Охота на тень

Посвящается Катарине

Nolite te bastardes carborunorum.

Не позволяй ублюдкам растоптать тебя.

Маргарет Этвуд. «Рассказ служанки»

Camilla Grebe

SKUGGJÄGAREN (THE SHADOW HUNTER)

© Camilla Grebe, 2019

© Николаева М., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Способны ли слова унимать боль и исцелять?

Возможно ли облечь в слова непостижимое? Чтобы взглянуть со стороны, понять, и даже однажды оставить позади? Словно место, где провёл много времени, но после долгих раздумий всё же решил покинуть?

Если я стану складывать слова в предложения и мне удастся вдохнуть искру жизни в свой рассказ – вывезет ли меня этот плот из кромешной тьмы?

Я буду стараться.

Вот мой рассказ, мой спасательный плот. Вначале я расскажу об Элси Свеннс.

Она, если хотите, первая героиня этой книги. А ещё – первая жертва. Очевидно, Элси не подозревала об этом в 1944 году, поздним февральским вечером, сидя на корточках перед маленьким мальчиком в полицейском участке Клары.

Элси
Стокгольм, февраль 1944 года

I

Мальчишка, не больше пяти лет от роду, был одет в рванину, и вшей у него было полно. В давно немытых волосах они просто кишели.

– Где живет твоя тётя? – сделала очередную попытку Элси.

Мальчишка не издавал ни звука. Он упрямо сжал губы и глядел вниз, на свои стоптанные башмаки.

Мать мальчонки, Шальная Сара, спала пьяным сном в женской предвариловке, а отца у него и вовсе не было, насколько было известно Элси и констеблям, доставившим Сару в участок на улице Самюэльсгатан менее часа назад.

Двое мужчин в гражданском вошли в узкий коридор, который вел в казарму к неженатым полицейским. Одного из них Элси смутно припоминала. Ходили слухи, что он из Службы. Там борются с угрозами государственной безопасности. Только о таком вслух не говорят, даже в полицейском участке.

Позади себя мужчины оставили едва уловимый запах сигаретного дыма. Мальчишка вдруг зашаркал ногами по полу, и Элси тяжело вздохнула. Она уже всё перепробовала – прямо ужом перед ним вилась. Налила теплого молока, даже не пожалела для него кусок марципана, который констебли добыли поутру в кондитерской лавке на Дроттнингсгатан. Всё без толку.

Глядя на этого малыша, Элси задумалась о той семье, какая могла бы быть у неё.

У Элси был жених, Аксель. Он был родом с севера – огромный, как медведь. И сердце у него было золотое.

Четыре года назад перевернулся и затонул паром, который должен был переправить два взвода солдат Боденского инженерного полка через озеро Армашерви в Турнедален. Вода была ледяной, а солдаты – в полной амуниции. У Акселя не было ни единого шанса, таким он был большим и тяжелым.

А спустя всего месяц после его гибели Элси поняла, что ждет ребенка. Слишком поздно было что-то предпринимать по этому поводу. В любом случае Элси не хотела обращаться в подпольный абортарий – велик был риск истечь кровью на полу в каком-нибудь подвале.

Следующей весной Элси без лишнего шума родила дочь. Среди её знакомых нашлась женатая пара – Вальдемар и Хильма – которые согласились позаботиться о малышке Бритт-Мари, по крайней мере, до тех пор, пока Элси не встанет на ноги. «Встать на ноги» на практике должно было означать замужество. Но у Элси больше не было жениха, так что, оставляя свою крошку вместе с нехитрым приданым – помолвочным кольцом, которое ей подарил Аксель – на попечение Хильмы и Вальдемара, Элси знала, что, вероятно, никогда не сможет забрать Бритт-Мари.

С тех пор не проходило и дня, чтобы Элси не тосковала по Акселю и Бритт-Мари, по семье, иметь которую ей не позволила судьба. Но Элси сумела сделать шаг вперед. Жизнь продолжалась, ибо именно этим жизнь и занимается. Элси неплохо устроила свой быт, уехав далеко от шведской деревушки Корсхольм в финском Эстерботтене, где она родилась.

Теперь Элси служила полицейской сестрой в Кларе и снимала комнату у одной вдовушки в новом многоквартирном доме на улице Корсбэрсвеген у таможни Рослагстулль. В этом доме были собраны все современные блага, включая ванну и электрическую плиту, которая включалась, когда скормишь ей жетон. Здесь всё было иначе, совсем не так, как в ночлежке на Вальхаллавеген, где прежде обитала вдова со своими тремя детьми.^[1][2]

Каждый день Элси ездила на трамвае от Восточного вокзала до площади Норрмальмсторьет, а затем короткой тропой бежала в полицейский участок на улице Самюэльсгатан.

Очень достойная жизнь.

Неизмеримо лучше, чем была у её матери или бабушки. Непросто было осознать, что теперь женщины могли делать практически всё то же самое, что и мужчины, – работать, голосовать, самостоятельно заботиться о себе и жить независимо. И даже служить в полицейском участке – в самом сердце мужского мироздания.

* * *

Мерта Карлссон поднялась со своего места за столом в трактире «Три рёмера» на углу Регерингсгатан. Покачнувшись, она схватилась за спинку стула, чтобы удер^[3] жаться на ногах. Потом украдкой потянулась к корзинке и тихонько сунула хлеб себе в сумочку.

Её поджидал мужчина в пальто и шляпе, в руках у него был портфель светлой кожи. Он взял Мерту под руку, и они стали нетвердым шагом пробираться между столиками к выходу.

Мерте сегодня подфартило, да ещё и как. Этот мужчина – птица высокого полёта, могущественный и – что самое главное – состоятельный. И платил он щедро, с некоторых пор Мерте это было известно. Ко всему прочему, он не затягивал свое дело, да ещё и пах хорошо. Ни от его тела, ни из его рта не исходил этот противный дух, который Мерта не выносила.

– Могу я угостить даму сигаретой? – поинтересовался спутник, когда они с Мертой выбрались на воздух.

Она плотнее запахнула плащ и, ища опоры, схватилась за фонарный столб – Мерте казалось, что земля под ногами качается. Однако прикосновение к ледяному железу словно огнём обожгло руки. Мерта отдернула их и попыталась согреться, растирая ладони.

Её спутник вынул из кармана серебристый портсигар с гравировкой в виде щита на крышке, но мир благородных господ был страшно далёк от мира Мерты, и та понятия не имела о том, что это за герб. Ей даже не было любопытно. Она взяла предложенную сигарету и наклонилась вперед, когда её спутник привычно щёлкнул зажигалкой. Мерта втянула дым в лёгкие.

– Чёрт побери, – пробормотала она, – настоящий табак. Уже позабыла его вкус.

Мерта широко улыбнулась, слегка отвернув голову в сторону, чтобы мужчина мог видеть только левую половину её рта, где еще наличествовали все зубы.

Спутник Мерты тоже закурил.

– Не пора ли нам? – спросил он, указывая на вымощенную булыжником мостовую, которая расстилалась перед ними в темноте.

Мерта кивнула, и они направились в сторону её жилища на Норра Смедьегатан. Повсюду в темноте они натыкались на небольшие компании. Один мужчина, двигавшийся по тротуару им навстречу, приветственно кивнул и приложил руку к шляпе. Спутник Мерты поспешно отвёл взгляд.

– Тшш, – предупредительно шепнула Мерта, когда они пришли на место и вошли с улицы в подъезд.

– Обещаю вести себя тихо как мышь, – шепнул он в ответ, положив руку ей на ягодицу.

Мерта фыркнула и потянула его вслед за собой через внутренний двор к дому на второй линии. Снежинки ложились ей на волосы, и Мерта постоянно смахивала их свободной рукой, чтобы старательно накрученные локоны не намокли.

На втором этаже она достала ключ и отперла маленькую дверцу, за которой оказалась крошечная каморка.

Как только они вошли внутрь, Мерта сразу заперла дверь и спрятала ключ в щель между половицами – бывало, что её клиенты пытались ускользнуть, не заплатив.

Мужчина подошел к ней сзади и грубо вцепился руками ей в груди. Он стал их мять и сжимать. Мерте пришлось прикусить язык, чтобы не застонать от боли. Она выждала пару мгновений, а затем вывернулась из его захвата и зажгла светильник у входа.

Вся обстановка комнатёнки, в которой едва удавалось встать в полный рост, состояла из лавки и стула. В ней не было окна, но зато прямо под крышей в одной стене было проделано отверстие. На полу у стены стоял мешок с картошкой, а рядом с ним валялась пара поломанных деревянных ящиков, которые Карл, муж Мерты, обещал починить. Прямо напротив входной двери была другая – та, что вела в комнату, где Мерта обитала с мужем и детьми. Эта дверь была такой низкой, что пришлось бы согнуться пополам, чтобы протиснуться в проём.

С другой стороны двери донесся детский плач.

Это Хольгер, её младшенький.

Вот уже две недели его мучила лихорадка и он кашлял кровью, а Мерта и не знала, что с этим поделать. У нее не хватало денег, чтобы отвести его к доктору, а просить помощи у сестер милосердия она не осмеливалась – они и так уже решили между собой, что Мерта не способна позаботиться о собственных детях.

«Хоть бы он остальных не разбудил», – подумала Мерта. Плач захлебнулся. Наверное, уснул.

Она скинула свои не по погоде тонкие туфли и положила плащ на стул. Повернулась к гостю. Сняла с него шляпу и пальто, и положила поверх своего плаща на стул. Затем привычными движениями расстегнула его ремень и пуговицы на брюках.

Брюки упали на пол, и остались лежать у его бледных ног.

Протянув руку, Мерта констатировала, что член у него слишком вялый.

Она тихонько хихикнула.

– Кто-то здесь приуныл.

– Прости?

– С таким настроем особенно не порезвишься.

Мерта засмеялась в голос, до хрипоты.

– У тебя слишком холодные руки, – ответил гость, отступая на шаг.

– Раньше никто не жаловался, – фыркнула она. Она стоила своих денег, пусть он знает, даже если ничего не выйдет.

Несмотря на то, что света от стеариновой свечи было немного, Мерта заметила, как изменилось выражение его лица. Глаза сузились, зрачки расширились, рот искривился в ухмылке. Он сделал шаг, схватил её за запястья и зашипел:

– Я не позволю какой-то шлюхе так со мной разговаривать.

Капельки его слюны брызнули ей прямо в лицо, и Мерта попыталась отвернуться.

– Ай, пусти!

Он отвесил ей такую пощечину, что Мерта потеряла равновесие и упала на пол.

– Ты просто маленькая грязная шлюшка. Понимаешь?

Мерта была скорее удивлена, чем напугана. Они ведь уже встречались прежде. Он из благородных, из знати, а такие не дерутся, и не пьют беспробудно, и всегда платят по счетам.

Гость наградил Мерту тычком под ребра, не особенно сильным, но содержимое её желудка немедленно фонтаном поднялось к нёбу. Рвотные массы перекрыли дыхание, и Мерта попыталась продуть нос.

Она так привыкла к побоям и от рук мужа, и от клиентов, что практически утратила чувствительность. А вот рассудок остался при ней – в этом ремесле без него никак, или долго не протянешь.

Мерта отползла к низкой дверце, что вела в её жилище, и распахнула её, а потом на четвереньках влезла в кухню.

Хольгер сидел на полу у плиты и глядел прямо на неё своими большими светлыми глазами. Из рукавов сорочки торчали тощие, отливающие синевой ручки. Взгляд Мерты зацепился за какое-то пятно у него на груди. Поначалу она решила, что это кровь, но, приглядевшись внимательнее, поняла, что малютку вырвало.

– Хольгер, – выдохнула она. – Тебе надо…

В следующее мгновение гость схватил Мерту за щиколотки и дёрнул назад. Ударившись головой об пол, она осеклась. Мерта принялась шарить в воздухе руками, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, за что можно было бы схватиться, но ей попалось лишь кухонное полотенце, край которого свисал с лавки, стоявшей у плиты. Мерта ухватилась за ткань, и вместе с полотенцем потянула за собой разложенную на нём для просушки посуду, когда гость вновь рывками стал тащить её назад, в каморку. Посуда разлетелась вдребезги, и осколки рассыпались по полу.

Мерта всё ещё не чувствовала страха.

Она думала о хлебе, что прихватила в трактире. «Нужно обязательно потом отдать его Хольгеру. Раз его вырвало, ему непременно нужно хоть чуть-чуть поесть».

– Хольгер! – закричала Мерта.

Гость тем временем сантиметр за сантиметром втаскивал Мерту обратно в каморку. Личико Хольгера с глубоко запавшими глазами и пятно рвоты у него на груди исчезли из вида. Мерта ничего не могла сделать, только упрямо цеплялась за полотенце и волочила его за собой, вместе с деревянной поварешкой и осколками посуды.

Гость захлопнул дверь, наклонился и достал из своего портфеля какой-то металлический предмет.

– На спину! – прорычал он.

Когда она отказалась подчиниться, он ударил её ногой в живот. Удар был такой силы, что у Мерты перехватило дыхание.

Он рывком перевернул несчастную лицом к себе и свободной рукой схватил её за волосы, а затем с силой ударил головой об пол.

Бум. Бум. Бум.

Вот теперь Мерта завопила как безумная от невыразимого ужаса.

Впервые ей стало по-настоящему страшно – потому что в неверном свете стеариновой свечи она разглядела, что за предмет держал в руках её гость.

* * *

– Фрёкен Свеннс?

Элси поспешно вскочила с места и сделала небольшой книксен. Одёрнула форменную юбку, которая была ей тесновата.

– Да, старший констебль?

Широко расставив ноги, в дверном проёме стоял Седерборг, держа в руках старый номер «Полицейских Расследований». После секундного колебания он сощурил глубоко посаженные глаза и заговорил:

– Фрёкен Свеннс может сопровождать констеблей Буберга и Старка на улицу Норра Смедьегатан. Мы получили сообщение о серьёзном скандале в одной из квартир, но все оборудованные радиосвязью автомобили заняты, и я не могу переговорить с Обергом и Цеттерквистом.

Оберг и Цеттерквист сегодня вечером осуществляли пешее патрулирование третьей линии. Очевидно, они не заметили мигания лампочки на пожарном извещателе, и потому не телефонировали в участок. А радиомобили в последние дни всё чаще выезжали на вызовы, тем более что на весь Стокгольм таких машин было только восемь.

– Чёрт знает, где их носит, – пробормотал старший констебль. – Небось стоят и курят себе на каком-нибудь крыльце, как обычно. Шалопаи, вот они кто.

Едва он договорил, как Элси поспешно схватила со стула пальто и перчатки. Её сумочка при этом свалилась на пол и раскрылась, и оттуда вылетели несколько продуктовых талонов.

– Если, конечно, у фрёкен Свеннс нет более важных дел, – сухо закончил старший констебль.

Элси залилась краской и в спешке сгребла в кучу свои вещи.

– А мальчик? Что с ним делать?..

– Он побудет пока в предвариловке, вместе с мамашей, – нетерпеливо прервал её Седерборг. – В той квартире на Норра Смедьегатан как пить дать кишмя кишит малышня, так что я хотел бы, чтобы туда отправилась фрёкен Свеннс.

– Так точно, старший констебль.

– И будьте осторожны!

Элси подняла взгляд на начальника и серьёзно кивнула. Она надела пальто и бросила последний взгляд на маленького мальчика, теребившего край плотной бумаги, которая в целях затемнения была прикреплена к оконной раме кнопками. Взгляд его будто остекленел, а из груди внезапно вырвался хриплый кашель. На кончике маленького носа каплей повисла сопля, в свете лампы казавшаяся ярко-жёлтой.

Буберг и Старк уже поджидали её в сумерках снаружи. Редкие снежинки тут же подхватывал порывистый ветер и уносил прочь.

– Фрёкен Свеннс, – просиял констебль Буберг.

Буберг был Элси по нраву. Он всегда был приветлив, и частенько угощал её сигареткой или чашечкой суррогатного кофе. Можно было даже подумать, что Буберг питал к Элси тот самый интерес.

Вот только он женат и у них был малыш.

Буберг снова улыбнулся и потёр покрасневший нос. Взглянув в его добрые глаза, Элси почувствовала, как заныло сердце от тоски по тому, что могло бы сбыться, если бы не эта ужасная война. Она привыкла к затемнению, продуктовым талонам и палёному кофе. Элси научилась обходиться без горячей воды и новой одежды. И даже ужасные толстые трубы, которые повсеместно лежали в парках, чтобы те, кому не посчастливилось спрятаться в бомбоубежище, могли во время авианалёта укрыться под их защитой, – даже эти уродливые трубы не беспокоили Элси. Но тоска по утраченному будущему, которое принадлежало им с Акселем и их малютке-дочке, не отпускала ни на мгновение. Эта тоска точила её душу по ночам и следовала за нею по пятам днем, словно маленький злобный зверёныш, непрошенный и нежеланный питомец, которого по непонятной причине ей приходилось кормить.

Вместе они быстро миновали небольшой участок пути до Дроттнинггатан и свернули направо. В сумерках мимо проехал омнибус. Вплотную к фасадам домов примыкали аккуратно сложенные штабеля дров, за которыми вольготно обитали жирные городские крысы. Компания перевозбужденной свингующей молодежи направлялась, по всей видимости, в какое-то заведение или даже подпольный клуб. Несмотря на явный мороз, полы их пальто были распахнуты, и узкие черные галстуки развевались на ветру, как флаги. Каждый из них одной рукой удерживал на затылке широкополую шляпу, чтобы её не унесло ветром.

У входа в гостиницу «Хотель де Суэде» сгрудилась кучка пёстро одетых гуляющих, а водитель стоящего поблизости такси возился с газогенератором. С другой стороны улицы сияли стеклянные эркеры гостиницы «Хотель Регинас» и её массивные, отполированные добела латунные двери. Аксель, бывало, отпускал шутку, что брачную ночь нужно провести в этой гостинице, и причём в том самом номере, где в 1917 году ночевал Ленин.

Ветер трепал старую листовку. «Русские бомбят Стокгольм», с ужасом прочитала Элси заголовок.

Еще и недели не прошло с тех пор, как русские действительно бомбили шведскую территорию. Может быть, по ошибке, а возможно – вполне намеренно, здесь мнения людей разнились. В Эриксдале пострадала насосная станция, а на улице Рингвеген взрывная волна раскрошила, словно тонкий лёд, все оконные стёкла.

– Фрёкен Свеннс лучше держаться на шаг позади, когда мы войдем, – сказал Буберг. – Гражданин, который звонил нам, предупредил, что в квартире была какая-то бойня. Звуки были такие ужасные, что соседи решили – дом рухнет.

– Хорошо, – отозвалась Элси, ощущая прилив благодарности к двум крепким констеблям. Она не так уж часто принимала участие в подобных заданиях, особенно теперь. Да и не пристало женщине в одиночку шляться по Болоту (так ещё называют район Клара) в такое позднее время.

Они спустились по Хамнгатан. Впереди уже можно было различить силуэты универмага Сиденхюсет и театра Бланш. Со стороны доносился скрип трамвая, подъезжавшего к площади Норрмальмсторьет.

Мороз кусал за щеки, так что Элси зарылась лицом в воротник и нахохлилась. Им оставалось только повернуть направо, к Норра Смедьегатан.

– Его зовут Карл Карлссон, – сообщил Старк, который до того не произнес ещё ни слова.

Старк обычно бывал суров и молчалив, и Элси до сей поры так и не разгадала, стеснение ли было тому виной или же попросту дурное воспитание. Возможно, причина крылась и в том, и в другом. Или же он был одним из тех, кто считает, что женщинам не место на полицейской службе.

– Карлссон? Снова он? – переспросила Элси.

Карл Карлссон – известный пьяница и бузотёр. В последний десяток лет он только и делал, что как маятник возвращался в стены Лонгхольмена. Его жена, Мерта Карлссон, тоже попадала в поле зрения правоохранителей. Она, как и муж, дружила с бутылкой, а ещё вела распутный образ жизни и даже была осуждена за проституцию и бродяжничество.^[4]

Через несколько минут они были на месте.

– Вот и пришли, – констатировал Буберг и распахнул входную дверь. Они оказались на неосвещенной лестнице и на мгновение остановились, чтобы прислушаться. Единственными звуками, которые доносились до них из-за толстых каменных стен, были приглушённый кашель и детский плач.

– Кажется, всё спокойно, – пробормотал Буберг.

В тот же миг зажёгся свет, и на лестницу вышел мужчина. Маленький, сгорбленный, одетый в полосатую рубаху без ворота и грубые рабочие штаны. Он представился сторожем и сказал, что его зовут Стаке. Это он телефонировал в полицию по поводу скандала. Стаке открыл дверь во внутренний двор и обернулся к Бубергу.

– Остерегайтесь Карлссона, господа констебли. Когда он выпивши, с ним не сладить.

На тонком слое снега чернела цепочка следов. Сложенные дрова подпирали стены дома, велосипед с искривленным передним колесом был прислонён к водосточной трубе. Осыпавшаяся кое-где штукатурка придавала дому израненный вид, и в целом он был похож на старую больную дворнягу.

Они вошли в дом. Потолки здесь оказались ниже, и в воздухе стоял тяжёлый дух – помоев, дыма и протухшей еды.

– Второй этаж, – вполголоса сообщил Старк, и первым пошёл вверх по узкой лестнице.

Элси отступила в сторону, чтобы констебль Буберг мог пройти вперёд. Тот резво зашагал через две ступеньки, так что зазвенел штык в черных ножнах на его портупее. На первом этаже у входа стояли инструменты – тиски, лопата и кирка, острым концом кверху.

Полицейские поднялись на второй этаж. Старк постучал в дверь, но ничего не произошло. Они с Бубергом переглянулись, и Старк наудачу нажал на ручку двери. Та со скрипом отворилась.

Комната оказалась тесная и сырая, внутри воняло рвотой и мокрой шерстью. В тусклом свете керосиновой лампы, стоявшей на столе у плиты, Элси разглядела жавшихся на полу детей. Их была целая куча, она насчитала семерых, всем не было и десяти лет. Пара волосяных матрасов да несколько потрепанных одеял лежали горой. Осколки разбитой посуды покрывали пол у дровяной плиты.

– Что здесь произошло? – спросил Буберг, снимая с головы каракулевую шапку с золотой кокардой.

Дети молчали. Только сбились в кучку еще ближе друг к дружке, став похожими на бесформенное вихрастое существо.

Буберг со Старком принялись оглядывать тесное жилище, а Элси опустилась на корточки подле детей.

– Добрый вечер, ребята, – сказала Элси. – Меня зовут Элси Свеннс, я работаю полицейской сестрой. Что у вас здесь случилось?

Дети молча глядели на неё тёмными испуганными глазищами. Они были растеряны, совсем как мальчонка в полицейском участке. Элси снова попыталась до них достучаться, но дети не хотели разговаривать. Может быть, были сильно напуганы, а может, попросту не желали якшаться с блюстителями порядка, как и многие другие обитатели Болота.

Элси встала на ноги – она хотела осмотреться, попытаться отыскать ниточку, которая могла бы привести к разгадке случившегося. На полу рядом с дровяной плитой сидел малыш, на вид не старше двух лет. Черты лица было не разглядеть – до того чумазый. Длинные спутанные пряди волос спадали на неестественно худые плечики. Одежонка на нём была нестиранная, заляпанная и зияла огромными дырами. Малыш – непонятно даже, какого пола – сосал тряпицу, обвязанную вокруг большого пальчика.

Слева в кирпичной стене обнаружилась маленькая дверца, высотой взрослому человеку чуть выше пояса. Должно быть, старая кладовка.

Элси осторожно отворила дверцу, наклонилась вперед и пролезла в проём.

В тёмной каморке не было окон, если не считать отверстия в стене под самым потолком. Элси моргнула, чтобы глаза поскорее привыкли к темноте. Наконец она смогла разглядеть лавку и стул. Но затем её взгляд упёрся в нечто столь ужасное, что волосы встали дыбом. В панике Элси принялась судорожно хватать ртом воздух и с громким стуком уронила на пол сумочку.

На полу каморки навзничь лежало женское тело с раскинутыми в стороны руками. Подол был задран до самого пояса, оголяя лобок. Изо рта что-то торчало. Выглядело это так, будто кто-то воткнул деревянную поварешку несчастной в горло. Тоненькая струйка крови запеклась на подбородке. Руки женщины были перепачканы кровью, и что-то странное – уж не шляпки ли гвоздей? – возвышалось над её раскрытыми ладонями, будто кто-то прибил её к полу молотком, распял на этих ветхих, полусгнивших половицах. Глаза женщины потускнели, словно покрытые тончайшим слоем пыли.

Едва только Элси собралась наклониться, чтобы проверить, есть ли у несчастной пульс, как в каморку вслед за ней протиснулся Буберг и отодвинул Элси в сторону.

– Спаси нас Господь, – пробормотал Буберг, наклонившись над головой женщины.

Приглушенным голосом он сообщил:

– Мерта Карлссон. Мертва, как камень.

И в следующий же миг раздался вопль Буберга:

– Берегись!

Элси слишком поздно заметила тёмный силуэт, приближавшийся из дальнего угла каморки. Сгусток кромешной тьмы, оживший в окружающем мраке.

– Беги! – скомандовал Буберг, и Элси подчинилась. Она согнулась пополам и выскочила наружу через низкую дверцу; минуя детей и констебля Старка, Элси помчалась к выходу. Но форменная юбка стесняла движения, и Элси всё отчётливее слышала за спиной стук приближающихся шагов.

Чёрный человек был очень быстр, гораздо быстрее Элси. Он настиг её на лестнице. Элси почувствовала, как ноги её отрываются от земли, а в следующий миг она уже кубарем летела вниз по каменным ступеням, безвольно, словно тряпичная кукла. Локти больно стучали об пол, челюсти непроизвольно смыкались и размыкались, пока наконец Элси с треском не влетела носом в стену, и её падение завершилось ударом затылка о каменный пол. Волна боли захлестнула её, а чёрный человек тем временем успел спуститься вниз. Взглядом тёмных глаз он обшарил Элси, и она ещё успела различить исходивший от него алкогольный дух.

Он мог бы оставить её там, бежать дальше, скрыться в Болоте под покровом темноты – ведь Элси едва ли могла бы его задержать. Но чёрный человек поступил иначе. Он схватил Элси за плечи, рывком поднял, заглянул ей в глаза, а затем резким движением отпустил.

Элси услышала треск и почувствовала, как что-то холодное впивается ей в затылок.

В то же мгновение пришла боль и одновременно осознание – чёрный человек, должно быть, насадил её затылок прямо на острый конец кирки, которая стояла здесь, у входа, прислоненная к стене. Картинка перед взором Элси стала блёкнуть, и боль отступила.

Рядом с Элси внезапно возник Буберг, на лице которого читались недоверие и страх. И тут Элси увидела молодую пару в парке Мосебакке – они курили одну сигарету на двоих. Баржи с лесом вытянулись вереницей вдоль променада Страндвеген. Бритт-Мари сладко спала в своей кроватке, а Вальдемар как раз собирался сделать глоток сваренного Хильмой кофе. Элси как на ладони увидела весь Стокгольм – всех живущих и всех живших там прежде людей.

А в центре этой картины была её мама, умершая от испанского гриппа. Рядом с мамой – Аксель, в обнимку с одной из старых высокогорных коров, которых до войны разводила его семья. Аксель был молод, силён, и широко улыбался Элси.

Он протянул ей руку, и Элси приняла её.

Вот так в холодное, голодное и страшное время в стокгольмском районе Клара встретила свою смерть Элси.

Она превратилась в тень и отправилась в страну вечного забвения.

Но в тот же миг, когда закончилась её история, уже началась другая. В некотором смысле смерть Элси – это начало всего, волшебное семечко, из которого суждено было вырасти могучему древу.

Потому что нет конца историям, и новые берут начало там, где находят покой уже рассказанные.

Элси похоронили в начале марта. Вдова со своими тремя детьми, Хильма и Вальдемар, несколько констеблей из участка, да ещё одна полицейская сестра пришли с нею проститься.

Следующей весной кончилась война. Мир принялся зализывать кровоточившие раны, пытаясь осознать, что же с ним такое произошло. Впоследствии окажется, что времени на это потребуется больше, чем кто-либо тогда мог предположить.

У констебля Буберга родился второй ребёнок. Он всё реже думал об Элси, даже несмотря на повторявшийся время от времени кошмар, в котором та умоляла его вытащить кирку из её затылка. Несмотря на это, Буберг не забыл, как однажды в участке Элси тихонько играла в уголке с маленькой девочкой, чья мама попала под трамвай. Это событие оставило след в его душе – возможно потому, что и сам Буберг потерял мать в детстве.

На смену весне приходило очередное лето, а на смену осени – зима. Перелистывая страницы календаря, шли годы.

В стокгольмском Болоте, в районе Клара, не осталось и следа от прежней нищеты. Старую застройку постепенно сменили высокие, светлые, стремящиеся к небу дома.

Не было больше никаких голодных малышей, умирающих от кори или чахотки. Давно развеялось зловоние помоев и переполненных выгребных ям.

В конце пятидесятых годов двадцатого века появились первые женщины-полицейские, и по чистой случайности женское подразделение было размещено именно в Болоте, так как в других полицейских округах не было «удобств» для женщин. «Юбочный патруль», как их прозвали, вызвал в обществе переполох. Женщин-полицейских наделили ровно теми же полномочиями, что были у их коллег-мужчин, разве что вместо штыков их вооружили дубинками.

Старший констебль Седерборг, как и множество его коллег, презирал женщин на полицейской службе. К тому же, он никак не мог взять в толк, почему именно Кларе выпало столь тяжкое бремя – ведь очевидно, что это было совершенно несправедливо со стороны прочих полицейских участков. Ведь и профсоюз полицейских Стокгольма – Товарищество – продолжал упрямо гнуть свою линию: женщинам в полиции не место. Во всяком случае, должности констеблей – не для них. И уж тем более – патрульных, очевидно, по причине недостатка физической силы. И ещё нельзя позволять им водить радиомобили, ведь это может отвлечь водителей-мужчин. Что скажут люди, когда кто-нибудь из полицейских съедет в кювет из-за того, что загляделся на коллегу?

Но сделать пешее патрулирование прерогативой мужчин, а женщинам оставить внутреннюю службу – тоже не выход. Это было бы несправедливо по отношению к мужчинам, которым приходилось, как минимум, лет по семь кряду стаптывать туфли, чтобы только получить надежду на повышение. Вот поэтому наилучшим выходом представлялось вовсе запретить женщинам службу в полиции.

Однажды в минуту сильной ажитации старший констебль Седерборг заявил подчинённым, что скорее съест свой старый шлем, чем позволит ещё хоть одному полицейскому в юбке ступить на порог четвертого полицейского участка.

Но Седерборгу так и не довелось отведать свой шлем на вкус. В декабре 1961 года в радиомобиль, за рулём которого находился Седерборг – Форд Кастомлайн 1958 года выпуска, – врезался фургон, перевозивший стальные трубы для строительства Вэллингбю-центра. В результате столкновения одна из труб пробила ветровое стекло радиомобиля и насквозь прошила грудь старшего констебля. Водитель фургона чудом выжил, однако Седерборг скончался на месте происшествия, не приходя в сознание.

Бритт-Мари – ребёнок, которого Элси вынуждена была отдать на воспитание – росла и расцветала в доме Вальдемара и Хильмы. Они обещали друг дружке, что однажды откроют ей правду, ведь это решение представлялось им единственно верным.

Однако это событие всё время откладывалось.

Раз за разом они принимали решение еще немного подождать – ведь говорить правду не всегда легко.

Весной 1959 года Бритт-Мари исполнилось восемнадцать лет, и Хильма с Вальдемаром поняли, что дольше тянуть с признанием нельзя. Они рассказали Бритт-Мари об Элси и передали ей помолвочное кольцо, которое Аксель однажды подарил своей невесте.