000
ОтложитьЧитал
Глава 12
Прошло полгода с возвращения в Родищенск. Моя жизнь изо дня в день менялась в лучшую сторону. Единственной слабостью остались сигареты, которые играли всю туже роль – затупление эмоций. Страх испытывать чувства никуда не ушел. Любая реакция – словно ножом по телу. Поэтому одна встреча за другой со старыми знакомыми из раза в раз становилась все легче, что не могло не радовать, так как мне становилось легче и на душе. Единственное, что омрачало, так это неудачная встреча с Кулаком, не в таком виде я хотел с ним повидаться. Я пытался снова его отыскать, выискивал на улицах Родищенска его Волгу, заглядывал в каждый двор, но безрезультатно. Спустя месяц бросил эту идею.
Жизнь города помаленьку улучшалась. О Родищенский палаче все начинали забывать, а с последней жертвы прошло три месяца. Словно пожар, сделал свое дело и затух. Оставалось только вспоминать плохим словом. Хоть и близилась зима, но я удивлялся количеству людей по вечерам, их больше не сковывал страх от спятившего маньяка, следовательно, наступившие холода не остановили бы их перед запахом свободы. Родищенск открывался с новой стороны. Возможно, дело было в скором наступлении Нового года, и я беспричинно связывал все события.
У Тракторного завода Вячеслава Николаевича тоже дела пошли в гору. После возвращения в Родищенск общение с Мишей я не прервал. Когда он узнал, чем я занимаюсь, сильно обрадовался, предложил помощь и свел Астапова-старшего с нужными людьми, и они заключили сделку на несколько миллиардов. В качестве благодарности мне перепал процент со сделки. Моей радости не было конца, но с этим вернулись опасения. Боялся снова уйти в забвенье, тем более тому способствовал другой фактор.
У диспетчера Кости внезапно дела тоже нормализовались. Я постоянно натыкался на проворачиваемые им сделки и «убитых» клиентов. Внутри свербело, тянуло еще раз улететь, хоть в последний раз. Диалог с этим внутренним голосом не складывался, из-за чего количество выкуренных сигарет увеличивалось, словно это был единственный способ заглушить в себе этот взращенный мной же инстинкт. Каждый раз себе повторял, что я не смогу себя остановить и в действительности мне это не нужно, но из раза в раз все меньше верил самому себе и меня охватывало отчаяние от этого звериного голода.
Новым забвеньем стала работа. Я все больше погружался в нее головой. За мои старания Вячеслав Николаевич повысил меня до своего заместителя. Должность для галочки, но занимался больше сторонними делами завода. В связи с крупной сделкой Астапов-старший решился выкупить территорию старого завода для дальнейшего расширения. Новыми площадями я и занимался: решал, что снести, а что нет, какие мощности усилить или открыть новые. Одним из решений стало строительство нового жилого района близ завода. Вячеслав Николаевич смог вывести зарплаты подчиненных до уровня столицы, за счет чего из Ястребска потянулись новые кадры и вернулись уехавшие вахтовики. Меня радовала полезность моего занятия, но я не находил себе места, все превращалось в ту же монотонную жизнь, что была в Москве. Опять замкнутый круг.
Глотком свежего воздуха стал приезд Миши в Родищенск. Расстраивала причина визита: не навестить меня и не заключенная сделка с Астаповым, а в женскую колонию для встречи со своим клиентом. В суть я не вникал, но Миша упомянул, что в беду попала его старая подруга из Ястребска и он обязан был ей помочь. Когда он закончил со своими делами, то заехал ко мне повидаться. Как в былые деньки, взяли с ним несколько бутылочек пивка и развалились на недавно построенной мной веранде. Я специально задумал эту пристройку, чтобы вечерами отдыхать с гостями.
– Когда сделка завершится, что будешь делать со своей долей? – спросил Миша.
– Не знаю. Полностью обновлюсь здесь. Выброшу старые вещи. Сделаю перепланировку. Может, отстрою второй этаж. Не знаю.
– Что? – Он засмеялся. – Свыкся уже здесь? Я думал, что ты хочешь поскорее сбежать отсюда. Продать этот дом и дальше жить своей беспамятной жизнью.
– Знаешь. Я могу здесь хоть что-то сделать. Быть кому-то нужным. Даже можно сказать, я успокоился здесь. Нашел свое место. Съедает только сам дом, все вещи в нем, потому что они не принадлежат мне. Словно живу не своей жизнью, а маминой и всех до нее. Как будто меня самого здесь нет. Все тут застыло прошлым, но не настоящим, а мне хочется идти вперед. Жить, а не тосковать по тому, что было раньше. Это моя история, только моя, а люди, что сформировали меня, всегда будут со мной, хоть больше их нет на свете. Пока я жив, они прожили не бесцельно. Так же и я сам. Я тоже повлиял на людей, и в них будет жить частица меня до самого последнего мгновения.
– Классно. Мне нравится, что ты меняешься здесь. Повзрослел. Теперь тебе есть чему и меня учить.
– Все равно я дурак. Мне надо закрыть одну старую историю, но не знаю, как к ней подступиться. Человек, связанный с ней, меня избегает. Боюсь, как бы он больше дров не наломал. Грех останется в итоге на мне. Я себя до сих пор виню за многие свои ошибки. Особенно что не спас Аню. Не попрощался ни с ней, ни с мамой.
– Ты это можешь сделать в любой момент. Тем более тебе есть чем отплатить Ане.
– Почему ты сам этого не сделаешь? Ты в любой момент можешь опубликовать записи.
– Я во всей этой истории с Церковью Истинного Бога являюсь заинтересованным лицом, а ты посторонний человек. Для тебя это искупление, для меня – маркетинговый ход.
Миша, как всегда, был прав. Аня. Я тосковал по ней. Мне не хватало той простоты общения, что не было у меня ни с одной другой девушкой. Я до сих пор сдерживал слово перед ней и не употреблял, хотя был на грани срыва. В день смерти мамы точки, что собрал с пола, оказались обычным мусором. В тот день отравился непонятной дрянью и всю дорогу в Родищенск меня крутило изнутри.
– У тебя, Мишутка, как дела?
– Да никак. До сих пор разгребаю дела церкви после смерти Писцовых. Да и дело подруги стоит столбом. Устал безумно. Уже руки опускаются. Хочется плюнуть на все и двинуться дальше.
– Так плюнь. Освободись.
– Не могу. Есть обязательства перед людьми. Они рассчитывают на меня, даже если и не просили об этом.
– Я бы не смог так. Давно зарекся лезть в чужие дела.
– Тогда зачем говоришь, что держишься из-за своей необходимости здесь? Ты вышел на меня не ради денег. Ты просил помочь выйти на крупного клиента, чтобы наладить дела в городе.
– Просто знал, что так правильно. Хотя самому было бы приятно жить в процветающем городке. Так что тут имеется личный интерес. Мне здесь заняться иначе нечем, боюсь от безделья снова уйти в раж, если не веществами, то алкоголем. И так курить никак не брошу.
– Хорошо, что понимаешь это, а свое дело ты найдешь. Попробуй больше сил потратить на писательство. Возможно, это твое. Главное не отчаивайся. У тебя еще вся жизнь впереди. Прошлому еще нет места тяготить, на его место придет много счастливого.
– Не знаю. Когда остаюсь один и закрываю глаза, то сразу представляется кладбище, словно так и не вернулся с похорон. Что рядом с могилой матери находится Аня и все те, в чьей смерти я виноват. Братик. Шпага. Боря. Да блин, даже троица придурков из школы. И это кладбище растет. Я заранее начинаю винить себя в их смерти.
– Не знаю, кто большинство этих людей, но уверен, что самолично ты ни к чей смерти не причастен. – Я лишь усмехнулся на эти слова, но Миша заметил это. – Все мы люди. У каждого из нас свой характер и своя жизнь. Как ты сказал, мы состоим из множества людей, что окружают нас. Мы все совершаем ошибки. Я сам мог не раз догадаться, чего хочет Аня, но ничего не предпринял, чтобы ее остановить. Виню ли я себя? Да. Собираюсь ли утонуть в вине? Нет. Это не конец. Жизнь продолжается. Я сделал выводы. И в следующий раз сумею не повторить своих ошибок. Тем более выбор каждого человека остается за ним.
В словах Миши была истина. Я сам не раз приходил к этим мыслям после того, как лез в чужую жизнь, но чувство, что приложил недостаточно сил, меня не покидало. Каждый из нас отвечает за себя. И дальнейший выбор зависит только от нас.
С Мишей мы проболтали до самого рассвета. Мне было плевать, что утром на работу. Я наслаждался компанией друга. Он остался последней ниточкой к моему прошлому с Писцовыми. Мне было приятно, что есть тот, с кем я могу разделить боль, что осталась после Ани. Оставь я все это в прошлом, то не смог бы остаться в рассудке. Никто бы не понял того, что я чувствовал, не представляя живого человека. Что возвращаются старые друзья детства, меня также радовало, словно это итог моего пути, нашего пути. Когда есть с кем разделить пережитое, становится яснее значение происходящего в жизни. Только где граница допустимого, я не знал. Ведь есть вещи, которым не следовало возвращаться, что действительно хочется забыть. Я боялся потерять контроль над собой, боялся снова потерять жизнь.
Я чаще стал видеться с друзьями: наведывался в гости к Славику и Катьке, сидел в кафе «У Софи» с Владиком и Аленой. Я пытался свести своих друзей, но ничего не выходило. Парни друг против друга ничего не имели, но вот школьные подружки видеться напрочь не хотели. Каждая из них плевалась от образа жизни другой. Позже от Владика узнал, что дело было в Демоне. Катька безумно сильно любила этого придурка, и подруга знала об этом, но после выпускного Алена чаще появлялась вместе с Демоном, что и стало причиной конфликта. Мне хотелось рассказать Катьке, что произошло на выпускном, но посчитал, что не стоит лезть в дела минувших дней, никто меня за это не похвалит. Расстраивала эта беготня между друзьями, словно вернулся в прошлое. Мне снова приходится разделять свою жизнь на два мира.
После работы зачастил приходить в «У Софи». Для меня это стало своего рода ритуалом. Эту традицию запалил Владик и иногда спускался ко мне поболтать. Также я знал, когда он точно не появится. Я приметил частые прогулы Кости, которые совпадали с днями отсутствия Астапова-младшего. Не сложно было установить связь. В один из таких дней я намеревался спокойно провести вечер за чашечкой кофе и наконец-то разобрать материал, что оставил Миша. Я хотел понять для себя, сумею ли с ним что-то сделать. Но остаться в одиночестве у меня не получилось.
– Рюшечка, здравствуй. – Ко мне за стол подсела Алена, легко, с улыбкой на лице, как будто была рада мне, что настораживало. С момента ужина у Астаповых ни разу еще не видел ее счастливой.
– Ефремова, переходи сразу к делу. – Меня не покидали сомнения. Она короткой фразой, которую я не разобрал, сделала заказ официанту, а после улыбнулась мне. По коже пробежались мурашки.
– Ты не исправим. Знаешь? Нас всех жизнь потрепала. Мы все изменились, но не ты. Ты все также ищешь подвох или выгоду для себя.
– Что? – Я усмехнулся. – Разве я такой был в школе? В моих воспоминаниях все по-другому. Я же был милашкой.
– Ты не милашка, а хитрый манипулятор. Никогда ничего не делаешь просто так. И плата всегда одна.
– Да ты что! И какая же? – Я внимательно следил за подаваемыми ей латте и манговым муссом, отчего у самого потекли слюнки, что захотелось заказать что-нибудь вкусненькое, но лишний раз подзывать официанта было неудобно.
– А ты не знаешь? – произнесла она, игриво катая палочку в кофе. – Ты боишься остаться один. Поэтому строишь из себя благодетель над всеми страждущими, как будто без тебя не справимся. Истина в том, что ты нам нахер не сдался. Это мы делали тебе одолжение. Так что ты мне и сейчас не нужен. Я здесь пролетом. День хорошо задался. И даже ты со своим унылым лицом ничего не испортишь. Скажи спасибо, что составила сейчас компанию.
– Я рад, что ты рада. И благодарен, что ты сейчас со мной. Но, если, по-твоему, я унылая какашка, может, хотя бы поделишься своим настроением? Это, согласно твоей теории, исправит положение.
– Да? Уговорил. Так уж и быть. – Она одним кусом проглотила весь мусс, после чего аппетитно облизала свои пальцы. – В последний раз помогу. Коль просишь. Я уезжаю из этой дыры, подальше от всего этого творящегося ужаса: от назиданий родаков, от этого больного ублюдка, а главное – от своего гнилого образа жизни.
– И куда же? Где такое счастье? Может, мне тоже стоит туда рвануть.
– А это останется секретом. Даже не смотри на меня таким корящим взглядом.
– Это зависть. Хоть и понимаю: каждый из нас эгоист, каждый хочет лучшего только для себя, и плевать, что будет с теми, кто нас любит.
– Мне проще. Меня никто не любит. Я лишь игрушка для чужих нужд.
– Не говори так. Иначе выходит, что ты такая же, как я. Также нуждаешься в спасении.
– Не-е-ет. Не говори так. Не обламывай момент.
– Я не обламываю, а говорю как есть. Знаешь ли, я тоже успел за свою жизнь сделать пару выводов. Безвыходных ситуаций не существует. Нас просто не устраивает выход. Из-за этого мы способны сильней испортить лучший для нас путь.
Алена рассматривала меня, и ее выражение лица менялось из радостного в злое, пока она отодвигала от себя уже остывшую чашку латте.
– Ты хренов кайфолом. Знала ж, что не стоит подсаживаться. Я лучше пойду, а то загрузишь еще сильнее.
Она встала из-за стола, демонстративно развернулась от меня и направилась к выходу. Мне нечего было добавить, я все равно не понимал случившегося разговора. Она появилась спонтанно и так же спонтанно ушла, оставив меня с горьким привкусом, что я опять сделал что-то не так. Настроение работать над материалом Миши улетучилось, хотелось снова уйти от дурных мыслей, поскорее раствориться в легкой радости, поэтому я быстрее оплатил счет и выбежал на улицу, чтобы закурить сигарету и потеряться в улицах города. Меня бесила зависимость моего состояния от таких мелких ситуаций. Мысли переключались и не давали работать в требуемом направлении. Я чувствовал себя из-за этого беззащитным, бесполезным, тем, кто ничего не добьется в жизни, потому что не может контролировать свои эмоции.
Сердце и душу успокаивал Родищенск. Город расцветал, и к этому я приложил руку, что радовало еще больше. Мне нравилось то, что мое дело значимо для кого-то. Из-за этого я больше не чувствовал пустоту внутри себя. Плохие мысли, паника, желание курить – развеивались. Бежать больше не хотелось.
Я вернулся в кафе «У Софи», заказал кофе и продолжил работать над материалом. История складывалась в голове целиком, а слова в ноутбуке сами выстраивались в предложения. Мне самому хотелось работать над текстом, сделать из него что-то значимое. Я был готов получить первый блин комом, главное не сдаваться и идти вперед. Мне нравился процесс, хоть он и сопровождался болезненными воспоминаниями об Ане. Она навсегда оставила отпечаток во мне. Желание заниматься писательством было от нее. Однажды она размышляла о том, что хочет красиво уйти. Оставить после себя не предсмертную записку, а целую книгу о своей жизни, о том, что привело ее к смерти, о тех людях, что повлияли на ее выбор. Больше Ани нет в моей жизни, как нет окончания ее истории.
Не знаю радоваться этому или нет, но ее мечты проросли во мне. Когда ее лишился, я был уже за краем пропасти в своей голове. Для себя вынес смертный приговор. Пытался быстрее исполнить красивый уход, что планировала Аня. Это была моя история: о семье, о друзьях, о наркотиках – обо всем, что разрушило мою жизнь. Но благодаря тому тексту я смог высказать о своих проблемах в первую очередь самому себе. Взглянуть на свою жизнь со стороны. Когда находился в той безэмоциональной пустоте из-за веществ, во мне пробились чувства, мне хотелось кричать, хотелось жить и бороться. Я тогда нашел ключ к своему спасению, был счастлив, пока делился болью, что сковывала меня.
Понимал, что никто не увидит написанных мной строк, что не готов еще делиться своими переживаниями, что хочу этим заниматься дальше. Не для славы или богатства, а для спасения собственной души и долгожданного счастья. В итоге то, что должно было убить Аню, спасло меня. Она подарила мне жизнь, помогла выбраться из той пустоты и безумия, в которых я увяз. Спасибо ей за все. Надеюсь, ее жизнь также обрела смысл, а главное – она нашла счастье, после того как наши пути разошлись. Я бы отдал многое, чтобы вернуть ее и снова поговорить. В своих мыслях представлял, как мы оба повзрослели, сделали выводы и иногда встречаемся за чашечкой кофе, даже в том же кафе «У Софи», и обсуждаем, как старые друзьям, последние новости.
Догадываюсь, что в реальности вместе мы так же бы приносили в жизнь друг друга хаос, но мечты на то и несбыточные, чтобы просто иногда утонуть в возможном счастье, пока его представляешь. Жизнь и так наполнена болью. Мы заслуживаем хотя бы в своей голове представлять лучшее для себя будущее. В реальности мне уже не удастся сказаться Ане, как я сожалею о случившемся, что уже ничего не смогу изменить, но были люди, перед которыми мог извиниться за все, что натворил.
Помимо Кулака я искал отца Бори – отца Феофана. До этого знал, что после смерти сына он покинул Родищенск и ушел в монашество, но не знал, куда именно. Помогли разговоры тетушек на работе, которые под приливом ностальгии разговорились и упомянули его. Я зацепился за крючок и расспрашивал их, что они еще знают о нем. После смерти сыны отец Феофан замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал. За один день сменился священник в церкви Нижнего Родищенска, а куда исчез предыдущий, даже новый духовник не знал. Но любопытство тетушек этим не остановить, у знакомых других знакомых оказались родственники в духовенстве и выяснили, что уехал отец Феофан недалеко, что по сей день служит в Свято-Роданьском мужском монастыре.
В ближайшие выходные я поехал к нему. В голове путались мысли, я боялся встречи и надеялся, что все это слухи и отца Феофана в монастыре нет, но одновременно жаждал поговорить с ним, выговориться и получить искупление, которое для меня было необходимо. Добираться пришлось пересадками через Ястребск, из-за чего потратил полдня, хоть и выехал из Родищенска на рассвете. С учетом поездки обратно понимал, что времени на разговор с отцом Феофаном у меня немного, и эту возможность надо использовать по полной.
В самом монастыре священнослужители сразу поняли, о ком я говорю, и согласились помочь. Я гулял по территории церкви, когда отец Феофан сам вышел ко мне на встречу. Он постарел еще сильней, уже не только волосы, но и борода, не оставив ни одному прежнего цвета, морщин на лице прибавилось, а походка стала медлительной и аккуратной. Больше испугали глаза – в них отсутствовала жизнь, даже когда они посмотрели на меня, складывалось впечатление, что отец Феофан смотрит сквозь меня.
– Как вы здесь? – спросил я после приветствия. Хотел протянуть ему руку, но передумал, не знал, принято ли так со священнослужителями.
– Спокойно. Никаких мирских забот и шума города. Я наконец-то обрел здесь покой.
– Только что такое покой? Неужели нам всем надо пойти в монастырь, чтобы уже найти свое место? И как оградить себя от той боли, что нас сжирает?
– От этого никуда не деться. Есть выражение: время лечит, но в действительности оно лишь притупляет ту боль, что нами двигает. Да. Да. Не удивляйся. Боль – это топливо для нашего сердца. Со смертью сыночка моего уже не видел цели в своем существовании. Но нашел покой в искуплении. Мне нравится монастырская жизнь, здесь у меня есть все для существования, мне нравится помогать людям, что приходят сюда за помощью. За советом. Они получают ответы на вопросы, что их терзают, и от этого становится и мне легче. Так что не бойся здесь говорить, ведь ты сам приехал сюда за божьим советом. В этом не должно быть стеснения. Мы все рабы божьи, все по образу и подобию.
Мне все равно было страшно говорить, страшно было признаться самому себе в совершенной ошибке и особенно страшно говорить это отцу Феофану, ведь огромный груз вины испытывал именно перед ним.
– Это я убил вашего сына.
Я смотрел в лицо отца Феофана в ожидании реакции: гнева или боли, ведь так должны реагировать люди, узнав о подобном, но он оставался спокоен, глаза оставались все также пусты, и ни одна морщинка на лице не дрогнула.
– Знаю, – отец Феофан произнес это все так же спокойно, я же, наоборот, был шокирован таким ответом. – Андрей приезжал. Я поэтому не удивлен твоему приезду, ведь ты, как и он, ищешь искупления. Он все рассказал. Я и сам догадывался, ведь не раз наблюдал, как Боренька превращается в монстра. Это не ваша вина, а моя. Это я так воспитал его, хотел сбежать от прошлого, нужные ценности в него заложить, но забыл научить доброте и сочувствию к людям. Я сбежал от бандитской жизни в девяностые и не хотел, чтобы он пошел по моим стопам. Я сам должен был увидеть, чем он становится, сам должен был остановить. Я вас не виню в его смерти, вы сделали что должно. Вы сделали то, чего не смог сам.
Я сам не заметил, как по моему лицу лились слезы. С момента смерти Бори я съедал себя, искал поддержки хоть в ком-то, но не мог никому открыться и сказать, что совершил. Я пытался себя оправдать, что сделал все правильно, избавил город от Родищенского палача, но все это было неправильно. С Кулаком должны были его спасти, вернуть на правильный путь, но вместо этого я убил его, чтобы защитить другого друга.
– Я пытаюсь найти Андрея, но не знаю как. Мы нужны друг другу, но у меня нет никакой зацепки, где его искать.
– Понимаю. Ему нелегко после смерти своих близких. Он оставил мне свой адрес и номер телефона, вдруг мне понадобится его помощь. Мне это ни к чему, но тебе должно пригодиться.
Позже из своей кельи он принес записку со всей информацией, оставленной Кулаком. Мы с отцом Феофаном еще какое-то время погуляли по окрестностям, обмениваясь мыслями и наблюдениями, воспоминаниями о Боре. Но времени оставалось немного, пора было возвращаться домой. Я обнял отца Феофана на прощание и отпустил свой груз.
Вернувшись домой, сразу же звонить Кулаку не стал. Я не был готов к разговору, еще переваривал слова отца Феофана. За последние дни я сделал вывод, что пора уже отпустить прошлое и идти дальше. Я уже был не тем человеком, что десять лет назад.
Через несколько дней позвонил Владик и заявил, что у него готовится подарок для меня и чтобы я ничего не планировал на выходные. Я понятия не имел, что он задумал. Для себя уже решил, что он снова попытается меня совратить на дозу, поэтому навыдумывал себе, как буду себе доказывать, что сильнее всего этого. Эта была игра в моей голове. Я прекрасно знал, что уже ничего меня не столкнет с выбранного пути, но из раза в раз баловался мыслью, как буду показывать Владику, что я лучше него. Не знаю зачем и перед кем, ведь никто другой этого не видел, но мне нравилось само чувство победы над этой заразой.
Встречу Астапов-младший назначил в том же кафе своей мачехи. «У Софи» стало нашим местом, о котором мы мечтали в детстве. Забавно, что после того, как узнал кому оно принадлежит, я не планировал в него больше возвращаться.
Прибыл я, как всегда, раньше. Владика среди посетителей не было, поэтому занял свободное место и заказал кофе. После пары глотков заметил, что на меня уставился с застывшей улыбкой на лице худощавый чернобровый парень. Кого-то он мне напоминал. В голове всплыл образ Шпаги, ведь настолько высушиться можно только на игле. Смущало то, что он узнал меня, но до меня никак не доходило, кто он. Парень встал из-за стола и направился ко мне. Я испугался и захотел скорее сбежать от такого знакомого, чтобы не накликать беду.
– Смотрю, не признал, – произнес он томным голосом, который я узнал мгновенно.
– Маник. Не верю!
– Да, да. Знаю. – Он подсел ко мне за столик. – Рад хоть, что ты не изменился. Все, кого встречаю, уже не те. Даже Владик – вроде тот же, но пафоса куда больше, чем прежде.
– Бизнесмен. Что с него взять? – Видеть Мансура, даже такого засушенного, я был чрезмерно рад, как бы он сперва меня ни напугал. После Москвы совсем забыл о нем и не задумывался, что с ним случилось, но его вид давал понять, что ничего хорошего с нашей последней встречи с ним не произошло.
– Бизнесмен? – с настоящим удивлением спросил он, но его внимание с меня переключилось на вход в кафе. Я повернулся вслед за взглядом Мансура и увидел Владика с улыбкой на все лицо. Он двигался к нам. – Опаздываешь, Владик-бой.
– Ничего не знаю. В самый раз пришел. – Он присел к нам за столик, расположившись в щегольской манере, закинув ногу на ногу и откинувшись на диване. – Надеюсь, вы уже успели поделиться скучными последними новостями, чтобы уже со мной обсудить наше настоящее и будущее. Как тусить будем? Вспомним былые деньки?
– Для былых деньков мы уже не годимся, – ответил ему Мансур, – пора уже повзрослеть и просто кайфовать от жизни.
– Тебя этот укусил, что ли? – Владик указал пальцем на меня. – Он меня бесит этим. Как вернулся, строит из себя святошу. Я требую сегодня нажраться и поговорить о высоком. Поедем сейчас в клубец, я нам устрою все по полной программе.
– Астапов, умерь пыл. Я только покинул лечебницу. И не собираюсь срываться в первую же неделю. И через год, и через десять. Хватит. Предлагаю тут посидеть. Отдохнуть. Обсудить все, что с нами произошло.
– Да пошли вы. Не знаю, что можно обсуждать на трезвую голову.
– Благодарю за мысль. Значит, сегодня на одной волне будем мы с Игорьком.
Владик лишь фыркнул на слова Мансура, отвернул глаза от нас и выдал кислую мину на лице. Он не собирался менять планы на вечер и заказал пиво у официанта.
– Прости, Маник, но что с тобой случилось? – спросил я. – На тебя без ужаса не взглянешь. Не слышал ничего о тебе после универа.
– Да как и я о тебе. Видимо, мы пришли разными путями к одним мыслями.
– К дерьмовым мыслям, – пробормотал Владик, но Мансур не отвлекся на него.
– Ты исчез, Владик-бой двинул дальше в люди без нас, а нам с Шуриком особо деваться было некуда и решили съехаться на первое время. Все было зашибись, словно ничего не менялось, такая же разгульная жизнь. Утром работа, вечером туса. Дня не было, чтобы оставались трезвыми. Мешали все. Да и Шурик постоянно приводил новых барышень, тем более Кристина, как и предполагалось, бросила меня. Чем, спросишь, жизнь тогда не плоха?
– Во-во, – опять пробурчал Владик.
– Мы оба посыпались. Мы же меры не знаем. Думали, что нас пронесет, что не будет как с остальными, но это ошибка выжившего. Мы не видим негативных примеров, свой выбор аргументируем только позитивным исходом. Вот рок-н-рольщик из раза в раз переживает передозы, но до сих пор на ногах и ничем себе не отказывает. Мы откидываем мысль, что у него есть деньги и возможности, чтобы каждый день ставить себе капельницу и проходить качественное медобследование. Или сравниваем себя с торчками из фильмов, потому что мы не на таком же дне. Где они, а где мы? Мы приличные люди, имеем хорошую работу, закон не нарушаем, и что это наш выбор каким образом расслабиться, а они не контролируют себя, что для них это не отдых, а уже смысл жизни. В результате мы застреваем где-то между этими образами, в этой средней прослойке, о которой никто не говорит. Мы обычные рабы повседневной жизни, которых никто не замечает. Мы ходим на одну и ту же работу изо дня в день и выполняем одни и те же задачи, а после работы выбираем такой же однообразный способ отдыха. Мы думаем головой, находим надежный способ затариться, чтобы не было проблем, осторожничаем, чтобы не попасться и чтобы не нарушилась наша повседневность. В результате нам ничего большего не нужно, мы принимаем правила игры и к большему не стремимся. Для всех мы обычные граждане, добрые, отзывчивые, как все. Ведем себя адекватно, не воруем, не убиваем. Разве можно о нас подумать плохо? Нет. Кто-нибудь предположит, что мы уже увязли в своей слабости? Нет конечно. У них же такие же стереотипы о торчках. Мы такие же, как все, и мы в это верим сами. Ты вроде хочешь кричать, молить о помощи, потому что сам доходишь до мысли, что уже ничего не способен исправить, вырваться из этой повседневщины не можешь. Уже организм сам требует повторять ритуал раз за разом. И ты начинаешь заглушать внутренний голос более сильными веществами. Мы с Шуриком дошли до иглы. Тогда-то все и рухнуло. Я прекратил ловить связь с реальностью. Все было словно сном. На работе считали, что чем-то болею. Я же хороший мальчик. Только я тускнел, с трудом выражал свои чувства, больше подражал толпе или действовал на рефлексе, из-за чего могли случаться нелепые ситуации, когда выражал неуместную для момента эмоцию. А самое паршивое – недоверие. Я никого к себе не подпускал, боялся, что меня раскроют и будут лезть в мою жизнь. Говорил себе, что сам справлюсь, еще чуть-чуть, последний раз, и я завяжу, вырвусь из этого замкнутого круга. Но я так ничего и не предпринимал, пока Шурик не откинулся. Передоз. Только тогда смог закричать, только тогда обратили на меня внимание и предложили помощь, благо были те, кто хотел помочь. Не знаю, что бы без них делал. Родителям я боялся сказать о своей проблеме, ведь кроме нотаций и «давай соберись» ничего от них не ждал. Я на днях вышел с реабилитации и просирать шанс на новую жизнь не собираюсь. Начну здесь новую главу. Думаю, буду помогать отцу на рынке. Есть пару идей по расширению. Главное не сидеть на месте. Найти себе применение, которое будет отвечать моим внутренним потребностям, без разрушения себя и близких.
– Подписываюсь, – тихо, сквозь закрытые губы, сказал я, но этого было достаточно, чтобы Мансур посмотрел на меня и кивнул, ведь на едкие фразочки Владика он не реагировал. – Больше всего боишься тишины. Что утонешь снова в своих сжирающих мыслях.
– Гады. Нет! Кайфоломы. Вот кто вы, – пробурчал Астапов-младший. – Нет чтобы провести вечер за позитивом, так вы решили нагонять тоску. Так и я с вами захочу исправиться. Ну вас на фиг.
– Владик-бой, еще не вечер, успеем словить свой кайф от встречи. Просто существуют другие способы радоваться жизни. И для этого необязательно убиваться до беспамятства.
– Баста. Я не с вами. – Владик отвернулся от нас и перекрестил руки на груди.
Я рассказал Мансуру все то, что со мной было после срыва в нашей квартире. Называть Аню мне не хотелось, поэтому в своем рассказе упоминал ее «та девчонка». Я почему-то стеснялся упоминать ее, какую бы важную роль она ни сыграла в моей жизни. Скорей всего боялся осквернить о ней память, хоть портил ее словами «та девчонка». Рассказал о смерти матери, о своей пустоте и о том, что провернул на заводе у Астапова-старшего.
Владик, не дослушав мою историю, встал из-за стола и направился в уборную.
– А с ним-то что? – в полголоса спросил Мансур.