в спасительной душевой кабинке, я долго не хотел выходить, невзирая на Вовины уговоры. Наконец ему удалось меня выманить.
– А сейчас – массаж! – радостно объявил он.
Меня долго гладили и мяли на кушетке. В конце концов я немного ожил.
– Теперь – эпиляция, и на сегодня хватит! – вновь сообщил довольный Вова.
– Но это же больно! – попытался возразить я.
– Не смертельно. Я регулярно делаю. Вам бы тоже не помешало…
Мне всё-таки удалось отмазаться от этой процедуры. Но в косметическом салоне Вова потребовал моего присутствия.
Наверное, это было замечательное зрелище! Пока его намазывали воском и обклеивали бинтами, я сидел рядом, тыкая пальцами в клавиатуру.
Девица, которая обрабатывала Вову, что-то прошептала ему на ухо. Он в ответ захихикал и замотал головой.
Когда мы вышли на улицу, я спросил:
– Надо мной прикалывались?
Вова смутился.
– Ну, говори, говори…
– Она спросила: твой папик что – садомазо? Кайф ловит, глядя, как у тебя волосы выдёргивают?..
– Господи, во что ты меня втравливаешь!
Как-то в гримёрке Вова мне пожаловался:
– Они надо мной смеются…
– Кто?
– Да эти умники из службы новостей. Ну, которые все в очках…
– И каким образом?
– Один сказал: а давайте спросим, нравится ли ему Коэльо, спорю, он и не знает, кто это!
– А ты знаешь?
Вова потупился:
– Это модный писатель. Я, правда, не уверен, что они сами его читали.
– А ты у них спроси: могут они столько раз отжаться, сколько ты? Или повторить твою зарядку, чтобы Ленка завизжала от восторга и записала их вместо тебя?.. Понимаешь, Вова, каждый человек – специалист в своей области. И если Бог наградил тебя способностями к спорту – нечего комплексовать по этому поводу. Тебя уже каждое утро показывают, а они так и будут до пенсии сидеть в своей редакции новостей и чужие информушки править…
Конечно же, Вова вновь припал к моей груди…
Когда мы вечером проходили через фойе, три умника-новостийщика там курили. Один что-то сказал, и все дружно захихикали. Вова развернулся и, не торопясь, подошёл к ним. У мальчиков сразу сделался бледный вид.
– Ну чё, пацаны, – грозно спросил Вова, – выёживаемся?
Один что-то пролепетал.
– А слабо прямо здесь отжаться, ну, хотя бы раз тридцать?..
– Но… понимаете… я даже в школе на физкультуру не ходил, – пролепетал другой. – А…
– Ну, конечно, это не про Коэльо трепаться!.. Понимаете, пацаны, – Вова похлопал одного из них по плечу, отчего тот чуть не рухнул на пол, – каждый из нас – специалист в своей области. И если я – сильный и красивый, то этому можно только завидовать!
И Вова с достоинством вернулся ко мне.
– Я правильно сказал?..
– Правильно. А ты делаешь успехи!
Вечером он спросил:
– А вы, наверное, тоже думаете, что я тормоз, как те очкарики?
– С чего ты взял?
– Ну, почти ничего не читаю и в разговорах не силён…
– Вова, откуда у тебя это стремление к самоуничижению? Я же уже сказал, что думаю по этому поводу. Ты во многом другом силён. – И я выразительно посмотрел туда, где опять покоился пульт от телевизора. – Вообще же, я очень плохо тебя знаю. Наверняка у твоей тяги к самокритике есть свои причины…
– Ну, вам, наверное, неинтересно слушать про мою жизнь…
– Ты расскажи, а я уж сам решу…
Вова родился в неблагополучной семье. Про отца он даже никогда не слышал, а мать…
– Я, когда был совсем маленький, не мог понять, почему мамка всё время на пол падает. Я думал – умерла, начинал плакать, ползал вокруг. Она только мычала… Потом, когда стал в садик ходить, дети в группе дразнились: у тебя мать – алкашка!.. Я крупный был и лупил их за это. А воспитательница меня всё время в угол ставила и говорила: ну что же можно ожидать при такой-то матери…
Больше всего я не любил праздники. На них надо было приходить в белой рубашке и белых гольфах, а я носил какие-то застиранные кофты. Все дети строились в пары и шли в зал, только меня воспитательница оставляла в группе, чтобы вид не портил…
Мне только Новый год нравился. У нас была добрая соседка, она всегда давала старые костюмы своих детей. То зайца, то кота… Костюмы были, конечно, так себе, но зато на ёлку меня пускали со всеми. А там подарки… Я же рослый был, всё время есть хотелось. В общем, пока я доходил до дома, в пакете ничего не оставалось…
Вова замолчал.
Да уж, воспоминания не из приятных…
– Во дворе я гулял допоздна. Старшие пацаны позвали как-то играть в футбол. У меня получилось… К шести годам я уже обыгрывал двенадцатилетних. Как-то к нам во двор пришёл тренер из детской команды, сказал, что тех, кто ему понравится, возьмёт в свою секцию. Ему понравился я. Но когда он узнал, сколько мне лет… И тут же захотел поговорить с моими родителями, сказал, что такой талант нельзя в землю зарывать… Он увидел мамку, лежащую на полу в прихожей, и всё понял. Повёл меня куда-то, мы долго ходили по каким-то кабинетам… Потом мне сказали: хочешь учиться в спортинтернате?.. Я спросил: а кормить там будут?..
Мамка была не против.
В интернате мне понравилось. Там давали новую одежду, кормили до отвала; целыми днями мы тренировались. Учёбой не слишком грузили…
Я начал ездить на соревнования. Игры, сборы, тренировки… Никто не обзывался, никто не запирал меня, чтобы вид не портил… Наоборот, меня в пример ставили.
Плохо было только по праздникам и на каникулах. Все разъезжались по домам, а я… Куда ехать-то?.. Шарахался по интернату, занимался на тренажёрах, телевизор смотрел. Но потом график игр и сборов становился всё плотнее, и, слава богу, у меня всё меньше оставалось свободного времени.
Я уже играл за юношескую сборную, когда как-то после тренировки мне сказали, что мамка умерла… Замёрзла пьяная в сугробе… По идее, меня нужно было отправить в детдом, но у кого бы рука поднялась при таких-то перспективах? Я продолжал жить в интернате и играл, играл…
К окончанию школы объездил, наверное, уже полмира. Правда, мало что видел. На экскурсии не было ни времени, ни сил.
Меня с радостью приняли в институт физкультуры – я уже был международным мастером.
Играл в дублирующем составе, вот-вот должны были перевести в основной, и тут…
Вова снова замолчал.
– Врачи сказали, что с такой травмой колена играть я больше не смогу… Я остался один на один с жизнью, с которой был почти не знаком. Без денег, без жилья, с одним дипломом в руках…
Ну, конечно, кое-что о жизни я всё-таки знал. Невинность я потерял в тринадцать лет. Тётка, которая меня соблазнила, узнав, сколько мне лет, долго не верила. А мне так понравилось, что я оттачивал своё мастерство при каждом удобном случае…
Увидел объявление о наборе в стрип-клуб, попробовался. Меня приняли, и – закрутилось…
– А хотите, свои сокровища покажу? – вдруг спросил Вова.
– Покажи.
Он принёс старую коробку из-под обуви, которую я заметил, когда ещё Вова в Люськиной квартире свои драгоценные трусы собирал. Помню, подумал: неужели он когда-то такую затрапезную обувь носил?..
Вова открыл коробку. Почти доверху она была забита спортивными медалями на разноцветных ленточках, на дне виднелись какие-то дипломы и грамоты, а сверху лежало несколько старых фотографий. На одной – молодая смеющаяся женщина с такими же, как у Вовы, глазами. Наверное – мать… На другой, видимо, детсадовская группа: все – «белый верх – чёрный низ», а в заднем ряду, видимо, чтобы вид не портил, – крупный мальчишка в какой-то серой кофтёнке, с плотно сжатыми губами и грустным взглядом. А это – у ёлки. Такой же грустный, в нелепом костюме зайца крепко прижимает к груди пакет с конфетами. А на этих – уже весёлый. Вот с мячом на поле, а это, наверное, в раздевалке, после игры. С друзьями по команде на фоне Колизея…
Вова задумчиво перебирал свои сокровища.
Я положил ему руку на плечо и тихо сказал:
– Фигня, Вова, прорвёмся…
Как-то я застал его за интересным занятием: Вова сидел перед компьютером. Заметив меня, вскочил:
– Работать будете?
– Да нет, продолжай…
– Да у вас здесь игрушек совсем нет.
– Ну, я их не люблю.
– Почему?
– Раздражают.
– А мне нравятся. Я иногда в салон ходил…
– Если нравятся, давай купим несколько дисков.
К покупке игр он отнёсся со всей серьёзностью. Малолетняя продавщица, с восторгом взирая на снизошедшего до её убогого отдела Вову, не переставая, рассказывала, кто здесь кого убивает и на сколько мегабайт памяти это рассчитано. А звук, а картинка!..
Прикупив в результате несколько дисков, Вова засел за комп. От его радостных воплей я чуть не оглох. Мало того, с завидной регулярностью Вова призывал меня в свидетели очередной победы и перехода на новый уровень.
В этот вечер ужинать мы так и не сели. Сжалившись, я поставил на компьютерный стол кофе и бутерброды. Вова, не отрываясь от экрана, всё зажевал и продолжил битву.
Засыпая, я с радостью предвкушал, что, проиграв всю ночь в свои стрелялки, он не поднимет меня с утра пораньше и не заставит руки-ноги задирать.
Но радовался я рано…
Утром как ни в чём не бывало Вова прокричал у меня над ухом:
– На зарядку – становись!..
Еле продирая глаза, я сказал:
– Такое ощущение, что ты не институт физкультуры, а военное училище окончил…
– Так я же в армейской команде играл, – радостно ответил он.
Днём, в студии, моя ассистентка, округлив глаза, сообщила, что внизу меня ждут какие-то новые русские. А женщина – ну просто рвётся наверх, охрана её удержать не может.
Спустившись в фойе, я заметил, а вернее, сначала услышал Ольгу. Она была со своим благоверным.
– Сашка, ну наконец! – радостно завопила она.
– Во малахольная, всю ночь спать не давала, – пожаловался мне её супружник.
Ольга только нетерпеливо махнула рукой в его сторону.
– Понимаешь, – почему-то она перешла на шёпот, – я знаю, кто Люську прикончил…
На нас уже оглядывались.
Кое-как усевшись в кресло в углу, она продолжила:
– Точно… Это он…
– Да кто же?
– Хайнц!
– …?!
– Я его вчера в кабаке видела, а он сделал вид, что не узнал меня…
– И поэтому ты решила, что он – убийца?
– Я же говорю – малахольная, – довольно констатировал Ольгин муж.
– Ну, знаешь, а для чего он сюда тогда припёрся из своей Германии, да ещё шифруется?
– А может, ты ошиблась?..
Ольга с достоинством посмотрела на нас:
– В отличие от некоторых я очками до сих пор не пользуюсь!..
Мы, оправдываясь, вместе с её благоверным пробубнили, что, мол, только на работе…
– Так вот, – опять нетерпеливо перебила нас она, – весь вечер сидел за соседним столиком, и с какой-то крашеной мочалкой, страшной до жути!..
– Это точно, – вставил свои пять копеек Ольгин бугай, – как будто только с панели привёл.
– Ну, я не знаю… – протянул я. – С одной стороны, конечно, подозрительно, но это ещё ни о чём не говорит…
– А ты ему сообщил о Люськиной смерти?
– Звонил несколько раз. Дома всё время автоответчик, а в универе любезно обещали передать моё сообщение.
– И он тебе не позвонил?
– Нет.
– Что делать будем? – как всегда, суперактивная Ольга жаждала действий.
– Может, Петровичу позвонить?
– Это кто? – напрягся муж.
– Это очень любезный следователь, – ответила его половина. – Он сказал, что я – настоящий эксперт по драгоценным камням.
– Это он в точку попал, – пробурчал супружник, покосившись на блистающую каменьями Ольгину шею.
Вова предложил сначала всё проверить самим.
– И как ты это себе представляешь?
– Прижмём жирного в угол, он и расколется…
– Вова! Ты нас в международный конфликт втравишь!
– Ну, мы же его бить не будем, просто спросим…
Узнав у Ольги название кабака, где она видела бюргера с мочалкой, мы вечером организовали там засаду. Вова от нечего делать ел и строил глазки всем подряд тёлкам, независимо от возраста. Те млели.
Наконец, часов в одиннадцать, появился Хайнц. Это был, бесспорно, он. Под руку действительно с какой-то мочалкой. Но я сразу понял, чем она вызвала такое раздражение у Ольги: брюликов на ней висело куда как больше!
Хайнц меня тоже узнал, но отвёл глаза.
– Он? – спросил Вова.
– Он…
– А чего шифруется?
Мы продолжали сидеть за столиком. Наконец мочалка встала – видимо, собралась носик попудрить.
Хайнц подлетел ко мне и, просительно заглядывая в глаза, сказал:
– Херр Алекс, я вас умоляю, только никому не говорите, что я здесь… Я вам всё объясню… потом…
– Когда?
– Ну, давайте сегодня ночью. После того… после того, как моя спутница уснёт, я к вам спущусь…
Ресторан был гостиничным, и, чтобы не потерять Хайнца, мы на всякий случай переместились в холл. Вова развлекался у игровых автоматов.
Хайнца всё не было. Заграничная бумажка зелёного цвета быстро помогла выяснить на рецепции всю нужную информацию: оказывается, сегодня ночью парочка отбывала в Германию.
– Так… – процедил Вова сквозь зубы, – придётся бить…
Мы поднялись на нужный этаж. Дверь одного из номеров распахнулась, из неё выглянул Хайнц и, никого не заметив (нас от него закрывала необъятная искусственная пальма), стал, пыхтя, выносить в коридор чемоданы.
– У них что, здесь никакой обслуги нет? – шёпотом спросил Вова.
– Наверное, для конспирации…
Толстяк и опомниться не успел, как железная рука взяла его за шиворот и бросила в кресло. Выпучив на меня глаза, Хайнц хрипел и пытался отцепить Вовину руку. Бывают же наивные люди!
– Чё, сука, слинять хотел? – грозно спросил Вова.
– Он почти не понимает по-русски, – сказал я.
– Ничего, у меня быстро научится.
– Ладно, отпусти его, а то ещё помрёт с испуга.
– Мы вас слушаем, – любезно обратился я к Хайнцу.
Тот, держась рукой за горло, начал причитать:
– Я вас умоляю, только ничего не говорите Анне…
– Вы знаете, что Люся умерла?
– Да… Это печально…
– Это ты её убил? – зло спросил Вова.
Хайнц уставился на меня.
– Он спрашивает: это вы её убили?..
– Но для чего?..
– Вам виднее…
– Херр Алекс, мы давно разошлись и не имели никаких претензий друг к другу. Зачем же мне убивать Люсю?..
– А что вы тогда здесь делаете?
Хайнц потупился.
– Ну? – опять страшным голосом спросил Вова.
– Я… То есть Анна… Вы понимаете, херр Алекс, я игрок. В последнее время удача отвернулась от меня. Я заложил дом. Я… я могу остаться на улице… Представляете, если в университете узнают! А Анна… Она очень богатая наследница… Ну, я и решил жениться. А ей взбрело в голову поехать именно в этот город… И непременно – сейчас. Я даже на Люсину могилу не мог пойти. Как бы я ей объяснил?..
– И что он сказал? – спросил Вова.
– Сказал, что проиграл все бабки и окучивает мочалку – она супербашлёвая…
Вова оторопело посмотрел на меня:
– Это вы на каком языке сказали?..
– Ну не всё же мне как в телевизоре разговаривать…
Из номера выплыла Анна. В шляпке от кутюр она была ещё страшнее…
– Познакомь меня со своими русскими друзьями, – сладко проговорила она Хайнцу, пожирая глазами Вову. Тот принял боевую стойку.
– Это господин с телевидения, он хотел взять у меня интервью…
Фрау что-то промурлыкала и, не отрывая глаз от Вовы, взяла толстяка под руку. Появился коридорный с тележкой.
– Вова, фу, – скомандовал я. – Ты не на работе…
Вова с сожалением посмотрел на удаляющуюся Анну.
– Что, и с ней бы смог?
– В лёгкую…
– Да, ты – настоящий мастер…
Наши походы в тренажёрный зал продолжались. Солярий, по сравнению с этой камерой пыток, показался мне сущим раем. А когда Вова собрался в сауну, я предложил поехать на дачу. Там была роскошная баня.
– И это – дача? – с удивлением спросил он, когда мы приехали.
Дача досталась мне от дедули с бабулей. Роскошный, по меркам сталинских времён, дом с террасой, заросшим садом, маленьким прудом. Увидев в зале камин, Вова спросил:
– Настоящий?
– Да. Можно затопить.
– Это чья… дача?
– Теперь моя.
– А раньше?
– Раньше была дедушки и бабушки.
– Их фамилия случайно не Ротшильд?..
– Нет, – засмеялся я. – Греков и Разумова. Может, ты видел их фильмы. Правда, это было так давно…
– Опять вы меня за дурака держите, – обиделся Вова. – Конечно, видел. Мы эти комедии всегда перед матчами смотрели…
– Ну, вот здесь мы и жили летом.
– А родители?
– Родителей я видел очень редко. Они всё больше за рубежом работали.
Баня привела Вову в восторг. Он от души отхлестал себя и меня за компанию веником, потом мы сидели перед горящим камином…
– Здесь есть маленький кинозал, если хочешь – давай что-нибудь посмотрим, – предложил я.
– Что, прямо как в кинотеатре?
– Ну, почти…
Вова с благоговением взирал, как я управляюсь со старым, ещё довоенным проектором. Наконец аппарат застрекотал, и вот снова на экране я увидел бабусю. Она заразительно смеялась и пела, а я, кажется, слышал, как она меня спрашивает:
– Ты это серьёзно, Сашенька?..
Спать мы пошли на второй этаж.
– А это кто? – остановился Вова у афиши в коридоре.
– Я. В детстве.
– ?..
– Что, не похож?
– Ну, в общем…
– Что же ты хочешь. Мне здесь всего четырнадцать…
– «Концерт для фортепиано с оркестром…» – прочитал Вова. – Вы что, музыкантом были?
– Был, был…
– А почему тогда?..
– Потому же, что и у тебя…
– У музыкантов что, тоже травмы бывают?..
– Как видишь…
Вова задумался:
– Так мы, выходит, коллеги по несчастью?
– Выходит…
Он подошёл к роялю.
– Можно потрогать?
– Потрогай, – засмеялся я. – Он не кусается…
Вова дотронулся до клавиши. Зазвучала струна.
– Так просто…
– Ну, это как посмотреть.
Он взял в руки ноты.
– И по этим загогулинам можно что-то понять?..
– Ну вы же с Ленкой что-то понимаете в своих бумажках…
– Там всё просто: движения записаны.
– И здесь всё просто: каждая нота – отдельный звук, хвостики длительность обозначают…
– И что вот здесь написано? – ткнул он в такт посередине страницы.
– Слушай.
Я правой рукой наиграл мелодию. Это был похоронный марш Шопена.
– Ну вы даёте. А повеселее ничего нет?..
– Знаешь, я так долго не сидел за инструментом, что может ничего не получиться…
– А вы попробуйте…
Для начала я попробовал гамму до мажор. Да, да, ту самую, прямую, расходящуюся. Ужас! Мои руки были даже не деревянными, как я думал, они были чугунными! Об арпеджио я даже и не помышлял…
– Это что, типа тренировки?
– Типа… Ладно, попробуем что попроще.
Я попытался сыграть рэгтайм. Непослушные пальцы с трудом вспоминали мелодию, расстроенный рояль жутко звенел. Как я дотянул до коды – не помню.
Вова внимательно слушал. Потом встал, подошёл ко мне и… зааплодировал.
На автопилоте я вскочил с табуретки и поклонился.
– Ой, прости, привычка, – смутился я.
Вид смущённого меня произвёл на Вову неизгладимое впечатление. Кто бы мог подумать, что я на это способен!
И тут я – о, господи! – в этот раз я припал к его широкой груди. А он… он прижал меня к себе и тихо сказал:
– Фигня, прорвёмся…
Спать мы улеглись в бабусиной спальне. Она приснилась мне в эту ночь, что случалось крайне редко. Лучезарно улыбаясь, как это умела делать только она, бабуля сказала:
– А он, этот мальчик, вернул к жизни наш старый дом… И тебя тоже…
Проснулся я от каких-то странных глухих звуков. На лужайке перед домом Вова выделывал неимоверные па со старым футбольным мячом (и где он только его нашёл?).
– Тренируемся? – спросил я, выходя на улицу.
– Да так, балуюсь…
Когда мы уезжали с дачи, я оглянулся на большой портрет бабуси – снимок из её последнего фильма, который висел над лестницей. Мне показалось, что она подмигнула мне…
С лёгкой Ленкиной руки Вову пригласили сниматься в клипе очередной восходящей поп-звёздочки. Конечно, я непременно должен был присутствовать.
В павильоне рядом со мной сидел толстенький дядечка с толстенькой же борсеткой в руках.
– Ваш мальчик? – кивнул он в сторону Вовы.
– Я его продюсер…
– Я тоже типа того, – вздохнул толстяк.
Сюжет был простой: Вова стоял, как памятник самому себе, а девица увивалась вокруг, пытаясь его безуспешно соблазнить.
В перерыве Вова плюхнулся в кресло рядом со мной, чем немало удивил толстяка. Его-то девица, не снимаясь, целомудренно накидывала прозрачный халатик. Но наш-то мальчик такими комплексами не страдал…
Когда съёмки закончились, девица чмокнула Вову в щёчку и удалилась со своим «продюсером».
– Ну как? – спросил Вова.
– Ты смотрелся гораздо лучше этой тёлки!
Вова радостно просиял.
Я по-прежнему не мог понять: кто убил Люську и, главное, за что?
Вова постепенно стал приходить в себя и уже иногда совершал короткие вылазки по коридорам телецентра и без меня.
Клип вышел в эфир и имел успех. Малолетние дурочки стали узнавать его на улице.
Как-то вечером раздался звонок.
– Мсье Александер? – с ударением на последний слог спросили меня.
«Француз», – подумал я и на всякий случай ответил: – Уи…
Иностранная сторона тут же радостно перешла на английский. Ни много ни мало они предлагали модели, чьим агентом я являлся, сняться для рекламного плаката нового парфюма одной очень известной фирмы…
– Какой? – спросил я.
– Понимаете, пока это коммерческая тайна. Так вы согласны?..
– Мы согласны? – спросил я у Вовы, который вёл очередную компьютерную бойню.
Он оторопело посмотрел на меня.
– В Париж зовут, на съёмки…
Вова едва заметно кивнул.
– Мы согласны, – ответил я иностранной стороне.
– Хорошо. Мы с вами позже свяжемся.
– И чё? – спросил наконец оживший Вова.
– Рекламный плакат нового парфюма. Будешь известен по всем бутикам!
– И как я поеду? Паспорт же нужен!..
– Да, действительно. Но в наше-то время… Были бы деньги.
Я начал вспоминать скользких личностей, которые могли бы помочь. Конечно же, первым на ум приходил Лёвик. Этот мог всё…
– Собирайся, – сказал я Вове, – идём в гей-клуб.
– ?..
– Там тип тусуется, который помочь может.
– А может, вы сами, без меня?
– И на паспорт налепят мою фотку? Давай, давай…
Вова долго думал и советовался со мной, во что облачиться. Наконец натянул кожаные штаны и абсолютно прозрачную чёрную рубаху.
– Ну как?
– О, ты будешь пользоваться успехом…
В клубе он затащил меня в самый тёмный угол. Но это не мешало местной публике увиваться возле нашего стола. Каждый считал своим долгом состроить Вове глазки. Тот зверел.
– Спокойнее. Помни, ради чего мы здесь. Веди себя естественно. Расслабься.
– Да они же об меня трутся!
– Какое горе!
– Да ну вас…
Наконец появился Лёвик: толстый, лысый, в красных брючках в облипочку и жёлтой кофтёнке до пупа.
Я поманил его.
Лёвик всегда был любителем халявной выпивки.
– Ну-с, я вас слушаю, – сказал тот, падая на стул и кушая глазами Вову.
– Мальчику нужен паспорт. На чужую фамилию, естественно.
– Ты говоришь так, как будто это – два пальца обделать…
– Ну, для тебя-то…
Лёва польщённо улыбнулся.
– Это будет, естественно, стоить…
– Естественно…
– Платить натурой будем или как?..
Вова напрягся.
– И не мечтай, старый хрыч, – сказал я. – Деньгами. Заграничными.
– Ну ладно, – согласился Лёвик. – Деньги так деньги. Твой телефон я найду…
Через несколько дней мы произвели обмен: я вручил Лёве толстую пачку заграничных зелёных денег, он мне – паспорт с довольной Вовиной физиономией, где тот значился каким-то Фёдором Петровичем Севрюковым.
– А это не туфта?..
– Ну, Сашенька, ты меня обижаешь. Если Лёва что-то делает – он делает это со знаком качества…
Послюнявив палец, Лёвик тщательно пересчитал деньги.
– А натурой всё-таки было бы лучше, – вздохнул он.
И мы с Вовой, то есть Федей, отправились в Париж…
Зарубежная сторона подошла к нашему приезду по-заграничному серьёзно. Лимузин, конечно, к трапу не подгоняли, но встретили в аэропорту, отвезли во вполне приличный отель.
Портье буднично спросил:
– Жить будете в одном номере или отдельно?
Я перевёл Вове.
– Я отдельно боюсь, – потупилась восходящая звезда.
В гостинице нам рассиживаться не дали. Почти сразу же повезли к юристу. По дороге Вова всё время смотрел в окно и, когда видел Эйфелеву башню, толкал меня в бок и зачарованно вопил:
– Смотрите!..
Парижского законника несколько удивило, что мой подопечный не понимает по-английски.
– Но это же рабочий язык модельного бизнеса!..
– У нас – особый случай, – важно сказал я.
– Чё он докопался? – с подозрением спросил Вова.
– Не понимает, почему ты по-английски не говоришь…
– Вот козёл!..
В конце концов нам дали подписать объёмистый контракт, две трети которого занимал раздел секретности. Мы обязались до выхода конечного продукта, то бишь плаката, не называть кому бы то ни было фирму-разработчика и рекламируемый продукт… А оно нам надо?..
Наконец нас отвезли в студию. Стареющий маэстро в соломенной шляпке и рубахе с рюшами встретил нас, как подобает великим, с полным небрежением.
Его поначалу напрягло моё присутствие, но когда я популярно объяснил, что это – желание клиента, да ещё с истинно парижским прононсом, он потерял ко мне всякий интерес.
Вова обнажился, маэстро прищёлкнул языком и начал отдавать команды своей свите.
Вову причёсывали, мазали гримом с головы до ног, щёлкая без конца на «Полароид»…
В конце концов ему несколько усилили цвет волос, добавили лёгкого загара и поставили на фоне синего задника. Маэстро начал показывать, какие позы необходимы. Моя помощь особо не требовалась. Они быстро поняли друг друга. Всё-таки что значит – профессионалы!
Первый день подошёл к концу. Нас отвезли в гостиницу.
– Ну, куда пойдём? – спросил я.
– На башню, конечно, – не задумываясь, выпалил Вова. – И ещё… – он немного подумал, – в «Мулен Руж».
Мы поднялись на башню, посидели в кафешке. Цены убили Вову наповал…
В «Мулен Руж» ему так понравилось, что я боялся – как бы на сцену не выскочил.
– Во дают! – всё время восхищённо шептал Вова.
Вернувшись в гостиницу, он долго повторял перед зеркалом то, что увидел в варьете.
– Может пригодиться… Надо запомнить!
После ужина Вова спросил:
– А как у них здесь со здоровым сексом?
– Это дело у них давно поставлено на широкую ногу. Что, опять хочется?..
– Ну… я бы не отказался…
Я назвал таксисту адрес заведения старушки Мари. Поговаривали, что этот бордель когда-то принадлежал бабке Эдит Пиаф. Впрочем, чего не скажешь ради рекламы!
Старушка приветствовала меня радостной улыбкой:
– О, мсье Алекс, вы снова у нас!..
Потом, уже по-деловому, осведомилась:
– Вам – как всегда? А ваш спутник?..
Вова в это время уставился на девицу в коротенькой юбчонке, сидевшую у стойки бара. Та призывно полуоткрыла рот…
– Вообще-то, это мужик, – сказал я как бы между прочим.
– А грудь?.. – прошептал изумлённый Вова.
– За хорошие бабки мы и тебе такую можем устроить…
В конце концов Вове выбрали традиционную партнёршу.
– Увы, молодые люди, – вздохнула Мари, – в наше время все требуют чего-то невозможного… Угодить клиентам всё труднее…
Я освободился раньше Вовы. Он трудился ещё как минимум час.
Когда мы уезжали от мадам, та мне шепнула:
– А я бы с удовольствием взяла его в штат!
– Чего ей надо? – напрягся Вова.
– Восхищается твоей красотой. Она в этом разбирается!
– …Ну как? – спросил я у Вовы в такси.
– Да ну их… Резинки только что на голову не натягивают. А перед началом, как в штатовских фильмах полицейские, тебе твои права зачитывают: туда не целуй, здесь не трогай… А что вы мне ещё покажете?..
– Ну, что-то вроде улицы красных фонарей устроит?..
Мы вышли из такси. Водитель проводил нас подозрительным взглядом.
Грудастые девицы тут же облепили Вову. Мы с трудом прорвались сквозь их плотный строй.
Какой-то бугай в кожаном прикиде начал нас настойчиво зазывать на садомазо-шоу.
Потом бритоголовый араб распахнул перед нами плащ, под которым, естественно, ничего не было, и сделал призывное движение в лучших традициях танца живота.
– Это как он делает? – заинтересовался Вова.
Араб непонимающе уставился на нас.
– Идёте со мной? – спросил он.
– Научишь его так животом делать?
Араб очумел.
– А секс?
– Сначала научишь, а потом подумаем. Не бойся, заплатим…
Всё ещё очумело озираясь, бедный араб (чёрт их знает, этих русских!) наконец привёл нас в свою комнатушку, где умывальник был прямо у дверей, а из-под него выдвигалось биде – непременный атрибут французского разврата.
Со вздохом облегчения Вова разделся.
– Давай!
Араб включил магнитофон и начал демонстрировать чудеса верчения животом.
Вова повторял. Араб его останавливал, поправлял. Наконец они начали делать это почти синхронно.