Алексей Гравицкий
* * *
«Юмор – спасательный круг на волнах жизни».
М. Твен
Юмор
Жаба голубых кровей
На мотив русской народной сказки
Стойте, куда вы так спешите? Ну остановитесь же! Да, я вам. Что? Нет, просто у меня тоже иногда возникает желание по-простому, по-человечески пообщаться, а то сидишь здесь… Ну погодите! Не уходите! Я вот спросить хотел… Хотя как вас спросить, вы ж не поймете, тут надо с самого начала начинать. Ладно, сядьте передохните, а я расскажу одну историю. Слушайте…
* * *
Я перся через лес уже не первый день. Сыро, грязно, холодно по ночам и жарко днем. Ужасно! Просто форменный кошмар, особенно после царского терема. Да, забыл сказать, что я сын царя, царевич значит. Ну, если вам интересно, то начну, как водится, с начала.
Я родился в этом тереме, там прошло все мое детство, там я лишился… Ну чего лишился, того лишился, с каждым бывает. Жизнь моя была похожа на сказку. Пьянки-гулянки с утра и до ночи с друзьями, охота, девки и все такое. И хоть я и младший сын, и у меня есть два брата, но папашиного богатства мне тоже перепало достаточно. Так что грех жаловаться! И вообще, когда ваш папашка царь – это здорово. Могу каждому пожелать, хотя здорово было до определенного времени.
Полтора года назад умерла моя мать. Папашка, хоть и поимел половину прислуги, не говоря уже о придворных дамочках, но мать все-таки любил. Он как-то постарел сразу, из моложавого атлета превратился в дряхлого старика. А теперь совсем плохой стал, крыша у него не то едет, не то течет. Все чегой-то про смерть свою талдычит. Не, вы не подумайте ничего такого, я не против. Один речет, как на бабу забрался, другой, как в сиську надрался… Ой, это я уже почти стихами заговорил! Но я не об этом, я вот о чем. Ведь каждый говорит, о чем думает, а думает, о чем хочет. Ну и пусть папашка мой распрекрасный рассказывает всем и каждому о том, что вот он скоро помрет, вот он будет так в гробу лежать, а вот какая у него рожа при этом будет. Потом о том, как его закопают, как черви будут жрать его разлагающийся труп, как… Вы только не подумайте, что я циник. Нет. Просто, я каждый день выслушивал подобные рассказы. Но даже и это не страшно, хочет – пусть бурчит про то, что нравится, но нельзя же на личность давить.
А было вот как. Будят меня ни свет ни заря и к папашке зовут. Ну оделся, пошел. Все же он царь и папаша мой. Братишки мои уже с папашей о чем-то шушукаются. Они всегда от меня все скрывали. Говорили, что я дурачок, трепло, пень безмозглый, ну и еще много всего лестного по поводу моих умственных способностей и способностей, которыми заведует та фигня, что пониже пояса. Ну да бог им судья, я не вмешиваюсь.
Так вот, вхожу я, стало быть, к папашке. Он трепаться с братьями перестал и на меня смотрит, вот-вот дыру протрет.
– Звали? – говорю.
– Звал, – коротко и ясно.
Ну мы, я и братья, встали пред ним, стоим. Он смотрел, смотрел, вздыхал даже. Видно хочет сказать чего-то, да не знает с какого боку подгрести. Смотрю я на него: старый, разваливающийся маразматик, а тут у него еще и душевный разлад ко всему. Жалко мне папашку стало.
– Не молчи, – говорю ему. – Государь, скажи, что от нас хочешь – все сделаем.
Ну вот так всегда, сначала скажу, потом думаю. Братья на меня вылупились, как на дурака последнего, в глазах злоба, чуть не шипят. Зато папашка обрадовался, ожил, даже помолодел… на пару месяцев. Он так радовался, что в первый момент и выговорить-то ничего не мог.
– Дети мои, – начал он наконец. – Я стар и скоро умру. Но я хочу, чтобы вы жили в мире и согласии, чтоб были счастливы. А потому я решил, что вы должны жениться.
– На ком?
– Зачем?
Это выразили свои эмоции мои братья, я сказать ничего не смог, стоял как громом пораженный. Еще бы, я ведь еще не всех баб в царском тереме перелапал, а тут жениться. Зачем? На ком? И вообще, я только начал входить во вкус, получать удовольствие от своей вольной беспутной жизни, и вот на тебе. Нет, не хочу жениться, не хочу спать с одной девкой, когда рядом много других. Не хочу чувствовать ответственность за кого-то, пусть лучше отвечают за меня, а я буду дурака валять. Молодость бывает один раз в жизни, и я не хочу ее терять только потому, что мой шизанутый папаша решил меня женить. Все. Точка. Финита! Баста!!!
– Вы должны найти себе хороших девушек, – продолжал папаша, который, естественно, не слышал протеста, прозвучавшего в моей голове. – Но найти вы их должны не сами – человеку свойственно ошибаться, – а с Божьей помощью.
– Это как? – поинтересовался мой старший братец. Голос его прозвучал с таким сарказмом, что, казалось, яд сейчас закапает на пол и прожжет там хорошенькую дыру.
– Для начала вы должны перестать шалопайничать, – папаша не заметил яда. – Потом вы возьмете и изберете себе жен способом, в основе которого будет лежать везение. Удача. Божественное расположение. Ну например, вы едете в поле, стреляете из лука, смотрите, куда упадет стрела. Первая женщина, что поднимет вашу стрелу, станет вашей женой. Боги всегда жаловали нашу династию, так что опасаться за ценность выбора вам не стоит. Но сначала… – Папаша строго посмотрел на меня и братьев. – Сначала вы должны перестать гулять направо и налево. – Папаша смерил меня испепеляющим взглядом. – Прежде всего, это относится к тебе, Ванюша.
– А если мы откажемся? – попытался найти лазейку средний брат.
– Я отрекусь от трона в пользу своего первого советника и лишу вас наследства.
Это был удар ниже пояса, все это понимали: и отец, и братья, и даже я, хотя меня всегда считали дурнее других.
– Я даю вам неделю времени. На следующей неделе будет первая свадьба. – Папашка дал понять, что аудиенция окончена, и мы побрели к выходу.
* * *
Следующая неделя прошла как нескончаемо долгий ночной кошмар. Началась она с того, что сразу после беседы с папашей мои любящие братья отметелили меня без какого-либо повода.
– За что? – просипел я, когда они закончили свою грязную работу.
– Ах, ты не понял? – Удары посыпались новой, еще более яростной, волной, а когда они закончили меня колотить, был подведен итог: – Чтобы знал, когда рот открывать, а когда не стоит. Дурак!
Последнее замечание было особенно обидно, потому как дураком я себя не считал, хотя и раньше слышал подобные замечания от окружающих. Душа ныла и протестовала, тело болело от незаслуженных побоев, но это все были только цветочки.
Ягодки пошли, когда пришлось отказаться от баб и пьянок и топать на стрельбище. Из лука я не стрелял уже давно, да никогда у меня это особо и не получалось. Тренировка тянулась мучительно долго. Наутро я с трудом встал с постели. Тело болело не только от побоев, но и от борьбы с луком.
Тренировочки продолжались всю неделю, к концу которой я чувствовал себя истерзанным куском мяса. Папашка вызвал нас к себе:
– Ну, вы решили? Вы готовы?
Конечно решили, кто ж откажется от престола и такого состояния, как у моего папашки. Так вот, собрались, поехали в поле. Прискакали, спешились. Папашка чуть не развалился по дороге, ну да хрен с ним. Мой старший братец слезает с коня, натягивает тетиву и… Я долго смеялся. Стрела сорвалась, пролетела несколько метров и грохнулась на землю. Баб поблизости не наблюдалось. Дальше творилось нечто невообразимое. Я ржу, братец – матерится, а сам уже красный как рак. Папашка подумал и изрек:
– Подождем.
Ждать пришлось до вечера. Уже смеркалось, когда неподалеку появилась женская фигурка. Папашка перестал храпеть, братья оживились, а мне стало весело.
– Эй, девушка! – милым, насколько это было возможно, голосом пропел мой старший братец. – Подойди, милая.
Девушка сделала несколько боязливых шагов.
– Да не бойся, дура, – не выдержал братец. – Царский сын тебе ничего дурного не сделает!
Девушка ахнула и упала на колени. Я смеялся уже в голос, а брат, красный от злости, заорал:
– Перестань ржать, дурак! А ты, корова, иди сюда! Видишь, стрела лежит? Да нет, правее. Еще правее… Дура, теперь левее. Вот! Подними ее и неси сюда. Живо!
* * *
Свадьба тянулась всю следующую неделю. Папашка закатил такую пьянку, какой даже я себе представить не мог. Видимо, мой старикан еще не совсем потерян для общества. Пирушка перемежалась у меня прогулками на стрельбище, и чувствовал я себя после всего этого портянкой, обвисшей и несвежей.
Ровно через неделю мы снова оказались в поле. Второму моему братишке повезло меньше. Стрелу он, правда, запустил несколько дальше, но она всобачилась точнехонько в задницу бабе, что выползла на поляну из леса, собирая грибы. Баба была толстой и некрасивой, а посему мой братишка не очень обрадовался. Всю следующую неделю, пока длилась его свадьба, он пил. Он выпил за эту неделю, наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Я ржал от души, за что и был назван, в очередной раз, дураком. Впрочем, это меня не особо тронуло.
Неделя пролетела как минута, настал мой черед. Мы приехали в поле, спешились. Я вскинул лук, натянул тетиву и… И вот я здесь. Стрела, зараза, улетела черт-те куда и лежит сейчас в этом лесу, точнее, в болоте, потому что лес плавно перешел в гнилую топь. Так я вернулся к тому, с чего начал. Грязно, противно, вонюче. Ночами холодно, днем жарко. А стрелы все не видно, вообще сомневаюсь, что найду в этом дерьме хоть одно существо женского пола. А возвращаться домой с пустыми руками… Нет уж, спасибо. Я и так наслушался, когда моя стрела улетела в неизвестном направлении, мои братья и реготали, и дурнем меня называли, и… Не дай бог никому услышать те слова, которыми они меня называли, такое не представить и во сне не приснится.
Примерно с такими мыслями я и плутал, как вдруг увидел свою стрелу. Вот она, погань, торчит из болотной кочки. Черт, и никаких баб рядом! Я собрался взять свою стрелу, когда увидел здоровую жабу. Жаба вцепилась своей мерзкой пастью в стрелу и пыталась вытянуть ее из земли.
– А ну-ка брысь! – заорал я. – Отвали от моей стрелы.
– А вот и фиг тебе, – пробурчала жаба человечьим голосом, не разжимая челюстей. – Я ее нашла, так что давай, женись на мне.
Верите, меня чуть наизнанку не вывернуло от такого заявления, а она смотрит на меня и говорит:
– Ты, – говорит, – поцелуй меня, Ванюша, и будем счастливы.
– Нет уж, не будет у меня счастья с жабой. В гробу я такое счастье видал. И папашу своего гребаного в белых тапках видел. Вот уж кому спасибо, удружил.
– Ты папу-то не трогай, он у тебя славный. А на мне женись.
– А это видала? – Я продемонстрировал жабе жирный кукиш.
– Не горячись, Ваня, – голос жабы стал сладким, аж приторным. – Ты, конечно, можешь и не жениться на мне, но вот послушай, что я тебе скажу. Я сама царица, просто на мне заклятие лежит. Счастливой я смогу стать только с одним человеком – с тобой. Поцелуй меня и обретешь счастье. Поверь, если поцелуешь, я стану самой красивой и желанной. Ну а не поцелуешь – проворонишь свое счастье, обречешь меня на муки, а имя свое покроешь позором.
– Погоди, дай подумать, – сказал я. А ведь и правда. Чем черт не шутит? Ну, если обманула, то проблююсь и домой пойду, а если нет, то счастье у меня в кармане, причем за просто так. – Значит, если я тебя не поцелую, то дурак, а если поцелую, то буду счастливым, богатым, каким еще?
– Сказки про тебя слагать будут.
– Ого! Это что-то новенькое.
– Правда-правда, – заторопилась лягушка. – Я не вру. Ты будешь и царем, и счастливчиком, и я для тебя стану самой красивой.
– Ну ладно, давай. Куда целовать-то? Хоть не в задницу? Ну, давай щеку…
Ну, поцеловал. Ощущения не было никакого. Потом все вдруг резко завертелось, закружилось, деревья стали огромными, болото необъятным, а лягушка прекрасной.
* * *
… Вот так все и было. Теперь вот живу в этом болоте уже год. Я – царь, жена моя – царица, хоть и лягушка, зато самая прекрасная. Все лягушки болота мои. Здесь тепло, влажно и уютно. Болото мой дом родной. Вообще, легко и хорошо быть лягухой, какой я теперь и являюсь. Все, что обещала мне моя жена, сбылось. Вот только папашку жалко да братьев, правда, совсем немного. И еще не знаю, обманули иль нет, вот у вас спросить хочу… Скажите, только честно, сказки про меня складывают?
Не плюй в колодец
Тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыг-дым. Пс-ш-ш-ш-ш. Поезд вздрогнул и замер. Ну вот и приехали. Я собрал в охапку чемодан и сумки, поблагодарил проводницу и выскочил на перрон. Солнце, зелень, легкий теплый ветерок. А воздух! Какой здесь воздух, особливо после города! Я с удовольствием втянул деревенских ароматов полной грудью, выдохнул.
– Пс-ш-ш-ш, – это уже не я, это поезд. Вагон тронулся, набрал скорость и, улыбнувшись мне на прощание милым личиком проводницы, умчался вдаль. Я закинул сумку за плечо, поднял чемодан и, обойдя кругом станцию, потопал через поле. Идти мне километров пять с гаком, так что пока могу подробно рассказать, кто я, где я, и почему я здесь оказался.
А все очень просто. Вон там за полем лесок, а за леском деревенька, «Бухловкой» (Деревенька с таким говорящим названием существует в действительности, да вот только автор не имеет к ней никакого отношения и даже не помнит, где таковая находится.) называется. В Бухловке живет мой брат, старший брат, он там родился. А через два года родители оставили брата на попечение бабушки и подались в город, я родился еще через три года, причем в Москве (так что я коренной москвич). Так мы и росли: я в столице, а брат в Бухловке, и хотя нас разделяли какие-то значительные по меркам ребенка километры, виделись мы довольно часто. Потом, когда мы выросли, я стал наведываться к брату каждое лето, но последние годы и летом у него не бывал. Так сложилось – закрутился, завертелся… Жизнь, одно слово. Сейчас я с радостью шагал через поле, представлял, как увижу его, как он мне обрадуется. И обязательно удивится: я ведь не предупредил, что приеду. Так что сюрпризец братишку ожидает.
Я прибавил ходу и почти вприпрыжку поскакал по тропинке через лесок. Странно, сколько лет прошло, а ведь помню эту тропинку во всех подробностях. Вон там я в шесть лет с велосипеда грохнулся, коленку расшиб. Больно было. А вон за той елкой муравейник, я как-то на него пописал, а мураши меня покусали. И правильно, так и надо дураку сопливому, хамить не надо было. А вот тут… Тут кончается лесок и открывается прелестнейший вид. Вот моя деревня, вот мой дом родной. Во-он тот, шестой от угла, зелененький с белыми ставенками и наличниками, крыша железом крытая. Я ощутил какую-то совершенно детскую радость и, стараясь не потерять этого чувства, помчался к домам.
Вот я уже и у покосившегося заборчика. Тихо скрипнула калитка, я вошел во двор и увидел брата.
Он сидел на крылечке, привалившись к перилам спиной ко мне. Я тихо подошел к брату, явился пред его светлы очи, да только напрасно – брат спал. Я потряс его за плечо, тихонько позвал по имени. Он вздрогнул, разлепил глаза, тупо посмотрел на меня, отмахнулся, как от наваждения, и снова закрыл глаза.
– Мишка, мать твою! – не выдержал я. – Я голодный приехал, неужели ты дашь помереть с голоду родному брату?
Моя реплика подействовала лучше, чем ведро ледяной воды из колодца, которой я признаться уже собирался его окатить. Мишка подскочил, какую-то долю секунды еще пялился на меня, отгоняя сон, и наконец напрыгнул на меня, обхватил стальными ручищами, забарабанил лопатами ладоней по спине:
– Колюня! Колька, черт! Ты как здесь?
– В гости к тебе приехал, – ответил я, когда мы разомкнули крепкие братские объятия. – А ты спишь, и куда это Галка смотрит?
– Да никуда она не смотрит, – небрежно махнул рукой Мишка. – Она с детьми на юга укатила. А я один уже неделю сижу и еще недели три сидеть буду.
– Ты что это, серьезно?
– А то! Теперь-то мы с тобой гульнем по полной программе. Ты надолго?
– Дык… Недели на три, – улыбнулся я, и мы расхохотались.
* * *
– Ну, за встречу! – Мишка поднял грубый и довольно вместительный стопарик, влил в себя желтоватый самогон, крякнул и замер, прислушиваясь к ощущениям.
– Ты этот тост уже четвертый раз поднимаешь, – напомнил я, выждав, когда самогон прокатится по его пищеводу и осядет в желудке.
– Неправда, – возмутился брат. – Еще за баб пили.
– Угу, и за мир во всем мире. Только тоста мы с тобой всего три насчитали, а бутылка почти пустая.
– У меня еще есть, – умиротворенно сообщил брат и расплылся в такой улыбке, что смотреть на него без умиления было невозможно.
– Да я не об этом. Неинтеллигентно пьем, третий нужен. Может, кого свистнуть?
– Так эта… Ваську. Ну да, его баба с моей на курорт уехала, а мужик чахнет в одиночестве. Пошли?
– Пошли.
Сказано – сделано. Через десять минут мы усаживались за стол втроем. Васька с трудом унял голодный блеск в глазах, разлил остатки самогона, поднял стопарь.
– Давай, Василий, – подбодрил я. – Выдай нам свежий тост.
– Ну-у-у… – Вася поерзал на стуле, собрался с духом и выдал что-то новенькое: – За встречу!
Мишка, который, не дожидаясь окончания речи, запрокинул голову и методично вливал в себя мутно-желтое зелье, поперхнулся. Я так и не смог сдержать улыбки.
– Я что-то не так сказал? – покосился на нас Вася.
* * *
Солнце слепило даже сквозь сомкнутые веки, я открыл глаза, щурясь поднялся. Внизу на кухоньке Мишка стряпал что-то на завтрак.
– Привет, – бросил я от двери.
– Здорово, братишка, – заулыбался Мишка. Он оторвался от плитки и скворчащих сковородок, потянулся к шкафчику и зазвенел стопками. – Давай по чуть-чуть. С утра не выпил – день пропал.
– Погоди, – вспомнил я. – А Васька где?
– Васька? Да спит небось. Как он тебе?
– Хороший мужик. Так пойдем его разбудим, а уж потом вместе…
– Прав, как всегда, – хлопнул меня по плечу Мишка. – Пойдем.
Мы обыскали весь дом, но Васьки так и не нашли. На всякий случай мы прошлись по дому еще два раза, посмотрели на огороде, в сортире – никого. Пошли к Ваське домой, но на наши вопли откликнулась только соседская собака. Васька пропал!
* * *
Василий проснулся посреди ночи. Лежал он на лавке возле стола в соседском доме. Уж что-что, а лавку-то эту он хорошо знал. Василий потянулся, приподнял голову и оглядел стол в поисках чего-то, что могло залить пожар во рту. Как назло, на столе из жидкостей обнаружились лишь остатки самогона. Он тяжело вздохнул, поднялся с лавки и пошел на двор. Невыветрившийся самогон притупил способности его мозгов. Василий стоял на крылечке и долго соображал, выстраивал план действий. Сначала он пошел в сортир, но так и не дошел – полил близлежащие грядки, потом он вспомнил про высохший рот и пошел к колодцу. Колодец находился в дальнем углу двора. Василий взял ведро и стал потихоньку опускать в колодец, до тех пор пока не услышал тихий всплеск. Веревка натянулась, и он потянул ведро на себя. Пальцы слушались плохо, поэтому немудрено, что веревка сорвалась и под тяжестью полного ведра полетела обратно в колодец. И что самое обидное, произошло это тогда, когда ведро было уже у самого края.
Василий помянул чью-то маму и потянул необыкновенно легкую веревку наверх. На его беду веревка вскоре кончилась, причем не ведром, как того следовало ожидать, а лохматым обрывком. Василий зашептал себе под нос историю чьей-то семьи, делая упор на родственников по женской линии, и зло сплюнул в колодец. Когда запас матерей и бабок в его голове иссяк, пьяный Василий перевалился через край колодца и позвал с тоской и безнадегой в голосе:
– Ведерка-а-а-а!
– А-а-а-а-а… – отозвался колодец.
– Иди ко мне! – обрадовался Василий.
– Не-е… – донеслось из колодца.
– Тогда я сейчас сам спущусь к тебе! – пригрозил Василий.
– Бе-бе-бе… – откликнулся колодец.
– Ах, ты дразниться! Ну, я тебе…
Верно, правду говорят, что у пьяных свой ангел-хранитель. Иначе как объяснить то, что Василий свалился в колодец и остался жив, здоров и невредим?
* * *
– Куда он делся? – недоумевал Мишка. – Так хорошо сидели, и вдруг на тебе – как сквозь землю.
– Да ладно, – я попытался успокоить брата. – Ничего с ним не сделается, чай инопланетян, маньяков и нежити здесь нет. А раз так, то небось по бабам побег.
– Вот именно! – Брат взбеленился еще больше. – И что самое главное, без меня гад побег по бабам-то!
Голос брата приглушил чей-то далекий крик. Или мне показалось? Я резко остановился, прислушался. Тишина.
– Ты чего? – удивился Мишка.
– Ничего. Ты ничего не слышал?
– Нет. А что?
– Ничего.
– Мужики-и-и! – донеслось снова, причем более отчетливо.
– О, слышал, – обрадовался Мишка. – Это ж Васютка!
Голос позвал снова, мы побежали на звук и уткнулись в колодец.
– Мужики! Выньт-те мен-ня отсю-сюда, – застучал зубами Васька, когда мы заглянули в колодец и увидали его макушку, колыхающуюся над водой.
– Васек! Ты как туда забрался, а? А мы думали, ты по бабам побег, – весело загудел Мишка.
– Какие бабы! Я попить пошел, а ведро утопло, а я спьяну за ним и ухнулся. Вмиг протрезвел! – затараторил Василий. – Вы меня выньте отсюда, будьте так добры. Пожалуйста!
– Да погоди ты, – ответил я в колодец. – Сейчас веревку найдем и вытянем. Миш, у тебя веревка есть?
– Есть, только она вместе с ведром и этим придурком в колодце. А еще есть другая, на ней Галька белье сушит, только она тонкая.
– Тащи!
Но веревка действительно оказалась тонкой и осталась ненужным обрывком в руках промокшего Васьки.
– Говорил же, что этого кабана такой шнурок не выдержит, – прокомментировал ситуацию Мишка. – Что теперь?
– Да ничего, пойдем к соседям, попросим помочь.
– Ты что, сдурел? – испугался брат. – Они ж все жене растрепят. Знаешь, что она со мной сделает? Да и с тобой тоже.
– Со мной не сделает, к тому времени, как она вернется, меня здесь уже не будет.
– Значит, ты хочешь, чтобы я за двоих получил? Спасибо. Так не пойдет, придумывай что хочешь, но справиться должны своими силами.
– Мужики! Вы чо, заснули?
– Думаем мы, Васька, думаем.
– Пока вы думаете, – заныл Василий. – Я здесь от холода околею. Я ведь здесь с ночи сижу.
– Миш, дай ты ему бутылку туда, пусть погреется. И пошли веревку другую искать.
Василий сидел в колодце и трясся от холода. Хорошо еще – самогонки дали, может, полегчает. Василий приложился к горлышку, отпил. Интересно, скоро они там? Поскорее бы. Он еще раз глотнул из бутылки, завинтил пробку и посмотрел наверх. Солнце уже далеко отползло от края колодца и смотрело на него теперь сверху вниз, как издевалось. Василий вздрогнул и полез за бутылкой. Сделав пару крупных глотков, он собрался завинтить заветный сосуд, но не успел. Вода перед ним вспенилась, и он увидел приятное девичье личико с зелеными волосами. Вслед за личиком показалась шея, плечи, крупная грудь с зелеными бусинами сосков. Зеленоволоска вылезла из воды по пояс и подмигнула Ваське.
– Ты кто?
– Дай глотнуть из бутыли – скажу, – ухмыльнулась девица.
Василий протянул бутылку, и девка надолго присосалась к горлышку, глаза ее заблестели, улыбка стала шире.
– Русалка я, – протягивая бутылку, сообщила она. – Живу здесь рядом. Услышала возню вашу, дай, думаю, загляну, может, чего надо. Тебе ничего не надо? – голос ее стал масляным, тон явно недвусмысленным, да и глядела она на мужика призывно.
– Ничего мне от тебя не треба, – пробормотал Василий, с затаенной тоской оглядывая пышный бюст с зелеными сосками. – Ты мертвая, холодная и противная.
– Сам ты противный, да я краше всех девок, что в вашей деревне живут. И не мертвая я, живая, можешь проверить. А кто из нас холоднее, еще вопрос, не я же который час в ледяной воде сижу.
– Живая, говоришь? А чо у тебя патлы зеленые?
– А чего у тебя борода рыжая? – отозвалась русалка.
– Ну не знаю…
– Холодная? А ну-ка дай бутылку! – Русалка залудила такую дозу, что у Васьки глаза на лоб полезли. – Сейчас узнаем, кто из нас погорячее, – пробормотала русалка и ушла под воду. Через секунду Василий почувствовал чье-то присутствие в своих штанах.
* * *
– Нету веревки! Черт, и как его теперь вытаскивать?
Мишка злился: час, который мы провели, перерывая весь дом в поисках веревки, ничего хорошего нам не дал.
– Не волнуйся, – попытался урезонить я брата.
– Да я и не волнуюсь. Пошли хлопнем, может, мысли лучше потекут.
Я не стал спорить, в конце концов Васька там пьет в колодце, так почему нам здесь нельзя. Мы уселись на кухоньке, хлопнули по стопарю, потом еще, потом Мишка закурил, а я задумался.
– Слушай, а если еще посмотреть?
– Где? – зло сверкнул в меня глазами брат. – Весь дом кверху дном перевернули.
– А здесь? На кухне? Ведь не смотрели.
– А где тут смотреть?
– Да вон хоть в том ящике. Чего в нем?
– А я почем знаю? Тут не я, а Галка хозяйничает.
Я вытянул из-под стола ящик, поковырялся и открыл его. В ящике лежала потрясающая статуэтка. Старичок в метр высотой смотрел пристально, с хитрецой. Я поставил старичка на стол, оглядел с ног до головы тонкую работу неизвестного мастера: миниатюрную фигурку, смешливое старческое лицо, длинную жидкую бороденку. Я постучал статуэтку по лбу – вроде деревянный.
– Это из чего? – спросил я Мишку. – Из дерева?
– Сам ты из дерева! – Старичок пошевелился, разминая конечности, и сел на край стола, свесив ноги. – А я из плоти и крови, вот.
Мы с Мишкой застыли, не сводя глаз со «статуэтки», а дед потупил глазки:
– Ну, чего смотрите? Домовых не видали? – зло спросил он.
– Ты… Вы домовой? – пробормотал мой брат. – Мой собственный домовой? А почему я про тебя не знал ничего?
– А ты интересовался? – ухмыльнулся старикан. – И потом, пока во мне нужды нет, я не показываюсь принципиально.
– А сейчас что, нужда появилась? – заинтересовался я.
– А то, я слыхал, беда у вас, друг в колодезь провалился, а вытащить не могете. Так?
– Так, – нахмурился Мишка.
– Ну а раз так, то айда за мной. Знаю я, где веревка лежит добрая. – Старичок спрыгнул со стола и поковылял к двери.
* * *
Когда мы втроем подошли к колодцу, оттуда доносилось пьяное пение:
Хорошо в деревне летом,
Пристает г… к штиблетам.
Выйдешь в поле, сядешь с… гм, хм…
Далеко тебя видать.
Васька похихикал, смолк, а потом опять запел, но теперь уже тонким пронзительным голосом:
Полюбила парня я,
Оказался без…
На… мне без…
Когда с… до…
– Василь, кончай свои песнопения, – оборвал я пьяного пошляка, кидая в колодец конец веревки. – Держи канат, тягать тебя будем.
– Дер-ик-ржу, – сообщил Васька своим обычным хриплым голосом.
– Тянем, – сообщил я и потянул на себя веревку.
Мишка и мелкий дедок принялись мне помогать.
– Ты как там? – спросил Мишка, когда мы вытянули полтора метра веревки.
– Хорошо-о-о-о! – донеслось из колодца, потом раздался всплеск и сердитое ворчание, из которого я расслышал только «твою мать».
– А ну-ка тяните, – приказал я.
Старик и Мишка быстро выдернули из колодца оборванную веревку.
– «Добрая веревка», – передразнил Мишка старика. – «Знаю, где лежит», тьфу! Да она ж гнилая.
– И на старухе бывает прореха, – поведал домовой. – Ты бы, Мишань, не серчал, а накатил бы граммов эдак сто. Может, и еще про каку веревку вспомню.
– Ну да, – огрызнулся брат. – Накати ему! Нешто я добро на такого пня замшелого переводить буду? Фигушки, не дождетеся от меня.
Старик запыхтел и обиженно отвернулся, Мишка открыл рот, собираясь послать его куда подальше, а я так и не решил, чью сторону принять. Назревала ссора, но тут случилось непредвиденное. На сей раз с открытыми ртами оказались не только мы с братом, но и старикан. Прямо перед нами на двор садилось металлическое летающее блюдо. А может быть, и тарелка, не знаю, как теперь это обозвать. Не долетев до земли двух метров, блестящий диск застыл. В цельной структуре диска появилась трещинка, вниз спустилась лесенка эскалатора, и на утоптанный пыльный двор ступила зеленая нога. Чучело (а как иначе обозвать эту дрянь?) спустилось на землю и застрекотало так, будто говорила машина:
– Жители Земли, я, Гомункул Эхтипентропский, рад приветствовать вас. Прознав про вашу беду, наш Межгалактический Союз по устранению экстремальных ситуаций послал меня к вам на выручку. Чем я могу быть полезен братьям по разуму?
– Ты его видишь? – спросил меня брат.
– Да вроде, – выдавил я ошалело.
– И я вижу, – в голосе Мишки появилась дрожь. – Все, братишка, допились до чертей.
– Надеюсь, вы извините, что встреваю в вашу беседу, но я его тоже вижу, – прошамкал метровый старик.
– И что? – огрызнулся Мишка.
– А то, что я не пил ни капли, – начал закипать домовой.
– Ладно, мужики, – остановил я разгорающуюся склоку. – Тут разобраться надо.
Я прошел через двор, приглядываясь к зеленому существу. Оно было не выше домового, с большой головой, локаторами вместо ушей и канцелярской кнопкой вместо носа. Щуплое тело пришельца обтягивал блестящий скафандр. Я остановился в метре от трапа и церемонно поклонился. (А как иначе? Я ж никогда с пришельцами не общался, кто знает, как себя с ними вести.)
– Приветствую тебя, Гомункул Этилпропилтропский! – провозгласил я.
– Эхтипентропский, – миролюбиво поправил пришелец.
– Приветствую, – повторил я, пропуская его имя. – Ты прав, сын далекой планеты, нам нужна помощь. Мой друг Василий Разумный пал ночью вон в ту скважину, что дает нам воду. Мы не в силах вытащить его, помоги нам, внеземной друг.
– Хорошо, – заулыбался зеленый человечек. – Можно взглянуть?
Я кивнул, и Гомункул прошел к колодцу.
– Да их там двое! – удивленно распахнул глаза инопланетянин.
– Как двое?
– То есть как?
– Сейчас посмотрим, – сообщил инопланетянин и достал из кармана маленький приборчик. Щелкнула кнопка, из приборчика выскочила тоненькая нить и исчезла в колодце. – Держитесь! – крикнул Гомункул.
– Держимся! – донеслось из колодца.
Инопланетянин нажал другую кнопку, нить потянулась обратно в прибор. Через несколько секунд над краем колодца под наши дружные аплодисменты появился Васька и… абсолютно голая баба с зелеными патлами и рыбьим хвостом. Это было уже чересчур для одного дня, а кроме того, Васька с бабой продрогли, и мы вернулись в дом, и сели за стол, и начался наконец долгожданный отпуск.
Такого бурного веселья я не помню, классно отдохнул. Приезжайте к нам в Бухловку, здорово там, лучше нигде нет.
* * *
Бу-бух, бу-бух, бу-бух, бу-бух. Господи, и почему эти поезда такие шумные? Колеса бухают, разрывая на части и без того больную голову. Хорошо еще проводница сжалилась, принесла бутылку пива. Я отдохнувший возвращаюсь в Москву. Пока дребезжащий поезд раздражает мои барабанные перепонки и, покачиваясь, напоминает, что в конце вагона имеется туалет, я мог бы рассказать вам еще много историй. О том, как мы с домовым ходили на рыбалку, или о том, как поспорили Мишка с Гомункулом, кто лучше напугает Мишкину собаку. Стоит ли упоминать о том, что огромный дворовый пес с тех пор лает с заиканием? Если бы я писал эротический роман, я бы обязательно вспомнил русалку. А еще я бы рассказал, как мы провожали Гомункула и как выменяли у него «прибор для доставания дураков из колодца» на двухлитровую бутыль самогона.